Never doubt I love

Средина зимы — всегда самое холодное время. Каждый год, каждый раз зима — самый холодный период печально известного беспощадного сезона. Это время, когда семьи и друзья собираются вместе у костра, их тела и души разогреваются и наслаждаются обществом друг друга или презирают друг друга. И в этот час могут быть раскрыты секреты, раскрыты скрытые чувства и узы. Дружеское общение действительно сложная задача. Но, судя по всему, так должно быть. А когда приходит весна, она может залечить все раны, которые открыла зима. Таковы были мысли Хальдис, когда она присела рядом с одним из многочисленных каминов, горевших в Большом Зале. Она близко наклонилась к танцующему пламени, наслаждаясь радушным излучавшим тепло. Она вытянула руки, которые с нетерпением начали парить над пламенем. В Большом Зале было тихо и мрачно и мало людей. Странно, но это было ночное время, а Большой Зал обычно переполнен днем. Ну, не важно — чем тише, тем лучше. Хальдис глубоко выдохнула, греясь возле тепла камина и все еще погруженная в свои мысли. Господин Ивар разрешил ей греться столько, сколько ей хотелось. В тот день она пришла к нему, замерзшая и промокшая до нитки, и, к ее удивлению, он пожалел ее и позволил остаться у огня. Сейчас он не сопровождал ее, и, по правде говоря, она не особо возражала. Еще с детства Хальдис была одинокой, никогда не искала компанию, хотя и никогда не отказывался от нее. Она предпочитала быть одна, только потому, что могла сосредоточиться на бесконечных мыслях своего разума, и этого всегда было достаточно. Ежедневные разговоры с господином Иваром были непростой задачей. Он был сыном конунга и довольно вспыльчивым, поэтому поначалу она легко теряла слова. Она уже злила его в некоторых случаях из-за обмолвок, и считала себя счастливой, что избежала его гнева. Иногда девушка чувствовала себя так, словно ходила по лезвию ножа, когда была рядом с ним. А потом появился тот факт, что он специально попросил ее присутствия, что-то совершенно неслыханное для человека вроде него. Прибыв в Каттегат много недель назад и будучи купленной калекой, она никогда бы не подумала, что встретит такого человека, не говоря уже о том, что их отношения примут такой неожиданный поворот. И все же, вот они сейчас, делились взаимным чувством понимания и пытались создать какое-то дружеское общение. Это было странно, но ей это нравилось. И, с небольшой улыбкой заметила Хальдис, она больше не боялась господина Ивара. Она его полюбила и осмелилась подумать, что он тоже должен был полюбить ее. Конечно, он все еще занимал высокое положение в обществе, а она все еще была рабыней. Они были разными, и тот факт, что их пути пересеклись, ничего не значил. Она никогда не сможет подняться до его статуса, и, он никогда не должен смешиваться с ней. Хотя, как она однажды сказала ему, она не всегда была рабыней. Раньше Хальдис была обычной деревенской жительницей и жила своей маленькой жизнью. Пока все не изменилось. Но он относился к ней вежливо — даже хорошо — и она была благодарна, что он не просил большего. К счастью, он не потребовал, чтобы она предлагала ему себя, и Хальдис была очень рада этому.Но, как однажды так снобистски заметила Маргретта, никто бы не пришел к ней, если бы искал удовольствие. И это хорошо. Огонь потрескивал и разгорался, и Хальдис почувствовала мурашки на своей коже. Она сжалась еще ближе к камину и довольно закрыла глаза. Если бы только она могла навсегда остаться в заперти в этот безмятежный момент, ее единственные спутники — утешительное присутствие огня рядом с ней и успокаивающая тишина зала. Она напряженно подумала о господине Иваре. Каким интригующим персонажем он был. Большую часть времени он был сварливым. Казалось, он всегда страдал и гневался, но были моменты, когда что-то сияло в нем, моменты, когда появлялось его настоящее простое я. Она видела это. Она могла чувствовать его боль, боль, которую он, должно быть, нес с детства, и она также могла чувствовать, как эта боль выросла, чтобы стать большой частью его. Он стал настолько большой частью, что затмил достоинства его личности. В нем было добро, но оно лежало глубоко внутри, скрытое от мира и от самого себя. Если бы только она могла способствовать его появлению. А разве она не способствует этому? Она составляла ему компанию. Она давала ему советы всякий раз, когда он спрашивал ее. Она надеялась, что этого будет достаточно. Но как насчет его истории? Каково было его прошлое? Несмотря на то, что она знала его довольно давно, Хальдис поняла, что она действительно очень мало знала о нем и его семье. Она знала, что он и его три других брата были сыновьями знаменитого Рагнара Лодброка — все это знали — и покойной королевы Аслауг Сигурдсдоттир. Но больше ничего не знала, даже об обстоятельствах смерти одного из его родителей. Она подозревала, что они оба были убиты, потому что ощущала тягу к мести, которая задерживалась в воздухе Каттегата. Как Лагерта, бывшая жена Рагнара, стала королевой, также избегала ее. И было разумно, чтобы она вообще ничего не знала. Хальдис была не из Каттегата. Она приехала из далекой деревни на севере, которая была настолько уединена горами, что новости о Норвегии всегда доходили до нее последней. Напряжение между сыновьями Рагнара и королевой Лагертой была явной. И если бы взгляды могли убить, то ненавистные взгляды господина Ивара на королеву испепелили бы. Хальдис могла чувствовать, что его глаза угрожающе горят каждый раз, когда королева появлялась. Опять же, что скрывается за этим? Какая история? Какое прошлое? Хальдис сгорала от любопытства, но не осмеливалась спросить об этом господина Ивара. Она знала, что он лопнет от гнева. Она просто ждала того дня, когда он наконец скажет ей сам. Расскажет ей все о своем прошлом. Когда-нибудь. Она и Сагу не стала спрашивать, хотя рыжая утверждала, что Маргретта говорила с ней о сыновьях и об истории их семьи. Но, насколько Хальдис знала, Маргретта могла говорить что угодно, кроме правды. И печальная реальность заключалась в том, что в последнее время Хальдис целенаправленно избегала Саги. Чрезмерно позитивная, но невнимательная манера поведения красотки-рабыни в сочетании с ее растущей привязанностью к господину Сигурду действовало ей на нервы. Она предпочла солидную компанию Дагни, которая, несмотря на свою молодость, была сообразительной и более приземленной. А ведь зачем это всё? Рано или поздно, Хальдис будет продана кому-то еще, и так далее, пока кто-то с редким даром сострадания, наконец, не узнает, насколько усердно она работала, и освободит ее. Но когда это будет — неизвестно? Да. Она не хотела бы заходить далеко вперед. Ведь будущего лучше не знать. — Хальдис! Нам двоим нужно немного поболтать. Хальдис подняла голову в направлении раздраженного голоса, раздраженного тем, что кто-то прервал ее безмятежный момент глубокого размышления — и отдыха. Хозяин голоса забрал ее руку от огня. Огонь зашипел и плюнул искрами. Уйти уже не сможет. Придется поболтать.

***

Ивар возненавидел себя за то, что начал становиться зависимым от нее. Она, слепая рабыня, богиня камней, призрак лунного света, сероглазая женщина, которая знала больше, чем могла постичь. Он пришел к этому неприятному выводу, когда однажды ночью она ушла от него. Они говорили о многом — к его большому удивлению, они даже затронули романтическую тему о звездах и их происхождения — а потом он отпустил ее. В тот момент, когда она вышла из комнаты и растворилась в темноте, чувство сильного одиночества вернулось к нему со всей силой. Он пытался отогнать его, но оно не уходило, преследовало его до следующего дня, когда он снова увидел ее, молча приближающуюся к нему, ее лицо было таинственной маской. При виде нее его сердце возвысилось, как-то посветлело, а потом его осенило.Он привязывается к ней. И ему это ничуть не понравилось. Он не должен позволять себе поддаваться чьим-либо чарам, даже очарованию прекрасной женщины. Учитывая его неумение доставить удовольствие себе одному, не было необходимости иметь кого-то поблизости. Так было давно, с тех пор, как он потерпел неудачу с Маргреттой, и он очень хорошо мог смириться с одиночеством, вызванным отсутствием спутницы. И дело даже не в том, что он был совсем один, у него были братья. У него была мать. Его любимая мать, единственная женщина, которая его любила. Которую он любил. Теперь она ушла, и ничто никогда не вернет ее. После ее смерти он начал понимать, до какой степени дошло его одиночество, оно было бездонной пропастью. Да, у него были братья, но, опять же, они не понимали его по-настоящему. Возможно, так и должно было быть, может быть, одиночество — это что-то, что приведет его к славе. Сколько раз он говорил себе, что ни в ком не нуждается? Много. Много. И все же он все еще хотел, чтобы слепая рабыня была рядом с ним. Слышать ее мягкий голос и слышать то, что она должна была сказать, послания, которые боги посылали ему через ее тонкий бледный рот. Он мог видеть, что она больше не боялась его, и хотя небольшая часть его хотела вернуть свой устрашающий престиж, он ценил ее изменение взглядов. Нет. Нет. Он не мог ей доверять, не должен, не обязан. Потому что, если бы он когда-нибудь захотел ее заполучить, он бы не смог, и все это привело бы к ее отпугиванию или даже убийству в слепой ярости. Он не мог доверять женщинам и их корыстному уму. Жизнь, полная удовольствий и любви, была не для него. Его жизнь была посвящена войне, крови и славе. Лишь этому. И поэтому он взял рабыню под свое крыло не потому, что чувствовал к ней какое-либо влечение, а потому, что она была единственным человеком, которого он нашел, который слушал его разговоры с искренним интересом. И она была послана богом, не так ли? Ему лучше послушать, что она сказала. И однажды, когда ее слова будут бесполезны для него, он ее вышвырнет. Она была просто еще одной вещью, к которой он привязался, чтобы реализовать свои амбиции. И все же почему ее бесцельный взгляд воспламенялся в его сознании? Прямо в его душе? Это сбивало Ивара с толку и волновало его. Ему нужны были только ее слова, но почему ее голос так приятно звенел в ушах? Почему она оказалась единственным человеком, который его понимал? Рабыня! Чего она от него хотела? Что скрывало ее стоическое бледное лицо, какие эмоции, какую боль? А ее сердце? Ее сердце было для него чистой тайной. Он не любил ее. Нет, он ее ненавидел. Она была раздражающей, неуместной и слишком дерзкой. Нет, но она ему нравилась. Она была остроумна, безмятежна и послана богом. И понимающая. Но она была рабыней. И женщиной. И он не мог ей доверять. И не доверял. Ивар прорычал. Все эти чрезмерные размышления его раздражали. Почти потеряв сознание, он решил отправиться в Большой зал, чтобы взять немного медовухи, которая определенно могла бы облегчить его разочарование. Он полз медленно, стараясь не наткнуться на своих братьев, его настроение было слишком сварливым, чтобы терпеть их надоедливое поведение. Однако, достигнув места назначения, он стал свидетелем весьма необычного зрелища. Рабыня Маргретта, хмурясь, но явно решительно, направлялась в сторону Хальдис, которая, казалось, заснула у огня. Ивар разрешил ей сесть у камина и выгреться, потому что она пришла промокшая до нитки из-за грозы. Он пожалел ее, это правда, но почему он поддался этому слабому чувству и предложил ей роскошь теплоты огня? Он не хотел выглядеть слабым, будучи щедрым. Он не был слабым, никогда. — Хальдис! Нам двоим нужно немного поболтать, — услышал он требовательное заявление Маргретты. Заинтересовавшись предстоящим разговором, Ивар пополз вперед, стараясь держаться подальше от глаз, но подойдя достаточно близко, чтобы отчетливо слышать разговор и наблюдать за выражениями лиц двух девушек. Хальдис двинулась в явном раздражении, но выдавила холодную улыбку. — О чем ты хочешь поговорить, Маргретта? Светловолосая рабыня сложила руки и широко улыбнулась, но Ивар мог легко увидеть враждебность, которую пыталась скрыть ее фальшивая улыбка. — Что ж, — сказала она, — я думаю, мы с тобой встали не с той ноги. Для этого не было особой причины, не так ли? — она выжидающе посмотрела на брюнетку. — Да, Маргретта, правда, — ответила Хальдис, и Ивар не мог понять, шутит она или нет. — Мы должны попытаться начать все сначала, — продолжила Маргретта, — да? — Давай. — Отлично! Начнем с тебя! А теперь скажи мне, Хальдис, как долго ты была рабыней? — Я была служанкой много лет. Прошлым летом меня продали в рабство. — Понимаю, понимаю, я была рабыней с детства. Тебе здесь нравится? Хальдис вопросительно приподняла бровь. — Мне? — Да, да! — воскликнула Маргретта и, судя по злобному блеску ее глаз, Ивар решил, что она вела разговор именно туда, куда хотела. — Кажется, ты понравилась господину Ивару. Разве это не делает тебя счастливой? — спросила Маргретта. Ивар ожидал ответа. — Если это означает, что он будет относиться ко мне хорошо, тогда да, я довольна, — сухо ответила Хальдис. — Он хорошо к тебе относится. — И я этому благодарна. — Он действительно обращает на тебя внимание. Но не стоит рисковать рассердить его, сказав что-то совершенно глупое, его легко обидеть. Хальдис не ответила. Ивар сдержал рычание, пытавшееся вырваться из его горла. С каких это пор Маргретта должна говорить о нем в подобающем тоне? — Ты не рискуй оскорблять его, Хальдис, — повторила Маргретта, — он невероятно вспыльчивый человек. Но, к счастью для тебя, я знаю многое о сыновьях Рагнара. Я могла бы рассказать тебе всё, что ты хотела бы знать о господине Иваре, и тебе не придется беспокоиться о том, что он неодобрит твои бессмысленные слова. — А что, есть что-то конкретное, что мне необходимо знать? — Хальдис осторожно спросила. — Конечно, есть! Ты не хочешь узнать историю его семьи? Хальдис сжала губы и на мгновение подумала о своем ответе. — Спасибо, Маргретта. Но я это уже знаю. Брови Маргретты раздраженно сжались. Ивар внутренне задумался, говорила ли Халдис правду. Она никогда не упоминала Аслауг или Лагерту, даже Рагнара, она явно не из Каттегата. Но если она действительно знала, почему она ничего не сказала? — Чего ты хочешь от Ивара? — потребовала Маргретта, отказавшись от своей дружеской притчи. Хальдис казалась ошеломленной. — Что ты имеешь в виду? — Ты явно хочешь что-то от него! Ты следуешь за ним как сука со своими щенками! Но позволь мне сказать тебе одну вещь, Хальдис, он никогда не будет спать с тобой! Не только из-за твоего уродливого лица, но и из-за того, что его ноги — не единственная часть, которая не работает! Хальдис выглядела ошеломленной и немного взволнованной. Ивар в ужасе поморщился и был охвачен вспышкой ярости. Как смеет эта стерва говорить такие слова о нем? Даже если бы это было правдой, она не имела права! Как, черт возьми, она смеет унижать его! Маргретта продолжала говорить, совершенно не подозревая, что тот самый человек, о котором она упомянула, находился в нескольких шагах от нее, находясь в тени, закипая от гнева. — Ты думала, что он тебя порадует, да? Ну, он не может! Он не может угодить женщине. Ты не можешь получить то, что хочешь! — она подняла руки в знак триумфа. Ивар задрожал от негодования, но каким-то образом сумел сдержаться. На мгновение Хальдис потеряла дар речи, настолько растерянной она казалась. Но она быстро вернула свой голос, и Ивар затаил дыхание, опасаясь того, что она может сказать. Будет ли она издеваться над ним? Боги… что если она действительно хотела его для удовольствия? Очевидно, она понятия не имела о его неспособности. Неужели она симулировала интерес и понимание, чтобы просто переспать с ним? Как он не думал об этом раньше? Он был дураком! — Ты ошибаешься, Маргретта, я не собираюсь с ним спать, — спокойно сказала Хальдис, и Ивар выдохнул, хотя его грудь все еще ощущалась тяжелой. Глаза Маргретты расширились от ответа девушки. — Тогда с кем ты хочешь спать? С Хвитсерком? Или, может быть, с моим Уббе? Хальдис села, наконец, сама проявив гнев. — Ни с кем! Я не хочу спать ни с кем из них! Я просто рабыня, подчиняющаяся своим господам, что ты хочешь от меня? — Правды! Я ходила к Провидцу, и он сказал, что я никогда не буду королевой, потому что слепая должна быть первой! Ты, слепая сука, пытаешься украсть у меня мою корону! — истерически воскликнула Маргретта. — Я не пытаюсь украсть чью-либо корону! Ты можешь стать королевой всей Норвегии, мне все равно! Я просто хочу свободы! — с таким же чувством парировала Хальдис. — Ненавижу тебя! Подожди, пока я стану королевой, и ты увидишь! — вскрикнула Маргретта и ушла прочь. Ивар наблюдал, как Хальдис разочарованно моргнула и откинулась на спинку стула у огня. Ивар некоторое время не двигался. Семя сомнения, которое зародилось в его сердце, теперь проросло, и он посмотрел на Хальдис с подозрением. Может быть, она пыталась использовать его и его статус в своих интересах? Он попытался успокоиться, но его гнев заставил его прорычать. Темноволосая в тревоге подняла голову, и Ивар решил наконец раскрыть себя. — Настоящее шоу, — саркастически прокомментировал он, когда Хальдис неуклюже встала, покраснев от гнева или смущения. Он не мог толком понять. — Господин Ивар… ты слышал… все? — спросила она тихим голосом. Когда он не ответил, она подошла к нему ближе. — То, что она сказала, было ужасно. Я не верю ни единому ее слову, — утешительно сказала девушка. — А что, если бы это было правдой? — резко спросил Ивар. — Что бы ты тогда сделала? — Ничего. Потому что для меня ничего не меняется. И ты тоже, — тихо призналась она, но Ивар был слишком поглощен своим гневом, чтобы заметить искренность в ее голосе. — Все женщины властолюбивы. Ты никогда не будешь удовлетворена, настолько ненасытна твоя жажда власти, — резко обвинил викинг, вспоминая соперничество между своей матерью и этой сукой Лагертой, но не обращая внимания на свои стремления к славе. Именно это соперничество, соперничество за трон Каттегата, в конечном итоге привело к убийству Аслауг не кем иным, как самой амбициозной девой-щита. Его мать была хладнокровно убита только ради власти. — А как насчет мужчин, господин, — возразила Хальдис. — Все люди властолюбивы, это неотъемлимое желание. Но большинство из нас просто не хотят этого добиваться. — Не начинай, — Ивар перебил ее. Упоминание Маргреттой о его неудаче горело в его памяти. Стыд обжигал его грудь. И гнев и горечь. Вихрь эмоций захлестнул его сердце и душил. — Оставь меня, — простонал он, когда все его тело онемело от странной боли. Он ненавидел мир. Он ненавидел каждого проклятого человека на этой проклятой земле. — Нет, — был ее покорный ответ. — Я не оставлю тебя, — твердо сказала она, — ты испытал ужасный шок, господин. — Уходи! — рявкнул Ивар, но его голос невольно дрожал. — Нет. Тебе больно, господин. Позволь помочь тебе, — настаивала Хальдис, присев рядом с ним и нежно обнимая его за плечи. И ее заявление было правдой. Ноги Ивара остро заболели, почти мучительно. Да. Это был один из тех дней, когда ноги болели больше всего на свете. Он много раз бывал в таком положении раньше, но мать всегда была рядом, чтобы утешить его. Теперь это был только он. И Хальдис. Она осторожно помогла ему перебраться на стул, на который он с болезненным ворчанием рухнул. Ивар глубоко вздохнул и посмотрел на ее нежное лицо, беспокойство слегка покрыло ее бледные черты, делая их ярче. — Ничего страшного, — сумел произнести он, — Иди. Она потянулась к его руке и мягко сжала ее. Ивар вздрогнул от ее прикосновения, но не оттолкнул ее. — Я останусь. Что я могу сделать? Что могу предложить? — Нет. Это пройдет. Иногда такое бывает, — простонал он, когда волна боли пронзила его ноги. Он вздрогнул и, исключительно рефлекторно, крепко сжал ее руку. Они пробыли на этом месте долго, молча, сцепив руки вместе. Они больше не разговаривали. Просто ждали, пока его боль пройдет. И она действительно прошла. Это было похоже на временный шторм, начавшийся так резко, сильно, как ливень и постепенно утих, и больше не видно было облаков и не пролились слезы. И когда боль наконец прошла, он лишь слегка кивнул. И увидел ее слабую улыбку, когда она встала и исчезла в тени, из которой он появился. И пока Ивар сидел там, все еще испытывая боль, но уже не такую сильную, он понял, что веточки сомнения в его сердце увяли. Он закрыл глаза, чувствуя усталость. След ее мягкого прикосновения покалывал кожу его руки. Перед мысленным взором промелькнул ее образ: бледная, сероглазая фигура в запятнанной одежде и спутанными волосами, но с загадочной улыбкой. Хальдис… Она была его якорем в шторме. — Что здесь делала слепая девка? Ивар открыл глаза только для того, чтобы встретиться с осуждающим взглядом брата. — Это не твое дело, Сигурд, — тревожно ответил он. — Я просто не понимаю, почему ты не обзавелся порядочной женщиной вместо этой безумной слепой девушки, — усмехнулся он, — Но, может быть, симпатичные даже не хотят к тебе приходить. Только не снова… он не выдержал дальнейшего унижения. Ивар сжал кулаки и стиснул зубы, пытаясь сдержать нарастающий гнев. Сигурд, заметив его смущение, продолжил. — Ты одинок, брат? — издевался он. — Конечно, теперь, когда мать умерла. Прискорбно думать, что она была единственной женщиной, которая когда-либо любила тебя. При этом оскорблении Ивар больше не мог сдерживать себя, его гнев вернулся, как бушующий прилив. Он бросился в сторону Сигурда, неистово, как мужчина в бою. Но Сигурд, который все это время стоял на ногах, прыгнул и убежал, торжествующе ухмыляясь над своим успехом, разозлившим брата. Ивар завыл, как грустное животное. Зачем? Просто почему? Чем он заслужил все это? Почему Сигурд так себя вел? Боги, как он иногда ненавидел его. Но откуда взялось это соперничество, эта вражда между ними? Каков был его источник? Ивар не знал. Как он мог? Сигурд всегда был таким. Иногда он пытался убедить себя, что это соперничество, что оно подтолкнуло его к тому, чтобы стать лучшим переговорщиком, и натренировало его хитрый, острый ум. Но что бы ни говорил себе Ивар, это ненавистное чувство к брату причиняло ему глубокую боль. Он знал, что ничего не может сделать, чтобы остановить это, этот гнев был темной яростью, сдерживаемой исключительно хрупкой плотиной его самообладания, которая была готова лопнуть в любой момент, оставив после себя только печальные руины. Ивар не знал, что руины, оставленные его гневом, будут гораздо трагичными, чем он мог себе представить. И именно весной, когда все — любовь, жизнь и счастье — цветет и процветает, он наконец увидел это собственными глазами. Но он не мог этого исправить. Но всё еще впереди, весной. Пока была еще зима.