50 shades of Arno

Даже во сне Арно выглядит так, будто сейчас же готов вонзить клинок кому-то в горло. Привычка, взращенная братством, или детский кошмар, преследующий во снах неуловимой фигурой убийцы? Маркизу искренне жаль, что человечество ещё не додумалось до изобретения средства, способного прорывать тонкую, но такую непостижимую грань времени и пространства. Он бы очень хотел оказаться в тех далёких временах, когда тонкие пряди только начали трогательно обрамлять это лицо. Заглянуть в огромные глаза, так жаждущие постичь все тайны этого мира, считать каждую эмоцию удивления, проскальзывающую в тонких мальчишечьих чертах. Увидеть, узнать, испытывал ли Арно Дориан ещё хоть какие-то чувства, кроме этой кисло-угрюмой серьёзности. Пальцы, едва касаясь, очерчивают кожу, задевая мягкими подушечками припухшие рубцы прошлых откровений. Неужели ты способен сказать правду только под пытками, пусть даже и такими сладкими? Пару раз де Сад видел в его глазах интерес. Живой, пылкий, заставляющий мир вокруг замереть, а мысли пойти в строго заданном направлении. Обычно это случалось в моменты информационных обогащений, треская завесу очередной тайны и возвышения цели ещё на одну ступень ближе к её логическому завершению. Что ж, польза от этого вряд ли перекрыла все те страдания, что до сих пор проскакивали в изломе тонких бровей. Палец тянется выше, вытирая капельку пота на шее, и, добираясь до лба, разглаживает морщинку, рассекшую светлую кожу. Арно морщится, кривит припухшие губы, покрытые россыпью подживших ранок, и де Сад никак не может припомнить, являлись ли они последствием вчерашнего вечера или под покровом ночи мальчик сам неосознанно покалечил себя. Иногда он видел на его лице печать тоски и сожаления. Но этот миг был столь короток, что уловить чистейший, без признаков наваждения было крайне сложно, да и, как правило, Арно уходил быстрее, чем маркиз успевал распознать хоть что-то конкретное. Однажды, представленный рыжеволосой спутнице, он впервые заметил во взгляде Арно теплоту. Не просто мягкосердечие, что испытываешь, завидев копающегося в мусорке сиротку. То было чувство, светлое, непорочное и чистое, именно то, что маркиз так старательно опорочивал в своих романах. И кому бы это так уж не нравилось?! Прошлой ночью де Сад был удостоен чести увидеть бесов. Настоящих внутренних демонов, старательно подавляемых до и с удовольствием ластящихся о его руку, опускающую на кожу наконечник кожаной плётки. Мальчишку ломало, тщательно выбивая за рамки очерченного круга. Искалеченная душа, изрезанная и брошенная на самое дно, рвалась до всех доступных способов исцеления, отчаянно не желая покидать своего бренного тела. На войне хороши все средства, и разум больше не видел ничего предосудительного в обнажённом теле, застывшем посреди комнаты, со связанными руками, задранными высоко к потолку. Лишь бы помогло. И насколько далеко он готов был зайти ещё… О, молчи, мой мальчик, по тебе очень хорошо видно. Вырванный из сна Арно шипит, продирая слипшиеся веки. Несколько волос из хвоста прилипли к губам и теперь больно натягивались всякий раз, стоило издать звук. Пальцы маркиза ловко двигаются по коже, что-то делая с его спиной, но Арно никак не мог сообразить, что именно, чувствуя лишь влажные, скользкие полосы. — Я даже не успел открыть глаз. Его распирает почти детской обидой, словно де Сад строгий учитель, распахивающий шторы на заре и требующий немедленного присутствия нерадивого ученика на занятии по классической немецкой литературе. Впрочем, его это не отвлекает, даже не вызывает привычных смешков, щедро разбавляющих его речь. Маркиз продолжает водить пальцами по спине, растирая холодными, скользкими движениями бледно-голубую субстанцию. — Ну, ну, мой милый Арно, я не делаю с вами ничего порицательного. Напротив даже, хочу облегчить ваши страдания. Арно фыркает. Любая идея, связанная хоть с де Садом, хоть с его Двором Чудес, казалось не лучшей, а свои страдания теперь при одном воспоминании о прошлом вечере хотелось засунуть куда подальше и с размаху утопить в Сене. Он был не в себе, раздавленный и побитый, застывший на краю отчаянья и вот-вот готовый сорваться вниз. Этот опыт был не более чем попыткой очнуться, и стоило признать, де Сад справился с ней до восхитительного точно. Он очнулся. И совершенно точно уберётся сегодня отсюда ко всем чертям и забудет о случившемся. У него даже хватит сил не реагировать на остроты, теперь ещё более рьяно заполнящие обращения к нему. — Я не ощущаю никаких страданий. Более того, я готов подняться на ноги прямо сейчас. Опрометчивость и горячность буквально восхищают взор. Встрепенувшийся на простынях мальчишка совершенно очаровательно растрёпывает хвост, роняя ленту на подушку и неровными волнами разбрасывая волосы по плечам, опирается на руки, кривит лицо, но, сцепив зубы, не оставляет попытку подняться. Но вот стоит ему только изогнуть спину… Де Сад успевает подставить руку, поддерживая под плечо и не давая рухнуть на перину безвольным кулём. Он аккуратно изгибает уголок рта и проводит пальцем по кончику носа, наполняя лёгкие Арно прохладным запахом мяты. — Да, да, я слышал эти истории, когда ассасины рвались в бой, едва достав из порванного бока пулю. Но, кажется, ты больше не часть братства. Давно известное осознание снова ударяет под дых, отпечатываясь кислым привкусом в горле. Арно бросает исподлобья суровый взгляд, стараясь выглядеть устрашающе, но всё больше отдающий скорее затравленностью. — Полно. Меня и раньше не слишком-то интересовал твой статус. Советую оставить попытки самопоедания. Для здоровья полезней. Арно нервно трёт кончик носа, разразившийся неприятным покалыванием. — Если пожелаешь уйти отсюда, никто тебя держать не будет. Но именно уйти, мой милый Арно, а не уползти на коленях. Обо мне и так ходит много слухов. В конце концов ему приходится подчиниться, хотя бы по чисто физиологическим причинам. Арно спокойно позволяет растереть себе спину, облегчая пощипывания зарубцевавшейся кожи. Не дёргается, даже когда пальцы спускают лёгкие брюки и смещаются на ягодицы, мягкими круговыми движениями втирая мазь в нежные участки. Он старается не смотреть на лицо над плечом, фокусируя взгляд на комнате, её внутреннем убранстве, подушке, пружинящей щёку, концентрируется на ощущениях перины, мягко упирающейся в бока. Мысли почти ускользают из головы, погружая в некогда потревоженную дремоту, но перед тем как смежить веки, на глаза попадаются предплечья, ещё исполосованные узорами отпечатавшихся нитей, и начавшийся было сон разом сдёргивает, как капюшон с головы в полумраке неизвестной комнаты. — Отдыхай. Завтрак тебе подадут через некоторое время. Ванну пока не советую принимать. Может быть немного больно. Сказано это было с такой интонацией, будто маркиз получал от этого несказанное удовольствие. Полдня они проводят порознь. Запах еды привычно пробуждает аппетит, казалось, канувший куда-то в лету ещё на прошлой неделе. Покалывание на коже сменяется легким онемением, а после и вовсе пропадает, позволяя Арно наконец перевернуться с живота на спину. Он рассматривает вещи, надетые на него, пытаясь понять, откуда они взялись. Лёгкая светлая рубашка, свободно свисающая на его поджаром теле. Такого же цвета, но более плотной ткани брюки. Всё чистое, без примеси ненавистной пудры и, самое главное, кажется, и вовсе не ношенное. Будто только вчера извлечённое из-под слоёв упаковочной бумаги. Арно щупает ткань, словно не может поверить в реальность её происхождения, оттягивает рукав, смотрит в горловой вырез. И тут же бросает обратно, заметив на коже куда более бледные, но всё ещё видимые следы кожаного наконечника. Он больше не проявляет интереса к собственному телу, делая вид, что его и вовсе не существует, отчаянно шаря по подушке в поисках ленты. Это оказывается куда проще, когда мышцы перестают ныть, приятно расслабляясь под действием отдыха, а полосы саднить, заживая под слоем лекарств. Он не знает, чем занимается всё это время маркиз. Быть может, уже давно отбыл на площадь, перебирая тонкими пальцами доносы своих подданных и щипая бедро молодой куртизанки. От одной мысли на щеках загораются красные пятна, а рука зло комкает простынь. Бред! Зная маркиза, он вполне мог и снова загреметь в тюрьму в равной степени вероятности, как и распивать сангрию в компании своего камердинера. Да и с чего вообще ему задаваться вопросом о праздном быте де Сада, с завидной периодичности натёршего мозоли на глазах и при более обыденных обстоятельствах?! От его пальцев на подбородке, должно быть, остались следы. Он ходит по комнате, меряя шагами паркет, будто снова оказался в тюрьме. Его одежда, та самая, в которой он прибыл, а не напялил, будучи в полубреду, лежала на изысканно вырезанном табурете, прямо у двери, за которую Арно мог выскочить в любой момент времени. Не заперто, он проверял. Да и когда это его удерживали двери, пусть и покрытые толстыми прутами закалённой стали. Но Арно не уходил. Мерял комнату шагами, проверял мышцы, сделав несколько выпадов, и даже в конце концов отвлёкся на книги, заполняющие книжных шкаф в противоположном углу. Несколько политических трудов, от которых у Арно невольно прорезалась зевота, медицинский трактат, непонятно как затесавшийся между Папоном и Вольтером. Рукописные памфлеты он пропускает, не желая знакомиться с их содержимым даже в теории, а вот несколько свёрнутых в трубочку листов открывает любопытному взгляду, скользя по строчкам с живым вниманием. Впрочем, скоро он захлопывает и их, отчаянно краснея и кривясь, словно живьём проглотил дольку лимона. — Вижу, вас заинтересовало моё творчество. Порой кажется, что в шкафах у маркиза либо не водится вообще никакой другой одежды, либо на деревянных плечиках висят до одури одинаковые комплекты, не различающиеся даже степенью потёртости рукавов. Браслеты мягко позвякивают на руках, приводимые в движение взмахом кисти, и будто гипнотизируют, позволяя смотреть лишь на них, пока владелец по локоть забирается в твою душу. — Оно отвратительно. — Но оно не оставило вас равнодушным. Де Сад приближается словно лис. Лис к взлохмаченному, распущенному кролику. Мягко ступая след в след, покачивая бёдрами и совершенно пошло облизывая нижнюю губу. Арно замирает, точно не зная, как поступить, кинуться обратно на кровать и накрыться с головой одеялом, спасаясь от вездесущего взгляда, как от подкроватного монстра, или с размаху двинуть маркизу в челюсть, прерывая наконец этот невыносимый контакт. Этим и пользуется де Сад, оказываясь совсем, опасно, рядом, не прикасаясь, но Арно уже чувствует себя голым и разложенным под этим проницательным взором. — Что зацепило тебя больше всего, мой милый Арно? Этот переход от подчеркнуто вежливого к совершенно простецкому тону только сильнее сбивает. Брезгающий любыми нормами маркиз легко играл на крохах его куртуазности, выуживая неловкость даже в простом обращении. — Быть может, та милая семейная оргия? Жаркий выдох на ухо, и тело напрягается, готовясь сбросить цепкие пальцы. Но прикосновения не последовало. — А может… Руки поднимаются вверх и так целомудренно поправляют ленту в волосах, что, глядя со стороны, можно запросто поверить в их родственную связь. — …одновременные ласки члена и ануса, лишь языками исторгая из тела поток сладкого семени? Арно смотрит на него, как на умалишённого. Опасного, привязавшего его крепкими верёвками ко множеству вбитых в стену колец и срезавшего одежду большим мясницким ножом, несколько раз задев кожу. Арно жмурится и тут же прогоняет из мыслей наваждение. Ещё не хватало, чтобы де Сад выхватил это из его головы своим выцепляющим взглядом. — Ты заинтересован. — Ни в коем случае. Арно совсем упустил, что это был не вопрос. Его кусают за нижнюю губу, оттягивая и обнажая влажные дёсны. Де Сад тянет на себя, вновь не касаясь руками, мягко сжимая, давая ему возможность самому выбрать свою судьбу. И Арно поддаётся. Делает шаг вперёд, позволяет засосать себя дальше, в глубь развратного рта, и, коснувшись губ, приоткрывает свои, позволяя чужому языку проскользнуть внутрь, пройдясь по всей длине его собственного. По телу гуляет жар, накаляемый, как ни странно, отсутствием тактильных ощущений. Маркиз целует его так, словно готов отыметь прямо языком, но при этом откровенно сцепляет руки за спиной, ровно как вечер назад делал сам Арно, демонстрируя своё обнажённое тело. Арно бьёт по ним ребром ладони, расцепляя и буквально заставляя обхватить себя за талию, отчаянно вцепляясь в чужие предплечья, не давая отстранится. Язык маркиза был везде. Лизал мягкое нёбо, прохаживался по кромке зубов, проскальзывал едва ли не до глотки, вызывая перед глазами россыпи ярких огней. Он сжимал руками напряженные мышцы, будто снова охаживал плетью, самозабвенно втягивая в рот язык, и каждый раз Арно буквально чувствовал его улыбку, гоняя по телу каскады мурашек. Веки Арно снова смежились, отрезая сознание от картины мира, ярче купая в эмоциях, когда глаза маркиза напротив пожирали каждую его черту. — На кровать, Арно! Снова приказной тон, и снова цепкие пальцы, на этот раз вцепившиеся в его хвост и оттягивающие до лёгкой боли. Тяжело дыша и недовольно сопя от прерванного удовольствия, Арно на ватных ногах делает несколько шагов в сторону и, ударившись задом о край, падает в объятья перины. — Раз уж тебе так любопытно… Румянец на щеках мальчишки просто подарок. Маркиз доволен до восторженных воплей. — …я научу тебя, как это делается. Такой потерянный. Толком не понимающий, что делает, запутавшийся, но всё равно позволяющий. Арно потрясающий. Арно — яркое пятно в замызганном переулке, чистая капля в масляном потоке Сены, поправка свободы, ещё сам не знающий, что способен принести в жизнь людей. Арно дрожит под его прикосновениями, скованный, пускай на теле не было ни одной верёвки. Ах, эти алые нити. Де Сад почти готов изменить своим принципам, чтобы ещё раз увидеть обнажённое тело мальчишки, опутанное переплетением узлов. С завязанными глазами и совершенно отрезанного от мира. Вверенного только его рукам. В маркизе просыпается просто неистовая жадность. Он забирается сверху, седлает бёдра, горделиво выпрямляя спину, показывая, кто в действительности владеет всей ситуацией, а кому остаётся только расслабиться и получать удовольствие. Разумеется, под его самым чутким руководством. Пальцы расстёгивают застёжки, спускают ниже брюки, сразу цепляя ногтями и исподнее. Арно сглатывает, ёжится, как от ветра, поджимает пальцы, и почти готов накрыть себя руками в попытке прикрыться, но маркиз опережает его. Он двигает пальцем в разные стороны и раскладывает руки по обеим сторонам, прижимая, давая негласную команду больше не двигать ими без его позволения. Его член почти твёрд. Такой же прекрасный, каким маркиз запомнил его в полумраке комнаты. Руки так и зудят вспомнить былые ощущения, но де Сад осаживает себя, низко пригибаясь и ведя языком длинную полосу от головки до самых яиц, покрытых лёгким пушком. Над головой раздаётся громкий выдох. — Слушай внимательно, Арно. Де Сад располагает руки по бокам, совсем близко, так чтобы при случае было удобно дотянуться пальцами, сдвигается ниже и пригибается совсем близко, обдавая дыханием увлажнившийся и раскрывшийся кончик. — Самое главное — убрать зубы. Это не первая его ласка, де Сад убеждён. Такой юноша, влюблённый, но даже в более мирном сознании не лишенный пытливого любопытства, заводящего молодых юношей в объятья доступной ласки. На то она и доступная, на то и существует, разогревая интерес и не давая в прямом смысле слова сходить с ума по объекту истинного вожделения. Арно уже вкусил эти плоды, горячо выдыхая на движения узкого рта и двигая тазом навстречу рвущемуся из груди наслаждению. Но даже тогда, о, де Сад снова убеждён, он не чувствовал себя более противоречиво, чем сейчас, подаваясь навстречу его мокрому рту. Маркиз забирает наполовину, посасывая головку и давая Арно немного обвыкнуться. Он выписывает круги по натянувшейся уздечке, снимает первые солоноватые капли, втягивает щёки, создавая вокруг плоти приятное давление. Он ждёт, одного приглашения, как строки на безымянном крике отчаянья. Он медленно подчиняет его своей воле, проникает под кожу, вычитывает все его желания, заучивает наизусть и воплощает развратнее во сто крат, заставляя мальчишку полностью отключаться от мира и видеть только его. О, у него большие планы. Уже через неделю Арно добровольно будет приглашать его в свою постель, а через две мальчишка будет жаться к нему, как ребёнок к тёплому боку матери, мурлыча котёнком от ласкового прикосновения рук. — Не забирай сразу глубоко, если не умеешь сдерживать свои позывы. Арно недовольно стонет, лишившись гладких стенок вокруг плоти, но очень быстро замолкает, кусая губы, когда маркиз насаживается на него до конца, прижимая головку к стенке горла, а носом утыкаясь в мягкие завитки паховых волос. Арно не может даже хрипеть. Он крепко зажмуривает глаза, комкает пальцами простынь, неконтролируемо дёргает бёдрами, словно хочет протолкнуть себя ещё дальше. Ему вновь кажется, что над ним смеются. Растянутыми вокруг члена мокрыми губами, сверкая глазами, показывая, что и так испили до самого конца и больше ему, зазнавшемуся мальчишке, просто нечего предложить. Де Сад снова двигается, выписывая восьмёрки по стволу, придавливая вены, и, выпустив почти до конца, посасывает головку, прорезая у Арно уже позабытый голос. — Главное… От его рта тянется ниточка слюны, соединяющая губы с раскрывшейся щелью уретры. — …делай всё естественно. Не напрягайся так, будто хочешь сдать экзамен. Он мягко целует самый кончик, заботливо обводя языком по окружности. — Ведь удовольствие — это самое естественное, что может приносить человек. Маркиз снова насаживается и на этот раз не торопится выпускать свою добычу так просто. Он сосёт самозабвенно, не помогая руками, лишь изредка наглаживая пальцами бока, массируя выпирающие бедренные косточки, заставляя Арно тонко поскуливать. Он всё чаще пропускает член дальше в горло, буквально смыкается на нём, выписывая языком замысловатые фигуры, заставляя Арно метаться по кровати в поисках опоры в этом безумном омуте наслаждения. Он почти растворяет его в нём, добавляя стоны и посылая к основанию вибрации голоса. Арно всё чаще вскидывает бёдрами, кусает губы и жалобно стонет, нагоняя желанную разрядку. Но на самом пике де Сад снова осаживает его, прикусывая кожу и выпрямляясь, лишая плоть желанной тесноты. — Давай. Попробуй сам. Арно слышит всё словно сквозь вату. Не сразу соображает, чего от него хотят, приоткрывая глаза, и маркиз ловит слезинку, прокатившуюся от уголка глаза. — Я… не… — Тебе же понравилось, верно?! Арно заполошно кивает, растрёпывая и без того взлохмаченные пряди. — Ну вот поверь, доставлять удовольствие не менее сладко, чем получать. Де Сад расстёгивает свои кюлоты, приспуская их до уровня бёдер, высвобождая сочащийся влагой член. Он стоит уже очень давно, отчего головка ярко покраснела и распухла, столь долго потираясь о гладкую ткань исподнего. В голове Арно сразу щёлкает воспоминанием, перемежаясь с тактильными ощущениями, о трущемся о волосы бугре, каждый раз, как он заглатывал плётку сильнее. Он так и остаётся на месте, бездумно смотря вперёд, и, пускай получив точные указания, не понимает, что ему нужно сделать. — Давай, Арно, это несложно. К тому же потом я смогу закончить начатое с тобой. Он точно не знает, что его сподвигает, обещание удовольствия, умело скручивающее нервы, собственное возбуждение, вновь отключившее разум, чувства, что мигом исчезли, оставляя в голове такую желанную спасительную пустоту. Арно подаётся вперёд, вдыхает запах тела и пудры, внимательно смотрит на плоть, объёмами уж точно догоняющую раздутое самомнение маркиза. Даже получив столь подробный урок, он не знает, с чего начать, и сначала решается только высунуть язык и широко лизнуть им головку, случайно загнав кончик в припухшую щель. Довольное мычание сверху говорило, что он уж точно начал как надо. Арно открывает рот, как учили, убирая подальше зубы, пропуская по складку крайней плоти, уже едва различимую в таком натяжении, и тут же смыкает губы, замирая, чувствуя языком солоноватый привкус. Его сковывает непривычность, чувство неправильности и вообще противоестественность сего положения. Что вообще может быть естественного в таком удовольствии? За что люди подвергли сожжению целый город?! Но очень скоро Арно перестаёт задавать себе какие-либо вопросы. Он двигается, второй раз выпуская полностью, но сразу насаживаясь наполовину. Плоть распирает рот, а в волосах чувствуется рука, не давящая, но направляющая, и Арно двигается ей в такт, чувствуя, как сильнее распухла головка, упирающаяся в щёку, как краснеет и пышет жаром член, истекая соком и смешиваясь с его слюной. Он позволяет ей вытекать изо рта, скапливаться на подбородке, и тяжелыми каплями оседать на коже маркиза, отчего тот позволял себе быть более громким. Он не вскидывал бёдер, подобно его нетерпению, позволяя Арно всё познать самому, самому решить, как и сколько, выражая своё желание приглушённым шепотом, из которого стучащая кровь в ушах позволяла разобрать лишь отдельные звуки. У Арно совсем нет опыта, но он всё компенсирует энтузиазмом, стараясь повторить движения языка маркиза, а после и вовсе разбавляя своими, буквально трахая членом де Сада свой рот. — Ты молодец, Арно. На сегодня достаточно. Его поднимают за голову, рвут соединяющую нитку слюны и жадно впиваются в растраханный рот, вылизывая собственный привкус. Припухшие губы саднят, но Арно всё равно отвечает, постанывая в рот и притираясь к уперевшийся между ними голени. — Ну тише, сейчас ты всё получишь. Его роняют на кровать, и не успевает он даже вдохнуть, как снова чувствует желанную тесноту накрывшего до основания рта и теперь отсасывающего, почти не выпуская из глотки. И если это не считать самым естественным удовольствием, то что тогда? Арно уже готов самолично сжечь за рот маркиза не один город. Когда подкатывает разрядка, Арно даже не думает спускать ли семя в глубины рта. Он ожидает притока воздуха уже вот-вот, почти чувствует влагу на животе и привычно позвякивающих браслетах, может, немного попадёт на скулу любителя рассматривать всё настолько близко, как это только было возможно. Он стонет с почти искреннем непониманием, кончая и по-прежнему чувствуя узость рта вперемешку с глотательными движениями, выпивающими его до последней капли. Де Сад не сразу отпускает его, тщательно вылизывая, не оставляя и следа, а затем наползает на него с тихим шепотом. — Попробуй, какой ты вкусный. И целует очень вдумчиво, несколько раз широко проходясь по его языку, размазывая капли терпкого семени. Арно не сопротивляется. У Арно едва хватает сил шевелить языком и двигать губами, разделяя между ними этот порочный вкус. Маркиз ложится рядом и некоторое время держит его в объятьях, позволяя остыть и размориться в моменте самого потрясающего ничто. На этот раз в голове не лопаются барьеры. Арно думает, что все их уже снесло к чертям. — А теперь можно и принять ванну. Не переживай, мой милый Арно, я помогу тебе добраться.