50 shades of Arno

Сон прерывается внезапно. Темнота в последний раз кружит под веками чернильным вихрем и резко схлопывается, вырывая сознание из блаженной пелены забытья. Арно распахивает веки и ещё некоторое время бездумно пялится в темноту, разбавляемую лишь редкими отсветами с улицы. Он не может понять, сколько времени прошло с момента его погружения в сон, сколько тот продлился, прежде чем вышвырнуть его обратно, будто рыбу на берег волною цунами. Он набирает полные лёгкие воздуха и шумно выдыхает, отбрасывая с ноги одеяло и откровенно обливаясь потом. Первая мысль винит кошмары, но память чиста на сюжеты, до краёв заполнена угольной чернотой, дарующей лишь забытьё. Вторая заставляет напрячь тело и взвести все инстинкты, прислушиваясь, всматриваясь, сжимая пальцы в кулаки и сжимая внутреннюю пружину, готовую бросить тело идеальным оружием на атаку противнику. И неважно от кого именно исходит опасность. Но единственное дыхание он слышит рядом, такое размеренное, что даже не верится, кому на самом деле принадлежит. Де Сад, вопреки своему обыденному поведению, спит довольно мирно, лежит на спине, одна рука на груди, голова повёрнута в сторону. Ни дать ни взять благочестивый член парламента, читающий проповеди на воскресных лекториях. Арно недолго засматривается на расслабленные черты лица, несколько прядей, съехавших на щёку, должно быть, в процессе устраивания головы на подушке, чуть вздёрнутый нос, что может одинаково легко, до мурашек провести за ухом и беззастенчиво влезть в чужие дела. Мышцы постепенно отпускает, позволяя сбросить первичное напряжение и заново прикрыть глаза, до краёв наполняя лёгкие. В конце концов, кто мешает ему снова заснуть и, если так хочется, подумать обо всём завтра? Это могло оказаться просто случайностью, той, что заставляет подскакивать на месте без видимой причины, а после теряться в догадках, выбрасывая полдня на поиск бессмысленного ответа. Может, те, кто были до, заложили в них это? Встряхиваться время от времени, чтобы не забывали? Но причина оказывается намного банальнее и прозаичнее. Расслабившись и отпустив себя, Арно наконец чувствует этот жар, что медленно стекает из головы вниз по телу, закручивая узел в животе и тяжело накапливаясь в паху. Опустившееся одеяло кажется таким нужным, но таким невероятно тяжелым, что Арно отбрасывает его окончательно, привыкшим к темноте взглядом смиряя твёрдый бугор под исподним. У него стояло, самым животным образом, крепко натягивая ткань и растекаясь неровным пятном посредине. Сердце, будто только и ожидая этого осознания, забухало с новой силой, колотясь куда-то в кадык, а тонкая струйка пота на лбу чувствительно проехалась по виску, заставив мелкие волоски на шее приятно вздрогнуть. И чего в жизни не хватало? В теле уже не осталось частей, которым бы не уделили внимания, а о некоторых фантазиях в просвещённых борделях едва начинали задумываться, споря о праведности. Но что-то внутри упорно продолжает напрашиваться, выливаясь в грязные сны, или, как сейчас, бесцельно прерывая и без того не самый продолжительный сон. Нашёл время. Арно скрипит зубами и чувствует себя невероятно громким, будто брошенный перед толпой на Елисейских полях и в тишине во весь голос заявляющий о своём внезапном ночном стояке. Взгляд тут же взметается к расслабленному телу, пытаясь выцепить любой намёк на обнаружение, но де Сад продолжает мирно сопеть, и Арно, закусив губу, переворачивается на бок, утягивая за собой одеяло. От его трения чувствительность плоти в разы повышается и тонкая игла возбуждения вонзается куда-то в поясницу, заставляя сильнее подогнуть к себе ноги. Между бёдер сразу становится так горячо, давление сжимает ствол, но держит головку открытой, позволяя каплям предсемени сильнее сочиться по коже. Всё слишком правильно с самого первого раза, даже руки не нужно. Стоит лишь сжаться сильнее и толкнуться немного выше. Нет. Он не будет дрочить под боком у спящего любовника, представляя в голове хрен знает что! Это даже звучало за гранью. Зубы нещадно кусают ладонь, едва унимая новую волну жара. Арно искренне пытается игнорировать её, перебить сторонними мыслями, даже пробует снова провалиться в сон, но все попытки оказываются тщетны, лишь сильнее распаляя свербящее чувство под кожей. Пятки беспомощно сучат по простыни, то разводя ноги шире, открывая промокшее бельё ночной прохладе, то сводят обратно, отдаваясь напряжением в дёснах. Пальцы комкают ткань, и Арно думает, что скорее сотрёт кожу до мяса, чем даст им волю прикоснуться к паху, смыкаясь плотным кольцом, гораздо точнее, чем можно сделать бёдрами. В конце концов, можно было обойтись и малой кровью, разбудить де Сада, кое-как пояснить об образовавшейся проблеме, да, Боже, достаточно было бы просто прижаться. Арно сейчас – мокрое дрожащее нечто, желающее разрядки сильнее, чем глотнуть воздуха. Даже при свете дня его желания для этого человека слишком прозрачны, чтобы попытаться укрыться даже под куполом капюшона. Но жестче этого, кажется, только начать яростно дрочить, и Арно как может прячет свои слабости, задерживая дыхание и утыкаясь лицом в ткань промокшей от слюны наволочки. – Арно, у тебя что-то случилось? Этот голос заставляет внутренности покрыться ледяной коркой. Арно замирает и на мгновение забывает обо всём, ненадолго усмиряя желания тела, изо всех сил прикидываясь ветошью, надеясь, умоляя, чтобы маркиз принял его дёрганье за особенности глубокого сна. – Я прекрасно знаю, что ты не спишь. Шорох за спиной принуждает сжаться и крепче стиснуть бёдра. В голосе де Сада звучит едва уловимое беспокойство, и Арно становится истерично весело от осознания, что его возню могли принять за проявление боли, тогда как истинная причина была прямо противоположна. Но де Сад и сам вскоре понимает это, осторожно касаясь ладонью горячечного плеча, аккуратно заправляя волосы за ухо, а потом и вовсе, будто желая убедиться в правдивости выводов, ведёт рукой вниз, касаясь бёдра, заставляя несдержанно дёрнуться навстречу. – Ах вот оно что. Его голос меняет оттенки, как белила, попавшие в густую охру. Сонливость спадает мгновенно, тело приобретает почти звериную гибкость, обвивая сзади, притираясь, ещё сильнее распаляя и без того мучительное желание. – Я не понимаю… Я не… Боже, я просто хотел уснуть! Все его протесты глушатся одним вкрадчивым «тшш». Де Сад ведёт руками, массируя, расплетая натянутые мышцы, будто шелковые ленты, едва затянутые узлами, раскрывая и вытягивая к себе навстречу, без труда укладывая на спину уже через пару минут таких ласк. – О, не стесняйся. Арно безмерно благодарен темноте, что скрывает его горящее краской тело. – Ты мог бы сразу сказать мне и не мучиться так. Даже не коснулся себя?! Поразительно. Маркиз и правда будто открыл для себя какой-то секрет. Он не спешит, внимательно рассматривает сверху, будто не зная, с какой стороны подступиться, аккуратно ведёт пальцами по коже, давая ему самому потянуться за лаской, захотеть удовлетворения, а не мучительно принимать его. – Будить человека, чтоб кончить? Звучит полоумно, но де Сад восторженно всплёскивает руками. – Серьёзная причина. Ему целуют грудь, игнорируя буквально сами потянувшиеся губы, лижут по мышцам крепким движением и подхватывая за бока, приподнимают вверх, давая самим идеально лечь под язык. – Дыши, Арно. Голос глушит накрывшее одеяло, и Арно не сразу разбирает слова, сосредотачивая все ощущения на застывших над членом губах. Всего одно движение. Идея больше не кажется такой уж ужасной. Арно вдыхает, и воздух кажется ему упоительно сладким. Он не сдерживается и толкается сразу глубже, крепко сжимая ягодицы и ровной дугой выгибая спину. Сил нет даже на стоны, и он безвольно распахивает рот, дрожа всем телом, погружаясь в мокро обхватившую тесноту. Ему дают несколько секунд своеволия, а потом прижимают обратно к кровати, двигая ртом в точно отмеренном ритме. Если бы он мог упрекнуть себя сейчас, то сделал бы это не задумываясь. Де Сад откуда-то точно знает, как ему хочется, без подсказки насаживаясь глубоко, удерживая до спазмов в горле и ловко чередуя с мягким посасыванием одной лишь головки, едва накрывая губами припухший кончик. Арно не представляет, как не кончил, едва оказавшись внутри, и почему, продолжая упоительно растрахивать рот, не делает этого сейчас. Ему не препятствуют, наоборот, всеми силами толкают к разрядке, но желание будто что-то сдавило изнутри. Это что, своеобразное наказание за сопротивление? – Как ты хочешь, Арно? Де Сад явно знает больше о желаниях его тела, чем он сам. Арно едва фокусирует поплывший взгляд, различая сначала тяжесть тела, что опустилась на бёдра, а после губы, блестящие от слюны и натруженные от частых движений. И на этот раз он успевает прихватить их своими, целуя, вылизывая и кусая, топя во рту мучительный стон. – Да не знаю я… Хочется ответить – всего, но этого «всего» будет явно недостаточно, и Арно вновь полностью полагается на фантазию, чьих пределов не установил никто, даже сам её обладатель. Он ёрзает под тяжестью тела, толкается пахом навстречу, подгоняя мысли, устремившиеся в свои тёмные углы. – Я знаю, что тебе нужно. Его сдвигают чуть в сторону, укладывая на ещё тёплые подушки, пропахшие пудрой и мускатом. Привыкшие к темноте глаза всё равно ни черта не разбирают, и Арно полностью полагается на инстинкты, укладываясь на бок и почему-то заранее вытягивая руки вверх к изголовью. – Они тебе понадобятся, не убирай. Голос заставляет сильнее сосредоточиться и внимательнее всмотреться в движения, ушедшие куда-то вниз. Они снова почти как вначале, но на этот раз пятки маркиза подозрительно маячат около лба, а, расположившись удобнее, в губы ткнулась чужая крепкая плоть. В такое они ещё не играли. Член снова обхватывают ртом, двигаясь навстречу и красноречиво подталкивая отзеркалить движения. Некоторое время Арно, даже прекрасно понимая, чего от него хотят, просто смотрит перед собой, вдыхая солоноватый запах кожи. Ему снова хорошо, с ума сойти, как хорошо, бёдра двигаются навстречу, поощряя действия, но в голове непроницаемым вакуумом щёлкнул ступор, не давая ни дёрнуться, ни изложить объяснений. Он просто не знает, как подступиться, имея некоторый опыт, но не в подобной форме. Но де Сад будто не замечает, продолжая самозабвенно вылизывать ствол до основания, и в конце концов это подкупает. Жар возбуждения раскрепощает, и Арно сначала высовывает язык, проходясь несколько раз широкими полосами по всей длине члена, а после раскрывает губы по шире и вбирает глубоко, пока хватает пределов едва натренированной глотки. Арно всё чаще хочется задаться вопросом – и откуда де Сад всё это знает? А после – чего ещё о себе не знает он? Эти ощущения первозданны и не похожи ни на какие другие. Арно жадно старается распробовать их, тянется ближе и вбирает глубоко внутрь себя, одновременно активно толкаясь навстречу гостеприимно раскрытому рту. Он не знает, насколько всё делает правильно, ориентируясь только на приятно вибрирующие стоны и напряжённое тело, что затихает, стоит ему толкнуться особенно глубоко. Де Сад принимает всё, и внутри Арно вспыхивает дух соперничества, принуждающий двигаться резче, забирать больше плоти, смыкая губы почти у основания. Пальцы маркиза мнут его ягодицы, то и дело разводя их в стороны, и в голову Арно внезапно приходит идея такая пошлая и непривычная, что натурально становится жарко. Он выпускает член изо рта, вытирая о кожу капли натёкшей слюны, и давит на ягодицы, принуждая де Сада съехать ещё ниже. Он не противится и позволяет, вероятно, заинтересовавшись развязкой, и в это раз Арно не заставляет ждать себя слишком долго. Широко, насколько это возможно, его пальцы раздвигают упругие половинки, и, зажмурив глаза, Арно ведёт языком в одно влажное движение от поджавшихся яиц до дрогнувшего кольца мышц. Рот на члене замирает, втягивая щёки, и Арно слышит, как сбилось дыхание снизу, судорожно вбирая воздух. О, это именно то, чего он и ждал. Второе движение быстро следует за первым, но теперь язык лижет у кромки ягодиц, самым кончиком, едва касаясь и тут же облизывая вход по кругу. Жаркое дыхание оседает на влажном члене холодом, смещаясь от середины почти к самой головке. Маркиз не позволяет себе говорить, а может, в кои-то веке не находит слов, не выпускает его член изо рта, но не издаёт ни звука, и Арно надменно фыркает, осознавая, насколько ценна эта тишина, что громче любых стонов. Он вспоминает всё, что однажды проделывали с ним, по наивности ввязавшимся в спор о сомнительных методах доставления удовольствия. Ему жжёт уши от одного осознания, что и с какой частью тела он вытворяет, но нахальное упрямство и желание показать себя пересиливают смущение. Арно втягивает кожу в рот и кусается, оставляя на белых ягодицах полукружия зубов. Он лижет судорожно сжимающиеся мышцы по кругу и тут же оставляет их, спускаясь обратно к члену, дразня движениями языка у самого основания. Придя в себя от столь неожиданной выходки, маркиз быстро даёт о себе знать, отъявленно демонстрируя, чем может закончиться проявление его слабости. Губы смыкаются у основания, и де Сад совершает какие-то совершенно немыслимые движения горлом, ярко напоминая Арно, с чего они вообще начали всю эту возню. Привыкшие к темноте глаза снова затягивает угольным вихрем, напрягая тело до звона в ушах. Арно вцепляется зубами в ягодицу, оставляя укус прямо поверх свежего, но маркиз будто и не замечает, ни на секунду не прекращая своих умопомрачительных движений. Арно просто не верит в возможность так долго держать что-то в горле и, кончая, на несколько долгих секунд начисто пропадет из мира, с головой окунаясь в тёплое вакуумное ничто. Он чувствует возню под собой одновременно с излюбленным целомудренным поцелуем, оставленным на опавшей головке. Арно едва успевает ухватиться за ускользающие ягодицы одеревенелыми руками, крепко фиксируя ёрзающее тело в привычном положении. – Не так быстро, Донасьен. Он шипит прямо в прокушенную ягодицу, срывая с губ маркиза приглушённый смешок. Его тело готово обмякнуть, но Арно встряхивает его изнутри одним ловким движением языка, возвращая себя к тому, от чего был столь приятно оторван. В этот раз ему ничто не мешает слышать хриплый голос, шепчущий вещи столь непристойные, что движения у ягодиц становятся образцом целомудрия. Арно не хочется их прерывать, ему нравится почти всё, что извергает фантазия маркиза, хоть откровенно он и не показывает этого, наигранно стараясь удержать де Сада в узде укусами или старательным погружением в длинные мазки языком. Он всегда был прилежным учеником. Тело под пальцами плавится, хоть сейчас лепи, как из воска. Арно не даёт ему ёрзать, крепко удерживая и наконец располагая как хочется, сильнее вздёргивая бёдрами кверху. Он не останавливается на чём-то одном, играясь языком то с головкой, а то едва проникая сквозь крепкие складки мышц. Де Сад не подсказывает, даже не намекает, чего бы ему хотелось чувствовать больше, и Арно даёт ему всё, отдаваясь на растерзания самым греховным фантазиям. Чувствуя близость к разрядке, он окончательно уходит выше, широко раскрывая ягодицы под себя и буквально присасываясь к припухшим мышцам, посасывая и пошло причмокивая, пока распухшая до лёгкой боли головка трётся о грудь, выплёскивая семя на кожу и размазывая по чувствительно отвердевшим соскам. Некоторое время ему трудно сфокусировать взгляд, и Арно старается не слишком крутить головой, смежив веки и сместив подбородок к подушке, пока сверху заботливые руки убирали влажной тряпицей следы их ночного непотребства. – Даже этой темноте неподвластно скрыть твой милый румянец, Арно. Это только сильнее смущает, и Арно кривит губы, зарываясь носом поглубже в подушку, пока чужие руки всего одним движением, нежно коснувшись подбородка, не заставляют приподнять голову и наконец распахнуть веки. И казалось бы, после всего того, что они вытворяли, возможно ли ещё хоть перед чем-то испытывать стыд?! Арно опускает глаза, первым, не выдерживая внимательного взгляда, и широко раскрывает, когда губ касаются крепким поцелуем. – Я ведь не зря называют тебя – милым. Арно тянется вслед за прикосновением, утопая в нежности и тепле тела, притираясь носом и вдыхая горячий запах кожи шеи, словно именно этого ему на самом деле не хватало всё это время. Де Сад топит его в ласке, топит в себе, и их связь с каждым днём кажется Арно всё меньше похожей на банальную животную похоть. – Ой, капелька осталась. Отстранившись, Арно наблюдает, как смазанная пальцем белёсая капля исчезает на остром кончике языка, и, закатив глаза, падает обратно в пышное объятье перины. – Я же говорил. Маркиз всё же такой де Сад.