Ведомый

      В ушах всё ещё стояло эхо выстрелов. В глазах плясали фантомные искры, перемешанные с яркими всполохами сосредоточенного внимания, пистолет тяжело лежал в ладони, мышцы плеча ныли от долгого напряжения и концентрации. Скоро это напряжение перерастёт в боль, которая подарит новую россыпь иголок под кожей.       Двойственное, мазохистски-приятное чувство…       Расслабиться пока не получалось – слишком уже цепко пальцы впились в рукоять и не хотели разжиматься. Кас втянул ноздрями воздух, рефлекторно морщась: вокруг витал запах пороха – едва уловимый кислый, с ноткой острой горечи, словно кто-то разлил едкое ароматические масло. Но запах этот не вызывал отвращения, а пробуждал воспоминания о том, как Новак делал первые попытки подружиться с оружием. Неуверенные такие, застенчивые и пассивные. Сейчас они сменились твёрдостью в пальцах и расчётом во взгляде…       Кастиэль сморгнул и неожиданно для себя усмехнулся. Ему нравилось это ощущение: нервное, встревоженное, обращающее на себя все ресурсы и не оставляющее времени думать о чём-то ещё. Прощупывание себя перерастало в стремление контроля над своим организмом, взбудораженным адреналиновым всплеском.       Успокаивающееся сердце постепенно выравнивало свой ритм, но до сих пор питало возбуждением напряжённое тело, замершее в статичной позе посреди неяркоосвещённого зала тира. В этот утренний час тут было безлюдно, так что Кастиэль мог настреляться вдоволь без риска отвлечься на разговор или желание показаться с лучшей стороны. Демонстрировать свои умения он, к большому сожалению, любил и делал это часто и с желанием, особенно когда было перед кем. Показать себя – значит получить пару очков в личном первенстве, возможность оказаться замеченным и не нарваться на отказ при попытке подкатить. Кас пользовался своим сильными сторонами, знал их и не считал зазорным дать знать об этом другим – здравый эгоцентризм и эгоизм тоже были ему присущи.       Но сегодня не хотелось позёрствовать. Отвлечься и выпустить пар – да. Красоваться – нет.       В этом было своё очарование – чувствовать себя в полном одиночестве и понимать, что всё пространство тира принадлежит только тебе – от тёмных углов до скрипящей стрелковой ленты.       Мишень у дальней стены дёрнулась и поползла навстречу опускающему руку с пистолетом Кастиэлю.       Стоило уже сменить болванку – третья обойма, выпущенная без единого промаха, превратила картонный силуэт в решето. Если Кас собирался остаться здесь и дальше, то нужно было позаботиться о расходниках. А пострелять хотелось – хотя бы для того, чтобы на несколько десятков минут выкинуть из головы все мысли, кроме сосредоточения на цели.       Мерное жужжание рулетки сменилось тихим лязгом – мишень остановилась и Новак потянулся к новому листу, одновременно срывая использованный с металлических крепежей. Плотная бумага резанула по пальцу, Кас болезненно поморщился – никогда он не умел обращаться с бумагой осторожно и бережно, всегда резался. Вот и теперь алая капля незамедлительно выступила на подушечке среднего пальца.       Алая, густая, медленно увеличивающаяся и растекающаяся.       Кастиэль сморгнул, запрещая себе думать о чём-то ещё, кроме окружающего его тира и растёр кровь между пальцев, поморщившись от неприятного жжения. Образы, всплывшие в сознании, неохотно потускнели.       Нет, не сейчас, не вот прямо сейчас! Через пару часов, не раньше. Нужно отдохнуть, мать его, просто отдохнуть.       Изуродованный мальчик на пляже вновь сменился картинкой прострелянной мишени. Касу захотелось выпустить в эту внутреннюю картинку ещё пару пуль, чтобы пришпилить её к своему сознанию понадёжнее. Он с плохо контролируемой злостью впихнул новый лист в крепежи и ударил по кнопке, запускающей механизм лебёдки. И, не дожидаясь, пока стенд отъедет к самой стене, прицелился.       Стало легче. Грохот выстрелов спугнул ненужные образы и вновь очистил сознание до состояния продырявленной мишени.       Новак прикрыл глаза и выдохнул. Потребность в выплеcке накопившегося напряжения никуда не ушла, но хотя бы свернулась кольцом под рёбрами, а не лезла в глотку тугим комком.       А хочется, чтобы на тебя в этот момент смотрели, да ведь?..       Самоирония никогда не была коньком Кастиэля, но здравый сарказм компенсировал эту накладку. Фыркнув и закатив глаза, Новак вскинул руку с пистолетом ещё раз и выпустил оставшиеся три холостых. А затем сменил обойму и всадил ещё пять, приближая судьбу и этой мишени к судьбе недавно снятой с крепежа.       Уходить из тира не хотелось. Лимит по арсеналу Кас ещё не исчерпал, народ набиваться в стрелковую и не думал, голова постепенно успокаивалась и прояснялась – а, значит, настроение медленно, но верно ползло вверх, к той отметке, которую могло себе позволить в сложившейся ситуации.       Оставалось только, действительно, помечтать о том, что за стрельбой наблюдает восхищённый Винчестер… И, похоже, неважно который из.       Рука с пистолетом дрогнула и пуля ушла в молоко – в правую незаполненную сторону мишени.       ― Бля…       Кас усмехнулся, радуясь, что всё-таки один в тире – смущать кого-то своей бранью он не собирался, хотя выматерился от души громко. А потом и вовсе рассмеялся, понимая, что общение с семейным тандемом Винчестеров откладывает неизгладимый отпечаток на его моральный облик. Раньше Новак не мог похвастаться частым сквернословием, а теперь даже не контролировал себя.       Винчестеры умеют менять людей.       А люди умирают для них…       Кас разом помрачнел и вскинул руку с пистолетом уже без тени улыбки. Все шесть оставшихся пуль легли в центр мишени.       Они разошлись вчера молча и не провожая друг друга глазами. В разные стороны, словно заговорщики после встречи. Джон тёр виски почти безостановочно и Кас догадался, что напарника мучает головная боль. Дин, казалось бы, не замечал состояния отца, но держался рядом до последнего, невзначай подсовывая то стакан с водой, то пододвигая стул. Эта забота – мимолётная и старательно скрываемая ото всех – говорила о многом. В первую очередь о том, что Новак вновь охрененно ошибся, полагая, что отношения отца и сына испорчены стопроцентно и надёжно. Дин бесился, но не бросал. Джон принимал, но не подавал виду.       Идеальные.       И Кастиэль, снующий от одного к другому взглядом и пытающийся определить своё место.       Перед выходом Дин пихнул Касу в руки папку со свежими фотографиями и быстро удалился. Джон видел это и даже не стал сопротивляться: то ли действительно принял участие молодого напарника полностью, то ли попросту не оставалось сил ещё на один скандал. Покрасневшие глаза смотрели очень зло и устало.       Кастиэль был растерян. Он только-только привык к своей роли заплечного мальчика, как ему доверили главную ценность их дела: свежую боль. И что теперь с ней делать, Новак понимал не совсем.       Он ночь просидел за столом, выкуривая сигарету за сигаретой и перебирая листы отчёта с места обнаружения нового трупа. Всматривался в кровавые разводы на синей коже и сглатывал горький ментол, оседающий на языке. Пытался понять хотя бы что-то, что могло бы указать на причину, по которой маньяк сменил почерк… и не мог. Как не мог и объяснить свою уверенность в том, что и это убийство – дело рук всё того же психа, которого они сейчас искали.       Больше сказать могла Памела, к которой отвезли тело, но судмедэксперт пока ещё не подавала признаков активности и Кастиэль смирился с очередным ожиданием.       Третий труп за неполные две недели. Третья записка, третья необходимость опознания и третье испытание для такой разобщённой ещё команды…       Как вести себя в сложившейся ситуации, что делать и как поступать, Новак не знал. Нет, он догадывался, что где-то среди учебных лекций и семинаров есть записи о том, как действовать при расследовании убийства, алгоритм необходимых маркеров и система работы, но… Разве можно было подходить со стандартным набором мерок к тому, что имели сейчас он и Винчестеры? Разве вообще этому можно было научиться там – на скамье Академии, под неусыпным надзором профессионалов и преподавателей? Да нихрена там нельзя было уяснить, кроме шаблонов и штампов. Академия давала базу, но сейчас эта база трещала по швам, и Новак понимал, что вязнет всё глубже и глубже, теряясь в расследовании, ощущая себя неготовым к реальным смертям и трупам.       Может, стоило-таки послушать отца и…       Кастиэль упрямо тряхнул головой, ударил по кнопке механизма рулетки, дождался подъехавшей мишени, и зло дёрнул плотный лист на себя, выдирая куски из бумаги, оставляя их на креплениях.       По оголённым костям рук плоть свисала точно так же… Рвано, неровно, ошмётками…       Очередная обойма устремилась в чёрный силуэт тренировочного листа, а Новак нажал на спусковой крючок ещё пару раз по несдержанной злой инерции. Плюнул и понял, что на сегодня хватит – дальше злость будет только мешать. Он снял наушники и понял, что сделал это вовремя – телефон в кармане пиджака, сброшенного на стол за спиной, громко вибрировал.       ― Ты где? ― голос Дина звучал устало и глухо. Кастиэль постарался задушить в себе дурацкий вопрос «Ты как?», потому что прекрасно понимал, как Винчестер. Новак был так же.       ― В тире.       ― Через сколько сможешь быть в участке?       Кас задумался. Выйти из тира, обойти здание и зайти с парадного хода, можно было минут за пять. Но, скорее всего, Дин спрашивал совсем не об этом. А о том, сколько времени Касу нужно для того, чтобы вновь быть готовым к дерьму, льющемуся на голову, и уговорить себя прервать комфортное одиночество.       ― Полчаса устроит?       ― Вполне, я уже тут. Жду тебя, ― короткие гудки отбоя дали понять, что Винчестер-младший явно не настроен на долгие разговоры. Новак это принимал – он и сам не хотел ни с кем разговаривать, да и видеть тоже. Видеть, слышать, строить версии и ощущать всю ту беспомощность, которая накрывала каждый раз, когда Кастиэль смотрел на папку под своим положенным на стол пиджаком. И понимал, что там нет ни единой отметки маркером, ни единой детали, которые помогли бы подсказать, отчего сейчас на фото мужское тело, а не уже страшно-привычное женское…       Дин обнаружился перед доской, разговаривающим с высоким парнем в дорогом костюме. Кас окинул оценивающим взглядом незнакомую широкую спину, уверенную позу, расправленные плечи, и настороженно прищурился. Кто бы это ни был, он держался с Дином по-свойски, расслабленно, а значит, был близок. Хотя, с Дином в принципе можно было чувствовать себя близким после пяти минут разговора, поэтому Кастиэль поспешил себе запретить делать преждевременные выводы и мысленно пнул себя под задницу, напоминая, что Дин как бы не его и как бы не нужно разевать хавальник на не свой кусок пирога.       ― Привет, ― Дин протянул ладонь для рукопожатия и Новак с удовольствием ответил на него. А затем к нему развернулся собеседник Дина и точно таким же движением вскинул руку.       ― Мой младший брат Сэм, ― оповестил Винчестер, насмешливо глядя на Кастиэля сквозь полуприкрытые глаза. Видимо, Дин решил cразу устранить все другие версии, которые могли бы прийти Касу в голову, памятуя о любви своего напарника к предположениям. Новаку моментально стало стыдно. Так остро и ярко, что он поспешно пожал протянутую ладонь Сэма и изобразил на лице готовность слушать.       Дин рассмеялся уже открыто, чем заработал удивлённый взгляд от брата.       ― Кас у нас стесняшка, не обращай внимания.       Новак поперхнулся воздухом и сощурил глаза, отчего Дин заржал уже громче.       ― А ты у нас беспардонное хамло, ― осуждающе заметил Сэм и доброжелательно улыбнулся Кастиэлю. ― Очень рад знакомству, наслышан.       То, что его обсуждают за его же спиной, никогда не было для Каса новостью: однокашники, друзья, коллеги любили перемыть кости симпатичному парнишке с обманчиво-наивными синими глазами. Быть предметом сплетен то ещё удовольствие, но кто им не становился? Кастиэль относился к этому, как к обыденности, и приучил себя не удивляться ни насмешливым взглядам, ни оценивающим хмыкам, ни завидующим перешёптываниям. В его, пусть пока ещё и короткой, жизни было полно ситуаций, когда другие хотели обсудить его, его поступки или его слова. Но то, что его обсуждают в семье Винчестеров, стало неожиданностью.       И похоже, Дину доставляло удовольствие понимание Касом этого факта: Винчестер расплылся в широченной улыбке, сверкая ровными зубами нагло и вызывающе.       Новак закатил глаза. Похоже, ничто на свете не могло заставить Дина Винчестера смутиться и сбросить с себя маску самодовольного балагура.       Может быть только три нераскрытые убийства, маячившие за спиной на доске.       Кас помрачнел так стремительно, что это заметил даже Дин, тут же прогнавший с лица весёлость.       ― Ладно, ― скривился он и вскинулся, словно вспомнив о чём-то, ― ты дозвонился до него?       Судя по всему, вопрос был адресован Сэму, так как тот отрицательно качнул головой.       ― Во мне пока ещё не проснулось желание убивать людей, так как ты думаешь – дозвонился ли я? У тебя в последнее время шансов с ним увидеться и то больше, чем у меня…       Догадаться о ком говорят братья, не составило большого труда. Новак уже определил, что с таким железом в голосе Дин может отзываться только об отце, так что даже не строил долгих предположений. Что на этот раз стряслось с Винчестером-старшим, Кастиэль не рискнул угадывать. Зато понял, что Дин попросту захотел поменять тему разговора, потому что усмехнулся на реплику брата и качнул головой.       ― Ну, звони, жди… Со свадьбой тоже прождёшь...       ― Раз уж мы решили, то всё равно поженимся, а когда – это совершенно неважно, ― сморщился Сэм, явно занимая привычную позицию обороняющегося от веселых нападок брата. Мимика Сэма вообще была очень подвижной и живой, на красивом лице отражалась каждая эмоция, и теперь Кас ясно различил чёткое раздражение. Орехово-серые глаза, очень похожие на глаза Дина, сверкнули мрачно и предостерегающе. ― Джессика тоже не против перенести на пару месяцев, раз уж тут такое.       ― Перенесёте, ― насмешливо качнул головой Дин. ― Через пару месяцев перенесёте ещё раз, а потом ещё, потому что новый маньяк, новые нервы, новые отцовские психи. Будете переносить каждый раз, подстраиваться до бесконечности? Считаешь, отец одобрит? Да и блин, Сэм, неужели во всём этом трындеце мы не заслужили передышки?       Кастиэль почувствовал себя очень и очень неловко: быть свидетелем семейных разговоров он не любил, а становиться их участником – тем более. Сейчас он вынужден был мириться с ролью случайного собеседника, но находиться не в своей тарелке тогда, когда братья обсуждали довольно-таки личные вопросы, ему не нравилось. Чтобы как-то замаскировать своё присутствие, Кас обогнул Винчестеров по широкой дуге и сел за стол под доской, заваленный папками. Сэм за его спиной раздражённо вздохнул, но Кастиэль прекрасно понимал, к кому обращено это раздражение: точно не к нему, а к Дину, который, видимо, уже набил брату оскомину своим доставанием и упрямством. Дин в принципе умел набивать оскомины, и Сэм, который, похоже, не любил оспаривания своих решений, приготовился к новой перебранке.       Кас не хотел становиться её свидетелем, поэтому решил, что сможет понаблюдать за интересующей его задницей, занимаясь делом, а не просто ошиваясь рядом. Как только он сел за стол и окинул взглядом серые папки, чувство уверенности в себе, наконец, поднялось от уровня плинтуса. Он на своей работе, делает важное и нужное дело, и чем быстрей он абстрагируется и перестанет вслушиваться в болтовню над ухом, тем больше пользы принесёт в этом ублюдском расследовании.       Кас преувеличенно-сосредоточенно схватил со стола первую попавшуюся на глаза папку с личным делом по одной из жертв, и открыл на развороте, сам не зная, что собирается выискивать. Просто разговор за спиной соблазнял повернуться, а стремление показаться нужным резво ползло вверх…       Испанский стыд, стрёмно-то как…       В папке оказалось не личное дело, а список имён и фамилий, составленный ещё двадцать лет назад. Вверху стоял заголовок «Эва Уилсон» с пометкой "жертва №3" и сноской совсем уж непонятным почерком, а внизу длинный перечень имен со стрелками и подписями под каждой, и Кас догадался, что видит чей-то от руки составленный список знакомых и контактирующих лица, опрошенных свидетелей и вообще всех, кто имел хоть какое-то отношение или значимость для следствия. Кас перевернул лист и увидел следующий список под заглавием «Андрэа Барр, жертва №5». Кто-то, видно, поднял эти списки из архива, и бросил в прочие бумаги в надежде то ли возобновить, то ли снова проанализировать. Но не возобновил – не успел или решил, что это бесполезно. Какие-то наброски выписанных имен, правда, были на отдельном листе, новеньком и свежем, совсем не похожем на шуршащую бумагу, двадцать лет пролежавшую в архиве, но непохоже было, чтобы их составитель довёл работу до конца. Кас, впрочем, даже не удивился. Найти общих знакомых жертв, столь далёких друг от друга по времени, вряд ли представлялось возможным. Хотя закралась гаденькая мысль, что увидь Джон такое халатное отношение к делу всей его жизни – нерадивому копу точно снесли бы яйца. Вопреки желания Винчестера-старшего, над делом Художника сейчас билась добрая половина участка, прозванивая, выписывая и сопоставляя всё, что только можно было разыскать. Сингер подключил всех свободных полицейских, которые могли хоть как-то помочь с осмотрами и опросами, разгружая основную команду. И за это Кас был благодарен начальству, хотя подозревал, что Джон перепроверял всё сам. Два раза.       Вновь взглянув на начатый список, Кастиэль поставил себе пунктик на будущее попробовать самому взяться за эту работу. В тех условиях, в которых они оказались, глупо было упускать даже малюсенькую ниточку, могущую привести в этом лабиринте к искомому минотавру.       Когда-то на курсе обучения, кажется, третьем, лекции по систематике психотипов людей им читал один доктор психологии, Ричард Роман, вроде бы. Как практикующий врач-психиатр в тюрьме для особо опасных преступников, он имел на своём счету множество интересных историй, связанных с тем, почему тот или иной маньяк начинал совершать свои преступления. Но почти все эти истории имели эпиграфом одно: маньяк – это убийца, который слишком хорошо подошёл к организации своего первого преступления! Он умнее и хитрее большинства рядовых убийц, среди которых могут быть и случайные. Но при этом, та тщательность, с которой он подходит к выбору своих жертв и организации своих преступлений, вполне может быть проанализирована грамотным психологом. А значит и может стать уязвимым местом, элементом, за который может уцепиться натренированный глаз.       У Каса натренированного глаза пока не было. Однако попытаться всё равно стоило. Любая аналогия и самый крошечный шанс на совпадение могли сейчас дать толчок к новой идее. А они были просто необходимы. И в первую очередь для понимания того, почему Художник сменил направленность…       Мёртвый мальчик чётко встал перед глазами, и Кас понял, что все усилия, которые он приложил сегодня утром для того, чтобы хоть немного освободить свой мозг, отправились на хер.       Винчестеры за спиной всё ещё что-то обсуждали, но Новак слишком усердно решил изображать бурную деятельность, а потом и в самом деле втянулся в изучение списков так, что отвлёкся только на шум со стороны капитанского аквариума. И успел обернуться как раз к моменту, когда из дверей кабинета Сингера выходил коренастый немолодой мужчина в чёрном строгом тренче. Он показался Касу смутно знакомым, а когда подал руку Роберту для прощания, то и полностью идентифицировался. Эти движения – уверенные, властные, наполненные спокойствием и силой, Новак видел не раз во время просмотра многочисленных интервью и архивов.       Кастиэль тихо сглотнул и попытался спрятаться за раскрытой папкой, инстинктивно втянув голову в плечи: визит окружного прокурора явно не сулил ничего хорошего, а именно он – Фергус МакЛауд – стоял сейчас рядом с капитаном Сингером, что-то горячо тому высказывая.       Их заметил не только Кас.       ― Похоже, мне-таки пора… ― вздохнул вдруг Сэм и кивнул в сторону Роберта и Фергуса, как раз окидывающего участок внимательным мрачным взглядом, задержавшимся на доске и их компании возле неё. ― Я позвоню.       ― Давай, ― усмехнулся Дин и приобнял брата за плечи. Тот похлопал его по спине и поспешил к прокурору. Перекинулся с тем парой слов, оглянулся ещё раз на Дина, махнул Касу и устремился вслед за МакЛаудом к лифту.       ― Хреново, когда вся твоя семья – юристы, ― Дин скривился и сделал шаг к Новаку. Опёрся бедрами о стол и взглянув на стажёра сверху вниз. ― Ни пёрнуть без их ведома, ни дело в тупик завести. Младший-брат-помощник-прокурора тут как тут. Вместе с боссом.       Кастиэль понимающе хмыкнул. Он уже не удивлялся тому, что в семье Винчестеров все себя так или иначе связали с охраной закона и Сэм, оказавшийся очень даже крупной рыбкой, не вызвал ничего, кроме сочувствия.       Похоже, ни один из Винчестеров не смог избежать возвращения Художника, и Касу осталось только предполагать, как на это возвращение реагирует младший из семьи. Спрашивать об этом Новаку не хотелось категорически.       А к Винчестеру и Новаку уже подходил Сингер, выглядевший так, словно его только что трахнули в его же кабинете. Впрочем, Кас не удивился бы, если бы это было именно так       – Фергус МакЛауд славился уникальным сволочным характером, позволяющим уважать и ненавидеть его одновременно.       ― Окружной прокурор очень интересуется, какого хуя, ребятушки, ― протянул Сингер и замер напротив доски. ― Я к нему присоединяюсь. Где этот старый мудак?       Дин фыркнул и неприязненно повёл плечом, не спеша с ненужным ответом.       Джона в участке не было. Кастиэль понял это каким-то подспудным чутьем, окинув взглядом доску и столы около неё. А вот версий, где мог быть Винчестер-старший, находилось слишком много…       ― Нам дали полный карт-бланш на привлечение любых ресурсов, средств и сил, ― устало прикрыл глаза Сингер. ― Взамен МакЛауд требует только одного – как можно скорее получить хоть какие-то результаты. Он не дурак, он понимает, что мы сейчас в полной жопе и не давит, но ласково поторапливает. Сказал, что если нужно, то по старой дружбе подкинет даже спецназ. Это дело слишком царапает его честолюбие, и он готов на всё, чтобы помочь нам. Так что хотелось бы, чтобы во время разговора с окружным прокурором ведущий детектив был на месте, а не хер знает где.       ― Он собирался сегодня ещё раз съездить на место обнаружения последней жертвы, осмотреть получше, ― глухо отозвался Дин и Кас вдруг понял, что неприязнь, которая показалась ему изначально, не неприязнь вовсе, а беспокойство. Винчестер беспокоился. Остро, скрыто, так, как может беспокоиться сын за отца-самодура: болезненно. И пытался сдержать это беспокойство под привычной враждебной маской.       ― С криминалистами пусть едет, ― Сингер пожевал губу и удручённо хмыкнул. ― От него одного какой толк? Что он там без оборудования найдёт? Ну или вас бы хоть взял, что ли.       ― У нас тут своё поручение, ― Дин кивнул на доску и стол. ― Сэм, как помощник прокурора, принёс дополнительные материалы, которые были направлены в закрытый архив прокуратуры, мы сейчас ими займёмся.       Сингер окинул Винчестера долгим взглядом, медленно кивнул и развернулся, уходя в сторону своего аквариума. Кас тоже взглянул на Дина, ожидая разъяснения по только что услышанным новостям.       ― Нихрена мне Сэм не принёс, ― произнёс Дин, не отпуская взглядом спину капитана. ― Что у них есть? Всё то же самое, что и у нас. Он просто открыл мне доступ к любым камерам наблюдения и архивам, дал абсолютные полномочия в чрезвычайной ситуации. Да, руки у нас сейчас полностью развязаны в плане возможности получения информации, но смысл в ней… Блять, почему парень?       Кастиэль вздрогнул от резко озвученной Дином мысли, которая постоянно возвращалась и в его голову.       Блять, почему парень…       ― Я печёнкой чую, что это не просто так, что это очень значимо, а не прихоть маньяка или случайность, ― продолжил между тем Дин в полголоса и обошел стол с другой стороны, пристраиваясь теперь справа, не отрывая взгляда от доски и фотографий последней жертвы. ― Он обдумывал и это убийство, он наслаждался и им, это не ошибка… Но… Почему он начал работать с мужчинами? Это перечёркивает всё, это ведёт к другим версиям.       Кас медленно прикрыл глаза, обдумывая слова напарника:       ― К тем, что он равнозначно может и вернуться к женщинам и продолжить с мужчинами?       ― Да, ― Дин утвердительно кивнул. ― И полностью меняет предположительное физическое и психическое описание, психологический портрет. Он не просто добавил себе комплексов к уже имеющимся, но и поменял те, которые я ему определил. Нападать на женщин одно, это говорит об обиде на мать, о фиксации на определённой женской фигуре в его жизни, об конкретных маркерах… А нападение на мужчину… Это агрессия, это подавленное желание к доминированию, это проявление альфа-активности и физические возможности… Сука, почему он сменил почерк, куда он клонит? Он хочет просто продемонстрировать, что способен на большее? Он хочет шокировать новым направлением? Он готовится к чему-то конкретному или он просто экспериментирует? Что он хочет показать жертвой-мужчиной?       Дин замолчал резко и зло, словно подавился словами и скривил губы в гневной гримасе.       Кас прекрасно понимал, что Дин не договаривает. Какую именно версию он хочет выдвинуть и так старательно обходит, называя другие. Потому что и сам об этом думал на протяжение всей ночи, стараясь не соглашаться с собственными мыслями.       Убитый мальчик говорил не только о том, что Художник решил пробовать новый холст. Не только о том, что они ошибочно принимали его за пассивно-агрессивного манипулятора. Не только о том, что они преждевременно исключили его физически-достойную развитость. Но и о том, что жертва-мальчик может вести к вполне закономерно вытекающему выводу: Художник готовит свои кисти к одному конкретному холсту.       Художник определил себе цель этим новым убийством.       И неизвестно где шляющийся Джон теперь находится в неприкрытой опасности.       ― Винчестер! ― к их столу почти бегом подлетел молодой офицер, едва не споткнувшись о стул, на котором сидел Кастиэль. ― Похоже, опознали. В сводке по пропавшим за последнюю неделю нашли.       ― Показывай, ― коротко скомандовал Дин и развернулся к компьютеру, почти скрытому за папками.       ― Заявление подала мать два дня назад, ― вбивая данные в строку поиска, на ходу прокомментировал офицер. ― Кевин Трен. Не вернулся из загородного дома друга, куда поехал на уик-энд, на связь не выходил несколько часов, телефон вне зоны, никто не знает, куда мог направиться. Вроде бы похож, но с такими увечьями…       Дин скрежетнул зубами, глядя на всплывшее в окне сетки запроса лицо молоденького азиата, ещё школьника, с тёплыми упрямыми глазами и уверенной улыбкой. Ничего общего с испещрёнными ранами лицом, запрокинутым на холодные камни.       ― Нужно вызывать миссис Трен на опознание, ― глухо произнёс он и кивнул офицеру, ― спасибо, Джек.       Кастиэль стиснул губы, неотрывно глядя на фото мальчишки. Судя по всему худощавый, не очень высокий, но довольно спортивный. Отразить нападение для такого трудно, но возможно. Значит, Художник должен превосходить его физически или быть минимум сильнее, чтобы обездвижить для начала. Мальчик не производил впечатление слабака и вполне вероятно мог оказать сопротивление, что добавляло Художнику пару очков в силовые характеристики.       Кас чертыхнулся. Его не успокаивало даже то, что жертва, возможно, уже опознана, и неизвестность не будет висеть все эти дни, забирая ресурсы на выяснение личности. Что может успокоить в том, что у них три трупа, пусть и с именами? Это не приближало поимку Художника, это не проясняло тучи над грёбаным расследованием, это не давало вообще ничего, кроме разрушенных семей и оборванных жизней.       И миссис Трен грозило стать очередным кровавым мазком на счету безумного маньяка. Простым мазком, которым вытирают кисть о палитру перед тем, как внести ещё пару ошеломляющих деталей в общее полотно картины.       Кас боялся предположить, сколько ещё таких мазков им предстоит увидеть.       ― Джону позвони, ― донёсся сухой голос Дина. Новак вскинул голову. ― Он обрадуется.       Сарказм в голосе Винчестера-младшего не предвещал ничего, кроме новой головной боли.