Тайна в Бруклине

— На что ты так смотришь? — прозвучало из угла комнаты, куда не дотягивался солнечный свет. Мягкий и кокетливый отзвук голоса, в котором слышалась улыбка, разнёсся по помещению звенящим эхом, а лучи солнца на светлом ковре отражались прямо Баки в глаза, нежно слепя его теплотой и яркостью. Почему-то это было похоже на Рай. — На тебя, — без колебаний произнёс Джеймс. Он медленно, словно под каким-то колдовством, повернулся к окну, чтобы взглянуть на сентябрьское солнце, которое всё меньше и меньше грело Нью-Йорк, пока дождливая и депрессивная осень вступала в свои права. Только вот солнца там не было. Барнс лишь ослепился ещё больше и резко отвернулся, жмуря глаза. Вместо привычного голубого со шторами облаков неба он увидел лишь белизну — слишком интенсивную, чтобы можно было удержать взгляд больше секунды. Где он? Почему это место так похоже на его гостиную? — И что же во мне такого? — голос стал немного громче, а из тени встал Питер, улыбающийся так светло, что Джеймсу снова захотелось зажмуриться. — Что такого прекрасного ты видишь во мне, Баки Барнс? Юноша медленным, почти грациозным шагом приблизился к нему и склонил голову вбок, что-то рассматривая на лице Баки. А затем вдруг резко повернулся к окну и уставился на что-то в глубокой белоснежности. Джиму казалось, что прошло не меньше трёх минут, прежде чем Питер хмыкнул и вновь вернул ему свой пленяющий взгляд. Отворачиваться от него не хотелось совершенно. — Всё, абсолютно всё, — завороженно прошептал Барнс, протягивая руку вперёд. Тёплая ладонь бережно легла на бедро Питера, и Баки потянул его на себя. Тот, улыбнувшись шире, обнажая зубы в какой-то неестественной улыбке, дёрнулся в чужих руках. Спустя секунду губы Джеймса были на мягкой коже чужой шеи, под тем местом, где бьётся пульс, который так ищут люди, спасая других. Никакого пульса там не было, и Баки, жмурясь, искал нечто другое и не понимал, что именно. Что-то было не так, и у него было дурное предчувствие, когда Питер прижимался к нему грудью и тяжело дышал в ухо. А ведь он даже не заметил момента, когда Паркер оседлал его колени. Что происходит? — Хочу знать всё, что ты там прячешь, — со стоном вырвалось у Питера, когда он, схватив Джеймса за волосы, отстранил его от своей шеи. — Хочу знать, что у тебя в голове, — шёпотом добавил он, склоняясь к лицу Джеймса и касаясь губами скулы. Губы медленно соскальзывали вниз, царапаясь о щетину, и почти накрыли губы Баки, когда тот судорожно выдохнул: — Всё что угодно, всё что хочешь, — и сам потянулся навстречу. Вместо мягких губ, которые были ему обещаны, он словно бы наткнулся на воздух, будто целовал призрак или неосязаемую тень. Но, открыв глаза, он увидел Питера перед собой, и губы Питера были на его губах, и отвечал Питер так, что воображения не хватало представить все те ощущения сполна. И тогда он постарался ещё раз: вновь закрыл глаза, попробовал утонуть в чувстве, которого не мог испытать, прижимая Паркера к себе так близко и так крепко, что, будь всё это по-настоящему, он бы уже слышал, как трещат чужие кости. По-настоящему. — Стой, подожди, — чуть оттолкнув Питера от себя, выдохнул Джеймс. Он снова посмотрел в окно, где вместо бесконечной белизны снова виднелось голубое небо, кое-где перекрытое ватой облаков, а солнечный луч бил ему по глазам, как самый натуральный. — Что случилось? — обеспокоенно, даже слишком обеспокоенно, спросил Питер, резко повернув голову Джеймса за подбородок на себя, и заглянул тому в глаза. Баки же растерянно искал признаки — любые мелочи, детали, которые подвели бы его к разгадке. — Что с тобой происходит, Джеймс? Почему Питер так близко? Почему солнце снова улыбчиво заглядывает в окно? Куда делось белоснежное полотно? Почему Баки не почувствовал поцелуй? Это всё по-настоящему? — Ну конечно по-настоящему, глупыш, — словно прочитав его мысли, тихо рассмеялся Питер, откинув голову назад. Держась за плечи Джеймса, он вдруг вновь склонился к нему и зашептал: — А разве может быть как-то иначе? — Я… я не… Что происходит? — оторопело моргнув пару раз, Барнс снова попытался вглядеться в улыбающееся лицо напротив. Питер же снова рассмеялся, в порыве веселья даже хлопнув Баки по плечу. Ещё один взгляд в окно — белизна, необъятная, беспросветная. Второй — снова солнечный день. — Мы целовались, и ты вдруг стал нести какую-то чушь, Джим, — нежно рассказал Питер, перестав хохотать. Он мягко погладил мужчину по щеке и с любовью посмотрел в его глаза, в которых виднелось лишь одно непонимание. С любовью. Картинки предыдущих минут вдруг быстро вырисовались в голове, сочетание такого количества невозможной нежности и странностей обрисовались абсурдными, а Питер, восседающий у него на коленях, перестал быть похожим на реальность. Точнее, ещё больше стал похож на самый невыносимый Рай, который был не то что недосягаем — таким он Джеймсу был и вовсе не нужен. Доселе улыбчивое лицо теперь выглядело почти кукольным, полностью сымитированным, а глаза были словно стеклянные, недвижимые, и смотрели только на Баки. Кровь в секунду зашумела в ушах, а сердце, казалось, сейчас пробьёт и его грудь, и грудь «Питера». Они целовались. Дрожь пробила тело. Баки порывисто выдохнул, встряхивая головой. — Мы не… Мы не можем, — стараясь держать дыхание ровным и тихим, произнёс Джеймс. Не-Питер склонил голову вбок, глядя будто бы непонимающе, а улыбка медленно сползла с его губ. С ненастоящих губ. — Я не могу. Вмиг чужое лицо исказилось гримасой злого отвращения, и не-Питер вскочил с его коленей, возвышаясь над ним густой тенью. — Всё ты можешь, Барнс! — раскатом грома раздалось на всю комнату, и Джим вздрогнул. Он бесконтрольно вжался в спинку кресла, на котором сидел, и посмотрел в горящие гневом глаза не-Питера. И снова не смог отвести взгляд. Комната мрачнела. С каждой секундой становилось всё темнее, обои стали сползать со стен оборванными и грязными лоскутами, диван, в тёмном углу которого Питер сидел в самом начале, превратился в нечто, что уже нельзя было назвать даже испорченным старым сидением: пружины торчали, обивка облезла, подлокотники отвалились. Белизна за окном вмиг сделалась чёрной всепоглощающей мглой, а ковёр под разбитым кофейным столиком был почти полностью пропитан кровью. — Всё ты можешь, но не хочешь. Никогда не хотел. Проще убегать от проблем, чем решать их, проще ныть о том, как жестоко обошлась с тобой судьба, чем делать хоть какие-то усилия, чтобы всё изменить! — грохотал не-Питер. Его тело стало облеплять нечто вязкое, едва похожее на что-то реальное: оно растекалось вверх и вниз, выползая откуда-то из-за его спины, и покрывало его полностью. Только спустя какое-то время Барнс увидел сквозь трясущийся во мраке воздух (или это его так трясло?), что это был костюм Паука. Стальной, весь измазанный в крови. Глаза на маске горели красным, а из спины повылезали паучьи лапы, которые только выше поднимали не-Питера под потолком. Они тоже были в крови. — Посмотри на себя, Барнс! Посмотри, кем ты стал! Испорченный и жалкий! Убийца — твоё первое имя. А второе знаешь? Знаешь? Безликое оружие, не имеющее воли — кто тебе вообще позволил выйти на свободу? Смотри, сколько крови ты пролил, сколько жизней отнял! Глаза невольно опустились вниз, и Баки словно через силу оглядел собственное тело. Оно было просто залито красным, его словно окунули в чан, полный кровавых трупов. Кибернетическая рука предстала прежней — серебряной, ненавистной, а красная звезда сливалась с ужасающими засохшими пятнами. Внизу, под его ногами, вокруг кресла лежали люди. Мёртвые люди, с залитыми кровью лицами, в неестественных позах, с застывшими на губах криками ужаса. Джеймс крупно вздрогнул, когда безошибочно узнал перед собой Говарда и Марию, смотревших на него мёртвым взглядом — ужас в их глазах, замерший в последнюю секунду их жизни, преследовал его до сих пор. — Только убегаешь и прячешься! А теперь ты что сделаешь? Снова сбежишь? Снова оставишь всё так, как оно есть, и забудешь об этом, как о страшном сне? Ты и есть страшный сон, и вся твоя никчёмная жизнь лишь тому доказательство! Комната затрещала по швам. По стенам заструились трещины, потолок стал обваливаться и придавливать всё то, что прежде было уютным интерьером. На Рай это больше не было похоже. Баки взглянул наверх: столкновение куска бетона и его головы отделяла одна крошечная секунда. Вздрогнув всем телом, Джеймс проснулся и глубоко вздохнул. Может, всё-таки не стоило бросать психотерапию. Тяжёлое дыхание медленно сменялось тихим и размеренным, и Баки положил руку на лоб — мокрый и холодный. Потерев глаза пальцами, он приподнялся и хотел было повернуться к часам, но вдруг заметил краем глаза какое-то движение у двери. Вздрогнув, но не помедлив ни секунды, он резко потянулся к тумбочке и вынул из нижнего ящика небольшой пистолет, который лежал там как раз для таких целей. Как только он направил ствол на дверной проём, у него чуть сердце в пятки не упало, а из горла вырвался облегчённый и тяжёлый выдох. — Привет, — Паркер коротко улыбнулся как ни в чём не бывало и неловко взмахнул рукой. А вот Джеймс, откинувшись обратно на подушки, подумал, что стоило бы держать пистолет поближе — ему повезло, что это был Питер, который вряд ли бы напал на него, но будь это кто-то другой, он бы не стал ждать эти несколько секунд, пока Баки достанет оружие, и давно бы пристрелил его. Или пырнул. Хотя не то чтобы это было так просто — Джим давно уж не встречал людей, которые могли встать с ним наравне, как Стив или даже Питер. — Какого чёрта ты тут делаешь? — рассматривая потолок, прохрипел Барнс и всё-таки посмотрел на часы. Десять утра. — Какого хрена тебе от меня надо в десять грёбаных утра? — страдальчески простонал он и снова упал на подушки, прикрываясь одеялом. А в ответ тишина… Питер очень редко приходил по утрам — это был лишь третий раз, — и только потому, что у Стива были те выходные, которые он хотел проводить в его и Тони обществе. Как сам Питер сказал, он старательно этого избегал, потому что чувства справедливости и вины зашкаливали, и ему казалось, что если он вовремя не сбежит, то точно всё разболтает. В такое Джим был готов поверить — от Паркера за милю несло справедливостью и честностью. — У Стива опять выходной? — предположил Баки сквозь ворох из подушек и одеял. — Нет, — растеряно прозвучал Питер. — С чего ты взял? Джеймс отвечать не стал, лишь вздохнул. То, что Питер рвался проводить с ним много времени, было не очень хорошо. Помимо того, что Джеймс был уверен в том, что Питер испытывал к нему ещё и некий… интерес, он так же чётко осознавал, что Пит искал у него что-то вроде убежища. И нашёл. И это тоже было плохо. Надо было сразу его выгнать. Или хотя бы просто изначально расставить рамки между ними (хотя не было ни единого, как Баки казалось, шанса, что Питер бы эти рамки не нарушил). Или вообще отказаться от сделки со Старком — тот ведь про долг даже не заикнулся. Хотя, может, ему просто хватило такта не тыкать этим в лицо. В всяком случае сейчас Барнс уже не знал, почему вообще на это пошёл. Но и, к своему невероятному сожалению, остановиться он тоже почему-то не мог. Или даже, вернее сказать, не хотел. — Поднимайся, — тихо сказал Питер; в его голосе слышалась улыбка, и Джеймс почти был готов поверить, если бы минуту назад не увидел его напряжённое лицо и совершенно усталый взгляд. Баки откинул одеяло и уставился на него с немым вопросом. — Я сделал завтрак, — добавил Питер и развернулся, чтобы уйти. Слишком прямая спина и скрещенные руки на груди были Барнсу доказательством, что всё шло по одному месту. Баки так и остался лежать, глядя в дверной проём, но уже с другим немым вопросом, который он всё же решился прокричать вслед: — Когда ты пришёл? — Ещё не было шести! — крикнул Паркер в ответ. Несколько поражённый ответом, Джеймс свесил ноги с кровати и нахмурился. — И как ты вошёл? — Через окно! — прозвучал ожидаемый ответ. Джеймс на секунду задумался, что настала пора сделать Паркеру его личный дубликат ключей, чтобы он лишний раз не лазал по стенам и не светился. Раз уж прекратить это всё они не могли. Раз Джеймс не мог это прекратить. — Ты хоть спал? — спросил он ещё и медленно встал, потирая шею. Ответа не последовало. Баки вздохнул и, небрежно заправив кровать, пошёл в душ. И нет, не то чтобы Джеймс ратовал за хороший сон и чёткий режим — в отличие-то от Стива всё выглядело вообще наоборот, — но просто даже факт того, что у Питера из-за всего этого испортился сон, добавлял лишних переживаний. И ещё это о чём-то говорило: не то о том, что у Питера уже не хватало сил сдерживаться перед Стивом, не то о том, что в Башне уже пару недель происходило что-то не совсем приятное. И, если начистоту, Баки был искренне убеждён, что возможны оба варианта. Однако больше всё же верилось во второе, ибо при первом раскладе всё было бы совсем по-другому: Питер бы лепетал о том, как ему бесконечно жаль, что он так поступил, а Стив бы уже ломился в дверь с прытью самого трудолюбивого дятла. Нет-нет, это утро, пожалуй, не предвещало ничего такого. Хотя и других неожиданных открытий ему с головой хватало. Баки весомо смущало то, что обычные люди называют влюблённостью — до этого момента он думал, что вообще никогда больше не сможет это почувствовать. Впрочем, он всё же почувствовал, и это добавляло проблем. Например, если раньше, месяц-два назад, он волновался о том, чтобы Питер не попал в какую-нибудь заварушку, исходя из ясных мотивов, то теперь он переживал больше, и часть причин была, мягко говоря, неуместна. По крайней мере, ему так казалось. Уместно было то, что он был должен Старку и, помимо этого, просто хотел помочь юноше как пасынку своего лучшего друга. Уместно было то, что он здраво предполагал, где и в чём может застрять Питер, и как его оттуда вызволять. Уместно было наблюдать за ним с помощью того же маячка и лишь в случае крайней необходимость приходить на выручку. Неуместно было разрешать ему крутиться рядом почти ежедневно. Неуместно было ходить с ним на патрули, как к себе на работу. Неуместно было смотреть с ним фильмы и рассказывать что-то из прошлого. Неуместно было влюбляться в него и переживать попусту, если Питер не отвечал на звонки или не приходил. Такое было всего пару раз; один из них Питер просто проводил у Неда, который, по его словам, недавно вернулся из поездки, и просто не предупредил. Не то чтобы они обязались друг друга о чём-то предупреждать (особенно Паркер, чтоб его), но Джеймс почти извёл себя кучей совершенно разных и не таких уж и глупых предположений: может, Стив обо всём уже узнал, и на Питера и Старка снизошла кара кэповская; или, может, Питер ввязался во что-то очень опасное; или, может, он просто не захотел сегодня приходить. Стоит ли говорить, что Джеймс считал себя просто полным идиотом за это? К тому же он был уверен, что Питеру явно не понравятся его навязчивые и безосновательные переживания (почти так же себя повёл Старк, когда «нанял» его), так что он даже не попытался высказываться об этом. Потому что Питер всё ещё должен был сам хотеть помощи, а не получать её лишь потому, что так надо и он, Питер, «просто ни черта не понимает» — от этого Паркер бежал как от огня. И ещё потому, что Джеймс не хотел позволить их и без того странным псевдо-дружеским отношениям перерасти во что-то ещё более странное и непонятное. Он наоборот упорно старался избегать этого и вёл себя как прежде. Ему определённо не хотелось давать Питеру понять, что что-то поменялось. Однако чувство, будто Питер уже давно читал его, как открытую книгу, не покидало его с того момента, как он всё осознал. И хотя это было весьма неожиданно — понять, что он влюбился, — он почти не был удивлён. Его психотерапевт описала бы это так: «В твоей жизни нет ничего, за что можно было бы зацепиться, за что хотелось бы зацепиться. Лишь работа, сон, еда и никакой личной жизни, друзей, интересов. Питер стал самым ярким и интересным пятном за последние годы, и потому он так повлиял, и потому ты захотел зацепиться». Спорить о том, что он вовсе не хотел зацепиться, было бы точно бесполезно, но, не внимая этому, Барнс был бы с ней согласен. У него была действительно спокойная, даже чересчур спокойная жизнь, в которой, если честно, не было даже смысла, не говоря уже о чём-то интересном. Так что для него не было удивительным нечто вроде «влюбиться в самую яркую часть своей жизни», даже несмотря на то, что он этого даже не хотел и что прошло всего три месяца с их первой встречи. Повышенное внимание к Питеру у него просто должно было иметься из-за сделки с Тони, но действительно повышенное внимание он заметил совсем недавно, в середине августа. Он, конечно, замечал всё и прежде, просто автоматически отсеивал всю лишнюю информацию, которая лишь мешала. А теперь он стал, наоборот, обращать внимание даже на то, к чему и сам Питер отнёсся бы безразлично, хотя, естественно, Джеймс старался как можно меньше пялиться. Можно было сказать, что почти ничего не изменилось, просто Баки стал сохранять в памяти больше информации, чем раньше. Но это было не так: количество было то же, а вот значение, которое он стал этому всему придавать… Но это было неважно. Он заставлял себя так думать. И ещё он наконец перестал менять о Питере мнение в попытках отрицать то, что уже случилось. Перестал думать, что Пит его раздражает, что Пит лишь попусту тратит его время. Перестал думать, что Пит был слишком обычным, чтобы Баки вообще на него посмотрел (хотя Баки ни на кого вообще не смотрел). Потому что Питер был слишком далёк от обыденности и Баки на него посмотрел. Впрочем, разницы это не делало, ведь это тоже было неуместно. Душ вернул ясность ума, и Баки вдруг в полной мере осознал, что Питер не спал всю ночь и притащился к нему в шесть утра («Ещё не было шести!») просто потому, что… А почему? Не теряя ещё больше времени на лишние размышления, Баки быстро оделся и заявился на кухню. — Так, и что ты всё-таки здесь делаешь в такую рань? — спросил он, испытующе глядя на Паркера. Стараясь не обращать ни на что больше внимания, он всё равно заметил чашу с нарезанными фруктами, кашу в глубоких тарелках и кофе, который так ароматно дымился. Запах был совершенно не похож на тот кофе, что Джим обычно покупал. — Не знаю, просто пришёл, — дёрнул плечом Питер. Джеймс вздохнул и сел за стол у окна, но взгляда так и не отвёл. Питер необратимо становился всё более нервным и язвительным, иногда не без причины, хотя он всё же не преминул всяко пошутить или пофлиртовать в своём репертуаре. Настроение его менялось из раза в раз: в один день он мог выглядеть вполне довольным своей жизнью, а в другой — нервно искать способы отвлечься от насущного. Иногда Джеймс не был на сто процентов уверен, что всё дело было лишь в семейных дрязгах (которые ещё даже не начались), а не в чём-то ещё. Однако Питер не делился. — И? Это всё? — А что я должен был делать? Я не мог уснуть всю ночь, а утром пересёкся со Стивом, и тот был таким… таким простым и счастливым. Я просто… Я не знаю, ладно? Я боялся, что не успею закрыть рот, прежде чем начну говорить, — почти взмолился Питер, глядя с некоторым укором. — Твоя квартира не одного тебя спасает. — Она меня не спасает, — скептически фыркнул Джеймс. — А меня — да. Здесь я могу не волноваться, что проболтаюсь. Даже у Неда я не могу чувствовать себя так спокойно, как здесь, потому что даже ему я не могу рассказать. Спокойно. Барнс не стал признаваться, что ощущал себя так рядом с Питером уже около пяти недель. Но он и предположить не мог, что Пит чувствовал это так же или даже сильнее — настолько сильно, что сорвался сюда после долгой бессонной ночи, чтобы просто почувствовать спокойствие. — Ладно. Это значит… Что пока всё в порядке? — В полном, — натянуто улыбнулся Питер. Да, огрызался он всё-таки предостаточно. Питер знал свои слабые стороны, и это даже было не о его характеристиках как боевой единицы — он знал, где мог налажать в обычной жизни, где он не геройствовал, где был похож на одного из тех мирных ребят, которые просто хотели жить в удовольствие, тратить молодость на что-то невероятное и учиться. Джеймсу было очень жаль, что Питер по-настоящему не был таким — простым и счастливым. Иногда (довольно часто, на самом деле) он точно так же жалел и себя: было время, когда он мечтал вернуться в прошлое. Да он и сейчас мечтал — моментами проскальзывала мысль, что в той его жизни ему было чертовски легко жить. Он знал, куда себя деть, чем себя занять, знал, чего хотел и чего по-настоящему избегал — тогда у него не было ни единого сомнения, кроме того, какую крупу выбрать на завтрак, и хватит ли ему продуктов на вечер. Когда жизнь выплюнула его в две тысячи четырнадцатом, вернула ему волю и разум, он понятия не имел, что ему делать. Воспоминания приходили болезненными урывками, иногда снились в кошмарах, иногда посещали его посреди улицы, зажатого толпой людей. Первый месяц он не мог понять, от чего конкретно он бежал — в голове перманентно красным мигала паника. И утихала она лишь тогда, когда он прятался в самых безлюдных и тихих местах, где было бы слышно каждый чужой шорох. Потом стало сильно хуже. Наконец появилась полная осознанность, и тогда лишь чувство того, что он натворил что-то совершенно непоправимое, застилало всё его сознание. Отвратно было ощущать, как вина снедала его денно и нощно, пока он кругами ходил и вырывал из крепкой хватки своего подсознания хоть малейшие детали прошлого. Было невообразимо душераздирающе чувствовать, что он уже не сможет ничего исправить. А потом появился Стив, и всё пришло к тому, к чему пришло. Из них двоих Роджерс был тем, кто принимал самые идиотские решения, а Баки его потом за шкирку вытаскивал из драк и прочих проблем. Последние события откровенно показывали, что господин Стивен Роджерс довольно неожиданно поменялся с ним местами и внял гласу разума, тогда как Баки теперь делал хрен знает что. Он до сих пор не имел ни малейшего понятия, что он делал в своей жизни. Но то, к чему это всё вело, было, кажется, самым прямым доказательством, что всё катилось в адские дебри на первой космической. У него появилась работа и, с недавнего времени, даже цель на какое-то время, но только и всего. Он бы правда хотел вернуться, но такой возможности не было — нельзя было переписать то, что уже случилось. Если бы было можно, Барнс бы здесь точно не сидел. Он был почти уверен, что Питер тоже хотел бы вернуться на пару годков назад: либо чтобы надавать тогдашнему Барнсу затрещин и заставить его вернуться прежде, чем всё перевернётся с ног на голову; либо чтобы вообще не появляться у него на балконе той злополучной ночью. И Баки правда было чертовски жаль, что это было невозможно. — Это другой кофе? — решился спросить Джеймс, когда сделал уже третий глоток. — Да, я принёс. Стив контролирует его потребление, а папа на прошлой неделе заказал целую коробку, чтобы душу отвести, — хмыкнул Питер, ковыряясь ложкой в каше, которую сам же и сварил. Голоден он, похоже, не был, хотя Джим очень сильно сомневался, что тот хоть что-нибудь ел за последние часы. — Ты всё ещё нервничаешь? — ляпнул Баки, прежде чем успел себя остановить. Питер поднял на него удивлённый взгляд, будто ожидал от Барнса такого вопроса в последнюю очередь. Допустим, Джеймс был слишком вежливым (и вовсе не равнодушным!), чтобы допытываться до проблем других, но всё же у них с Питером проблемы были теперь общие. — Нет, не сказал бы. Наверное, ты так действуешь на меня, — покачал головой Питер. Баки непонятливо скривился, пытаясь вычислить момент, где он столь необдуманно действовал на Питера седативным образом. Но Пит поспешил пояснить: — Ну, знаешь, я могу начать доставать тебя и отвлекусь, и мне по-любому станет лучше, понимаешь? — Вполне логично, — кивнул Барнс, отпивая из чашки, — и блядски несправедливо. — Я тебя и правда раздражаю? — хмыкнул Питер. Весёлым он совсем не выглядел. Эту мрачность, если честно, хотелось стереть с его лица. Хоть обещанием (вновь пустым), хоть опровержением сего предположения — чем угодно, лишь бы Паркер вернулся к своему нормальному и привычному состоянию. Категорически нельзя было этого делать, напомнил себе Баки. Он и так подпустил Питера слишком близко. Ему не должно быть важно, что Питера так расстраивала его холодность. — Я этого не говорил, — качнул головой Джим, потому что ему было важно. Он прищурился, глядя на Питера словно бы изучающе, и, отведя взгляд, чтобы не усмехнуться, деланно снисходительно произнёс: — Ну, может, только чуть-чуть. И всё же Питер просиял, пусть и немного: улыбка стала более честной и светлой, а усталый от бессонной ночи взгляд теперь, казалось, блестел не болезненно, а счастливо. Баки улыбнулся в ответ. Это было не так, разумеется — чтобы сделать Питера счастливым, Баки пришлось бы стереть себя с лица Земли и из памяти всех тех людей, с которыми он был знаком, и в особенности из памяти Стива и самого Питера. На такое Джеймс Барнс был не способен. — Расскажешь, что нового в Щ.И.Т.е? — спросил Питер, заискивающе улыбнувшись. — Или скажешь «нет», как обычно? — Как обычно, нет, — осклабился в ответ Барнс. — А что ты хочешь узнать? — Ничего. Вообще-то, я просто пытаюсь вести беседу, — фыркнул Питер. — Но… Я давно хотел спросить: сколько людей знает, что ты, ну, здесь, в Нью-Йорке? — Из ваших только Наташа и Сэм. Может, Бартон ещё, — дёрнул плечом Джеймс. Ему самому, если честно, не особо хотелось знать, как много людей были в курсе, но он знал, и их было довольно много. Впрочем, Фьюри давным-давно убедил его, что Щ.И.Т.у теперь точно можно доверять. И Баки старался лишний раз не накручивать себя, потому что паранойи ему в жизни и без того хватало. — А вообще, пол Щ.И.Т.а, наверное. — Охренеть, и ты не думал, что кто-то может рассказать Стиву? — Думал, конечно, но, если бы это было так, мне бы уже прилетел кэповский привет щитом по лицу, разве нет? — усмехнулся Джим, делая глоток кофе. Он аккуратно вытащил пальцами кусок яблока, который лежал на дне чаши под апельсинами и персиками. — И то верно, — согласился Пит. Он наконец доел свою порцию каши и выпил почти залпом ещё не успевший остыть кофе. Неудивительно, что Стив контролировал потребление кофе — если Старк пил его литрами и так же залпом, это стоило заботы. В конце концов, Железный Человек был вполне себе обычным человеком, и сердце у него было, вопреки всем слухам, не железное — простое, человеческое, вполне способное отказать из-за такого количества кофеина. Баки на мгновение обернулся к окну, чтобы оценить погоду, которая осела в Нью-Йорке в первую неделю сентября: солнце, хоть чуть-чуть и грело, не могло компенсировать сильный ветер и снижающуюся температуру. Питер, наверное, терпеть не мог зиму: скользко, мокро, холодно, неудобно. Лазать по крышам ещё опаснее. Хотя, кажется, Пит был профессионалом в своём деле. Когда Джим повернулся обратно, Питера за столом уже не было — он завязывал на себе фартук, глядя в пол, и кусал щёку изнутри. Джеймсу захотелось одёрнуть его от этого, но вместо этого он спросил: — Почему ты так рвёшься мыть посуду? — Не знаю. Хочу быть полезным, да это не так уж и трудно. Если вдруг тебя мучает вопрос, как это так я, избалованный юнец, мою посуду по собственному желанию, то оставь его при себе, — хихикнул Питер. Он собрал со стола тарелки и чашки из-под кофе, и Джеймс почувствовал себя ужасно неловко. На самом деле, он чувствовал себя так каждый раз, когда Питер брался за какие-то домашние дела в его квартире. Не то чтобы их было много, но Питер однажды спросил, где у Баки лежат тряпки и вискозные салфетки, а когда понял, что ничего такого у Барнса нет, сбежал в магазин на час и пришёл с пакетом биохимической утвари и кучей разномастных тряпочек-салфеточек. В тот день он вытер пыль со всех полок и шкафов, которые только были в квартире Джеймса. Потом он на кой-то хрен починил кран в ванной, а отмыл плитку, заляпанную засохшей кровью, до которой у Баки руки не доходили. Питер, кажется, вообще был готов всю квартиру вылизывать, и Джеймс всё не мог понять: это из-за стресса, медленно поедающего его ложкой изнутри, или у него просто мания такая, хобби своего рода? А балкон-то он, кстати, так и не починил. Впрочем, там Баки отлично справился и своими силами. — Да я даже и не думал, — примирительно выставил руки Джим, вскинув бровь. — Хотя всё-таки интересно, откуда в тебе это всё. — Я долгое время жил с тётей, а от неё ни единую пылинку не спрячешь. А потом ещё и Стив появился — тут ты и сам, наверное, понимаешь, у него-то идеальный порядок во всём. Но в моей комнате обычно самый настоящий хаос. — Интересно, как же так вышло, — иронично заметил Барнс. Ещё с первого дня ему было ясно, насколько большое у Питера в заднице шило. Ему нужно было везде успеть: и всем помочь, и учёбу не похерить, и проектами заниматься, и Баки по нервам поездить (во всех чёртовых смыслах). Куда уж тут уборка в собственной комнате. — Чем предлагаешь сегодня заняться? — громыхая чашками и тарелками в раковине, спросил юноша. «Я бы многое мог тебе предложить», — мимолётно подумал Джеймс, но быстро отогнал от себя всю похабщину, что уже успела осесть дурманящей пылью на разуме. Голос Питера всё ещё звучал устало, да и выглядел он не лучше, но его настроение, кажется, несколько поднялось. — Спать. Тебе я предлагаю поспать, Пит. — Не-не-не, я в норме, правда. И спать совсем не хочется. — Засранец, ты врёшь абсолютно бездарно, — видя усталый, почти сонный взгляд карих глаз, сморщил нос Джим. Питер на это ничего не ответил. — Фильмы? — скривив губы, предложил он ещё. Помимо этого, заняться было явно больше нечем. Ну, не считая, разумеется, похабщины — и та была под запретом. — Что, понравилось? — спросил Питер, удивлённо обернувшись. — О да, — протянул Джеймс, довольно ухмыляясь. — Кинематограф — одно из лучших искусств современности, Пит, я признаю. Питер, кажется, заулыбался шире. Однако его надолго всё же не хватило. Когда они расположились на кровати после уговоров Баки, что так будет в тысячу раз удобнее, он заснул буквально через полчаса, когда действия картины только начали развиваться. Неуклюже уронив голову на грудь, он засопел у Джеймса под боком, и Баки подумал, что, возможно — только лишь возможно! — считать Питера милым не было неуместно. И это, вероятно, никак не относилось к тому, что Баки к нему чувствовал. Ну, скорее всего. Осторожно поднявшись с кровати, Джим достал из шкафа плед, чтобы укрыть Питера, и вернулся на своё место. Фильм всё же досмотреть хотелось. Через семь минут Пит перевернулся на бок и уткнулся лицом Джеймсу в рёбра. Он был таким расслабленным и спокойным, тихим, никуда наконец-то не спешил — сейчас он был простым парнем, совершенно обычным. Его ничто не мучило, он не переживал, не теребил нервно всякую мелочь в руках и не поправлял волосы без конца. Он просто спал и был будто бы свободен от всего того дерьма. Барнс улыбнулся, с минуту поглядел на Паркера, поправил ему плед и вернул своё внимание экрану. И пришёл к выводу, что нет — всё-таки это относилось к тому, что он чувствовал к Питеру. Баки был по уши, блядь, влюблён.

***

Придержав за собой тяжёлую дверь подъезда, Питер с теплотой сжал в кармане ключи, которые ему пару дней назад вручил Барнс, и коротко улыбнулся. Конечно, это вовсе не значило, что Питер теперь будет постоянно приходить в любое время, как ему захочется (будто это было не так), но сегодня хотелось по-настоящему. Так что он купил еды на вынос в маленькой китайской забегаловке в двух кварталах от его колледжа и поторопился сюда, к Баки, даже не подумав о Башне, об отце и о Стиве. У Барнса ему и правда было спокойно: в его квартире всегда было тихо, а сам Джим никогда не задавал ему провокационных и неудобных вопросов, не пытался завязать беседу на словах «Куда сегодня вляпался?», хотя и мог, и не делал из Питера проблему. Он, конечно, не раз высказывался о том, что Питер самая настоящая заноза в заднице, но ни разу не показал этого по-настоящему. Наоборот, он был даже слишком спокойным и приятным для человека, которого раздражал Питер Паркер. Баки вообще сильно противоречил своим словам. И не то чтобы Питер так не делал, когда его одолевали сомнения — все ошибаются на протяжении жизни, — но Баки буквально говорил: «ты меня раздражаешь», — а провожал его с видом «может, ты всё же останешься?» Может, он просто не мог разобраться в себе, а может, что-то пытался скрыть. Однако Питеру нравилось на это смотреть. Нравилось каждый раз подмечать разницу между тем, что Джеймс говорил, и тем, что на самом деле думал. Особенно, когда этого касалось самого Питера — то есть, в большинстве случаев. Например, Барнс несколько раз заявлял, что Питер отнимает его время с «этими дурацкими фильмами», но каждый раз соглашался их смотреть, а затем, пару недель назад, и вовсе признал, что ему понравилось. В прошлый раз, когда Питер не заходил почти неделю из-за учёбы, он спросил у Баки, смотрел ли тот что-нибудь ещё, пока Пита не было, а тот ответил: «Без тебя я не знаю, что смотреть». Питера отчего-то порадовали и факт того, что Баки умел пользоваться Гуглом, но не стал, и мысленное предположение, что Барнсу нравилось смотреть фильмы именно в его компании. От этого было так… хорошо. И всё же Пит не тешил себя каким-то надеждами и не путал желаемое с действительным — Баки ведь всё ещё не считал их даже друзьями. Однако всё равно Питер каждый раз спешил к нему, словно в последний, и иногда даже не понимал почему. Временами ему просто до дрожи хотелось оказаться в квартире Баки, рядом с Баки, чтобы успокоиться, чтобы всё, что металось в его голове, перестало метаться, чтобы всё вокруг замерло на время, чтобы появилась иллюзия того, что на самом деле ничего не происходило. И потому он срывался с места, сбегал из Башни, игнорируя всё вокруг, и спешил в глубь Бруклина, в девятиэтажный дом из красного кирпича, по лестнице на самый последний этаж. Папа был тоже неспокоен. Он больше почти не спрашивал, куда пропадал Пит. Возможно, потому что и так уже знал, что тот часами торчал у Барнса. Он перестал с пристрастием расспрашивать его о последних происшествиях на патруле и казался куда более нервным, чем обычно. Питеру, как бы далеки они с Тони друг от друга ни были, было совсем невыносимо видеть отца в том же положении, что и он сам, и от этого становилось только хуже. Так что такое происходило довольно часто, а Джиму, наверное, и вовсе казалось, что Пит у него почти поселился, но другого места, где ему было бы тише на душе и спокойнее в голове, он не знал, как найти. Да стоило ли искать вообще, если Баки вроде бы был не против его присутствия? Питер нетерпеливо вставил ключ в скважину, дважды проворачивая, и, нажав на ручку, потянул дверь на себя. На самом деле, ему не терпелось выбрать какой-нибудь фильм из подборки комедий и поделиться с Джеймсом всем тем интересным, что случилось в колледже за последний месяц, потому что больше ему, честно признаться, делиться было не с кем — никто особо и не слушал, а со Стивом, вечно участливым и заботливым, говорить ему было чертовски тяжело. Питер зашёл в квартиру, прикрывая за собой дверь и запирая её с негромким щелчком. По первостепенному ощущению дома Барнса не было, но спустя пару секунд Питер услышал шум воды, льющейся из душевой лейки за дверью ванной. — Джим, это я! — как можно громче крикнул он, надеясь, что Баки не получил удар инфаркта от неожиданности. Джеймс ничего не ответил. Отнеся пакеты с едой на кухню, Питер закрыл окно, из которого по-осеннему промозгло дуло, и хотел было вынуть коробочки с едой и напитки, но прислушался к белому шуму. Что-то было не так. Джеймс не отвечал, хотя явно услышал Питера, а шум был однородным, беспрерывным, словно лейка висела на положенном ей месте и из неё лилась вода, но под ней либо никто не стоял, либо стоял, но не двигался. Обычно всегда были слышны разномастные звуки: например, как струи воды стекали по локтям и затем волнами падали на дно ванной, глухо ударяясь, или вообще не ударялись о дно, а стекали по телу к самому низу бесшумно. И звуки всегда отличались. Питер даже не успел решить, почему он вдруг вообще подумал об этом белом шуме, как его сердце пропустило пару ударов от страха, а он сам уже стоял у двери в ванную. Постучав и крикнув протяжное «эй!», он так и не дождался ответа. Успокаивая самого себя, он глубоко вдохнул и открыл дверь, заглядывая в комнату. — Джим? — тихо протянул он, и его голос потонул в шуме воды почти моментально. Джеймс сидел в ванне по пояс голый с опущенной на грудь головой, пока его сверху поливали струи воды, отлетая крупными каплями от головы и плеч во все стороны. По его груди и правой руке стекала размытые водой струйки крови, на животе было три пулевых ранения, а ванная вся была измазана кровью. Верхняя одежда, при том гражданская, повседневная, валялась на полу под раковиной, тоже вся заляпанная кровью, а рядом лежали пистолет и пустой магазин. — Джеймс! Ринувшись к мужчине, Питер потряс его за плечи. Он резко дёрнулся из-за того, что влез под душ головой, и автоматически на долгие десять секунд задержал дыхание — вода была почти ледяная. — Джеймс! — крикнул он снова, потянувшись к вентилям крана, чтобы закрыть воду. Он снова потряс Баки за плечи, стараясь не задевать глубокую царапину на плече. Он заметил, что его светлые джинсы тоже были в крови, но не просто случайно испачканы: на левом бедре расползлось огромное пятно, а почти в центре него была дырка. И там тоже пуля, понял Питер. Паркер снова потряс Баки, в этот раз интенсивнее, и закричал ещё громче: — Блядь, Джим! Открой глаза! Очнись, я тебя прошу! — Ну не кричи, родной, — едва ли понятно промычал Барнс, запрокидывая голову назад. Вся кровь будто сошла с его лица — он был до того бледным, что через кожу просвечивали сосуды, а под глазами виднелись непривычно яркие синяки. Спустя пару секунд Джим открыл глаза и посмотрел абсолютно расфокусированным взглядом на Питера, почему-то растягивая посиневшие от холода губы в улыбке. Питеру захотелось накричать на него ещё пуще прежнего. — Что произошло? Кто на тебя напал? Сколько ты здесь сидишь? — нервно посыпал вопросами юноша, нагибаясь над Барнсом и обхватывая его под руками поперёк спины. Джеймс тут же схватился за его плечи, стараясь подняться самостоятельно, но выходило у него с трудом. — Поднимайся, давай. Медленно, осторожно. Не напрягайся, просто немного помоги мне. Питер аккуратно поставил Баки на ноги и поддерживал его, пока тот выбирался из ванны. Когда он поставил на пол простреленную ногу, та подогнулась, и он бы сел там, где стоял, если бы не Питер. — Пойдём, — перекинув через себя холодную из-за ледяной воды металлическую руку, Питер осторожно подхватил Баки под рёбра и понёс на кухню: ложиться Джеймсу пока не стоило, он и так, кажется, надолго отключился, сидя в холодной ванной. Как вообще можно отключиться под настолько обжигающе холодной водой, Питер в душе не чаял. Он подозревал, что, приди он на полчаса-час позже, пришлось бы вызывать скорую или вызванивать врачей из медицинского отдела Щ.И.Т.а. Осторожно посадив Джеймса на табурет, Пит прижал его плечи к стене, чтобы тот вдруг не упал, и убежал обратно в ванную за аптечкой, а затем и в спальню, к ящику со всеми медикаментами, которые только у Барнса были. Когда он вернулся, Баки снова сидел с опущенной на грудь головой и едва тихо дышал. Пит с громким стуком поставил аптечку на стол рядом с пакетами с едой, и Баки вздрогнул, медленно поднимая на него взгляд. — Не спи, ладно? — попросил Питер, сжимая трясущуюся ладонь в кулак. Он сунул руку в один из пакетов, вытаскивая оттуда бутылку с ягодным соком, который он купил вместе с едой, и протянул Баки. — На, отвлекись. — Когда ты пришёл? — часто моргая и хмурясь, спросил Джеймс. Он медленно открутил крышку с бутылки, тут же почти рывком припадая к горлышку. Паркер протянул ему сумку, в которой Джим хранил лекарства, и попросил достать обезболивающее. Тот почти не глядя вынул пузырёк с чем-то мутно-белёсым и протянул Питеру. Питер молча выхватил жгут из аптечки и перетянул руку Джеймса чуть выше локтя, а следом взялся и за упаковку шприцев. Инъекцию Баки, кажется, даже не почувствовал на фоне всей той боли, что окутывала его тело. Он только без конца присасывался к соку. — Наверное, стоило дать тебе воды, — закусил губу Пит, когда обрабатывал пинцет спиртом и открывал новую бутылочку с перекисью. Он уже было бросил всё на стол и рванулся к раковине, но Барнс махнул рукой: — Нормально, не надо. Питер всё равно подошёл к раковине и взял два стакана, стоявших рядом дном кверху, чтобы в один складировать пули, а второй всё же наполнить водой и дать Баки. Тот, несмотря на своё «не надо», всё же осушил стакан и отставил его на стол. — Рассказывай, — вздохнул Питер и уселся рядом с Джимом на пол, решив начать с пуль в животе. — Что произошло? Кто напал? Где? Почему ты был в гражданском? — Полегче, юный детектив, — прохрипел Барнс и зашипел сквозь зубы, когда Питер вытянул из повреждённых мышц первую пулю и тут же зажал рану бинтом и ладонью, пока рвал упаковку с иглами и нитками зубами. — Я ещё в себя толком не пришёл. — Держи, — приказал он, и, стоило Джеймсу прижать пальцы к животу, где бинт скоротечно окрашивался багровым, он в секунду разорвал упаковку с иглой и отточенным жестом вставил зелёную нить в ушко. — Ловко, — хмыкнул Баки вяло. — Как часто ты этим занимался, пока меня не было? — Достаточно, — сосредоточенно произнёс Пит, концентрируясь на своих руках, пытаясь контролировать дрожь в них. Он успел перебрать все возможные варианты до того, как открыл дверь, и разволновался ещё до того, как нашёл Джеймса. Но всё же реальность заставляла его переживать сильнее. — Сколько ты просидел в ванной? — Понятия не имею, — выдохнул Джеймс. Он задержал дыхание и зажмурился, когда Питер начал затягивать швы. Мокрые волосы свисали со лба и лезли в глаза, но не то чтобы у Питера была свободная секунда, чтобы убрать их. Он лишь монотонно стягивал кожу нитками, стараясь не тратить время впустую. — А во сколько ты вернулся? — Не знаю я, может, часа в три. Я не помню, — напряжённо буркнул Барнс, когда Питер сделал последний стежок. — А ты когда пришёл? — Десять минут назад, — вздохнул Питер. Он затянул нитку и на секунду оглянулся в поисках ножниц, поняв, что опрометчиво о них забыл. Наплевав на это, он наклонился ближе к животу Баки и просто перекусил нить как можно ближе к узлу. — У тебя нос холодный, — поёжился Джеймс, вздрогнув всем телом. — Ну уж извини, Величество, — съязвил Питер и положил иглу на проспиртованный бинт, которым он обрабатывал пинцет. Он посмотрел на Баки, взгляд которого, кажется, наконец прояснился. — Удивительно, что ты почувствовал, потому что, судя по всему, ты пролежал почти два часа в ледяной воде. Что произошло? — У нас была планёрка. Нас распустили, потому что поступило сообщение о нападении на Щ.И.Т., так что я почти сразу скрылся оттуда, чтобы позволить работать готовым агентам и не попасться кое-кому на глаза. Кто же знал, что было несколько группировок, забитых оружием под завязку. — И ты был в гражданском? — Ага. — А что, в Щ.И.Т.е не принято посещать рабочее место при арсенале и в униформе? Насколько я знаю, всё это включает в себя качественный бронежилет и оружие на любой вкус. Особенно, если это всё принадлежит некому Джеймсу Барнсу, — саркастично заметил Питер. Джеймс на это недовольно поджал губы. — Ты скажи, если я не прав, а то вдруг я попусту тебя ругаю, а. — У меня был выходной, если ты забыл, а планёрка была не запланированная из-за неожиданно появившихся прояснений в текущем деле моего отряда, — спокойно, словно полностью игнорируя выпад Питера, пояснил Баки. — Так что да, я был не при арсенале и вообще без защиты. Я едва отстрелялся. — Ладно, — кивнул Питер и поднялся, наконец убирая волосы с лица. Он заглянул в пакеты и достал оттуда коробочку с рисом и курицей в соусе Гунбао. — Будешь? — Естественно, — заторможено вздёрнул бровь Джим. — Ты всегда приносишь что-то слишком вкусное, чтобы отказываться. — А как же, — довольно хмыкнул Питер. — Как так получилось, что лучшая боевая единица последнего столетия попала под пули и, — Пит прервался и мельком оглядев плечо Джеймса, тут же протянув ему сложенный в несколько слоёв бинт, — нож? — Всё тебе расскажи и покажи, — насмешливо фыркнул Баки, раскрывая коробочку и забирая у Питера протянутый бинт. Затем Пит протянул ему и вилку. Палочками Джеймс есть попросту не умел. — Ясно, — вздохнул Паркер. Он поджал губы и схватился за бутылочку с перекисью, собираясь обработать плечо Барнса, потому что тот, кажется, об этом вмиг забыл. — Я ужасно перепугался. — Брось ты, живой же, — отмахнулся Джеймс, усиленно уделяя всё внимание еде. — Ещё час, и уже не был бы, — цокнул Питер. Он перевернул бутылочку над плечом Баки, где красовалась чуть рваная, но совсем неглубокая рана, и тот почти взвыл, запрокидывая голову и зажмуриваясь. Ещё пару раз полив рану перекисью, Питер быстро выхватил у Барнса бинт и прижал к его плечу, заклеивая длинной полосой пластыря. — Ты точно меня не добиваешь? — пошутил Барнс, прижимая холодный металл левой ладони к повязке на плече. — Только если чуть-чуть. Прости, — обронил Пит. Взявшись за пинцет, он облил его спиртом над бинтом и затем сел обратно на пол между раздвинутых коленей Джеймса. — Постарайся мне не мешать. Не хочу, чтоб ты пострадал ещё и из-за меня. Барнс промычал в ответ что-то похожее на согласие и снова уткнулся в коробку с курицей, чуть приподнимая руки и широко разводя локти, чтобы всё же Паркеру не мешать. Питер принялся вынимать вторую пулю из живота. Когда он нащупал свинец, он схватил со стола отмотанный кусок бинта, готовясь зажимать рану. Впрочем, ранения хоть и были довольно серьёзными и несли за собой большую кровопотерю, не были смертельными, и стреляли в Джима сильно из далека — пули были не так глубоко, как Питер ожидал. — Как ты до дома-то добрался, — пробормотал Пит, зажимая кровоточащее место и бросая в стакан пулю. Судя по тому, что Джеймс уже активно наслаждался пищей, а кровь, хоть и медленно, возвращалась к лицу, всё с ним было в порядке. Но Пит всё никак не мог успокоиться: руки удавалось контролировать, а сердце и дыхание — не очень. — Быстро и безболезненно, — хохотнул Баки, в следующую же секунду прекращая. Эта шутка была, мягко говоря, не к месту. — Шучу. Быстро, но на одном адреналине и, похоже, в состоянии аффекта. Я почти не помню, как добирался. — Кошмар, — выдохнул Питер, вводя иглу под кожу. Барнс коротко болезненно простонал, но продолжал жевать и ковырять вилкой в коробке. И правильно — такая потеря крови могла обернуться чем угодно, а в итоге были только потеря сознания и теперь голод. И в целом Джеймс выглядел более здоровым, чем те же двадцать минут назад. На самом деле, он просто был живым, и на том спасибо. — Надеюсь, по дороге ты никого не убил. — Я тоже, — тускло признался Джеймс. — Ауч! — вскрикнул он следом, стараясь не дёрнуться, похоже, только с божьей помощью. — И должно быть так больно? Или ты всё-таки собираешься меня убить? — О, обязательно. Когда ты поправишься, я из тебя всю душу выбью, — ухмыльнулся Питер, игнорируя возмущения и продолжая сшивать воспалённую кожу. — Так себе угроза человеку с грязной душой, — скривился Джим. — Так себе откровение от человека с самым добрым сердцем. — Будешь так же считать, если выясниться, что я кого-то убил? — Перестань, — Питер сжал его бок, на секунду прекращая свои махинации с нитью и иглой. Кажется, он пытался успокоить и себя тоже. Сердце, хоть медленно и возвращалось к нормальному ритму, всё ещё отчего-то болезненно ныло, и Пит не был уверен, что это физическое явление, а не моральное. — Я сильно сомневаюсь, что ты кого-то убил. Разве что кого-то из тех террористов. Джеймс вздохнул и оставил коробку на стол, снова взяв сок. Питер закончил со вторым швом и перегрыз нитку, тут же принимаясь за следующую пулю. Баки сидел ровно, словно обездвиженный, и ни разу больше не дёрнулся, хотя и шипел иногда. Закончив с третьим швом, Пит из-под чёлки взглянул на Баки: тот неожиданно смотрел на него в ответ, бегая взглядом по лицу, словно что-то высматривая. Тряхнув головой, чтобы смахнуть всё равно спадающие на глаза волосы, Питер потянулся перегрызть нитку, в то время как Джим положил на его лоб прохладную ладонь, пальцами зачёсывая его волосы назад и держа их там, чтобы они не упали обратно. Зажимая нитку в зубах, Питер облегчённо выдохнул, когда смог нормально видеть, и потянул нитку в сторону, пытаясь перекусить её до конца. — Ты сидишь передо мной на коленях, дышишь в живот и едва ли не целуешь. Я могу возбудиться, Паркер, — звуча совершенно серьёзно, произнёс Джим. В эту секунду нитка наконец порвалась. Питер отстранился, удивлённо воззрившись на мужчину, и мысленно полюбопытствовал: «Какого, я прошу прощения, хера?» Баки, кажется, поняв, что совершил какую-то ошибку, поджал губы, зажмурился и покачал головой. — Блядь, извини за… это, — выдал он напряжённо, прикрывая глаза ладонью. — Я, наверное, всё ещё не в себе. Питер же прищурился, на мгновение задумавшись. А потом наклонился обратно к животу Баки и с оттяжкой поцеловал холодную кожу на рёбрах над первым швом, тут же ощутив, как Джим вздрогнул под его губами. Губы у Питера уж точно не были холодными. А затем Пит схватился за испорченную и окровавленную штанину, решительно игнорируя рваный тяжёлый вздох сверху — он ещё не закончил с пулями. Сунув пальцы в дырку на джинсах, он с силой рванул в разные стороны, и ткань с треском разошлась. — За джинсы прости, — фыркнул Пит, вновь хватаясь за пинцет и спирт. — Хотя не думаю, что ты бы стал ходить с дыркой. Да и кровь будет вывести тяжело. — К чёрту джинсы, — едва слышно пробурчал Джеймс, вновь хватаясь за бутылку с соком, которого осталось на самом донышке, как за спасательный круг. На Паркера он подчёркнуто не смотрел. Тихо понятливо хмыкнув себе под нос, Питер полез в рану за пулей. Волосы снова упали на глаза, но в этот раз Джеймс не стал их убирать. Зашивал он в полной тишине, если не считать пыхтение над головой. Когда он закончил и, вытерев в доступных местах на Баки всю кровь проспиртованным бинтом, закрыл швы повязками с пластырем, он поставил стакан с пулями на стол и поднялся. — Больше нигде нет? — спросил он у Джеймса, на случай, если были ещё какие-то травмы, которых он не заметил. Тот покачал головой, теперь почему-то пялясь на Питера в упор. Вымыв руки от засохшей в некоторых местах крови, Пит уселся за заваленный стол и наконец-то взялся за свою порции курицы Гунбао. — Спать хочешь? — Не особенно, — дёрнул плечом Джеймс и тут же скривился от боли. — Как прошёл твой день? — О, просто замечательно, если не считать того, что ты мог умереть, если бы я опоздал хотя бы на час, — фыркнул Питер с набитым ртом, и кусочки еды едва не полетели наружу. Барнс цокнул и закатил глаза. — Ну хорош, — сказал он. — Я не виноват в этом. — А я и не говорил, что ты виноват. — Тогда прекращай быть таким зловредным, — поджал губы Баки. Он вздохнул, оглядывая стол, на котором были и шприц, и игла, и бинты, и препараты, и еда. — И спасибо, — добавил он тише. — Возможно, я бы и правда помер, если бы ты не успел. — Чтоб ты без меня делал, — всё же вырвалось у Питера язвительно. — Ну всё, — махнул рукой Джеймс. Он медленно поднялся, опираясь металлической ладонью на стол. — Ты куда? — Пит подорвался за ним. — Шмотки осмотреть, — снова махнул рукой Барнс. — Сиди и ешь спокойно. Прищурившись, Питер проводил его взглядом до двери и медленно сел обратно. Он почти не жуя проглатывал рис с курицей и обдумывал, что ему делать, как теперь быть, потому что Баки одного в таком состоянии оставлять не стоило — его регенерация работала куда медленнее, чем у Питера. Нельзя, чтобы швы разошлись — а узнав Барнса за эти почти четыре месяца, Питер был уверен, что это точно случится. Помимо прочего, швы были на подвижных местах, и если за бедро и плечо Паркер не боялся, то вот за живот — ещё как. Слушая, как Барнс болезненно кряхтел, собирая одежду, Питер невесело продолжал свой «чудесный» ужин. Перед глазами всплыло начало сего вечера: окровавленная вода, стекающая с раненого тела, и едва живой солдат в ледяной ванне. А что, если бы он правда не успел? Спустя время, закончив с едой, Питер прибрался на кухне и разложил всё по своим местам. Вернул на место аптечку, собрал мусор и окровавленные бинты, вытряхнул из стакана пули. А затем и вымыл ванную, чтобы Барнс потом сам не надрывался. Плитка была вся в кровавых отпечатках ладоней, на дне ванны так и осталась часть воды с кровью. Откровенно говоря, вечер начался ужасно, и, хотя Питер, каждый раз спеша к Барнсу, ожидал всего, в этот раз он был совершенно к такому не готов. Он надеялся эту пятницу провести спокойно, тихо и с Джимом. И хотя рядом с Джимом он всё же был, спокойно и тихо это назовёшь — с таким неожиданно ярким волнением и даже почти паникой Питер не сталкивался уже пару месяцев. Руки всё ещё слегка потряхивало, а в голову без конца лезли разные «а что, если…», несмотря на то что всё уже закончилось, а Баки мирно себе отдыхал в спальне. — Я останусь на ночь, — тихо сообщил Пит, входя в спальню. Джеймс устроился полулёжа с ноутбуком на коленях и хмуро глядел в экран. — Не стоит, — качнул он головой, даже не взглянув на Питера. Зачесав отросшие волосы назад, он вздохнул и наконец посмотрел. — Я справлюсь. — Что-то серьёзное? — спросил Паркер, кивнув на ноутбук. — Погибло двадцать три агента и двенадцать клерков, — поделился он, снова хмуро посмотрев на экран. Питер обошёл кровать и осторожно забрался на неё с ногами, усаживаясь рядом, и взволнованно уставился на Джеймса. — Стива в списках нет. — О, слава богу. А Нат? Сэм? — Нат с Бартоном в командировке уже несколько недель, а Сэм в порядке. — Хорошо, — выдохнул Пит и потёр лицо ладонями, снимая постстрессовую усталость. — Я всё же останусь. Сколько на тебе заживают такие повреждения? — Завтра уже начнут затягиваться, а шрамы сойдут недели через две, — хмыкнул Джеймс. — Я буду в порядке, тебе необязательно оставаться. К тому же тебе с утра в колледж. — Завтра суббота, умник, — язвительно заметил Питер. Он добавил настойчиво: — Я останусь. Даже если ты не хочешь, даже если тебе это всё не нужно и ты «прекрасно справишься сам». Я хочу помочь. — Питер, не надо… — Я хочу помочь, — с напором повторил Пит. — Ты постоянно меня спасаешь. Должен же я как-то расплачиваться. — О, брось, да тебе просто нравится, что у нас с тобой появился собственный ритуал — зализывать друг другу раны, — насмешливо перевёл стрелки Джеймс, закатив глаза. Пит его веселья не разделял. — Да, нравится, — тихо согласился он. — Разве это не здорово, когда есть человек, готовый помогать тебе во всём на свете безвозмездно? — Да, — кивнул Барнс, слабо и печально улыбаясь. — Да, это здорово. Джеймс замолчал, опустив глаза в ноутбук. Спустя пару минут он просто закрыл его и убрал на тумбу, затем запуская пальцы в волосы и укладываясь на подушках удобнее. Он прикрыл глаза и сложил руки у себя на груди, ритмично постукивая живым пальцем по металлической ладони. Пит просто сидел и смотрел на него, подперев подбородок кулаком, думая о том, что остался бы, даже если бы Баки не был ранен. — Ложись, Питер, и не сиди так мрачно над душой, — вздохнул Барнс тяжело и открыл глаза, посмотрев на юношу. — Ладно, — кивнул Пит и, поправив подушку, лёг рядом. — Расскажешь, что было на планёрке? — Нет, мне не положено, помнишь? — хмыкнул Джеймс, словно знал, что Питер об этом попросит. — А ты расскажешь, почему ты всё-таки не носишь фамилию отца? — Да. Питер повернул голову к Баки и, заметив удивление на его лице, грустно улыбнулся и пожал плечами. Он доверял ему. Барнс терпеть не мог сладкий чай и много матерился. Он бесконечно утопал в работе, но с недавних пор стал отказываться от неё хотя бы на выходных ради Питера. Он честно пытался разобраться в формуле паутины, когда Питер рассказывал о ней, и улыбался, когда Питер говорил о своей матери. Было легко рассказывать Джеймсу о матери. И о том, что он жил с тётей почти десять лет, потому что папа потерялся в себе после смерти жены, и что ему просто пришлось взять фамилию тёти. И о том, что с тех пор ему было проще «не быть» Старком, чем «быть» — было проще в детстве, было проще и теперь, когда никто не знал, что он сын одного из самых известных миллиардеров и супергероев планеты. И о том, что Питер долго не мог поверить сам, что мамы нет. И о том, что эта чудесная женщина привила ему силу духа и смелость, когда обрабатывала ему содранные из-за падения с велосипеда колени и говорила, что сильные люди умеют переживать боль, что они должны помогать более слабым пережить боль и научить их её переживать. И о том, что Питер сквозь слёзы убеждал мать, что ему совсем не больно, а она улыбалась ему, потому что знала, что он врал, но верила ему и хвалила. И о том, что он до сих пор помнил запах её парфюма и её любимые фрукты — персики, — хотя видел её в живую и говорил с ней последний раз пятнадцать (двадцать) лет назад. И о том, что Стив был на неё похож. И о том, что с отцом он плохо ладил лишь в последние годы, но неизбежно стал на него похож, и оттого ссоры их были самыми настоящими скандалами. И о том, что всё равно любил папу, как бы тот иногда себя ни вёл, каким бы временами ужасным ни представал перед всеми, и перед ним в том числе, — кроме него и тётки у него больше не было родных. И о том, что в четыре года он впервые узнал, что его папа — сам Тони Старк, и был очень удивлён. Было легко рассказывать Джеймсу обо всём. Он не осуждал, не обесценивал, не пытался его заткнуть. Он просто был рядом и всё. Иногда брюзжащий и недовольный, иногда не в меру язвительный (как и сам Питер), иногда чересчур молчаливый, но он был и редко говорил слово против. Питер не был удивлён, что с Баки ему было легко. И тем более не был удивлён, почему.