Фансервис

      К заключительному концерту сезона они подошли максимально измученными, и выступление в прямом смысле обернулось пыткой. Парни старались изо всех сил, но усталость так очевидно прописалась на их лицах, что улыбки выглядели откровенно натянутыми, а движения — машинальными. Ни у кого не было сил на какую-либо импровизацию или искренность, и даже Чонгук, казалось, работал на последнем издыхании.       Тэхён, снова и снова ловя себя на том, что без конца смотрит в сторону макнэ, с особой горечью осознавал, насколько глубоко в нём жила потребность быть для Чонгука всем: щитом, опорой, поддержкой. Из-за этого почти рефлекторного стремления оказаться к нему поближе и привлечь к себе его внимание Тэхён постоянно себя одергивал, ужасно нервничал и без конца поправлял то рубаху, то нашейный платок, который, казалось, вот-вот его задушит. Чонгук казался ему ужасно измученным и вместе с тем как никогда красивым: в черном костюме, черной рубахе, расстёгнутой на груди, с вьющимися прядями волос, он являл собой все, о чем когда-либо мечтал Тэхён. Все его существо вопило о том, чтобы привлечь к себе внимание Чонгука, и он не смог удержаться от привычного для Boy with love флирта.       Песня закончилась, концерт был в самом разгаре, а Чонгуку уже единственно хотелось дернуть Тэхёна на себя и сорвать треклятый платок. Тот был что надо — красивый, шёлковый, прекрасно гармонирующий с оливковым цветом его бархатной идеальной кожи. Но одного взгляда на прикрытую им шею хватило, чтобы настроение испортилось на весь день. Чонгук слишком хорошо знал, что его бесценный бывший обычно прятал под этими женственными шелковыми аксессуарами, и чтобы окончательно взорваться, ему как раз не хватало триггера подобно невинному флирту. Поэтому во время очередной передышки, когда Тэхён пытался собраться с силами еще на несколько танцев, Чонгук приблизился сзади и, на мгновение сжав его плечи, гадко зашептал на ухо:       — Куда подевались твои излюбленные ужимочки?       Тэхён вздрогнул и будто даже растерялся. Подобие улыбки, еще миг назад мелькавшее на его лице, исчезло, как не было, и весь он будто потух, что внезапно обдало Чонгука опаляющим жаром вины.       "Да ладно, Тэ, — споткнулся он о собственную мысль, — ты ведь не мог принять мои слова всерьез". Однако именно Чонгук как никто знал, что насколько бы сильной личностью не казался Тэхён, любого рода критику или сарказм в свою сторону он принимал исключительно близко к сердцу, и либо надолго замыкался в себе, либо молниеносно осаживал противника, настолько метко поражая самые больные точки, что волей-неволей хотелось посочувствовать горе-обидчику, вмиг оказавшемуся обиженным. Чонгук в числе последних никогда не был и, по правде сказать, вопросом "почему?" до сих пор не задавался. Вот и сейчас никакого ответа макнэ от него так и не дождался, но взгляд Тэхёна стал вдруг каким-то пустым, он отвернулся и постарался отойти от Чонгука подальше, будто не желая раздражать его своим присутствием.       Даже при самом неприятном развитии событий Тэхён не ожидал, что Чонгук может сказать ему что-то подобное. Неужели всё, что еще совсем недавно восхищало макнэ в нём, теперь вызывало неприятие и отвращение? Мысль об этом вызвала тошноту, и единственное, что захотелось Тэхёну в этот момент — оказаться от Чонгука как можно дальше. Он заставил себя сосредоточиться на выступлении и каждый раз, стоило Чонгуку оказаться рядом, убеждал себя в том, что это его больное воображение. Но совпадением это не было. Насколько бы ни было невыносимо представлять, что кто-то — не он — мог целовать Тэхёна, да так, что это приходилось скрывать за нашейными платками, обидеть или расстроить его всё ещё значило то же самое, что обидеть-расстроить самого себя. Поэтому окончание представления прошло для Чонгука в бесконечных попытках снова улучшить настроение Тэ. И, сам того не осознавая, именно с того момента Чонгук начал свой "путь домой", как сам же его и окрестил несколько месяцев спустя.

***

      Через несколько дней они наконец ушли в отпуск, и Чонгук, верный слову, принялся за осуществление данных Чимину обещаний. Впервые находясь в официальных отношениях, он порой не знал, что именно должен делать. Статус айдола не позволял многих вещей, которые делают обычные люди, поэтому он, желая создать некую видимость нормальности и свободы, перерыл весь интернет, пока не нашел маленький прибрежный курорт, где, как он надеялся, благодаря космическим ценам будет не так уж много молодежи, способной их узнать. И, действительно, они с Чимином провели там несколько веселых дней. Дурачились в набегающих на берег волнах, играли в догонялки, нашли водопад и толкали друг друга в воду с невысокого уступа. Пару раз сходили в кино и ржали больше не над самой комедией, так как выяснилось, что на курорте в основном отдыхают иностранцы и почти все фильмы в единственном кинотеатре показываются на английском, а над косившимися на них зрителями.       Вернувшись в Сеул, они периодически оставались друг у друга ночевать. Тогда Чонгук покупал продукты и с горем пополам утром принимался готовить завтрак. Чимин над его неумелыми попытками чаще всего просто ржал, но никогда не стремился помочь и в итоге заявил, что его вполне устроит доставка или обычные хлопья. Чонгук поначалу совершенно по-детски расстроился, а потом осознал, что и сам делал это только потому как это казалось правильным. Тэхёни, например, всегда придавал завтракам особое значение, и каким бы любителем поваляться он ни был, всегда, когда они ночевали на квартире, вставал чуть раньше, чтобы приготовить кофе и что-нибудь легкое.       Некстати вспоминалось, как сам он плёлся за Тэхёном следом — не в силах расстаться ни на мгновение, сонно обнимал со спины, пока тот стоял у плиты, целовал в шею, зарываясь носом в растрепанные на затылке волосы. Ему и самому нравилось приносить Тэ в кровать чашку кофе, если тот был слишком измотанным, чтобы проснуться. Нравилось ласково целовать его в щеку и шкодливо дуть в ушную раковину, чтобы тот зашевелился, запричитал сонно и недовольно, а еще вдыхать теплый запах, особенно интенсивный во впадинке под ухом. Хороший, родной...       От всех этих воспоминаний на душе становилось одновременно тепло и холодно, Чонгук надолго зависал и, если бы не хлопок по плечу или дружеский пинок, который неизменно отвешивал ему Чимин, он долго бы не возвращался в реальность.       Еще, когда Чимин оставался у него, Чонгук пытался приобщить его к Overwatch, однако тому быстро надоедало. В жизни он был слишком серьезным и практичным, а потому считал, что все компьютерные игрушки — бесполезная трата времени. В итоге чаще всего они занимались каждый своим делом, хоть им и было друг с другом вполне комфортно.       — Что делаешь? — завалился однажды Чимин к нему на кровать.       — Да так, общаюсь, — нехотя отозвался Чонгук, стараясь незаметно вывести экран своего смартфона из поля его зрения.       — Мм, — протянул хён, все же умудрившись срисовать, что именно тот хотел от него спрятать. — Тэ-Тэ? Разместил что-то в профиле?       — Фотографию, — нехотя признался Чонгук.       — Мм, — Чимин помолчал. — Не нужно скрывать от меня свой интерес. Тэ-Тэ нам обоим не чужой.       Чонгук насупленно молчал, думая о том, насколько определение “не чужой” не вязалось с тем, что он продолжал чувствовать к Тэ. Гордость не позволяла узнавать новости напрямую, поэтому единственным источником, подпитывающим тлеющий в душе костер, были социальные сети, где Тэхён время от времени что-то размещал. Чонгук отчаянно скучал и несколько раз даже осмелился прокомментировать посты Тэхёна, но тот так и не ответил.       — Вы общаетесь? — наступив себе на горло, спросил Чонгук.       — Нет. С некоторых пор у Тэхёна другие друзья, — отрезал Чимин и отвернулся, уткнувшись в телефон. Продолжать разговор пропало желание у обоих, и они практически не общались весь последний вечер перед выходом из отпуска. И Чонгук обманет, если скажет, что возвращение к работе не было для него самым желанным и долгожданным событием за последние недели.