Ведомый

      Тэсса – Тэсс, как она сама попросила себя называть, услышав своё полное имя – не выглядела ни расстроенной, ни опечаленной, ни подавленной. Никакой. Отчуждённым и безразличным взглядом она обводила прозекторскую, не задерживаясь подолгу глазами нигде, незаинтересованно поджимая губы и демонстрируя явное недовольство тем, что ей необходимо было оставаться в обществе двух хмурых копов и трупа. Словно это не её сестру накрыли белой пластиковой простынёй пять минут назад, проведя опознание и подтвердив личность. Словно вообще не было никакого опознания, а присутствие Тэсс здесь обуславливалось… да чем угодно, но не телом на столе.       Тихо гудели рефрижераторы прозекторской, потрескивали лампы дневного света в холле, хмыкала Памела, бросая острые взгляды на Джона, и переступал с ноги на ногу Новак, устроившийся сбоку от стола с документами.       Ничего необычного, из ряда вон выбивающегося. Всего лишь очередной кровавый рассвет, приправленный запахом смерти и едкой обречённости.       Сюрреализма добавляла жвачка во рту Тэсс – фруктовая, с нотами лайма.       Джон внимательно следил за реакциями девушки. Вглядывался в каждое изменение на лице, в каждое движение бровей. Нет, он не сомневался ни на мгновение, что Тэсс всё равно. Но допускал появление иных откликов в любой момент, по множествам причин, и приближающаяся, но пока затаённая истерика, была одним из них.       Люди реагируют на горе совершенно по-разному, Джон прекрасно это понял ещё в первый год службы. Да и был бы дураком, если бы не понял и не продолжил понимать. Он подсознательно готовился к тому, что Тэсса сейчас зарыдает, завопит, упадёт на колени, кинется с кулаками на Кастиэля, выплеснет непонимание в смеховых конвульсиях, прикусит губу до крови или сломает тонкий смартфон, который крутит в ладонях. Поэтому ненароком оглядел прозекторскую на наличие стакана, нашатыря и успокоительного. Благо, у Памелы всё вышеперечисленное всегда находилось под рукой: судебный медэксперт тоже знала человеческие реакции на горе.       ― Я идти могу? ― Тэсс скучающе кинула взгляд на экран упомянутого телефона, а затем подняла глаза на Джона. ― У меня встреча через час.       Винчестер моргнул и коротко кивнул, не успевая отдать себе отчет в действиях и всё ещё готовясь подать стакан с каплями или водой. Тэсс облегчённо выдохнула и развернулась в сторону двери.       ― Но мы ведь не сняли показания, ― раздался растерянный возглас Новака и Джон физически почувствовал волну раздражения, моментально отхлынувшую от девушки. И как выпрямилась спина Тэсс Джон тоже видел – словно позвоночник превратился в стальной штырь и затвердел до скрежета.       Тэсса вновь развернулся к напарникам, одаривая их неимоверно тяжёлым взглядом тёмных глаз из-под чёрной чёлки.       ― Я не знаю, где была моя сестра вчера вечером, ― выплёвывая каждое слово как вишнёвые косточки, произнесла она. ― И позавчера. И вообще на протяжении последних десяти лет. Мы не общались с ней уже долгое время, и мне неизвестно ни про её друзей, ни про её увлечения, ни про её жизнь. Сейчас вы теряете моё время и своё тоже. И нет, я не убивала свою сестру, если так может показаться из-за моего желания уйти. Я просто понятия не имею, чем она жила, и не могу быть вам полезна, ― Тэсса усмехнулась, заметив недоумённый взгляд Кастиэля, так и не сделавшего шаг по направлению к столу для того, чтобы задержать её. ― Я имею представление о начальном следствии и проводимых процедурах. Я училась на юридическом. Три года. А потом моя сестра решила, что её жизнь намного важнее жизни семьи. После этого мы перестали общаться. Я абсолютно спокойна в данный момент и не испытываю стресса, можете не переводить на меня успокоительное. Анна чужой для меня человек. Если вам нужны мои показания, вызовите меня через пару дней – я разберусь с неотложными делами и приеду для более продуктивного диалога. Сейчас мне действительно нужно идти. Надеюсь, что не дождусь звонка. Всего хорошего.       Новак ошарашено сморгнул, проводив взглядом девушку, даже не обернувшуюся на стол с телом и быстро покинувшую прозекторскую.       ― Вот так, малыш Кас, не все души не чают в родственниках, ― почти пропела Памела, перелистывая на планшете серую распечатку с анализами крови. ― А она хороша. Ей бы к вам в отдел. Несознанку колоть.       ― Хватит мне уникумов в отделе уже, ― буркнул Джон, мысленно запрещая себе реагировать на такое холодное сообщение Тэссы так, как хотелось бы – громко и матерно. Основное было сделано: жертва опознана по непосредственному освидетельствованию, которое подтвердило результаты экспертизы костного мозга. Если Тэсс говорила правду и не обладала информацией о том, как её сестра провела последние дни своей жизни, то девушка действительно была бесполезна как свидетельница, и распаляться на то, чтобы уговорить её дать показания, Винчестер не собирался. Протокол протоколом, но времени сейчас терять Джон себе позволить не мог. Можно потом кинуть на холодную королеву да хотя бы молодняк – пусть Новак съездит, заполнит бланк, проведёт формальное интервью, успокоит свою совесть на соответствие со скриптом ведения расследования…       На Тэссу их вывела единственная зацепка – анкета Анны, которая оказалась единичным донором плазмы. Если бы не Памела, которая запросила все возможные совпадения по базам, эксперты бились бы с опознанием ещё очень долго. И, в конце концов, не обнаружили бы ничего – то донорство было случайным и практически анонимным, проходило в рамках экспериментальной акции и являлось чуть ли ни уникальным: какая-то мелкая конторка решила подняться за счёт благотворительности и выставила себя как ответственных и спасающих. Ответственность и спасение оценивалось в три сотни долларов. Анне, судя по всему, необходимы были деньги. Конторка пропала очень быстро. Анализы, которые она собирала, ещё быстрее. И если бы не первая папка с переданными данными в районную клинику штата, затерялась бы совершенно. Анкета Анны оказалась среди этих данных. Памела предусмотрела даже крошечные шансы и не прогадала. Джон был ей благодарен – теперь можно было бы хотя бы называть вторую жертву по имени, стерев набивающее оскомину «Джейн Доу» с доски.       Новак возмущённо втянул носом воздух, возвращая мысли Джона к себе – стажёр явно был недоволен произошедшим и не понимал своего старшего напарника. Видимо, Кас считал, что Джон обязан был запереть Тэссу в допросной и провести интервью с пристрастием, выпытав имена всех любимых кукол Анны, число потерянных за жизнь волос и глубину её вагины. Джон хмыкнул и качнул головой, прогоняя совершенно неуместный оскал.       Сейчас мысли Джона занимало абсолютно другое, нежели соответствие созданному Новаком портрету: они копали абсолютно не в том направлении. Причем копали так продолжительно, что могли бы уже спокойно проложить подземный туннель до Мексики, кинуть кабель и дать свет. Понадеявшись на то, что частицы кожи под ногтями жертвы окажутся ниточкой к убийце, расследование потеряло довольно много ценного времени. Да, все эти часы они работали над версиями, но непозволительная надежда слишком окрылила как Винчестера, так и его напарников, расхолаживая и расслабляя. А так было нельзя. Джон не привык разжимать свои внутренние пружины во время следствия, ничем хорошим это не заканчивалось.       Сегодняшнее опознание стало явным тому доказательством.       Ебучее невезение!       Новак истолковал стиснутые кулаки Винчестера-старшего, видимо, по-своему, потому что сочувственный взгляд, посланный им, Джону не понравился и Винчестер тут же вернул на своё лицо привычное выражение, сулившее неприятности каждому, кто посмеет сунуться с сочувствием и словами поддержки. Не хватало ещё стажеру решить, что старого офицера задел отказ в даче показаний и теперь Новак вполне мог тянуть нити от отношений Тэссы и Анны к отношениям Джона и Дина.       Да, дерьмо в семьях случается, но это не повод для того, чтобы в каждом подобном косяке видеть семью Винчестеров!       Задумываться о том, отчего он решил, что Кас проводит параллели, Винчестеру не хотелось вообще. Сейчас его интересовали более конкретные и насущные задачи, а не психическое равновесие вчерашнего выпускника.       ― Так, ― офицер потёр переносицу пальцами и прикрыл глаза, стараясь унять сверкающие белёсые круги перед внутренним взором. ― Мы имеем полное нихуя. Снова. Как привычно-то, а…       Джон хохотнул и улыбнулся, игнорируя обеспокоенное переглядывание Памелы и Каса. Это его сейчас тоже мало волновало. К тому, что следствие зашло в полную задницу Винчестер готов был уже давно. Переубедить его в этом могли только внезапные стопроцентные улики. Их, к сожалению, не удалось получить даже сегодня. Впрочем, не разреши себе Джон надеяться…       ― Ты – едь к Дину и проработайте с ним оставшиеся номера телефонов, видеоматериалы и показания свидетелей, ― он ткнул пальцем в Новака, не обращая внимания на хмуро сведённые брови парня и прерывая свой внутренний гундёж о собственной лаже. ― А я отправлюсь на место обнаружения тела ещё раз. Может, хоть что-то…       ― Ты правда считаешь, что это что-то даст? ― Памела подала голос и отложила, наконец, папку с экспертными заключениями. ― Даже тут, ― она ткнула наманикюренным пальцем в оставленную папку, и чёрный лак резанул контрастом с мягким бежем пластика, ― не оказалось ничего. Эксперты перерыли всё. Джон, что тебе даст место преступления?       ― Немного одиночества и тишины, ― хмыкнул в ответ Винчестер. ― Потому как пока я могу остаться один только в сортире.       Памела открыла было рот, чтобы возразить, но её саркастичная реплика утонула в гуле быстрых шагов, раздавшихся в коридоре. Через мгновение в зал влетел Дин.       Джона окатило кипятком, а затем бросило в холод – слишком горячечно сверкали глаза у сына, чтобы игнорировать его внезапное появление.       ― Нет… ― качнул головой Винчестер-старший и сжал кулаки так сильно, что ощутил треск собственной кожи под ногтями. ― Пожалуйста, ― едва слышно прошептал он практически одними губами. Но потемневшие глаза Дина не дали шансов.       ― Залив Вудсток, ― глухо и хрипло произнёс Дин, неотрывно глядя на отца. ― Полчаса назад.       Новак испуганно подпрыгнул и отшатнулся, когда кулак Джона врезался в крышку тележки с инструментами.       ― Блядь! Блядь! Сука! Ублюдок!       ― Эй-эй-эй! ― возмущённый вопль Памелы практически слился с жалобным звоном стали. ― Разноси свой кабинет, не мой! Винчестер!       Но Джон не слышал. Он ударил ещё раз и ещё, и ещё, раскидывая скальпели и ножи по лотку, не обращая внимания на то, что они падают на кафель, ударяются с остервеневшим звоном и замирают под ногами. Не гладя на вмятины, остающиеся на медицинской стали тележки, не замечая, как деформируется гладкая поверхность стяжек, крепящих лоток на ножках, как сминается под ударами тонкая перегородка острого металла. И только тогда, когда костяшки резанула боль, а кожа покрылась россыпью кровоподтеков, он опёрся о каталку ладонями, стискивая поручни в пальцах до хруста и низко опуская голову к груди, силясь унять судорожное дыхание и заходящееся в истеричном стуке сердце.       Ты ведь знаешь, что я найду тебя. Найду и убью, подонок. Я вырву твоё сердце, вырежу его твоим же скальпелем. Ублюдок. Чудовище. Я найду тебя.       ― Мы не успеем похоронить и эту девочку, ― Джон сам не узнал свой голос, прозвучавший глухо и чуждо, не понял, что произнёс, не остановил себя, свои руки, позволил ярости вновь выплеснуться и дальше – в тело, в движения, в мысли и рык. Прозекторский столик откатился к самой двери, когда Джон двинул по нему ногой, вкладывая и в этот удар отчаянное желание вернуть себе контроль над собственным телом, жизнью и расследованием. Жалобно звякнули по кафелю смятые ножки, скрежетнули сломанные колёсики, рассыпались всё ещё каким-то чудом лежащие на лотке пинцеты. Столик завалился на бок и рухнул у порога, беспомощно и мёртво протянув вверх искалеченные полозья.       Отчего-то именно этот вид, именно вот этот изломанный лоток отрезвил Джона. Винчестер сморгнул, прикрыл глаза… И вспомнил, что находится далеко не один в звенящей отчаяньем прозекторской.       ― Ну, закончил, Джонни-бой! ― негодование Памелы стало тому подтверждением.       Он медленно поднял голову и встретился взглядом с Кастиэлем, всё-таки переборовшим испуг и решившим подойти к остервеневшему напарнику. И что-то такое было в глазах молодого стажёра, что заставило Джона со свистом втянуть воздух сквозь сжатые зубы. Что-то, что просочилось под кожу острым и резким игольчатым чувством вины.       Кастиэль смотрел с убийственным пониманием и готовностью разделить любую ношу, какой бы тяжёлой она ни оказалась для широких, но адово уставших Винчестеровских плеч.       Джон оскалился злобно и коротко, запрещая себе даже думать о том, что хоть кто-то ещё мог бы взвалить на себя то же, что взваливал он. Но тут же хмыкнул, осознавая, что ставить препоны уже довольно поздно: все они оказались втянуты и повязаны прочно и надолго. Все по локоть и щиколотку в крови. Он, Кас, Дин, да даже Памела, возмущённо сверлящая его взглядом, в котором, впрочем, не могло скрыться ожидательное беспокойство. Художник связал их окровавленными жилами, нарисовал на своём холсте, объединив на картине, из которой нет выхода. И не появится до того момента, пока мастер дышит.       ― Сука… ― желчно сплюнул под ноги Джон и выпрямился окончательно. Столик сослужил свою службу – стал боксёрской грушей, позволившей выплеснуть моментальную ярость в действие, не оставляя её копиться внутри сердца и мыслей. Подарив хоть мимолётное, но облегчение.       Агрессия всегда помогала Джону, он это прекрасно знал. И оправдываться не собирался.       Да и не ждали от него оправданий.       Кастиэль по-прежнему смотрел с заботливым вниманием, замерев совсем недалеко и, казалось бы, собираясь сделать ещё один шаг при малейшей необходимости. Джон коротко кивнул и Кас принял этот кивок, понимая, что на данный момент это – максимум, на который способен его напарник и в этом максимуме сосредоточена вся болезненная благодарность и принятие. Пора уже признать стажёра не только членом оперативной группы, но и тем, кто может быть рядом, даже не смотря на скотский Винчестеровский характер. Да. Пора.       Похоже, эта мысль слишком ясно отпечаталась на лице Джона, потому что Дин сосредоточенно свёл брови и взглянул на отца как когда-то давно: с готовностью выполнить любое поручение, потому что оно являлось частью общей цели и не могло быть оспорено. Джон заметил, как распрямились плечи Дина, как всё ещё сорванное после быстрого бега дыхание клокочет в груди, но успокаивается, уступая место уверенной собранности, как разглаживаются морщины на лбу его, такого ведь ещё юного, сына.       Твою мать, а ведь, может быть, команда действительно сделает больше, чем один сучный коп в одиночку?       Памела скрестила руки на груди, явно ожидая то ли извинений, то ли пояснений. Но даже за таким жестом она не стала прятать толику заботы: тонкая фляжка, извлечённая чёрт знает откуда и оказавшаяся около бумаг на столе, была слишком красноречива.       Джону захотелось расхохотаться и зарыдать одновременно.       Но вместо этого он просто мотнул головой и глубоко вздохнул.       ― Ты нас через сколько догонишь? ― обращаясь к судмедэксперту, поинтересовался Джон, стараясь не смотреть на обитую кожей фляжку, так похожую на его собственную, и проигнорировать пункт с извинениями.       ― Вот как только приберусь за старым мудаком, поддавшимся эмоциям, и верну нашу малышку в прохладу, так сразу, ― желчно отозвалась Памела, поведя рукой в сторону раскуроченной тележки, охватывая заодно и стол с телом. ― Я, знаешь ли, привыкла сначала наводить порядок, а потом уже поддаваться панике и сломя голову мчаться на следующий труп.       Джон понимающе кивнул и повернулся к своим напарникам.       ― Едем, ― мрачно оповестил он и первым вышел в холл, переступив через изуродованный лоток. ― Обнаружил кто?       ― Пара прогуливалась по пляжу, фотографировала залив, вышла на камни, ― отрывисто отозвался Дин, тут же занявший место около правого плеча отца. Кастиэль шел чуть позади, но это не мешало Джону видеть, как молодой напарник прислушивается к каждом слову Дина и безотчётно кивает в ответ. ― Позвонили патрульным, остались на месте. Думаю, нас дождутся, куда денутся…       Джон почувствовал, что сын мнётся – слишком уж его голос и взгляд были напряжены. Да, Джон сейчас и сам не мог контролировать судорожно сжимающиеся кулаки, но это было другое напряжение – Дин недоговаривал.       ― Что ещё? ― Винчестер-старший не любил неопределённости, поэтому спросил в лоб, не размениваясь на экивоки. ― Говори.       Дин вздохнул и на миг отвёл глаза, не замедляя, впрочем, шаг. А затем вновь вскинул голову, быстро переглянувшись и с Кастиэлем.       ― Ещё рано делать выводы, знаешь…― Дин, казалось, тщательно подбирал слова, хоть и выглядел несколько потерянным. ― Да и в принципе, это может значить, что угодно и мы можем ошибаться.       Джон сделал себе мысленную отметку насчёт этого «мы» и ощутил, как к сердцу пробирается иррациональная благодарность и спокойствие. Неужели для того, чтобы смириться с присутствием сына и своего желторотого напарника в своём расследовании, ему нужно было всего лишь принять их и понять, что они не ставят преград, а идут в одну ногу со старым копом? Да ну бред какой-то! Не может всё меняться вот так в одночасье, не может сын, до этого дня ставящий себя поперёк всех отцовских дел, за минуту перейти на его сторону. И не может раздражающий фактор исчезнуть вот так вот моментально!       Но времени на обдумывание перипетий взаимоотношений своих и остальных не было никакого, поэтому Джон просто сделал зарубку – возможно, с этой зарубки начнётся какой-то новый виток или сотрудничества, или вражды. Но после, после.        ― В чём, блять, ещё мы могли ошибиться? ― всё-таки привычное раздражение не думало сдаваться так быстро и заняло уверенное место в самоощущении Джона.       Дин, впрочем, не обратил на это внимания. Похоже, сейчас его интересовало только то, что он собирался сказать.       ― Тело мужское, ― на одном выдохе отозвался сын.       Джон кивнул, принимая информацию, и только потом резко остановился, словно наткнулся на невидимую стену. Непонимающе свёл брови и уставился на так же остановившегося Дина.       ― В смысле… ― Винчестер-старший обматерил себя за предельное красноречие, напавшее на него этим днём, но больше не смог выдавить ни слова. Осознание и понимание услышанного словно пробили дыру в его самообладании и логике.       ― Наша новая жертва – молодой мужчина, ― всё таким же неопределённым тоном повторил Дин. И взглянул на отца, а затем поверх его плеча – на Каса. ― И это, блять, не формат для Художника.       Джон почувствовал затылком, как Новак поражённо выдыхает и утыкается взглядом в его спину. Только вот сам Джон в этот момент готов был сделать что угодно, лишь бы не находиться под испытывающими взглядами своих напарников. Всё, что угодно, лишь бы не показывать своей растерянности и ошеломлённости. Всё, что угодно, чтобы вот так не распадаться на части. Потому что мир, который сломался снова в бесконечный грёбаный раз, Джона не устраивал вообще и никак. И свидетелей этому событию – разрушению мира Винчестера – быть не полагалось.

***

      Они молчали до самой заградительной ленты, отсекающей небольшой закуток залива от посторонних глаз. Полицейский кордон старался не пускать праздношатающихся зевак ближе, чем на пятьдесят метров, но когда это помогало? Несколько десятков обеспокоенных и перешёптывающихся людей всё равно толпились около жёлто-чёрной полосатой преграды, пытаясь заглянуть за спины офицеров, растягивающих тент-палатку над бело-серым объёмным пластиковым пятном. До приезда Винчестера тело предусмотрительно укрыли под навесом – накрапывающий дождь и брызги от волн, рассечённых каменными зубцами, могли нанести непоправимый ущерб.       Джон не хотел покидать импалу и только Дин, тронувший отца за локоть, прервал задумчивую отрешённость и заставил начать двигаться. Холодный воздух залива сыпанул в лицо мелкий бисер капель, ветер забился под обшлаг куртки. Осень в этом году явно не хотела уступать место спокойной тёплой зиме и издевалась вовсю. Последний раз такую мерзкую погоду Джон видел лет десять назад и вспоминал с омерзением – обычно Мемфис не шутил так продолжительно и гадко.       Но, видимо, даже чёртова погода в этом году слетела с катушек.       Край пластикового покрывала подкинуло ветром со стороны воды, и Джон неосознанно скользнул под него глазами. Бледная плоть с алыми разводами притянула взгляд на несколько секунд, словно бы давая возможность одуматься и не смотреть дальше, а затем Винчестер наклонился и, прихватив защитный слой пластика медицинской перчаткой, предусмотрительно вытянутой из кармана, потянул вверх, снимая полностью.       Юноша лежал на правом боку. То есть то, что осталось от невысокого, по-азиатски субтильного юноши, лежало на правом боку. Джон заставил себя, не отводя глаз, осмотреть тело, изломанное в неестественно-вычурной позе, изогнутое дугой по позвоночнику, вывернутое словно в противоестественном прыжке. Вытянутые ноги были зажаты камнями залива у коленей и щиколоток, руки зафиксированы между обломками массивного булыжника, из согнутых по локтям суставов торчали жилы. Голова юноши была опущена на два плоских камня и смотрела ровно вверх – в тёмный пластиковый тент.       Мышцы плеч и предплечий были обнажены открытыми рваными ранами с неровными краями и намеренно завёрнутой внутрь кожей. На изуродованных скулах, изрезанных и выскобленных, проглядывали желтизной сквозь багровую корку запёкшейся крови кости черепа. Со лба на глаза были натянуты треугольные срезы кожи, прижатые к лицу с силой, вмявшей их в плоть. Джон присел, заглядывая под треугольные клочья – как он и думал, веки оказались удалены вместе с окаймлением глазных впадин. Розовое мясо, обветренное и покрытое тёмно-алыми сгустками, уже успело окоченеть. Плоть с челюсти тоже оказалась удалена, обнажая зубы и дёсны, прожилки сухожилий и вен, особенный акцент был на клыках – над ними кровавые раны уходили чуть ли не к крыльям носа. По обоим бокам шеи виднелись два вертикальных толстых разреза, идущие к ключицам и соединяющиеся с ранами на груди. Соски, как и большая часть плоти грудины, были вырезаны неровными кусками. По плечам, предплечьям и груди шла мешанина срезанных и содранных лоскутов, которые, наверное, по задумке убийцы должны были складываться в некий узор, но кровь, сочащаяся из ран, до того момента, пока не свернулась, не позволяла разглядеть его.       Джон сглотнул. Осматривать этого погибшего мальчика – погибшего по его вине! Вновь! – становилось невыносимо. Перед глазами плясали алые всполохи, но Винчестер упрямо мотнул головой и вернулся к осмотру.       Кости кистей, как и стоп, проглядывали через идущий по кругу срез, волнообразно расширяющийся на фронтальной части тела. Фаланги всех пальцев на руках были очищены практически полностью, на среднем виделась неаккуратно выдранная жилка, срезы по внешней стороне кистей шли над каждой пальчиковой костью, соединялись около края раны на запястье в единую линию. Пальцы ног отсутствовали вовсе, обнажая обломки костей и оборванные сухожилия.       Джон чуть отстранился и осмотрел спину, стараясь не шевелить труп. По всему позвоночнику шли неровные глубокие раны, фрагменты кожи были оторванные не под корень, а загнуты так, что торчали вертикально, видимо, до самого момента трупного окоченения, чтобы зафиксировать в определённом положении. На лопатках и пояснице плоть так же была вырезана в виде больших неравномерных кусков, превращая спину в одну сплошное ужасающее кровавое месиво с редкими просветами бледной кожи. Мышцы ягодиц свисали клочьями, копчик был вытянут и обструган до позвонков.       Джон вновь перевёл взгляд на грудь жертвы. Живот и торс были испещрены багровыми линиями, вытянутые из брюшной полости кишки протягивались сквозь прорезанную тонкими полосками насквозь кожу бёдер. По ребрам были выдраны зигзагообразные куски, местами отсечённые по частям – срезы пестрели зазубринами. Тазовые кости проглядывали сквозь разрезы натянутой плоти, специально истончённой до мышц. В паху кожа была изрезана лентами, соединяющимися под мошонкой. Мышцы члена представляли собой кровавый клубок из вывернутой наизнанку плоти и сухожилий, уздечка и часть мошонки оказались выдранными.       А по бедру, опоясывая его уродливой подвязкой, вилась короткая надпись.       «Восточные цветы к твоим ногам, Джон».       Винчестера замутило, и он с трудом сдержал позыв рвоты, отвернувшись от тела и не глядя по сторонам, упершись взглядом в камни под ногами. Комок подкатил к горлу вновь, и Джон судорожно сглотнул, сжав зубы, и зарычал от бессильной злобы и отчаяния.       В этот раз убийца превзошёл себя – такого искалеченного и изуродованного тела, в котором с трудом угадывался прежний облик, Джону видеть ещё не приходилось.       Почему, почему парень? Ты не можешь оказаться не им, второго мне не вынести. Но почему, мать его, парень?!       Голова всё-таки пошла кругом и Винчестер, наплевав на всё, опустился на холодные камни, спрятав лицо в ладонях. Даже если сейчас на него кто-то смотрел, Джону было всё равно. Абсолютно насрать.       Дышать. Просто дышать, игнорируя желание желудка вывернуться наизнанку и выблевать литр кофе, проглоченный с утра.       Блять. Как голова раскалывается, как колет сердце... Только вертолётов не хватало вот сейчас...       Гул в висках усилился, когда Винчестер попытался разлепить веки из-за едва слышимого на периферии переговаривания.       ― Давай я тебе воды принесу?       Смутно знакомый голос раздражал ещё сильнее, чем вспышки перед глазами, и Джону пришлось приподнять голову, чтобы избавиться хотя бы от этой помехи. Обеспокоенное лицо сына возникало из белёсых пятен медленно, но настойчиво, приближаясь с каждым мгновением.       Винчестер мотнул головой и попытался подняться на ноги. Это удалось ему с трудом, похоже, и Дин заметил, что отцу хреново, потому что не стал нацеплять на рожу привычное самодовольное выражение, а просто подставил плечо. Джон недоуменно взглянул на сына, но позволил себя придержать. Запоздалое удивление изменившемуся поведению своего нерадивого отпрыска догнало уже после.       Кастиэль, находящийся неподалёку, и наблюдающий с прежним обеспокоенным вниманием, казалось, облегчённо выдохнул. Мотнул головой, принимая невысказанное Джоном желание не акцентировать сейчас внимания на слабости старого офицера, и молча протянул свежие медицинские перчатки. По бледному лицу стажёра можно было догадаться о тех чувствах, какие он сейчас испытывает, и чего ему стоит каждое движение и каждый взгляд.       Злость и негодование всколыхнулись внутри Винчестера с новой силой. Он быстро огляделся вокруг. Оперативная группа старательно делала вид, что не замечает происходящего со следователями замешательства и производила осмотр места обнаружения тела методично и чётко, стараясь лишний раз не приближаться к трём детективам. Всё вокруг, кроме самого тела, было взято под контроль.       Джон почувствовал прилив искренней благодарности за то, что ему позволили остаться со своей злобой и беспомощностью один на один хотя бы на несколько секунд, а не подскочили тут же, требуя указаний и плана действий. Разложенные по земле метки явно говорили о том, что люди работали уверенно и слаженно, и просто отошли в сторону, ожидая слов ведущего детектива. И детектив их должен был сказать.       ― Не надо, ― Винчестер твёрдо мотнул головой в ответ на предложение всё ещё обеспокоенно глядящего на него сына. И сделал шаг к Касу, принимая из его рук пару медицинских перчаток. ― Всё в норме.       Скупо брошенное слово подействовало именно так, как хотелось бы Джону: его напарники слаженно кивнули и отвернулись от него, позволяя, наконец, опустить плечи, подобранные в момент прихождения в себя. Джон выдохнул, бросив взгляд на своего стажёра, нырнувшего к камням и принявшегося осматривать тело так же тщательно, как делал это сам Джон несколькими минутами ранее. Бледность с лица Кастиэля не ушла, наоборот, проступила отчётливее и острее, и Джону подумалось, что наверное, молодой полицейский находится в неподдельном ужасе, но старается не подавать вида. Что ж, такое проявление силы воли было Джону по душе. В мальчишке есть потенциал, Винчестер уже смирился с этим. Перспективность прощает всё, даже назойливость и излишнюю самоуверенность. Может, стоит приглядеться получше к малышу Касси.       Да что с ними и мной творится, мать его? Неужели чудо?       За их спинами раздался звук приближающейся машины и Джон коротко обернулся: автомобиль судебной экспертизы как раз замедлял ход, заруливая к выемке залива.       ― Кавалерия прибыла, ― бормотнул Дин, тоже глядя на Памелу, резко захлапывающую дверцу фургончика и придерживающую подмышкой свой увесистый чемоданчик.       ― Можем работать, ― согласно кивнул Джон и в последний раз прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Истекающее кровью сердце необходимо было на время погрузить в анестезию. Иначе убитый мальчик останется не отмщенным.       О том, что Дин может оказаться прав насчёт ошибочной версии личности убийцы, Джон думать не хотел. Это был Художник, была его рука, он чувствовал. Вот только как озвучить свои чувства? Эмпатию к делу не пришьёшь, и не хватало ещё чтобы на него оглядывался уже весь отдел. Дин и Кас, может, и приняли бы такое объяснение, но прочие – вряд ли. К тому же что-то внутри Джона настойчиво зудело с того самого момента, как он принялся вглядываться в обезображенный труп. Странное осознание чего-то, что пока не имело названия, но определённо чего-то существенного и важного. Но как прислушаться к себе и поймать что-то ускользающее? Как?..