50 shades of Arno

Сегодня у Арно определённо хорошее настроение. Он целуется глубоко, жадно втягивая язык, подражая выученным движениям. Его руки невесомыми касаниями порхают по телу, не зная, на чём именно остановиться, и поэтому лапают всё подряд. Бока, под слоем тонкой ткани, проступающие на вдохе рёбра, путаются в переплетении бус, едва не обрывая тонкую нить. Маркиз смеётся ему в губы и отстраняется стащить с шеи ненужную побрякушку, в целом лишь придающую его виду экстравагантности, но не имеющую никакого практического значения. Арно дует раскрасневшиеся губы и тут же набрасывается обратно, вылизывать терпкое нёбо и пробираться ловкими пальцами под облегающий пиджак. Одежда маркиза в кои-то веке раздражает не своей откровенностью, а банальным наличием. Арно не хочет показаться каким-то диким животным, тривиально рвущим преграды на куски, но его сдержанность тоже имеет свои пределы, и в очередной раз едва не оторвав фольгированную пуговицу, Арно, смущаясь, пробегает пальцами поверх предплечий и, уняв порыв, предпринимает новую попытку. — Что это за место? Арно осматривается вокруг, выстукивая ровный ритм каблуками домашних туфель. Эта комната определённо просторнее, чем все, в каких они были до этого, уступая по площади разве что обеденной зале, но в особенностях местной архитектуры, почти в каждой такой зале можно было запросто укрощать строптивых жеребцов. Мебели здесь было аскетично немного. Пара книжных шкафов, письменный стол, задвинутый в самый угол к окну. На резном столике, явно видавшим и лучшие времена, помимо бумаг и перьев, стояла витиевато расписанная ваза с возвышающимися из горловины сочными бутонами алых роз. Но вниманием Арно быстро завладевает кровать. Без всякой задней мысли он откровенно пялится на широкое ложе с, должно быть, невероятно мягким матрасом, застеленное простынями мятного цвета и полуприкрытое прозрачной занавесью балдахина, небрежно завязанного по четырём резным столбикам. — Никогда тут не был. И если уж говорить откровенно, никогда не замечал даже двери. Де Сад открыл ему дом настолько вольготно, что, захоти Арно закатить непринуждённый вечер, и стены ломились бы от гостей, опустошающих запасы вина и продавливающих каблуками паркет в ритмах развязного танца. А заодно и потерялись бы из виду в кружеве пышных гардин и множестве комнат, в которых и сам Арно блуждал, уже задумывая нарисовать карту. Откуда у маркиза этот дом, принадлежал ли он ему и как скоро их могут выставить отсюда, а то и привести полицию, он не спрашивал. Поначалу было не до того, а после мысли захватил совсем иной водоворот, жарко кружащий голову. Но даже изучая, двигаясь бесшумно, порой влезая в очередную комнату вообще по карнизу, тренировка, не более, Арно раз за разом всё больше обнаруживал себя в знакомом крыле, ведущем в самые обыденные места. Когда он свешивался со стены, голову удивительно не посещали мысли просто перемахнуть на соседнюю кладку и двинуть ладонью по раме, уже легко приоткрытой для утреннего проветривания. Как будто влияние маркиза распространилось уже далеко за пределы спальни, и лёгкий кивок в одно крыло открывал для Арно только его пространства, тогда как всё остальное он постигал под чутким руководством голубых глаз. — Это мои покои. Де Сад небрежно сбрасывает туфли, глубоко вздохнув от полученной свободы, и останавливается у стола, легко перебирая пальцами стопку аккуратно сложенных писем. Судя по остальному «творческому беспорядку», складывал их явно не он. Тёмные брови Арно недоверчиво наезжают на переносицу. Он чувствует некое смущение, будто ворвался сюда, распахнув то окно снаружи, и теперь покушается на нечто очень личное, что по отношению к де Саду уже звучит невероятно. Он не знает, как именно поступить, пускай вместе с формой от братства достался и колоссальный опыт проникновения в чужие спальни, поэтому тихо проходит к книжному шкафу, внимательно изучая взглядом корешки выстроенных книг. И вновь набор самый разнообразный. — Тебя сегодня интересует поэзия? Или наука? Арно выдыхает и прикрывает глаза. Хотел как лучше, но совершенно забыл, с к кем находится в одной комнате. Де Сада отнюдь не интересует только физическая близость, пускай по его виду трудно сказать иное. Арно достаточно изучил его личность, ещё с тех времён, когда исправно получал труднодоступную информацию и выкрадывал из Бастилии судебное решение. Маркизу трудно отказать в хитрости, плетении интриг и совершенно невероятной проницательности, за которую, как многие полагали, он уже давно состоит на служении у преисподней. Давно закрепившиеся инстинкты подстёгивали не только слушать, но и вслушиваться, и за каждым фонтаном пошлости находилось всё больше крупиц истины. Но только когда того желал сам маркиз. Сейчас же он чувствует, как буквально каждое слово лишает его по одному предмету одежды, и искать скрытый смысл здесь так же бесполезно, как пытаться найти пристойность в «Жюстине». В голове Арно складывается совершенно небывалое заключение – значит ли то, что, полностью познав человеческое тело, маркиз познал и человеческую душу. — А вы привели меня в свою спальню исключительно зачитать новый памфлет? Или обсудить последние политические сплетни? Взгляд Арно чистый и совершенно искренний. Наигранный в той высшей степени, за которой и правда начинаешь верить в его святую неосведомлённость. Маркиз приподнимает уголок губ в своей излюбленной лукавой усмешке и нежно перебирает пальцами алые лепестки. — Отнюдь. Но, боюсь, политические сплетни тебя не воодушевят. Кровь, выстрелы, смерти, интриги. Такое однообразие. Он даже нарочно зевает, прикрывая рот тонкой, будто выточенной из мрамора кистью. — Памфлеты, присылаемые мне, куда разнообразнее. Я даже пощажу твой тонкий душевный склад и выберу наиболее пристойный. Это ощущение свободы выбора. Арно почти ощущает его подлинность. Он точно знает, скажи он да, и они до вечера просидят тут, разместившись в креслах, рядом с непомерно здоровой кроватью, вникая в смысл последних литературных изысков, летнего урожая вина и возмутительно безграмотных речей кордельеров. Ну или о чём там ещё пишут уставшие от жизни, самодостаточные писатели?! Он точно попытается расслабиться, будет стараться вникать в смысл посланий и даже вставит свои пару строк, воодушевляя на красноречивую полемику. И в то же время разнеженное тело будет сводить сладкой истомой, зарождая жар где-то под сердцем, медленно расходясь по венам и заставляя кровь предательски липнуть к щекам. Тело выдаст его очень быстро, но маркиз не пошевелит и пальцем, покуда Арно сам не сделает шаг. И не его упрямству терзаться с этой выдержкой. Арно делает шаг вперёд, огибает книжный шкаф и, каждый раз морщась от стука каблуков туфель, подходит ближе, застывая за спиной неосязаемым призраком. С некоторых пор от него начали требовать первого шага, и Арно считал это в высшей степени возмутительным, после касаний, перед которыми невозможно устоять. Его подсадили на них, как на выдержку опия, но каждый раз как в голову приходили новые доводы, все они вдребезги разбивались об одно единственное осознание – он сам этого захотел. Арно не слишком соображает, как сделать лучше. Его опыт, применяемый в отношении девушек, никак не работал на образ маркиза, но даже будь у него опыт с мужчинами, Арно в равной степени вероятности предполагал похожий эффект. Маркиз де Сад совершенно не похож на людей их времени, а порой и вовсе казалось, родился не в то время. Арно не может позволить себе спросить о другом опыте, хотя бы и потому что это может в корне разниться с его ощущениями. Последнее, что от него требовали, это переламывания собственного я. Арно кладёт руку на талию, стискивая пальцами ткань пиджака, и притягивает ближе, упираясь грудью в натянутую осанкой спину. Без каблуков туфель маркиз несколько уступал ему в росте, и нос сразу же защекотали тканные волосы парика. Арно двигает голову ближе и раздвигает кончиком носа серые пряди, глубоко вдыхая аромат пудры и почему-то алых лепестков. В этой моде на парики было нечто загадочное, но Арно мало придавал ей значения, не собираясь цеплять на голову серое нечто, даже если однажды оно станет ему по статусу. Он всегда отдавал предпочтение природной красоте, всегда живо снимая помаду с пухлых губ и любуясь их естественным цветом. Волосы маркиза на ощупь как мятные простыни, ещё не принявшие тяжесть двух тел. Под пальцами искрит памятью ощущений, и Арно, сгребая в охапку парик, стаскивает его с головы, небрежно бросая поверх аккуратной стопки памфлетов. Обсуждать их целый день. Вот уж вздор! Улыбка с лица маркиза стирается кончиком языка, влажно облизывающим тонкие губы. Он откидывает голову назад, открывая для Арно небольшой участок шеи, и жадно втягивающий запах нос смещается, ведя вниз по натянувшейся коже, едва касаясь бьющейся вены сочащимся языком. Арно впитывает в себя его вкус, катая на языке будто самую прелестную сладость, жарко дышит, чувствительно обдавая влажный участок, и вскоре свобода кружит ему голову, отзываясь в голове мстительной мыслью. Крепко сжав бок и не давая телу де Сада двигаться, Арно впивается в кожу губами, туго втягивая её в рот, несдержанно прикусывая, оставляя после себя налившуюся багровую метку. — Решил показать зубы?! Голос звучит натянуто и хрипло, и Арно окончательно теряет голову, прощаясь с сжимавшим стеснением, жарко проводя рукой вниз, стискивая полную ягодицу и терзая шею от подбородка до ключиц, оставляя россыпи алых отметин. Лепестки роз на столе завидовали их цвету самой чёрной завистью. Твёрдо стоящая на полу нога приходит в движение, отходя чуть назад, приподнимая бедро и совершенно беззастенчиво впечатывая его в твёрдый пах, налившейся тяжестью загодя его движения. Арно сдержанно стонет ему в шею, и это в корне не устраивает маркиза. Он притирается к нему одним лишь бедром, но крепко, не давая увильнуть от прикосновения, жарко сжимает в тесноте пульсирующую плоть, едва отодвигая с головки кожицу, но и этого хватает нескольким терпким каплям. Он почти физически ощущает их скользкое, обволакивающее движение на головке, ещё сильнее сцепляя её контакт с исподним. Арно может выстоять перед ударом лезвия в бок, но это тянущее ощущение он игнорировать просто не в состоянии, наконец услаждая слух маркиза несдержанными звуками. Де Сад утягивает его на кровать парой точных движений, весьма довольствуясь планировкой, которую разрабатывал лично. Мягкая перина пружинит под телом мальчишки, что первым падает на кровать, упираясь локтями и больше не пытаясь отчаянно скрыться от его внимательного взгляда. Хорошо. Маркиз садится рядом, под удивленный взгляд, явно ожидающий дикого прыжка сверху. Он не винит его, то, как де Сад смотрит сейчас на Арно, неуместно даже в борделе. У Арно довольно сильно растрёпан хвост, и лента так небрежно болтается в лёгком узле, что хватает одного движения и шоколадные пряди рассыпаются по плечам, красиво обрамляя лицо. Арно поднимает на него доверчивый взгляд, как самая последняя девственница, и если бы не его движение, де Сад вскорости завладел бы его приоткрытым ртом. У Арно сегодня определённо хорошее настроение. Они целуются долго, вдумчиво, втягивая в рот языки и на контрасте совершенно расхлябанно срывая друг с друга одежду. Второпях Арно всё же срывает с его кюлотов пуговицу, но больше не обращает на это внимания, отбрасывая их туда, где уже некоторое время покоятся его собственные брюки. У Арно отличное тело. Поджарое, тренированное и совершенно очаровательно реагирующее на опасность и ласку. Сейчас они совершенно равны друг другу, никто не пытается взобраться, пришпорив коленями острые бёдра. Де Сад выцеловывает подбородок, спускаясь губами до кадыка, и тонко прикусывает кожу, заставляя руку на своём животе невольно надавить на мышцы. Арно вновь трогает его, на этот раз более живо, изучая и запоминая, и эта искренность возбуждает сильнее, чем самые грязные фантазии. Его пальцы мнут грудь, царапают линию диафрагмы, спускаясь к мягкому животу. Не сдерживаясь, де Сад легко толкает бёдрами вперёд, направляя движения в нужное русло, и почти одновременно заключает член Арно в кольцо крепкой хватки, сцеловывая трепетный стон. Здесь Арно не нужно показывать, как надо, он всё делает правильно, и маркиз позволяет себе только играться с ритмом, то ускоряясь, подстёгивая угнаться за ним, а после внезапно расслабляя кисть, позволяя плоти двигаться почти насквозь, лишь мягко приглаживая пальцами кожу. Арно в восторге от всего. Его губы ни на секунду не оставляют в покое его рот, целуя уже куда более поверхностно, но никак не в состоянии насытиться близостью, снова и снова цепляя, притягивая и причмокивая, смешивая жаркое дыхание. Арно готов поклясться, что почти достиг разрядки, двигая рукой в совместном ритме, но так легко отказался от желаемого, стоило руке маркиза унять порыв движений. Он стонет прямо в губы, и де Сад выпивает его, успокаивающе целуя в уголок рта. — Чего ты хочешь, Арно? Де Сад двигается ещё ближе и сплетает вместе их пальцы, кожа к коже притирая друг к другу пульсирующую плоть. — Всего! Арно выгибается, втираясь собой в размеренные движения, свободной рукой обхватывая мягкие пряди и утягивая маркиза в глубокий собственнический поцелуй. Ему на удивление уже даже не стыдно. Это чувство давно перекрыло удовольствие в своём самом неизведанном проявлении. Как оказалось, Арно действительно многого не знал о себе в целом и о своём теле в частности. Де Сад постепенно раскрывает его, утягивая в самые тёмные углы, совершенно неприемлемые, но оттого не менее притягательные. Он действительно являлся воплощеньем греха, но именно в нём Арно находит своё исцеление. Зубы нервно прикусывают нижнюю губу, пока тело устраивают в более подходящее положение. Арно уже знает его и послушно опускает плечи, приподнимает бёдра и шире разводит колени. В этот раз они на удивление не спешат разъезжаться в стороны. Взмокшую спину холодит комнатный воздух, и Арно хочется думать, что вздрагивает он именно от него, тут же притягивая к коже ладонь, ласково поглаживающую вдоль позвоночника. — Не буду скрывать, ты вкусишь удовольствие далеко не сразу. Губы касаются плеча, дуют на волосы, приподнимая в воздух несколько прядей. Арно почти не видит из-за плотно свесившихся волос, и единственное, что ему остаётся – слушать этот вкрадчивый голос и довериться настолько, насколько это вообще было возможно. — И это не похоже на всё то, чем мы уже занимались. Рука на спине пересчитывает позвонки и трогательно растирает ямочки на пояснице. Она расслабляет каменные мышцы, одним движением даруя необходимое чувство защищенности. — Но несмотря ни на что, ты должен будешь просто расслабиться и довериться мне. Отдать своё тело полностью в мои руки. Ничему не противиться и ждать. И обещаю, Арно, ты будешь вознаграждён сполна. Скользкие пальцы сжимают ягодицу и отводят в сторону, постыдно обостряя возбуждение. — Ты готов? Вместо ответа Арно вскидывает бёдра и сильнее разводит колени. Скользкий палец медленно растирает копчик, едва касаясь складки кожи. Его спина больше не принимает на себя тяжесть другого тела, но бедро по-прежнему чувствует крепкую хватку руки, и Арно, помня о предупреждении, не пытается вырваться из неё. Некоторое время он вообще не чувствует ничего необычного. Скольжение пальца очень похоже на движение языка, только слюну теперь заменяет прохладное масло, пропитывая воздух лёгким ароматом цитрусов. Арно даже кажется, что он чувствует на языке вкус апельсина, нещадно втирая его в пересохшие губы. Только когда на мышцы надавливают и фаланги до конца врываются внутрь, даже сквозь смазку он чувствует жжение, впившееся сопротивлением в мышцы. Не так больно, как пуля в плече или клинок в животе, скорее непривычно, неправильно, неестественно, и Арно приходится собрать всю свою выдержку, дабы удержать себя на месте и не оборвать это вторжение. Ему дают некоторое время привыкнуть, замирая на месте, и это помогает унять внутреннее возмущение. Качнув бёдрами навстречу, Арно позволяет действовать дальше. Движения внутри скользкие и тёплые. Палец умело разрабатывает его, втирая масло в гладкие стенки, и в голове совершенно нетипично возникают ревностные мысли, которые Арно тут же душит в промокшем углу мятной подушки. Его не касаются больше нигде, игнорируя сочащийся член, едва-едва не достающий до такой нужной твёрдости кровати, только немного мнут ягодицы, раскрывая сильнее, и в какой-то момент это становится настоящей проблемой. Он не вкушает какого-то невероятного удовольствия, но постепенно, с каждым новым движением тело расслабляется сильнее, а распирающие ощущения наполняют сладким напряжением. Но каждый раз, как Арно хочется опуститься ниже и всего раз притереться к сбившейся простыне, он получает ощутимый шлепок, сопровождающейся сгибанием пальца внутри. И если бы не хватка на бедре, тело давно бы вывернулось из этой пытки. Второй палец идёт гораздо туже, и многострадальная подушка получает новый укус. Всё поменялось слишком разительно, и Арно взбрыкивает, рефлекторно пытаясь податься вперёд, но рука притягивает обратно, осторожно поглаживая по выпирающей косточке. И Арно, вновь памятуя о предупреждении, осаживает себя, приопуская бёдра и окончательно утыкаясь в подушку раскрасневшимся лицом. Для него не жалеют масла, и вскоре ему становится мало места внутри. Несколько капель стекают по пальцам, щекоча кожу на поджавшихся яйцах, смешиваются у основания с прозрачным предсеменем и тяжело стекают на простыни, образуя липкую лужицу. Маркиз разводит пальцы на манер ножниц, и новые капли струятся вниз по фалангам, обволакивая выпирающие костяшки. На третьем де Саду приходится прикусить собственный язык. Сегодня он терпелив как никогда. Сегодня после всех его порывистых движений мальчишка заслужил быть зажатым в углу для самой грязной близости, из глубин его самых чёрных фантазий. Разложенный и доступный Арно, так жадно принимающий каждый его палец, готовя внутри место для самого постыдного из всех наслаждений, соблазнил бы и самого праведного пастыря, усердно возносящего молитвы с утра и до вечера. Их время было ещё слишком тёмным для подобных развлечений, но де Сад искренне удивляется, как ещё никто до него даже не попробовал покуситься на это сокровище. Он думает об этом, глубоко проталкивая пальцы внутрь и поглаживая стенки у самой чувствительной точки, о существовании которой Арно ещё только предстоит узнать. Арно узнаёт слишком ясно. Под лейтмотив распространяемых волн первозданного удовольствия, он вскидывает бёдра и с жаром двигается назад, насаживаясь сам и отчаянно цепляясь за движения внутри, мучительно не желая их прекращения. Он приглушённо стонет в подушку, но быстро отбрасывает её, прекрасно понимая, как маркизу больше нравится слышать его стоны. Его движения становятся всё более порывистыми, а бёдра мелко подрагивают, трепеща мышцами вокруг влажных пальцев. Его тело буквально умоляет о большем, и де Сад больше не видит причин отказать. Пальцы с хлюпаньем выходят из тела, и Арно чувствует, как к раскрывшемуся колечку приставляют крепкую плоть. Де Сад несколько раз проводит вверх-вниз, дразня сжимающийся вход и сильнее размазывая масло по собственному члену. Он буквально изводит их обоих, ревностно думая, что никому не позволит увидеть Арно в таком состоянии. Это сокровище только для него. Даже растянутые мышцы сопротивляются проникновению, и приходится надавить сильнее, приспосабливая девственные стенки под себя. Де Сад двигается неумолимо, не давая постепенно привыкнуть, как это было с пальцами, и Арно сдавленно шипит, но терпит всё, понимая, что его опыт слишком скуден, дабы делать какие-то выводы. Его натягивают крепко, но неспешно, постепенно заполняя и распирая, и в голову закрадывается обидное осознание разности ощущения размеров снаружи и внутри себя. Арно кажется, что из него выбьют душу раньше, чем заполнят до конца. Когда в его бёдра мягко упираются чужие, Арно окончательно забывает, как дышать. Вены на шее вздуваются, как у утопленника, и из плена удушья его вырывает рука, аккуратно сжимающая ягодицу, растирая по коже остатки тёплого масла. Маркиз дышит прерывисто, мерно покачивая тазом, давая партнёру приноровиться, одновременно не лишая осознания дальнейшего. Он перенимает чужое напряжение, массируя влажную кожу, и только дождавшись разведения напряженных лопаток, делает первый толчок. Восхитительно. Внутри гладко, абсолютно бархатно и так узко, как может быть только в нетронутом теле. Воспалённое воображение рождает метафору за метафорой, складывая строчки в предложения новой рукописи, но де Сад яростно прогоняет их, оставляя внутри лишь чистое вожделение. На втором толчке Арно наконец отрывает голову от скрещенных рук, отплёвываясь от собственных волос, и бездумно вскидывает голову, несколько секунд совершенно пьяным взглядом сверля их сцепленные тела. Он прикусывает язык, сам двигается навстречу и со сдавленным стоном роняет голову обратно, по шею зарываясь в простыни и растрёпанные шоколадные пряди. А это уже интересно. Маркиз делает в голове страшно интересную пометку и наконец задаёт постоянный ритм. Он имеет его через стоны и шлёпает по заднице каждый раз, как мальчишка пытается схватится за собственный член. Ему уже так невтерпёж, и это подкупает, но мстительные мысли о собственном неудовлетворении, помноженные на искреннее желание измучить тело удовольствием, не дают сорваться за край плана. Маркиз размеренно двигает бёдрами, выходя наполовину и мягко въезжая обратно, мешая шлепки с острыми стонами, давно уже слившимися в единый мотив. Он гладит сначала напряжённую спину, потом добирается до волос, собирая их обратно в хвост, открывая раскрасневшееся лицо и приоткрытый рот. Он тянет голову на себя, поднимая прямо за собранные в кулаке волосы, и надавливает на губы двумя пальцами, которые тут же нетерпеливо вбирают в рот. Арно сосёт их не хуже, чем ублажал наконечник плети. Де Сад двигает ими в такт толчкам члена, то прижимая язык, то растирая кромку острых зубов. Слюна стекает по подбородку, капая на мятные простыни, и маркизу до боли хочется видеть перед собой это лицо, искаженное сладкими муками и ожиданием разрядки. Он роняет его животом на кровать, даже не выходя из тела. Арно подчиняется словно тряпичная кукла, одним движением легко переворачиваясь на бок и закидывая ногу на острое плечо. — Смотри на меня, Арно. Больше он не даёт ему отвести взгляд, безнадёжно сокрушая все преграды стеснения. Он раскрывает его так сильно, так полно, буквально давая рассмотреть, как двигается в нём, растягивая девственное тело, и Арно полностью теряется, комкая простынь в сжатых кулаках, и тихо взывает: — Донасьен… Его имя произносили с самыми разными интонациями, и порой от одного только звука голоса можно было бесстыдно спустить в исподнее. Но так искреннее, будто не осталось ничего в мире и только его имя ещё вселяет надежду. Де Сад наклоняется, неудобно сдавливая ногу меж их телами, и жадно впивается в чужие губы, захватывая всхлипы и полностью забирая контроль над чужим ртом. Его рука обхватывает изнывающую плоть и подстраивается под частые толчки бёдер, и Арно закатывает глаза под веки, больше не в силах держать их хоть сколько-нибудь открытыми. Де Сад двигается в нём через оргазм, ловя сладкую дрожь тела, сцеловывая её с губ, и через несколько особенно глубоких движений покидает желанную тесноту, изливаясь на крепкий живот, смешивая воедино их семя. — Ты был прав. Арно шепчет уже сквозь сон, тепло прижимаясь к чужому плечу и ловя ухом размеренное биение сердца. Де Сад отрывается от зрелища заходящего солнца и, не удержавшись, легко целует взлохмаченную макушку. — В чём же, мой милый Арно? Полупрозрачный балдахин полностью накрывает ложе, скрывая их от всего внешнего мира. — Я вознаграждён сполна.