Шашечный блиц под барабанные ритмы

Ноябрь 2017       Лука знает, что у Ивана и Младена — старая дружба, которой не проржаветь, не забыться. Наставник и ученик, игроки одной команды, связанные навсегда выбором сборной. Братья.       Лука знает, что между Иваном и Младеном никогда не было ничего… компрометирующего.       Лука не знает — все не так просто.       Иногда Иван порывается рассказать Луке, как все было на самом деле: про бессонные ночи, которые они проводили вдвоем с Младеном в гостиничных номерах, пропахших средствами для уборки и запахами из ресторана — на что-то лучшее в «Базеле» не было средств; про нелепые влажные поцелуи сквозь смех — не смеяться они не могли; про тяжесть тела Младена и сводящий с ума запах его пота — капельки влаги на спине, полосы от ногтей на коже, воздух хватать губами. Столько несказанных слов теснятся в горле — с ума сойти! Но если сойти — все разрушится.       Иван боится потерять Луку, боится, что правда разрушит все то, что так долго они выстраивали — приближались друг к другу, принюхивались, кружили на футбольных полях, шептались в темноте номеров, согревали друг друга среди ноябрьской сырости и разочарований. Слова теснятся в глотке, требуют выпустить их наружу, и Иван думает, что это невероятно сложно — становиться старше, чем дальше, тем больше прошлого, тем больше того, что надо раскрыть, чтобы быть честным до конца.       Он бы рассказал: про сумрачную влюбленность на несколько лет, помутнение разума, гормоны через край.       Молчит.       Говорит вслух: «Он мне как брат». Добавляет: «Старший».       И думает: Младен, конечно, умнее самого Ивана, легче, проще. Умеет вовремя отступить, отпустить, уйти в тень, ни намеком, ни взглядом не выдавать прошлое. Было — сгинуло, растворилось в пелене дней.       «Хочу приехать на Максимир», — пишет Младен Ивану перед матчем Хорватии с Грецией. Иван читает сообщение, бросает короткий взгляд на Луку — зубы у Модрича отбивают степ, руки Лука засунул под мышки, холодно, сыро, ноябрь. Лука раздавлен ответственностью, Лука сбегает от людей, от общения, прячется в мыслях, выплескивает эти мысли только в компании Далича — тактика, расстановки. «Дарио, что ж ты так с допингом? — тоскливо думает Иван. — Не мог вляпаться чуть-чуть попозже? А лучше бы — никогда».       Смотрит, как Лука почти не реагирует на шутки Деяна и Шиме, морщится вместо того, чтобы улыбнуться. Пытается расшевелить, обещает: «Все будет хорошо». Видит — Лука не верит. От тренировки к тренировке — не верит. Встряхнуть бы его. Успокоить.       Он пишет в ответ: «Приезжай». С штабом они все уладят, он уверен.       «Завтра», — откликается Младен.       Отпроситься, чтобы встретить Младена в аэропорту, оказывается легко, тетя Ива только улыбается, воздушно, светло, одними глазами говорит: «Надеюсь, ты знаешь, что делаешь». Иван тоже на это надеется. Ива, конечно, не знает о базельском прошлом, но знает другое: у Луки нервы расшатаны, успокоиться бы ему. Младен может его успокоить, кому как не «пламенному» Магу суметь совершить то, что всей командой не получается?       Крепкие объятия, руки на плечах — на миг Ивану становится жарко, пламя из глубин, изнутри, старое, пожирающее, темное: память рвется наружу. От Младена пахнет греческим солнцем и морем, заржавевшим остовом корабля, разноцветными файерами, старой потертой кожей и еще чем-то, чему нет названия, но из-за чего волосы на руках становятся дыбом.       Один поцелуй в машине — это уже слишком много, это уже предательство, и Иван кусает губы, грызет себя: что это он, что за глупости? Было, прошло, растворилось в загребском тумане много лет назад, он любит Луку, это, черт ее побери, аксиома. Почему так тянет к чужим — забытым — губам?       Запутался в паутине, не вырваться. Тянет.       — Все хорошо, братишка, — говорит Младен, понимающий Ивана без слов. — Все обязательно будет хорошо, причем даже у вас и скоро.       — У нас? — уточняет Иван.       — У сборной, — ухмыляется Младен в ответ.       Иван передергивает плечами, копируя Луку.       В отеле, где живет команда, он пытается спрятать смущение и страх за смехом, за воспоминаниями, за шутками. Получается плохо.       — Что-то неладно в хорватском королевстве, — мимоходом замечает Младен, когда они в компании друзей поднимаются наверх, чтобы продолжить вечеринку. Лука с ними не идет, провожает ревнивым взглядом. Лука не знает, не узнает, лишь бы одним приездом Младена все не разрушить…       — Лука загоняется из-за ответственности, — отвечает Иван. Чистую правду, да не ту — Маг слышит это, улыбается, хлопает Ивана между лопаток.       — Верь мне, — говорит он. — Все будет хорошо. Обязательно.       Когда все расходятся, Иван задыхается — тишина накрывает, бьет по ушам. Младен стоит у окна, смотрит на дождь за окном. Одно прикосновение к плечам — темно-серая толстовка под пальцами, мягкость флиса, под которым обманчиво-расслабленные мышцы — на одно прикосновение больше, чем должно быть. Уткнуться лбом между лопаток — Ивану никак не удается надышаться солнцем, спокойствием, дымом осенних костров, господи, как же скучал, господи, что же за хрень он творит?! Было, сгинуло, стоит прямо здесь, смотрит на Загреб, щедро политый дождем.       Младен оборачивается. Молчит, смотрит на Ивана. Прошлое, которое может стать настоящим, превратив настоящее — в прошлое. Младен, не отводя взгляд от Ивана, протягивает руку к тумбочке, залезает в верхний ящик. Медленно достает черную повязку для волос: тонкая, пахнет силиконом и потом, пара русых волос намоталась вокруг. Щелкает зажигалкой, усмехаясь одними губами — пламя тянется к повязке, готовится вычеркнуть ее из реальности, превратить в пепел, в прошлое. «Только так», — говорит Младен одними глазами. Прошлое может стать настоящим, только лишь превратив настоящее — в прошлое. Ивана неожиданно отпускает — рывком, глотком воздуха на поверхности воды. Он вдыхает солнце и спокойствие.       «Нет, — отвечает Иван Младену без слов. И повторяет для особо непонятливых, то есть — для себя самого: — Не надо прошлого. Прошло».       — Верь мне, — произносит Младен через несколько часов, уходя из номера Ивана на ночные улицы, блестящие от дождя, мурлыкая под нос какой-то бесконечный блюз. Он уносит с собой тревоги Ивана и тысячи сказанных за эти часы слов — растворять их в тумане, терять под ногами на улицах Загреба.       У Ивана на руке — повязка, от которой пахнет настоящим. Как просто это оказывается: надо только самому определиться, где чье время.       Иван садится на кровать, пальцы поглаживают повязку: загнались, оба, дураки.       Иван верит. Ждет. Время ползет, полночью день на день меняя.       Телефон пиликает сообщением: «Лука сейчас к тебе поднимется. Ты уж не дури, братишка».