50 shades of Arno

— Боже, это ещё зачем? Высокое зеркало отражает в полированной глади все секреты, и остаётся только надеяться, что никто и никогда не сможет увидеть в ней захваченные оттиски прошлого. Будущему с лихвой хватит и своей грязи. Он буквально застигнут врасплох, в один момент оправляя одежду, собирая глазами зеркальные блики, а в другой упёрт головой в хрупкую гладкость, расставляя ноги под доминирующим движением туфли. Арно рефлекторно выставляет ладони перед собой, оставляя на безупречном отражении влажные отпечатки. — Мне нравится наблюдать за людьми. Горячий шёпот касается уха, спускается к шее, заставляя мелкие волоски приподняться, терзая ещё не сошедшие метки. — Человек невольно раскрывает себя, в какой бы обстановке ни находился и как бы старательно ни пытался удержать порывы. Ладонь гладит спину так бережно, ярко контрастируя с положением, в которое ещё недавно поставила его тело. Указательный палец ведёт по линии позвонков, перепрыгивая на выпирающих косточках, и каждый его отскок — как звук кнута, неосязаемый, но хлёсткий. — Но в глубине своей спальни мы просто не видим смысла скрывать обуревающих душу пороков, сладко тянущихся, высвобождаемые от гнёта общественных норм. И я заметил один за тобой. Не один и далеко не за одним лишь порогом покоев, но де Сад гнёт линию в определённый угол, излюбленно продавливая моральные формы. Совсем как напряженную спину, тщетно пытающуюся казаться расслабленной. — Да ну? Сквозь тысячи своих? В конце концов это вошло в оборот их общения, даже после разоблачения взаимных пороков и одежд. Тёплые, обоюдные остроты, не дающие почувствовать приторность нежности и аккуратно лавирующие на грани шутки и раздражения. Арно буквально считал своим долгом осаживать порывы маркиза, не допуская их выхода за пределы затворенных дверей, и прямо сейчас перспектива сего виднелась наиболее остро. Даже в тюрьме был собственный угол, в котором никто не мешал оправлять штаны. Но этот выпад лишь забавляет его, равно как и десятки других. Ведя ладонь всё ниже, выправляя аккуратно заправленную рубашку из плотной хватки пояса брюк, де Сад давно рассчитал все реакции, подколки, движения, цепляя и направляя ощущения в дрогнувший под ногтями живот, продевая сквозь обмётанную петлицу и выводя жаром по открывшейся коже в распахнутом треугольнике брюк. — Мои грехи тебя пугают, а собственные услаждают?! Часы за спиной громоздко отбивают полдень. Арно кажется, что в последнее время де Сад особенно развязен в этот час. У него не стоит и желание внутри едва теплится, дрейфуя скорее на воспоминаниях испытанной близости. Ему не то чтобы совсем не хочется, но взбрыкнувшее упрямство алчно требует соблюдения личного пространства, и Арно для разнообразия желает отдаться её прихотям. — Меня пугает перспектива жизни, в которой нельзя и шагу ступить, чтобы не оказаться прижатым к стене. То, что я до сих пор здесь, не означает моё превращение в личную игрушку. Он дёргается, желая уйти от навязчивых прикосновений, но только сильнее притирает бедро к плотной сарже кюлотов, так туго обтянувшей вечно жаждущее свободы тело. — К тому же я не дам раздевать себя в проходной комнате. Его взгляд, до этого не вглядывающийся во что-то конкретное, по большей части желающий скорее уйти от отражения в зеркале, нервно взметается к дверному проёму, едва затворённому на слабый язычок механизма и неумолимо зеркалящему свой облик по другую сторону комнаты. В ненадёжности его затворения, судя по внезапному появлению маркиза, тоже сомневаться не приходится. — О, мой милый Арно, я не собираюсь тебя раздевать. Рука проскальзывает под исподнее так ловко, что Арно едва успевает уследить за её движением. Пальцы ласково поглаживают полутвёрдый член, наливая вены горячими потоками крови. Широко расставленные ноги не дают зажаться и оборвать непрошеное возбуждение, руки крепко упираются в зеркало, пытаясь сохранить хрупкий баланс, и Арно как никогда отчетливо ощущает проигранный момент к сопротивлению. — Считаешь, я использую тебя для удовлетворения собственных нужд? Пальцы змеёй обвивают окрепшую плоть, ведя вниз, полностью раскрывая сочно покрасневшую головку. Де Сад облизывает губы, ощущая под языком её терпкий, солоноватый привкус. — Развращаю тебя и подчиняю своей воле. Вкрадчивый голос вновь касается уха, мягким шёлком струясь по скуле, дёргая уголок приоткрытых губ. Де Сад прикусывает мочку и легко тянет на себя, заставляя Арно вскинуть голову к безжалостно чёткому отражению. — Взгляни на себя, Арно. Вглядись в то, что происходит с тобой. Вглядись в то, что я творю с твоим телом. Ведь именно это тебе так понравилось в момент моего сладостного вторжения. Зубы сцепляет так плотно, что на щеках проступают желваки, сильнее подчеркивая пятна румянца. Арно почти не видит собственных глаз, зато очень хорошо рассматривает тело с прогнувшейся спиной, напряженными ногами и натянувшейся на пахе тканью, вздымающейся под размеренными движениями руки. Просторная рубашка фривольно свешивалась, прикрывая грудь и одновременно обнажая тонкую полоску кожи, открывая ямку пупка и напряженные мышцы пресса. Туфли то и дело скребли по паркету, движимые нетерпеливой дрожью, а несколько капель пота стекли по шее, исчезая в пройме горлового выреза. Как он смог это вытащить, как вообще обнаружил в хаосе чувств, сметших сознание в кашу? И самое главное, как Арно не обратил на это внимания, так упоённо отвечая сейчас? Как вообще узнают о себе такое? В голове шумит десятками оружейных выстрелов, а под желудком зреет предательский узел, перемалывающий любые здравые доводы в пыль. — Не здесь… прошу. Арно достаточно взглядов бесконечной прислуги, убирающей простыни с кроватей, кухарок, собирающих завтраки на двоих, камердинера, доставляющего в его комнату свежий костюм. Не хватало лишь оборванных шпионов да виляющих бедром куртизанок, но Арно предполагал, что эта обитель их короля всецело закрыта от их присутствия. — В комнате… тоже есть зеркало. — Но разве ты хочешь, чтобы я остановился? Жаркое дыхание оставляет на зеркале запотевший овал. Не хочет. Он не хочет! Господи Боже, если бы он хотел, то давно вытянул ладонь из расслабленных брюк и затерялся в бесконечности коридоров. Если бы он не хотел, то не дал бы охаживать себя плетью, стоя на коленях, с затянутыми руками под потолком. Если бы он не хотел, не раздвигал бы податливо бёдра, ожидая, когда боль сменится удовольствием. Если бы он не хотел… Де Сад вьёт из него верёвки, и когда Арно понимает, как можно освободиться, он позволяет им затянуться сильнее. Арно стонет протяжно, не моргая следя за размеренными движениями в брюках, за всё это время ни разу не сбившихся с ритма. Ему так чертовски нравится их отражение, совместимость тел, плотоядная улыбка на губах маркиза, выглядывающая из-за плеча, расхристанная одежда. Арно двигает бёдрами назад, притирается плотнее, пытаясь одновременно следить за дверью и ёрзающим сзади маркизом. Выходит ужасно. Тело быстро охватывает сладкая судорога, натягивая позвоночник, вжимая пальцы и крепко напрягая ягодицы. Рука на шее непрерывно двигается, оглаживая трепещущую пульсом кожу, прослеживая движения кадыка, постепенно доходя до гладкости подбородка. Когда де Сад касается щеки, движения становятся настолько заботливыми, что Арно мгновенно пронимает. Он позволяет себе наконец нарушить баланс, оторваться от зеркала и откинуться на плечо, заводя руку за спину и вплетая её в пряди приглаженных волос. Сегодня маркиз был без парика. — Ты очень чувственный, но сейчас тебе лучше принять прежнее положение. Де Сад целует коротко, немного смазывая поцелуй на щёку. — Донасьен, пожалуйста… Арно и сам не знает, о чём просит, отчаянно хватаясь за наполняющие ощущения. — Не переживай. Я знаю, что тебе нужно. Больше его не спрашивают о желаниях. Маркиз безошибочно расшифровывает все намёки тела. Стекло неприятно холодит, и пальцы ноют без ощущения живой кожи. Впившись взглядом в отражение, Арно жадно наблюдает за рукой, сползающей по боку, и за постепенно ослабляющей хватку другой, уже показавшейся из исподнего. Влажная, она оставляет отпечаток на животе, а затем и на брюках, стягивая их вниз. Арно смотрит на свой стоящий колом член, и ожидание становится ещё более мучительным. — Смотри, Арно! Он смотрит во все глаза, отмахиваясь от пробившейся рези. Как локоть медленно отводят в сторону, податливо раскрывая, как двигается рука, проводя по сжавшимся мышцам, и как ненадолго мелькнули впереди эти длинные пальцы. Он благодарен их недавней ночи. Второй раз принимать уже значительно легче, следуя протоптанной дорожке ощущений. Арно переводит взгляд на своё лицо, влажно облизывается и смотрит в совершенно незнакомые черты, заострившиеся в плотоядной гримасе. — Смотри! Влажные пальцы подбираются к шее, и Арно улавливает знакомые цитрусовые нотки. Его обхватывают за хвост, натягивая затылок, и не позволяют отвести взгляд, пока в тело проникают короткими толчками. Арно смотрит в глаза, из бледно-голубого помутневшие в натуральный синий. Он видит всё, каждую эмоцию, берущую верх над похотью и вожделением, каждый отклик, рождающийся с единственным именем на устах. Ему не позволяют усомниться в их подлинности, пуская в такие глубины, до которых никогда не дотянутся самые проницательные философы французского общества. И это осознание глушит взрывом чувств, вырываясь из горла неосознаваемыми стонами. Арно двигается навстречу порывисто, пылко, глубоко забирая и не останавливаясь, даже когда за дверьми слышится шарканье подошв. Он больше не думает, что будет если, их застукают. В данный момент ему глубоко наплевать на всё, кроме этой самозабвенной отдачи, по живому полосующей оба их нутра. — Мой милый Арно… ты так пылок. Арно видит, как член влажно шлёпает по животу и как длинные пальцы обхватывают ствол столь же изысканно, как проделывают это с перьями. Он был его рукописью, самым личным и самым чувственным романом, прячущим между строк разврата глубинный смысл подлинной истины. Арно не позволяет ему отстраниться, когда ритм сливается с ударами пульса, а лицо искажается напряженным томлением. Щемящее чувство внутри распирает сердце, сладко стукаясь о грудную клетку, и Арно кажется, что оно вот-вот пробьёт рёбра и вырвется наружу, навстречу длинным пальцам, выточенным словно из мрамора. Он ловит момент пика и сжимается так крепко, что даже захоти маркиз иного, у него не осталось бы шанса излиться куда-то кроме как глубоко внутрь него. Маркиз кусает его плечо и замирает, тесно прижавшись к ягодицам, сжимая в кулаке влажно блестящий член. Семя пачкает его руку одновременно с пульсирующими движениями его члена внутри. Арно нисколько не смущает его положение. Огромное зеркало отражает оголённые ягодицы с подтекающим по бёдрам семенем, валяющиеся в отдалении брюки в противовес безупречно обутым в домашние туфли ногам. Его тело, всё ещё разморенное от оргазма, на удивление гибкое, и притянуть к себе удивлённого маркиза становится даже слишком просто. Арно обвивает руки вокруг талии, забрасывает ногу на бедро, пачкая белёсыми подтёками светлые кюлоты, упирается каблуком под колено и утягивает его губы в свой самый собственнический поцелуй.