Never doubt I love

      В дверь тихо постучали.       Хальдис, лежавшая на тонком матрасе и окруженная в комнате тяжелым запахом густого воздуха, лишь слегка сдвинулась от этого звука. Она не сделала никаких усилий, чтобы ответить, когда снова раздался стук, ее голова безвольно покоилась на подушке, а разум плавал в луже темной пустоты.       Дверь медленно открылась, и издаваемый ею скрип заставил девушку вздрогнуть от разочарования и легкой боли. На пороге появилась Берит и остановилась, ее дыхание было мягким и сосредоточенным. Решительным.       — Я ухожу на работу, — тихо заявила она.       Хальдис не ответила, слишком хорошо зная, что Берит пришла не с единственной целью сказать ей это.       По комнате летала муха, и старуха с силой прибила ее к стене. Она погрузилась в чернильную тишину, а муха безжизненно упала на пол.        — Ты должна нормально питаться. Прошло уже две недели, — сказала наконец Берит, возможно, указывая на миску с кашей и сухофруктами, которую Хальдис оставила нетронутой вчера вечером.       — Я проживала и с меншим количеством еды, — пробормотала слепая, ее голос был полон глухих тонов отказа. — Так что буду жить, — добавила она так, словно хотела, чтобы всё было наоборот.       — Не будь глупой. Ты умрешь раньше, чем узнаешь об этом, если будешь продолжать в том же духе, — спокойно настаивала Берит.       — Может, к лучшему, — в ее голосе была легкая дрожь, но она быстро улетучилась.       — Ты не понимаешь, о чем говоришь, дитя. Голод доходит до твоей бедной головы.       — Я знаю, о чем говорю. И я не голодна, — отрезала Хальдис в усталом раздражении, меняя позу, чтобы быть спиной к старухе.       — Ты должна есть. Если голодать до смерти, ситуация не улучшится.       — Но это избавит меня от ситуации, — возразила девушка, чувствуя, как слезы начинают выступать у нее на глазах, что было обычным явлением за последние две недели.       — Отказ — это не ответ. Ты должна встать и взять себя в руки, — настаивала Берит, ее решимость не нарушалась детской раздражительностью Хальдис.       — О, кто бы говорил о том, чтобы взять себя в руки? Вы вообще себя брали хоть раз в руки? — тон Хальдис был более едким, чем она предполагала. Закусив губу в упреке, она ничего не сказала, чтобы исправить себя.       Старуха не отступала.       — Я не забыла, это правда. Но я справилась. Лучше, чем ты думаешь.       — Простите меня. Я не это имела ввиду.       — Я знаю, дитя. Я знаю. И я понимаю, что тебе больно, что твоя жизнь перевернулась, что огромные горы словно выросли на твоем пути. Но ты должна справиться, милый ребенок. Ведь жизнь — единственный ответ.       Пока она говорила спокойным и уверенным голосом, Берит медленно подошла к Хальдис и села рядом с ней. Девушка почувствовала, как легкий вес женщины упал на матрас — небольшое, но стойкое присутствие. Она быстро моргнула в поспешной попытке стряхнуть горячие слезы.       Последовало тактичное молчание. Хальдис казалось, что она сейчас захлебнется комком, так прочно застрявшим в ее пересохшем горле.       — Станет лучше, — успокаивающе заявила Берит, кладя морщинистую руку на предплечье девушки.       — Не станет, — жалобно пробормотала Хальдис, прежде чем, наконец, разразиться тихими рыданиями. — Не станет. Все испорчено, и я не смогу всё вернуть.       — Сможешь, если постараешься.       — Нет смысла. Мальчик, должно быть, умер…       — Ты этого точно не знаешь. Я могу спросить о нем, просто на всякий случай.       — Нет! Прошу, не надо! — девушка закрыла уши руками, тщетная попытка спрятаться от мира. — Пожалуйста, не надо! Я не хочу знать.       — Если ты этого хочешь, — пожала плечами Берит, — пусть так и будет.       — Так и есть. Возвращаться сейчас нет смысла. Нет, в этом нет никакого смысла. Потому что он, — грудь Хальдис вздымалась от рыданий, — он меня ненавидит! О, он меня ненавидит! — воскликнула она, снова поддавшись отчаянной грусти.       Берит некоторое время воздерживалась от ответа. Когда она заговорила, ее голос был по-матерински успокаивающим.       — Ты не можешь быть уверена, дорогая девочка. Иногда люди предпочитают причинять боль другим, чтобы скрыть свою. Очень легко причинить боль, чтобы забыться, — кривая улыбка появилась на губах старухи. — Еще легче винить других в своих страданиях.       Хальдис только продолжала плакать, безутешно, ее память мучительно цеплялась за сердце и душу. — Он меня ненавидит, — жалобно хныкала она больше себе, чем Берит.       — Неужели так важно, что он о тебе думает? — мягко спросила Берит.       Хальдис, наконец решив встретиться с ней лицом, склонила голову в сторону женщины.       — Да, важно. Меня волнует, что он обо мне думает, меня это ужасно волнует. Ужасно, — произнесла она, вытирая глаза тыльной стороной ладони.       — Мне кажется, это любовная ссора, — попыталась пошутить Берит, что привело к новому приступу рыданий со стороны слепой девушки. - А теперь, дитя, не принимай это близко к сердцу. Ты должна поговорить с ним и решить этот вопрос лично, — мудро заявила она, мягко похлопав Хальдис по руке.       — Он меня не примет. Он отошлет меня с угрозами и проклятиями! — с ужасом сказала Хальдис. — А я этого не вынесу.       — И кто может сказать, что он в этот самый момент не чувствует того же, что и ты? Неужели он не испытывает сожаления, страха и тоски по тебе?       — Это не так. Я бы хотела, чтобы это было, но это не так. Он ругал меня в тот день, он плюнул на меня… он был так зол. Он сказал, что никогда меня не простит. И я ему верю. — Хальдис поднесла руки к лицу, от самой мысли о том ужасном дне ее тошнило. Она так его боялась. Так боялась его гнева, больше, чем когда-либо за все их отношения.       — Ты хоть знаешь, чем ты его так разозлила? — вопросительно подняла бровь Берит.       — Нет, то есть, да. Он обвинил меня во лжи. Я солгала ему, — не смогла скрыть неуверенность в своем прерывистом голосе Хальдис.       Берит усмехнулась.       — А что это была за роковая ложь? Он уже знал о твоей слепоте, и я не могу понять, что его волнует, жив ли этот крестьянский мальчик или умирает. Что ты сделала, если вы не были любовниками, что могло бы считаться таким ужасным предательством?       — Я не знаю.       — Я так и думала, — Берит снисходительно взмахнула запястьем. — Это всего лишь драматическая реакция, не более того. В свое время я видела и похуже.       Хальдис стиснула зубы, злясь на ту небольшую часть себя, которая всем сердцем согласилась с только что сказанным.       — Вы не понимаете, — возразила она.       — Я? Может, нет. В конце концов, это твое дело и твоя жизнь, а не моя. Но я забочусь о тебе, дитя, поэтому скажу следующее: ты можете разрешить ситуацию, если решишься на это. Печаль и жалость к себе очень соблазнительны — больше не предавайся их чарам. Береги себя, соберись с силами и возьми себя в свои руки. Поговори с ним и посмотри, что произойдет. Тебе нечего терять, ты сама это сказала.       Хальдис могла только сидеть, ошеломленная простой мудростью Берит. То, что сказала старуха, не было чем-то неслыханным, но услышав это из ее уст, как-то сделало это более реальным и доступным.       Какая странная женщина эта Берит. В один момент она казалась беспомощной и потерянной в своем таинственном прошлом, а в следующее мгновение она была полна сил и здравого смысла. С другой стороны, гораздо легче решать чужие проблемы, чем свои. Всё так просто, когда это не имеет к нам никакого отношения.       — Думаю, да. — Это все, что она могла сказать. Берит согласно кивнула.       — Ты полагаешь, что хорошо. А теперь, — сказала она, хватая забытую миску и собирая ложку каши, — ты должна поесть.       Хальдис поела, и на следующий тоже, и потом снова. Всю оставшуюся неделю с помощью Берит она ела и позволяла себе заботиться о себе, и медленно, но неуклонно она чувствовала, как силы приливает к её телу и разуму.       Её душа дрогнула и упала в ярости бури, но теперь ее тянуло обратно к солнцу. В жизнь.       И она хотела бороться за него. И она будет драться.       — К тебе гость.       Хальдис вскочила со своего места у огня, ее сердце подпрыгнуло при мысли о том, кто это мог быть.       Берит позволила себе усмехнуться.       — А теперь не волнуйся, дитя. Это твоя рыжая подруга. Могу я впустить её?       Хальдис кивнула, но откинулась на спинку стула, молча упрекая себя за то, что даже посмела подумать, что это мог быть господин Ивар. Она слышала шаги Берит и Саги в коридоре, а также их тихие голоса.       — Я принесла кое-какие продукты, — запинаясь, пробормотала Сага, когда её проводили в комнату.       — Не нужно было, — тихо ответила Хальдис.       — О, перестань! Я так много ем в эти дни, что выросла почти вдвое! — возразила Сага и заставила хихикнуть.       — Я оставлю вас двоих наедине, — коротко прокомментировала Берит и взяла корзину из рук Саги.       — Ты хорошо выглядишь, Хальдис, — начала Сага после минутной паузы, нервно сжимая и разжимая руки.       — Спасибо, — тихо пробормотала девушка, не зная, что сказать. Они давно не разговаривали друг с другом, и их гневное расставание только усугубило ситуацию.       — Спасибо, что проявила инициативу навестить меня… больше никто не приходил, — начала Хальдис снова, слегка дрожа. — Конечно, я их не виню.       — Ой, не говори так, — подошла Сага. — Такое часто бывает… люди умирают. Это не твоя вина.       Хальдис с болью сжала свое платье.       — Так мальчик умер?! Кто тебе сказал?       Сага резко взмахнула руками.       — Нет! Мне никто не сказал! Я не знаю, мертв ли мальчик на самом деле, но, конечно, ходят разные слухи… Хальдис торжественно кивнула. — Но жив он или умрет, это не имеет никакого отношения к тебе. Ты не виновата, что слепая. Никто не может обвинять тебя в том, что ты пытаешься вести нормальный образ жизни, и в том, что боишься сказать правду, — горячо воскликнула Сага.       — О, но они могут! Они могут обвинить меня! — запротестовала Хальдис. — И важно, выживет ли мальчик, что бы ты или кто-либо другой ни думали. Это важно для его семьи. Это важно для меня…       — Слушай, подруга, — рыжая девушка подошла к рыдающей Хальдис, чтобы обнять её. — Боги испытывают тебя. Наберись смелости и, поверь, скоро всё наладится.       Хальдис горько усмехнулась при этом, хотя слезы не переставали катиться по щекам.        — Кажется, боги всю жизнь меня проверяли. А когда кажется, что становится лучше, всё рассыпается: так было всегда. Скажи мне, Сага, мне суждено страдать вечно?       — Это ты читаешь будущее, а не я, — ответила Сага с теплой улыбкой.       И что-то в ее тоне, что-то заботливое и обнадеживающее, помогло Хальдис восстановить самообладание.       — Как дела? — спросила она, вытирая глаза краем рукава.       — Какие могут быть дела? Грядет война.       — Я имею в виду Сигурда.       — О, тебе все равно.       — Я могу не заботиться о нем, но я забочусь о тебе.       — Такой же, как был. Далекий, — пробормотала Сага, изображая безразличие, хотя в ее голосе слышалась вездесущая печаль.       — Возможно, его беспокоят предстоящие сражения.       Вздох сорвался с губ Саги.       — Я не знаю… я действительно не знаю. Он не разговаривает со мной о таких вещах — по крайней мере, больше. И он так много спорит с Иваром… при упоминании имени господина Ивара, Хальдис села, ее чувства насторожились. — О, Хальдис, я думаю, они ненавидят друг друга! Иногда Уббе и Хвитсерку приходится сдерживать их силой. Я думаю, эта ненависть так сильно влияет на моего дорогого Сигурда!       — Они дерутся оружием? — Хальдис не могла проигнорировать странное чувство, которое ее кольнуло.       — Они склонны нападать друг на друга из-за злости. И они всегда не соглашаются. О, Хальдис, это так страшно, что может сделать злой человек, что может сказать злой человек!       — Да… Гнев — великое оружие.       Сага кивнул.       — Но самое главное, гнев — отличный лжец. Как ты думаешь?       Так считала Хальдис. Гнев — лучший из лжецов. Он разрывает людей на части, сводит с ума своим чувством лжи, ослепляя их от правды. Гордость берет на себя бразды правления, а гнев торжественно руководит и разумом, и телом. В этом мире это часто случается.       — О, боги! — охнула Хальдис и встала со своего места, как будто в нее ударила молния. — Я должна пойти к нему, я должна немедленно поговорить с ним! Не стоит больше откладывать!       — Куда ты собираешься идти? — недоуменно спросила Сага.       — К Ивару! Я должна поговорить с ним, пока не стало слишком поздно! Пока гнев не ослепил его полностью!       — К Ивару? При чем тут Ивар? Ты собираешься поговорить с ним о Сигурде?       — Нет! Мне нужно помириться с ним! Потому что я терпеть не могу… не могу без него.       Сага схватила руку подруги и сжала её.       — Это оно! Теперь ты понимаешь. Вот как я отношусь к Сигурду. Знаешь, это любовь.       Хальдис внезапно почувствовала, как на ее глазах выступили горячие слезы.       — Это не вопрос любви, — сказала она слабым, как шепот, голосом. — Это вопрос дружбы. И веры, я думаю, — добавила она после минутной паузы.       И с этими словами она выскочила из хижины, прежде чем Сага или Берит успели погнаться за ней.       Ее сердце колотилось о грудную клетку, как боевой барабан, когда она направлялась в Большой Зал. Она не осмелилась остановиться и подумать о том, что собиралась сделать, потому что знала, что потеряет всю свою храбрость.       Она просто направилась к нему, зная, что хотя бы должна попробовать. Что, хотя боги никогда не переставали испытывать ее, но по крайней мере, она научилась быть сильной. А сила исходит изнутри. Из прекрасных чувств, исходящих из сердца. Как дружба.       Или любовь.       Парящий перед входом, слышный звук пьяных викингов, рвущихся по земле и поющих песни, как обезумевшие мужчины, ударил ей в уши. Прежде чем она смогла пройти через арочный вход, она почувствовала, как чья-то рука схватила ее за руку, и она вздрогнула от ужаса.       — Хальдис, это ты?       Это был не господин Ивар. Голос был спокойным, но твердым.       — Да. Кто это? — спросила она, пытаясь вырваться из крепкой хватки мужчины.       — Это Уббе. Я узнал тебя издалека. Ты пришла поговорить с Иваром? — мужчина выпустил ее руку.       — Да, мне нужно увидеть его. Вы знаете, где он?       — Послушай, Хальдис, я не думаю, что сейчас лучшее время идти к нему. Он и Сигурд только что сильно поссорились. Он в ярости, — спокойно объяснил царский сын. Добрый тон его голоса уменьшил волнение девушки, и она, наконец, остановилась, чтобы подумать, как поступить лучше всего.       — Неужели он так зол? Может, мне хотя бы попытаться пойти к нему, — предложила она, хотя ее слова и мысли омрачились сомнением.       Господин Уббе усмехнулся, но не злобно.       — Хоть я и восхищаюсь твоей искренней заботой о моем брате, но я действительно считаю, что тебе не следует вмешиваться. Последнее время он необъяснимо зол. У него бывают вспышки ярости, особенно в отношении Лагерты и Сигурда. Сейчас действительно неподходящее время, Хальдис, — заключил он.       — Я поняла. Спасибо, что предупредили меня, господин Уббе, — сказала она с благодарной улыбкой.       Викинг улыбнулся в ответ.       — Ничего подобного, Хальдис, — он попытался уйти, но повернулся назад, как будто забыл что-то сказать. — Это действительно увлекательно, — добродушно сказал он, — ты знаешь, что ты единственная женщина, которая с ним мирится?       «Поскольку он единственный мужчина, который заботился обо мне» — с чувством подумала девушка, но не озвучила этого.       Отвернувшись от переполненного зала, ее мысли устремились к господину Ивару. Возможно ли, что Берит была права? Что он страдает в этот самый момент так же сильно, как и она? Возможно ли, что он скучал по ней? Или что он сожалел о своих действиях? Что его всплеск гнева к ней был простым предлогом, чтобы скрыть свою боль?       Отчаянно нуждавшаяся в ответах девушка, еще не могла пойти к нему. Ей пришлось поговорить с кем-то, кто хорошо знал Бескостного, с кем-то, кто посоветовал бы ей, а не уклонялся и не осуждал ее.       И тут ее осенило. Был тот, кто идеально соответствовал всем этим требованиям. Тот, кто мог пролить свет на временную тьму, омрачившую ее жизнь. Ей нужно было его быстро найти.