***
У Тони появилось дурное предчувствие. Точнее говоря, оно было давно, а теперь лишь нарастало — но с какой же скоростью оно нарастало! Иногда просто хотелось выпить лошадиную дозу какого-нибудь успокоительного и в состоянии амёбы, без мыслей и чувств, упасть где-нибудь в тихом и тёмном углу, чтобы его никто и никогда не нашёл. Стив не задавал вопросов и вроде бы даже ничего не подозревал (кроме того, что Тони самый нервный дурак), и от этого было чуточку спокойнее. Но не то чтобы. Старк хотел, жутко хотел обеспечить своему сыну безопасность, и вроде как выполнил своё желание. Только от этого было не легче. Теперь, когда Питер проводил с Барнсом много времени и с каждым днём всё больше, у Тони в голове не было ни одной светлой мысли — только тёмное и гнетущее ожидание подступающего кошмара. Что будет, если Стив узнает обо всём? Что он сделает? А что сделает Тони, если так случится? А так точно случится, он не сомневался и уже пытался морально подготовиться. Хотя больше это было похоже на планирование собственной смерти. А перед смертью, как известно, не надышишься. Тони знал, что будет. Либо Стиви устроит такой скандал, каких сам Старк не устраивал за всю свою жизнь, и будет самым злым существом на планете; надорвёт горло так, что оно будет ещё пару дней болеть. Матом ли будет кричать, метафорами — не важно. Либо он молча выслушает, покивает с напряжённым лицом, а потом так тихо и больно спросит: «Почему ты не рассказал?» — и Тони ничего не останется, кроме как с глазами побитой собаки хлопать ртом вслед уходящему Роджерсу. И былому счастью тоже. И лучше, если Стив будет рвать и метать, потому что, если он отреагирует иначе, больше Тони Старк в своей жизни Стива Роджерса не увидит. Теперь — точно никогда. — Ты же в курсе, что смотришь выключенный телевизор, да? — обеспокоенно произнёс Стив, заглядывая Тони в лицо, и Старк вздрогнул и перевёл на него испуганный взгляд. Стив же ещё не научился читать мысли, так ведь? Сам Роджерс воспринял это иначе: — Извини, ты просто завис и… — Я… Н-нет, всё нормально, — покачал головой Тони. Он поморгал несколько раз: глаза немного болели из-за того, что он долго смотрел в одну точку не моргая. — Просто я… Да не важно. Ты о чём-то рассказывал? — Тони тут же улыбнулся будущему супругу и подвинулся на диване, освобождая место. Тот недоумённо прищурился на секунду и всё же сел рядом, приобнимая Тони. — Да, насчёт того дела со взрывом, — устало вздохнул Кэп. Он почесал бровь ногтем большого пальца и вздохнул снова, медля. — В общем, там были какие-то дрязги с террористами. Фьюри сказал, что оно было засекречено из соображений морали, чтобы народ не начал сходить с ума. Тони обратил внимание, что на кофейном столике появился поднос с двумя глубокими тарелками салата и небольшими чашечками кофе. Будь его воля, он бы этот кофе хлестал из своих любимых больших кружек да литрами, но сухой кофе-закон всё ещё действовал. Точнее, Стив просто контролировал употребление кофе в этом доме и не позволял Тони пить больше трёх чашек в день. Хотя изменений в своём самочувствии Старк так и не заметил. Если не считать последний месяц, пропитанный кортизолом так, что уже зубы от стресса сводило. — И ты рад, что раскрыл наконец эту «жуткую» тайну? — приластившись к плечу возлюбленного, спросил Тони, слушая в ответ гордое хмыканье. А у самого сердце пропустило несколько ударов на слове «тайна». — Частично, — сморщил нос Роджерс, закидывая ногу на ногу. — Если бы мне сразу об этом сообщили, я бы вообще не переживал. А так, знаешь, смешанные чувства. — Понимаю, — упавшим голосом поддержал Тони. Насколько смешанными чувства Стива будут, когда он узнает, что его будущий муж поступил как последняя скотина в своём собственном репертуаре? Насколько больно ему будет, насколько тяжело понять? А насколько тяжело простить? «А насколько тебе было тяжело его простить?» — вякнуло что-то противное внутри. Тони поспешил это «что-то» послать подальше. «Я мудак, — горько подумал Старк. — Самый, блядь, настоящий мудак!» — А твой день как прошёл? — отпуская Тони из объятий, Стив потянулся к тарелкам с салатом. — Как обычно: дела то тут, то там. Я улучшил твой магнит, — делился Тони, пока в нём бушевала совесть, своим строгим голосом, словно раскаты грома, обвиняющая во всём, в чём только можно. И она была права. — Теперь ты сможешь поймать щит в полете сразу на магнит. Раньше он часто промахивался, так что я усилил магнетизм и изменил соотношение двух ко… — Тони, я не об этом спрашивал, — перебил его Стив, покачав головой, хотя всё же понимающе улыбнулся. Он всегда знал, что голова Тони вечно забита чертежами и механизмами, и от этого было только хуже. Стив любил его так крепко и знал о нём буквально всё. Тони просто права не имел так поступать с ним. — Где Питер? И как твои переживания? Последнее время ты всё больше сидишь в мастерской и всё меньше разговариваешь. — О. А я… Да я, — запнулся Тони, почесав шею маленькой отвёрткой, которую он всегда таскал в кармане, — я нормально. А Пит на патруле. Вроде. — Вроде? — Я не знаю, Стиви, — вздохнул Старк, хватая со столика вилку. — Около двух часов назад убежал с рюкзаком наперевес, пробурчал там что-то. Скорее всего, — добавил Тони с нажимом, — он на патруле. Рот набивался салатом очень быстро, и это было даже на руку, потому что Тони совершенно не хотелось разговаривать. Ему казалось, что ещё чуть-чуть, ещё пару взглядов в чистые голубые глаза, необременённые пока знанием и пониманием того, что наделал с их жизнью Тони — и Старк выпалит всё как на духу. Если ситуация уже безвыигрышная и понесёт за собой только разрушение, то стоило ли беспокоиться о последствиях, ведь они заведомо предопределены и не будут зависеть от действий? Тони не понял, с чего вдруг его потянуло на философию, но ответ на вопрос всё же нашёл — стоило. Стоило беспокоиться, потому что пока, пока, ещё ничего не предопределено, и даже если ему казалось, что всё уже пошло крахом — это было не так. Стоило держать голову в холоде. По крайней мере пока. — Тони, с тобой точно всё хорошо? Незаметно включенный Капитаном телевизор бубнил вечерние новости, за окном всё сгущались и сгущались тучи, через которые пробивались мелкие молнии, и слышались пока тихие раскаты, едва перебивающие шум дождя, а рядом сидел встревоженный Стив — и Тони просто не знал, что ответить. «Нет, милый. Со мной всё плохо. С нами всё плохо. Я всё испортил. Сломал. А ведь я всегда всё чиню и улучшаю, чёрт бы меня…» — Я думал о фильме, извини, — встряхнулся Старк. — Что думаешь о классике девяностых? «Карты, деньги, два ствола», «Криминальное чтиво», «Славные парни»? — Мы их уже тысячу раз смотрели, — усмехнулся Роджерс. Он отставил свою тарелку и потянулся к чашке с кофе. — Классика на то и классика, чтобы её пересматривать, любовь моя, — снисходительно протянул Тони, умело пряча за игривым взглядом всё то, что причиняло ему боль. Всё то, что причинит боль Стиву. Гроза за окном почему-то звучала до жуткого похоже на бурю в душе Тони.***
У Питера котелок варил через раз — он заметил это три дня назад. И головой вроде не бился, да и не заболел (если б он ещё мог заболеть), а чувство такое, будто апатия — самое близкое ему и родное, его второе «я». Они с Баки не говорили о том, что происходило вокруг. Джеймс был до неприличия тактичным либо тошнотворно равнодушным, и Питера это бесило, раздражало до зубной боли. И он не понимал почему. Отчего-то ему хотелось, чтобы Барнс хоть слово сказал о том, как ему жаль, что всё это произошло. Хоть слово — успокаивающее, дающее надежду. Словно бы дружеское. Но он молчал, был всё так же холоден и лишь делал Питеру какие-то дурацкие замечания, которые не имели вообще никакого смысла. Питер старался говорить, задавал вопросы, даже шутить пытался, а Джеймс вздыхал, отвечал через раз и всегда находил себе какое-то «очень важное» занятие. Конечно, Питер прекрасно понимал, что Баки не обязан обслуживать его вниманием, и всё же было что-то не то внутри. Смех, который Пит слышал ещё какие-то три часа назад, больше ни разу не прозвучал. И до юноши вдруг дошла такая мысль: Баки почти не улыбался. Те усмешки и искривлённые лишь в подобии улыбки губы в счёт не шли — не были они ни в коем разе похожи на настоящую, искреннюю улыбку. И Питер вдруг спросил: — Ты хоть иногда улыбаешься? Прямо, чётко и, может, с большой долей усталого сарказма — ясно ведь, что иногда Джеймс улыбался. — Ага, — только буркнул мужчина в ответ, так и не оторвав глаз от ноутбука. Тот факт, что они уже битый час сидели в полном молчании и заполняли гостиную Барнса лишь шумом дыхания (и клацаньем клавиш), его ни капли не волновал. — А рука твоя снимается? — продолжил говорить Пит, прикинув, что Барнс отвечал ему на чистом автомате, даже не вдумываясь в слова. — Объективно, я могу её спереть и продать в трое дороже, чем она стоит. Пару десятков миллионов за чистый и рабочий вибраниум в семейную копилку точно выручу. — Объективно, я могу тебя спереть и продать на Мадрипуре в трое дороже, чем ты стоишь. Хотя… М-м-м, за твой галдёж мне и цента не дадут. Какая жалость, — выдохнул Джеймс, на секунду подняв насмешливый взгляд на Питера. — Но язык можно и отрезать, а вот за твою задницу заплатят отлично, в этом сомнений нет. — Это комплимент? — прищурился Питер, сдерживая радостную улыбку от того, что с ним наконец заговорили. — Нет, угроза, вообще-то, — игриво дёрнул бровями Барнс, улыбнувшись на бок. И эта чёртова улыбка, наконец-то, была похожа на настоящую — на грубоватую, смелую, но настоящую. И у Питера из-за этого внутри что-то загорелось на секунду и приятно обожгло. Джеймс снова уткнулся в экран компьютера. Питер устало цокнул. Он вроде бы и не пытался требовать к себе внимания — это было бы уже слишком даже по его «наглым» меркам, он и без того уже для Барнса самая больная мозоль. Мысли о родителях были в его голове постоянно, и Пит связывал свою апатию с ними, хотя не был уверен, только ли в родителях дело. Чувство безысходности, усталости от постоянного волнения и страха случайно проболтаться, и стоящая комом в горле неизвестность — всё это уже в печёнках сидело, и он просто пытался хоть ненадолго от этого избавиться. Даже если он выглядел со стороны, как жалкий и избалованный подросток, даже если Джеймс таким его и считал — ему бы хоть на несколько часов забыть о переживаниях и отдохнуть. К тому же, Джеймс сам в который раз впустил его к себе в дом. А мог ведь послать к чёрту и захлопнуть дверь перед носом, оставить под дождём в десяти кварталах отсюда со словами «не иди за мной, мне не до тебя» или даже отправить домой, мол, горюй себе в одиночестве. — Так, — вздохнул Питер, тяжело поднимаясь с дивана и подходя к Барнсу. Тот расположился в кресле и, кажется, не менял позы с момента, как сел. Мельком заглянув в экран и увидев там какие-то документы, юноша протяжно фыркнул и вырвал из рук Баки ноутбук. — Паркер, блядь, — возмутился Джеймс и даже рванулся вперёд, чтобы ухватить Питера за ногу и вернуть себе компьютер, но тот, ловко увернувшись, уже усаживался на диване поудобнее. Отчёты во благо своего здоровья Пит закрывать не стал, но открыл браузер. — Если тебе так скучно, я тебя не держу — вали кошек с деревьев снимать. — Не-а, — коротко отказался Питер, покачав головой. Он быстро вбил в поисковую строку название одного из любимых фильмов, размышляя на тем, сильно ли Барнса выведет из себя просьба налить чаю. Он съёжился на секунду, а затем взглянул в окно, которое уже давно поливал дождь, и решил, что попытка не пытка. Ему уже было нечего терять — так он отчего-то решил. — Что насчёт горячего чая и… может, чего-нибудь на перекус? Джеймс показательно закатил глаза, и Питер хмыкнул — не так уж тому и хотелось работать, особенно под вечер и в выходной. Иначе, как запомнил Пит, он бы грубил, выгонял его рьянее и, может быть, даже обложил руганью со всех сторон. Но не стал бы размениваться на усталые вздохи и укоризненные покачивания головой. Баки ничего не ответил, лишь устало размял шею и смерил Питера странным взглядом, который Пит принял скорее за «твоя взяла, говнюк», а не «я тебе позвоночник через глотку выну». Так что Паркер улыбнулся ему и даже поймал передразнивающую усмешку в ответ. — А в чём, собственно, проблема, Джим? Я ведь могу тебя так звать, да? — Не можешь. — Отлично, здорово, Джим. Так в чём проблема? Неужели работа такая срочная, что в семь часов вечера и твой, насколько я знаю, законный выходной ты обязан заниматься только отчётами? Джеймс снова устало вздохнул и закатил глаза, но промолчал. Он поднялся и скрылся за порогом комнаты, а через пару секунд Паркер услышал нарастающий шум чайника. Он про себя радостно воскликнул — пожалуй, вечер обещал быть лучше, чем день. Пожалуй, он наконец сможет передохнуть от мыслей о том, что покой в его доме — лишь затишье перед огромной бурей. Джеймс посмотрел самому себе в глаза через зеркало, висевшее в прихожей прямо напротив прохода в кухню, и покачал головой, говоря самому себе: «Всё, докатился». Он знать не знал, почему стал идти на поводу у Питера всё больше. Шум чайника быстро превратился в белый шум на фоне и звучал отчего-то умиротворяюще. Паркер всё чаще стал проводить вечера у него в квартире, а Баки всё больше привыкал к этому и всё ярче ощущал покой, когда видел Питера рядом — живого и здорового. Правда, насчёт галдежа юноши он сильно приврал: Питер, хоть и был болтливый, но в последнее время говорил всё меньше. И всё больше казался усталым и… будто смирившимся. Он всё так же шутил, иногда нёс всякую чушь и спрашивал у Баки всё, что только хотел спросить. И больше не было отчаянья в глазах, в задумчивом выражении лица — лишь ожидание чего-то неотвратимого. Баки снова хотелось пообещать, что ничего не случится, что всё будет, как раньше. Пусть они оба и знали, что это ложь. Питеру было двадцать лет, у него были небольшие проблемы в отношениях с отцом, огромная сила и большие планы на будущее. У него была фамилия его тётки и характер отца. Он смеялся над идиотскими шутками и любил петь заедающие песни с радио, если настроение располагало. Он мог обеспечить себе безопасность, равно как и не мог. Он оказался намного болтливее Сэма. И намного проблемнее. Он на коленке в школьном туалете составил формулу своей паутины в пятнадцать лет и мог выжить, даже если его насквозь пробило инопланетным оружием. Он был обычным. Разносортный набор качеств, знаний и увлечений, как у любого человека двадцати лет в этом веке. У него в семье были проблемы, как и у трети населения Земли. У него были уникальные способности, как и у других мутантов, как и у Джеймса, как и у многих других героев (и не героев тоже) на этой планете. Он был среднестатистическим и среди обычных людей, и среди одарённых. Но Джеймсу он почему-то казался особенным. Наверное, всё дело в гениальном уме. Который, впрочем, для Джеймса тоже не был чем-то необычным. Джеймса до дрожи в живых пальцах бесило это чувство, бесило, что он узнал о нём так много и запомнил, хотя всячески пытался от него избавиться. Бесило, что Питер постоянно не давал покоя и вызывал лишь хаос — внутри, снаружи, в голове, — даже если сам сидел тихо и смирно. Бесило, что за ним хотелось таскаться по городу просто потому, что с ним не бывало скучно, и потому, что у него какая-то нездоровая тяга к проблемам, и ещё потому, что два их одиночества вместе одинокими не казались — он даже не давал себе времени подумать, просто рвался за Питером и всё. Джеймса бесило ощущение расслабленности, вставшее наравне с метаниями, которое по умолчанию теперь прилагалось к Паркеру. Бесили его глаза, которые из раза в раз норовили смотреть прямо на него, прямо в его глаза, которые казались слишком тёмными, а под солнцем слишком светлыми. Бесили идиотские комментарии и заумные изречения, которыми он сыпал тут и там. Паркер бесил, и это ощущение — ощущение волнения и предвкушения, ощущение, будто всё слишком хорошо и плохо одновременно, — поселившееся между рёбрами, под каждой костью, тоже бесило. Щелчок чайника, позвучавший оглушительнее выстрела, вывел его из мыслей за секунду.***
Когда пошли финальные титры, Баки честно пытался вспомнить название и суть фильма на случай, если Питеру захочется обсудить, но в голове плавали лишь какие-то бессвязные отрывки, которые он никак не мог соединить. Лохматые волосы справа привлекали внимание на протяжении всего фильма, и Джеймсу хотелось либо пригладить их, либо притащить Питеру расчёску. Но он так и не решился — смущать Питера, которого, казалось, смутить было и так невозможно, он не хотел. — С каждым разом всё больше и больше нравится, — тихо произнёс Питер. Джеймс вздрогнул и перевёл взгляд на экран ноутбука, где Питер уже закрывал вкладку с фильмом и браузер. «И правда, с каждым разом всё больше». — Люблю этот фильм, каждый раз проникаюсь, как в первый. — М-м-м, — только и протянул Джеймс. Закинув ногу на ногу, он бросил взгляд в угол экрана, на часы, и так и замер. Время было уже за девять, и за окном всё ещё бушевал ливень, хотя громыхания молний поутихли. Питер поднялся с дивана, тихо прокряхтев что-то себе под нос. Он подхватил кружки и тарелки с крошками от хот-догов, которые Джеймс приготовил на скорую руку, и поплёлся на кухню. Для Баки это уже было привычным делом, хотя всё ещё смущало — Пит всё-таки всё ещё гость, пусть уже давно ведёт себя почти как хозяин. — Чего? — бросил Джим ему вдогонку, так и не поняв, что Паркер там себе пробормотал. — Говорю: я надеюсь, фильм тебе зашёл, — с кухни донесся тихий звон посуды, составляемой в раковину. Джеймс решил пойти в кухню тоже, просто чтобы не перекрикиваться из-за шума воды. — Я, честно, даже и не подумал, спросить тебя, какой фильм ты хочешь. — Я… Да я и не знаю особо никаких фильмов нынешнего времени, — опёршись плечом о дверной косяк, брякнул Барнс. — Как-то руки не доходили. Да и этот фильм, — решил признаться он, — я не особенно запомнил. — Потому что ты не отдыхаешь, — заумничал Паркер, обернувшись на секунду, и продолжил намывать кружки. Иногда Барнсу казалось, что мытьё посуды Питера умиротворяет и успокаивает — слишком уж часто он рвался к этому. — Ты постоянно работаешь, спасибо, что хотя бы спишь. Тут чей хочешь мозг сдавать начнёт. — Ага, — выдохнул Баки, закатив глаза. Спорить ему не хотелось, особенно под вечер, и убеждать Питера в том, что дело совсем не в усталости — тоже. Его голова и так забита доверху, это всё точно будет лишним. — Как будешь до дома добираться? — Ну, честно, — протянул Питер интригующе, закрывая кран и оборачиваясь, — я думал, ты меня довезёшь. На его лице всего на секунду появилось уже знакомое выражение лица — будто вызов с лёгкой насмешкой, но… куда мягче и приятней. Флиртовал Питер часто, хотя и не слишком откровенно. И всё равно это почему-то пробирало. И бесило, конечно же. И ещё взгляд этот неотрывный. — Мне лучше не светиться у Башни, помнишь? — отразил его поведение Джим. — Точно, — кивнул Питер. Он сжимал в руках полотенце и всё ещё смотрел — не то завис, не то оторваться не мог, не то что-то принципиально высматривал. Джеймс не заметил, как на автопилоте взмахнул рукой и положил ладонь себе на шею, легонько почесав. Он шагнул вперёд, обходя Питера и прерывая зрительный контакт, и открыл холодильник. Там первым на глаза ему попалась последняя ноль-пять бутылка пива, про которую он забыл. Он тут же схватился за неё, как за спасительную соломинку — лишь бы избавиться от этого глупого чувства смущения и неловкости, которое отчего-то ощущалось так остро, что даже дышать стало тяжелее. — Лучше езжай на такси, — посоветовал Баки, легко срывая крышку с горлышка бутылки и стараясь не смотреть на Питера. — Не стоит скакать по крышам в такую погоду. — Паутина выдерживает любую температуру и влажность, так что… — Я имел в виду молнии, — перебил мужчина. Он лишь мельком взглянул на Паркера и отвернулся к окну, оценивая ни капли не изменившуюся погоду. Шуршание ветровки Питера заставило его обернуться. Тот уже открывал дверь и закидывал рюкзак на плечо, когда Джеймс вышел в прихожую. Глядя, как Питер в последний раз поправил рюкзак, накинул капюшон и достал из кармана телефон, чтобы вызвать такси, он сглотнул и уставился в пол, напрочь отказываясь понимать, что с ним такое происходит. Толкнув дверь, Питер тихо произнёс: — Мне это льстит. — Что? — не понял Баки, снова прикладываясь к бутылке, и поднял взгляд на Питера. Долго удерживать этот взгляд не вышло, и это смутило Баки ещё больше. — Ты переживаешь. Это даже странно, учитывая, что тебе далеко не в радость за мной присматривать, — поделился Питер. Джеймс только открыл рот, чтобы ответить что-нибудь колкое, но слова будто в горле застряли. А Питер продолжил: — Я пойду. Увидимся. Юноша махнул рукой на прощание и сбежал вниз по лестнице с почти оглушительным топотом, но через пару секунд поднялся назад и, щёлкнув пальцами, улыбнулся: — И вместо того, чтобы гнаться за мной через весь город, просто позвони. В конце концов, мы же теперь друзья, м? — Только в твоих мечтах, Паркер, — тоже улыбнулся Джеймс, запоздало понимая, что улыбка вышла чересчур широкой. Когда Питер снова скрылся на лестнице, Джеймс потянул за ручку и медленно закрыл дверь. На абсолютном автомате провернув рычаг замка, он прошёл в кухню и со стуком поставил бутылку на стол. Взгляд его остановился где-то в центре стены, и он с прищуром смотрел в одну точку почти минуту. Прокрутив в голове последние четыре минуты, он нашёл момент, с которого всё пошло не так, но так и не понял почему. — Какого хрена с тобой происходит? — спросил он себя самого, а в голове вдруг всплыли слова Питера, адресованные фильму. Голова, казалось, потяжелела ещё сильнее, а сам Джим медленно опустился на стул, не сводя взгляда со стены. Осознание по-адски жестоко пробило его грудную клетку насквозь, задевая и лёгкие, и сердце — межрёберное ощущение будто только сильнее распухло. «С каждым разом всё больше и больше нравится».