***
От первого снега дышалось легко. А может, и не от него совсем, но Питеру нравилось думать именно так. Он, этот первый снег, таял тут же, как касался асфальта, и на улицах Нью-Йорка было даже мокрее, чем во время ливней. Они с Недом, неторопливо шагая вдоль тротуара, обсуждали насущное. Пит больше не клевал носом, но тупил безбожно: то слова коверкал заплетающимся языком, то забывал, что хотел сказать. Да, Нед был прав — то, что Питер не выглядел полумёртвым, ещё не значило, что он в порядке. Но Питер правда был в норме — спал ночами крепко, вопреки мнению Лидса, счастливо не видя снов, и больше не запаривался из-за личного. Может, Питеру от этого легче дышалось — он медленно, но уверенно возвращался к прежней жизни. Не полностью, конечно, потому что в деталях он был всё ещё там, в той маленькой квартире в Бруклине. Он усердно старался, но порой мыслями он всё ещё сидел на том диване с серой плотной обивкой, будто бы слушая, как Джеймс гремит на кухне чашками. Это ни с первого, ни с десятого взгляда не покажется нормальным. Но для Питера было обыденно либо строить из себя одинокого каннибала и съедать себя понемногу мыслями и переживаниями, либо выматывать себя всем, что попадётся под руку, и не думать вообще. Второе работало безотказно, хотя и с перебоями, но то лишь мелочи — их пережить легко. — Ёб твою! Я уже бегу! — проголосившее у самого уха нечто вывело Питера из задумчивости на раз-два, и он испуганно схватил шагающего чуть впереди Неда за плечо. Мимо них со всех ног промчался парень с таким ярко горящим лицом, будто по пути собрал на себя всю существующую в мире красную краску. Он что-то взволнованно кричал в телефон, перебегая дорогу на последних секундах зелёного на светофоре, и опасливо оглядывался по сторонам. Из-за этого его ярко-жёлтый шарф, не очень хорошо обвёрнутый вокруг шеи, постоянно бил ему по лицу, подбрасываемый порывами воздуха. Пит и Нед заинтересованно замерли посреди тротуара, неотрывно следя за этим человеческим нечто, и мешали прохожим. Впрочем, им не было стыдно. Парня звали Лютер, и, то ли на беду, то ли на счастье, он был их однокурсником. Лютер О’Брайан был занудой, каких надо ещё умудриться найти — даже по сравнению с такими задротами, как Питер и Нед, он был тот ещё нудила. И хотя он раздражал почти всех на потоке, несмотря на то, что временами он бывал не так уж плох, Питер и Нед официально прозвали себя его треш-фанатами. Следить за жизнью Лютера, которая, если на чистоту, была скучнее, чем у таракана, и каждый божий день смотреть, как он предаёт каждой минуте своего времени просто катастрофическое значение, было не просто интересно — это было едва ли не первой темой для разговора с утра! — Ставлю сотню, что О’Брайан завтра снова заведёт свою песню про горе-подружку, которая снова что-то там напутала, — фыркнул вдруг Нед, протягивая Питеру руку, но не отрывая взгляда от Лютера. Тот по-прежнему боязливо оглядывался, всё ещё бегом преодолевая длинную улицу. — Идёт, — хмыкнул Пит, крепко пожимая ладонь друга. — Не повезло девчонке, а. — И не говори. А хотя, знаешь, я больше склоняюсь к тому, что это будет рассказ о том, как его кошка отказалась есть свой любимый корм, и ему пришлось потащить её в ветеринарку, потому что «о боже, вы что, не врубаетесь совсем? Сэди никогда не отказывается от своего корма!», — передразнил Лютера Пит, и, судя по смеху Неда, весьма успешно, — а в итоге окажется, что она просто не была голодной, потому что ела весь день, пока его не было дома. — Точняк, чувак, — смеялся Нед, щёлкая пальцами в подтверждение слов Питера. Питер искренне скучал по этому. По пятничным вечерам у папы Джонса за обсуждением всего, что произошло за неделю, по лёгкому ягодному сидру и по неумолкающему Неду, который, к сердечной питеровской радости, не расспрашивал его о том, что у Паркера в жизни происходило в последние полгода. Сейчас, под конец ноября, он совсем потерял причину, почему променял всё это на общество Барнса, который даже объясниться так и не удосужился. И пусть он ещё ощущал себя пустым, потому что дыру и правда было нечем заделывать, теперь он вспоминал о Джеймсе почти спокойно — вот эти перебои-мелочи было легко пережить. Хотелось бы, конечно, не вспоминать вообще, но что есть, то есть. Может, конечно, его влюблённость и её последствия были ненормальны в своём проявлении (хотя Питер свою гмо-почку поставил бы, что всё было не более, чем обычно), это не значило, что от этого нельзя избавиться. И он успешно с этим справлялся, по крайней мере пока. — В пятницу всё в силе? — уточнил вдруг Нед. Питер вопросительно взглянул на друга, не совсем осознавая, к чему вообще такой вопрос — договорились-то они ещё на прошлой неделе. — Я о твоих проектах, — добавил Лидс, цокнув. — Ты успеешь со всем разобраться? — А. Да, не парься, — отмахнулся Пит. Обсуждать это по новой не было уже ни смысла, ни желания. Лидс скептически фыркнул, но продолжать тему не стал. Они разошлись у Бруклинского моста, как делали это почти всегда — ничего не поменялось за лето и Нед по-прежнему жил в Куинсе. И пока Нед добирался до дома на метро, Питер неторопливо шагал к Манхэттенскому мосту, а оттуда сворачивал к Башне. Временами Питеру было невмоготу смотреть на высотку отца: в такие моменты он неотвратимо думал о том, что он заложник собственной судьбы, и никто это не исправит. Разумеется, Питеру нравилась и его учёба, и супергеройская жизнь, которая временно была забыта, но мысль о будущем, которое никак не будет отличаться о того, что происходило сейчас, делала невыносимо больно. Иногда ему хотелось быть обычным безответственным студентом, не иметь ни силы, ни наследства, ни громкой фамилии, ни героев-отцов. Иногда ему хотелось быть простым, как пять центов — потому что Питер даже для себя был слишком сложным. Иногда ему хотелось просто не быть. А сейчас ему бы лишь удариться лицом о подушку и не вставать до самого утра, но даже это желание было теперь невыполнимо — Нед справедливо считал его идиотом за то, что Пит набрал себе работы на месяц вперёд. Даже на патруль вечерком не выглянуть — свободного времени и правда не было. Хотя Паркер, конечно, не влезал в костюм не поэтому — это ведь одна из тех вещей, неразрывно связанных с Барнсом. Питер убедил себя: либо ноги, руки и паутина приведут его в Бруклин, либо Баки сам за ним потащится, как только заподозрит внезапную активность «подопечного». Ни того, ни другого Питеру не хотелось. То есть, хотелось, конечно, но это было делом принципа с самого начала. И зря он, что ли, себя так отчаянно отвлекал?***
— Что значит «не допускаешь»? — вырвалось изо рта возмущённо, и Джим скривился из-за собственной импульсивности, которая, впрочем, появилась (или просто вернулась?) не так давно, но уже успела надоесть. Оказалось, что не очень-то приятно ловить себя на таком, и в голове всё время всплывал вопрос — где же носило его взращиваемое годами безразличие? — То и значит, — без обиняков кивнул Фьюри. А строгость, которую он демонстрировал ещё несколько секунд назад, бесследно пропала — её место заняла усталость. Директор сцепил пальцы на столе и вздохнул: — Во-первых, я уже утвердил три группировки, и Роджерс в одной из них. Не то чтобы я вообще одобрял эту твою скрытность, Барнс, но договор есть договор. — А во-вторых? — шевеля желваками, решил осведомиться Джеймс из чистой вежливости. Если уж честно говорить, ему было глубоко наплевать, какие там ещё Ник нашёл причины — и первая хорошо справлялась. Пересекаться со Стивом Барнс по-прежнему не хотел и даже не планировал ничего такого на ближайшее будущее. Да и вообще ничего планировал, потому что считал, что будет участвовать в миссии. — Во-вторых, — твёрдо продолжил Фьюри, глядя на Баки почти убийственно. Джеймс не испытывал ни жалости, ни стыда из-за того, что задерживал начальника — он и сам был уставший, его ведь никто не жалел. — У тебя вроде есть, чем заняться, помимо этого. На такое Барнс сумел лишь озадаченно выгнуть бровь. — О, да не играй дурачка, — мрачно усмехнулся Фьюри. — Я всё про тебя знаю. — От этого не легче, чтоб ты знал. — А от чего легче? Вопрос был то ли с подвохом, то ли просто к слову пришёлся — Джеймс решил подумать об этом как-нибудь позже. Сейчас на первом месте была миссия по захвату, на которую его не утвердили, и миссия-замена, которую Фьюри ему всучил в качестве утешительного подарка. Бред сивой кобылы. Два стрелка в Монтане, которые странным образом не попали ни под одну камеру, но почему-то оставили на месте преступления кучу улик. Либо они откровенно тупые, либо до хера умные и это всё — попытка подставить кого-то. Баки уверенно заявил о втором варианте и отдал дело одному из своих парней, заявив, что не поедет — слишком скучно после недавней встряски. Сам он, конечно, решил разбираться с тем, с чего бы его, то есть того, кого меньше всех жалко, не одобрили на миссию — и сидел теперь в кабинете Фьюри, едва ли не пускающего слюни от усталости. Бессмысленностью его решение воняло за версту, но Джима это никоим образом не остановило — когда для тебя бессмысленна вся жизнь, такие мелочи просто не воспринимаются. Хотя и легче от этого не становилось почти никогда. А от чего легче? — Я не поеду в Монтану, — заявил всё-таки Джеймс. — Там делов на два дня и скука смертная. Уверен, местный детектив уже всё понял. К тому же, насколько я помню, мы не ФБР. — Я не заставляю. Но и в общий отряд ты не попадёшь. — Ясно. Может, стоило всё же уехать. Не в Монтану, разумеется. Куда-нибудь подальше: может, снова в Японию или хотя бы в Норвегию. Или попробовать пройти подготовку по космической безопасности и попроситься в М.Е.Ч. — настолько далеко, что даже не на Земле. Лишний раз поднимать вопрос об отставке Джеймс не хотел: он прочувствовал на себе талант убеждения Ника ещё в прошлый раз, и ему хватило. Он собирался поговорить об этом после миссии, чтобы не рушить ничьи планы, но раз уж ему не светило поучаствовать в захвате врага… «Лишний раз» стоило использовать сейчас. — Я, наверное, ухожу? — почему-то спросил Джим. Неуверенности в своём решении он не испытывал, но совесть перед Ником отчего-то вдруг закопошилась. А вдруг стоило потратить остатки жизни на благое дело? — Ты у меня спрашиваешь? — удивился Фьюри и махнул рукой в сторону Баки. — Дверь у тебя за спиной. — Насовсем. Я ухожу насовсем. Внезапное понимание переменило эмоции на лице директора: усталость сменилась сильным негодованием. Сжатые в тонкую линию губы и нахмуренные брови красноречиво выражали его недовольство. Джеймс ожидал ещё и осуждения, хотя понимал, что осуждать его было совсем не за что. — Ты меня не переубедишь. Я вообще не хотел возвращаться, но пошёл тебе на уступки, так что, будь добр, теперь дай мне уйти безо всяких упрёков, — всё же преждевременно защищаясь, высказался Барнс. — Ты лишаешь меня превосходного агента, — покачал головой Ник. — Ты сам отлично понимаешь, что я не могу позволить тебе разгуливать без дела. — И именно поэтому ты не даёшь мне ехать со всеми, — саркастично заметил Джеймс, пару раз для картинности кивнув. Он, конечно, всё понимал — с Барнсом у них не было ни одной папки под жёлтой печатью «заморожено» или под чёрной «провалено». Все дела, которые кто-либо не мог закрыть, он с отличием завершал со своей оперативной группой. Разумеется, для Фьюри он был очень ценен. Только это ничего не меняло. — Я пытаюсь поддерживать факт твоего «отсутствия», таким был уговор. Но ты и сам уже во что-то ввязался, так? — прищурился Ник, поднимаясь из-за стола. — Поэтому ты вдруг срываешься и сбегаешь, я правильно понял? Не доверяешь Паркеру? Или самому себе? — Это не твоё дело, — отрезал Джим. — Перестань строить из себя психиатра и просто дай мне уехать. — Ты же понимаешь, что пока ты в Щ.И.Т.е, ты в безопасности? Это был последний аргумент — Джеймс знал, потому что Ник использовал его в прошлый раз. Тогда это, очевидно, хорошо сработало, но теперь это ещё более дурацкая причина, чем «превосходный агент». Если бы Джеймса хотели найти и выкрасть, снова присвоить себе, давно бы это сделали — ни Гидра, ни кто-либо другой не стали бы выжидать особенный момент. Конечно, может случиться всякое, но это не волновало. Не теперь. — Отлично понимаю, — грустно усмехнулся Джим. — Но я не могу. — Не можешь или не хочешь? — Какая банальщина. — И ты думаешь, от этого тебе станет легче? — выгнул бровь Ник, с иронией осматривая Баки. — Ты просто убегаешь, а не решаешь проблему. Разве от этого легче? — Я же попросил — не лечи, — устало прикрыл глаза Джеймс, откидываясь на спинку кресла. — Ладно. Значит, ты всё решил. В таком случае, не могу препятствовать, — развёл руками Фьюри, опускаясь обратно в своё кресло. — Но напоследок ты сдашь мне шесть отчётов по этим делам, — директор выдвинул ящик и достал несколько папок, уложив их на край стола рядом с Баки. — Они не закрыты, — рассматривая синюю печать «в процессе» на папках, констатировал Барнс. — Именно. И ты их закроешь, прежде чем снова спрячешься в песке. Если это единственное условие, чтобы уйти, Джеймс не станет спорить. Будет намного легче закончить эти шесть дел и спокойно уехать. Легче, чем пытаться убедить Фьюри. За бесплатно это выходило мало у кого. Конечно, был вариант и просто уехать — без вести, как в прошлый раз. Но так бы не было ни единого шанса, что Фьюри не станет искать и не найдёт его снова. Этого Джеймс хотел меньше всего. — Идёт, — согласился Барнс, проигнорировав сравнение со страусом. — В декабре, значит, разойдёмся. Полюбовно, я надеюсь. Ник в ответ на это лишь кивнул и махнул на дверь, мол, иди уже отсюда. Покидая здание Щ.И.Т.а окольными путями, как и всегда, чтобы не дай бог не попасться Стиву, Джеймс надеялся, что до декабря у Фьюри не появится ни одной идеи, как его задержать. К счастью, у Баки не было причин, из-за которых стоило остаться. В это ему, по крайней мере, хотелось верить.***
Холодный вечер пятницы окутывал одиночеством, и впервые это ощущалось так явно и неприятно. Холод Барнса всё ещё пугал временами, но жару и духоту было переносить в разы тяжелее — он по-мазохистски наслаждался ледяным ветром и мокрыми улицами. И так же по-мазохистски обожал то, что чувствовал. Чёрт знает что, если задуматься — пытаться наслаждаться душевной болью, как наказанием за что-то, но для Баки уже давно не существовало более страшной пытки, чем безвольность, а смерть и вовсе казалась спасением. Никто не может управлять тобой, если самого тебя уже нет. Ты никогда не натворишь ничего ужасного и непоправимого, если даже дышать уже никогда не сможешь. Это было чем-то вроде запасного плана на крайний случай. А одиноко и правда было — в разы сильнее, чем ещё год назад, когда он скрывался в какой-то деревенской халупе, таскал воду в вёдрах и спал в шерстяных вещах, чтобы совсем уж не окоченеть в лесном морозе. Тогда он и не мечтал о вечерних разговорах за чаем и, казалось, даже одичал — и его это удовлетворяло. Он не искал ни компании, ни помощи. Он и сейчас мог делать всё, как и прежде, один — только засыпалось опять плохо и завтрак казался слишком пресным и тихим, а вечером и вовсе из тяжёлой тишины квартиры хотелось сбежать куда-нибудь, где есть хоть немного живого шума, есть хоть чьи-то голоса и смех, пусть и не ему с его шутками адресованный. Хотелось написать дурацкое «залетай, я накупил вредной жратвы», чтобы оно пришло с опозданием на разбитый телефон в Башне, и чтобы через полчаса от двери слышался скрежет ключа или зубодробительный звонок. Хотелось даже слишком сильно. Но Джеймс упорно царапал вилкой тарелку, в одиночестве доедая от лени не подогретый ужин, потому что он почти не жалел. Не жалел ни капли, что оттолкнул Питера и что до сих пор не написал. Не жалел, что и Старку ответил то же — «оттолкнул потому, что берёг». Вовсе не потому, что хотел сердце разбить. Своё, недавно только растаявшее и совсем ещё не отошедшее от спячки, он разбил тоже. Но это всё было правильно и так, как должно быть. В романтических книжках герои этой правильностью поступаются, потому что она кажется незначительной, невесомой — отсутствие этой правильности ничего не портит и за редким исключением что-то до неузнаваемости меняет. В жизни счастливый конец случается на порядок реже — и то лишь потому, что иногда неожиданно везёт. Он жалел разве что о том, что мирно с Питером всё решить не вышло, а получилось так, как получилось — неприятно, больно даже и слишком драматично. Может, если бы он мог, переиграл бы всё по более приятным нотам, но менять своё решение не стал бы. Ни за что. В их случае поступаться правильностью было нельзя: Баки было предельно ясно, какие могли быть жертвы, и, пускай глядя всего-то со своей колокольни, он бы ни за что не сломал Стиву жизнь снова, как сделал это десять лет назад. Питер глупую влюблённость точно переживёт, Баки тем более — в ситуациях вроде этой, где нет ничего хорошего, стоит выбирать меньшее зло. Телефон на столешнице тихо пиликнул, и Джеймс с плохо сдерживаемым раздражением отставил тарелку на стол и поднялся. И мёртвого достал бы — Старк иначе, кажется, не умел. «То есть оттолкнул потому, что берёг, а ему сказать об этом забыл?» — писал ему Тони. Самый простой способ отвязаться от Старка — ответить на все его вопросы со всей возможной терпеливостью. К тому же, стоять в итоге у себя на пороге перед готовыми к выстрелу прямо в лицо репульсорами — занятие не из приятных. «Всем будет проще, если всё закончится сейчас, ты лучше меня это знаешь. Я не нарушу вашу жизнь, вы не нарушите мою, Стив в неведении, все довольны», — прямолинейно ответил Джеймс. Уж Старк должен понимать всё, как никто другой: неоправданные риски хороши лишь совсем изредка, и сейчас, когда уже наперёд известно, как всё будет плохо, явно не тот случай. Думать об этом вторую неделю подряд надоело до горечи на языке, и Джеймс упорно старался избавиться от всех мыслей перед сном на вечер. Ему ещё отчёт по первой миссии писать. Да и уснуть хотелось бы сразу и без лишней головной боли — у него и без того с этим были проблемы. Мигрени из-за бессонных ночей сделали бы его существование в конец отвратительным, а у него было ещё много работы, которую хотелось бы выполнить как можно быстрее. Чем раньше он закроет все дела, тем скорее всё это закончится. «Ты прав, как никогда. Порадуй меня вот ещё чем: ты теперь уедешь, не так ли?» — очередное сообщение от Тони не заставило себя долго ждать. Баки надеялся, что оно было последним в их демонстративно важном диалоге — можно было и без этого обойтись. «Да». Джеймс очень хотел, чтобы его ответ был точкой. Желательно, точкой вообще во всём. Он на пару с Питером уже понаставил лишних запятых там, где не стоило, и это привело к не очень приятным последствиям. Перед тем, как распрощаться со всеми этими проблемами, создавать новые просто-напросто нецелесообразно. Да и вряд ли кому-то будет от этого лучше. Доедая холодный ужин, Баки всё ещё не жалел о своём решении. Ему нужно было совершить последний рывок: осталось пять дел, время есть до конца месяца, а он справится даже быстрее. И в декабре пропадёт, как два года назад, за одним лишь исключением — он никогда больше не появится ни в Нью-Йорке, ни где бы то ни было ещё. Возможно, такая личность, как Джеймс Баки Барнс, перестанет существовать взаправду. Только вот Джим не знал ответа на вопрос Фьюри. Он понятия не имел, станет ли от этого легче.***
У Питера вечер пятницы буквально горел адским пламенем. Он, честное слово, пытался делать всё в несколько раз быстрее и при этом не потерять ничего в качестве, но всё равно катастрофически не успевал. Прав был Нед, считая Питера за последнего дебила. Пит был полностью согласен — на кой хрен он загрузил себя под завязку всей этой учебной волокитой? Телевизор бормотал что-то едва слышно, а весь кофейный столик в гостиной был без просветов завален книгами из библиотеки, распечатками с дополнительной литературой и тетрадями для черновых пометок. Заниматься в тишине Питер не мог, как показала практика за последние дни, потому что он неизменно отвлекался — и в тишине это были его мысли. В гостиной с работающим телевизором и спорящими на кухне родителями всё давалось куда проще, и если уж Пит отвлекался на что-то, тут же возвращался к работе. Посторонний шум просто не позволял ему думать о чём-то своём. — Нед меня удушит, — пропыхтел Пит, в буквальном смысле вытирая со лба пот. Отменить пятничную традицию он просто не имел права — он Неда не видел всё лето и ещё два месяца осени практически игнорировал. Но и отложить доклады он не мог тоже — суббота у него была занята пересдачами и двумя другими докладами, а в воскресенье у него была встреча со студентами-практикантами. Про следующую неделю вообще пока думать не стоило — там истинный мрак. В общем, было буквально не продохнуть. И грех ведь жаловаться — Питер сам хотел утонуть в учёбе с головой. — За что, позволь спросить? — у дивана нарисовался Стив с подносом, полном еды. Разумеется, потому что Питер был чрезвычайно занят и снова забыл о еде. А он ведь раньше умудрялся спорить, что на папу ни в коем разе не похож. Какой вздор. С подноса на Питера аппетитно поглядывали салат с болгарскими перцами и большая чашка макарон с сыром, которую, он был уверен, он проглотит одним махом. Есть хотелось так сильно, что от одного лишь запаха еды, да что там, от одного лишь взгляда на еду ему хотелось счастливо разрыдаться, а после упасть благодарственно Стиву в ноги. — Сегодня пятница! — проскулил юноша, хватая с подноса стакан с соком, чтобы немного отвлечь урчащий желудок. Стив понимающе кивнул, хотя, наверное, всё равно не понимал всего этого кипиша. — Я вообще не успеваю! — Кому-то будет плохо, если ты отменишь? — уточнил Роджерс, присаживаясь на диван рядом и оставляя поднос у себя на коленях, потому что больше поставить было просто некуда. — Мне! — вскрикнул Питер, обмахиваясь стопкой листов. Ему было не в шутку жарко от стресса, и это только подливало масла в огонь. — Нед уговаривал меня не набирать этого всего, потому что я не успею, и он был прав. — А зачем ты набрал так много заданий? Ты же отличник, — задумчиво нахмурился Стив, оглядывая многочисленные бумаги на столе. — А, э-э, съехал… — тихо признался Питер, почёсывая затылок. Почему-то со Стивом такие разговоры всегда проходили неловко, и Пит чувствовал неимоверное количество стыда перед ним. Стив ведь всегда был олицетворением порядка и правильности — плохая учёба вряд ли походила на порядок или правильность. — И как это вышло? — выгнул бровь капитан. И ведь он даже никак не поменял интонацию, капитанская натура у Стива выходила против его воли — у Питера всё внутри задрожало под гнётом совести. Тем более, что сказать настоящую причину своих неудов он просто-напросто не мог. Что-то срочно надо было выдумать, чтобы и правдоподобно, и убедительно прозвучало, но Питер, за неимением версий, просто схватился за ужин на стивовых коленях и решил, что молчание красноречиво закончит их диалог. Найти, что такого «правильного» сказать, когда в голове хаотично борются желание закончить с проектами и желание всё бросить и побежать на встречу с другом — непосильная задача. Питер в последнее время и правда перебарщивал с попытками забить голову. Настолько, что моментами даже не понимал, что говорил и о чём думал. Сублимация действительно херня. Стив смерил его таким взглядом, какой Питер видел только у отца — прищуренный и недобро-подозрительный. Только вот Стив, в отличие от папы, выглядел так, будто не просто подозревал, а знал всё — абсолютно всё, что о Питере можно знать. Ком образовался в горле так быстро, что даже стало страшно. — Осенняя хандра, не иначе, — фыркнул подошедший из-за спины Тони. От Питера не укрылось, как сперва Стив закатил глаза, едва глянув на отца, и лишь после посмотрел на него вопросительно. Пит в ответ лишь неуверенно пожал плечами, пытаясь поддерживать неизвестную легенду папы. Главное, что больше Стив не выглядел так, будто собирается вытаскивать из него всю информацию паяльником. — Какая-нибудь неудача на патруле, может, девчонка какая-то отказала. Он всё равно не скажет. — Это он тебе ничего не говорит, потому что ты вечно к нему с этим пристаёшь, — раздражённо фыркнул Стив, закатывая глаза снова. — Что правда, то правда, — пожал плечами Тони. Питеру очень сильно захотелось испариться, чтобы не стоять между отцами сдерживающим барьером. Натерпелся, знаете ли, да и не так уж в этот раз всё серьёзно. Подумаешь, Фьюри всего-то решил не так, как Стив того ожидал — совсем уж глупость по сравнению с тем, что могло произойти из-за Питера и Баки. Впрочем, серьёзность этого спора Пит решил не критиковать, всё же Стиву, знающему все детали дела, и папе, который в это дело влез лишь глубже, несмотря на уговоры Питера и Стива, виднее. Хотя мысленно Пит был бесповоротно убеждён, что эти их пустые перепалки вообще того не стоили — никогда, если на то пошло. — А у вас что? — буднично поинтересовался Питер. — Я случайно услышал, что на миссию вы поедете оба. Вы поэтому ругаетесь опять? Стив вдруг отвёл взгляд и поджал губы, будто бы виновато поправляя салфетки на подносе, а папа ритмично выпустил воздух сквозь сжатые губы. Питер, конечно, совсем не хотел их задеть — просто перевёл тему, — но он почувствовал ехидную радость, что родители хотя бы понимали, что ему это всё тоже как кость в горле. Да и вообще — ругаться потому, что вместо какого-нибудь запрета в наказание за то, что влез, Ник утвердил Тони в группировку по захвату, было нелепо. Если уж с кем и ругаться, так с Фьюри. Или всё же нет? — Ну так что там? — поторопил Питер, отпивая сока из стакана, и уставился на папу с интересом. Ему было даже слишком очевидно, что дело в Тони — если бы было как-то иначе, на Землю от шока свалилась бы даже луна. Стив рядом как-то недобро вздохнул. Папа закатил глаза. — Да господи, — цокнул Тони и сжал пальцами переносицу. — Я, что ли, виноват, что Фьюри такой Фьюри? Я эту идею в его голову не закладывал. Даже если бы мог, не стал бы, Стив! — Не надо было лезть — сидел бы дома, — выплюнул Стив. — Не хватало мне ещё и там твою заносчивость терпеть. Ты же Щ.И.Т. ни во что не ставишь, полезешь без приказа, и из-за тебя всё накроется. — Да с чего ты взял, я понять не могу? — Действительно, Старк, с чего же? Всегда так было: ты никого не слушал, лез вперёд всех, а потом что? — Все были в выигрыше, мы всегда побеждали! — воскликнул папа, будто твердил нечто очевидное. — Потому что тебе просто везло, Тони. И то не всегда, я даже вспоминать те жуткие случаи не хочу, — покачал головой Стив. Он поднялся, аккуратно поставив поднос на диван, где сидел, и упёр руки в бока. — В этот раз ответственность придётся нести иначе, ты понимаешь? На кону Щ.И.Т. целиком, а не парочка агентов, которых можно взбалмошно выхватить из драки и убежать. Тут важна последовательность, мы с этим несколько месяцев разбирались. — Конкретно от меня ты чего хочешь? — закатив глаза на тираду-наставление, брякнул Тони. — Напиши отказ. Официальный, — умоляюще протянул Роджерс. — Тебе там делать нечего, мы оба это понимаем. — Я пытался отказаться, при тебе, между прочим, — выставил палец Тони. — А он что сказал? «Не принимается, всё уже утверждено». Сомневаюсь, что его можно подкупить. — Выдумай причину, я тебя прошу. — Какую? «Извините, у меня сын прогуливает колледж, у нас тут воспитательные работы»? Так ты себе это представляешь? — возмутился отец, махнув в сторону Питера рукой. — Ты прогуливаешь? — Стив тут же перевёл недовольство на него. Питер независимо от самого себя весь сжался и втянул голову в плечи. — Да пару раз всего было, вы чего, — пробубнил он тихо, обидчиво глянув на папу. — Или «прости, Пеппер из меня почки вынет, если я не потрачу неделю на компанию»? Да Пеппс с радостью меня ему спихнёт, я за последнюю неделю ей плешь с этими документами проел, — продолжил Тони, разводя руками. — Тони, ты же понимаешь… — Да понимаю я всё, не делай меня на одно полушарие отсталым, — буркнул Тони, складывая руки на груди. — Но мы ничего не можем сделать, перестань злиться за это на меня. — Может, просто связать тебя и запереть? — тихо так, совсем себе под нос прошептал Стив и поглядел на Питера, который всё слышал просто превосходно. Тони, конечно, слышал тоже — телик работал не так уж громко, чтобы заглушить заговорщический шёпот Роджерса. — А ты будешь его кормить. — Не смешно. — Да, вообще ни капли, — поддержал Пит отца. — Может, вы договоритесь, а? — Да, давай договоримся, Стив? — закивал Тони, больше саркастично, чем искренне, разумеется. — Ты перестанешь контролировать то, как я себя веду, а я буду выполнять приказы, как надо, м? — Ты не будешь, — обречённо простонал Роджерс, сморщившись. Приложив ладонь ко лбу, будто это могло облегчить участь в виде Тони Старка, он добавил обвинительно: — Ты всегда обещаешь и не делаешь этого, Тони. С чего бы… — А под угрозой развода? — выпалил Питер, перебив Стива на полуслове. Оба на него уставились, только разница во взглядах была разительная: Стив глядел всё с тем же недовольством и обречённостью, а папа — убийственно. — Я понимаю, вы не женаты ещё, но вот допустим… Вы не поженитесь, если кто-то из вас накосячит? — И будем жить, как и сейчас. Сам понял, что предложил? — хмыкнул Тони. — Нет, пап, не поженитесь и не будете жить, как сейчас. Если для Стива так важна его работа, я уверен, такой мощный промах он тебе никогда не простит, — надавил Питер, и в глазах совсем недавно успокоившегося отца вновь запылала тревога. Тони тяжело вздохнул и отвернулся, отходя к окну. Стив поджал губы и посмотрел на Питера с осуждением. Пит попытался улыбнуться и пожал плечами. Это было жестоко и неправильно — говорить отцу о таком, но если Питер со Стивом и знали что-то о том, как уговорить Тони, то это было оно. Больше всего на свете Тони боялся потерять их обоих или хотя бы одного из них. Питер бы многое отдал, чтобы действовать проще, если бы папа был хоть немного сговорчивее. Пит терпеть не мог манипуляции и ультиматумы, старался их избегать и не поддаваться, но в случае с Тони почему-то иначе не работало. — Ладно, хорошо, — цокнул Тони, возвращаясь к дивану и разговору. — Я обещаю, что буду выполнять приказы несмотря ни на что. — Я обещаю, что не стану контролировать каждый твой шаг, — кивнул Стив и протянул руку, которую Тони с печальной улыбкой пожал. Питер ненавидел себя за то, что пришлось надавить на больное. За грустную улыбку папы. И за свою вездесущесть себя ненавидел — надо же было родиться таким и испортить всё одним падением на балкон, и не на чей-то там, а именно на балкон Барнса. Заставить папу пережить такой стресс опять. Лгать Стиву в глаза, да ещё и болеть по объекту лжи. Ниже Питер за всю жизнь не падал. — Так, а теперь поцелуйтесь в примирение и не мешайте мне заниматься, — фыркнул Питер, отмахнувшись от родителей. Он был безмерно счастлив, что у них всё хорошо. Папа успокоился и, кажется, перестал каждую секунду себя съедать. Не заваливал себя работой, в отличие от Питера, и выглядел так, как выглядел обычно — до того, как перестал спать ночами из-за страха всё потерять, из-за вины. Даже более того — он казался воодушевлённым, будто влюбился только вчера. Но порадоваться за них Пит ещё успеет — всё ведь налаживалось, похоже, что без подводных камней. А вот времени у него осталось совсем в обрез.***
Питер остановился на хрен пойми каком стакане хрен пойми чего — к тому моменту его развезло настолько, что даже самообман «да я тут самый трезвый» перестал работать. Несколько стаканов до этого он ещё слепо верил, что был в силах стоять ровно, но после уже нет. В лифте его почти отпустило, хотя привычная мелодия, которую ему включила Пятница, казалась почему-то забавной. А ещё дурацкая древняя шутка про приведения и мороженое до сих пор заставляла его похихикивать. Он всё ещё ощущал себя пьяным и немного накуренным, но пространство вокруг больше не плавало, ноги не подкашивались, а желудок не пытался сделать харакири. Когда лифт прибыл на нужный этаж, звонок показался ему слишком громким и зубодробительным — может, всё же не отпустило, потому что в ушах звенело теперь зверски. Может, всё же не стоило после нескольких сидров браться за водку с вермутом и тремя аперолями с джином — это то, что он мало-мальски хорошо помнил. А ведь всё началось с безобидного папы Джонса и четырёх мясных пицц. Дальше была чистая анархия, из которой сложно было вырвать хоть одно внятное воспоминание. Путешествие до какого-то малознакомого бара и несколько стаканов с чем-то, что бармен любезно рекомендовал попробовать и ласково называл «розочкой», тоже были размыты. Питер не запомнил вывеску и название бара, но честно пытался запомнить все ингредиенты, потому что хотел потом повторить коктейль в домашних условиях, но видимо розочка была розочкой не просто так — на вид и на вкус чудесный, просто превосходный коктейль, а подействовал точь-в-точь как ёрш. Наверное, ноги переставлялись так тяжело, пусть и не подворачивались, именно поэтому. В остальном Питер ощущал себя легко и даже приятно, но в любом случае старался передвигаться осторожно и медленно, чтобы не упасть, например, на лестнице и не сломать себе случайно жопу. Или что похуже. Свет в кухне он заметил слишком поздно: строго говоря, только когда встал напротив прохода и увидел за столом отца. Тот что-то уминал, активно запивая не то кофе, не то чаем, не то вообще бурбоном (Пит надеялся, что нет), и тыкал что-то в голо-планшете. Что конкретно там было на прозрачном экране, Питер уловить не мог — отпустило всё-таки не до конца. К счастью, с действием алкоголя на его организм была почти та же история, что с лекарствами — действовал он, мягко говоря, не так сильно, поэтому выпивалось много и легко, а полностью отпускало даже после стольких мощных коктейлей уже через пару часов. В этом, пожалуй, был жирный плюс — Питер ни разу не наблевал ни на себя, ни на кого бы то ни было ещё. Разумеется, это лишь с момента, как он мутировал. Какими были его подростковые пьянки до этого, даже вспоминать страшно. — Чего не спишь? — решился спросить Питер, глубоко в душе надеясь, что прозвучало если и не внятно, то хотя бы понятно. — Тебя, пьянь, жду, — фыркнул в ответ отец, поднимая взгляд с экрана на Питера. — А зачем? — тупо спросил Пит, выгнув бровь. — Как это зачем? Чтобы поесть тебе мозги ложечкой на тему «пьянство равно зло». — Не, не надо. Я уже почти трезвый, — махнул рукой Питер, но в доказательство обратного характерно икнул и припал лбом к дверному косяку. Глаза слипались и спать хотелось зверски, а косяк показался таким удобным, что Питер просто не смог себе отказать. — Я вообще-то пошутил, — пожал плечами Тони, выключая планшет. — Но я правда тебя ждал, так что присядь. — Ага, да. Сейчас, — промычал Питер, с трудом приоткрывая глаза. — А где ты заказывал наличники? Они такие мягкие, прикольно, — хихикнул он, отлипая от косяка и шумно падая на стул напротив папы. Взгляд того выражал нечто среднее между «боги, и это мой сын» и «какой же ты ржачный». Пит криво улыбнулся: — Что ты там хотел? — Я тут недавно списался кое с кем, — протянул папа. Не сразу поняв смысл, Питер сощурился в попытке выразить осуждение и подозрение, но мысль о том, что он выглядел в этот момент как засыпающая на ветке растрёпанная сова, заставила его хрюкнуть, а затем и вовсе заржать. — Давай чуть серьёзнее. Я списался с Барнсом. Улыбка с лица съехала быстро. Питер нахмурился, пытаясь понять, это его отец тронулся умом или у него ни с того ни с его пьяные глюки — он ведь не ослышался, папа назвал того, кого нельзя называть? В голове эта фраза звучала интереснее до того, как он чётко её подумал, но сути это не меняло — папа сбрендил. — Пап, ты что, совсем уже… — Нет-нет, послушай, я просто кое-что выяснил. — Это меня касается? Потому что я не хочу знать, если да. Я о нём ничего знать не хочу. — Как откровенно и душещипательно. — Не смешно. — Я и не смеюсь. И нет, тебя это не касается, — покачал головой отец и скрестил пальцы на столе. Питер недовольно опёрся на стол, пытаясь нормально в одно движение облизать пересыхающие от алкоголя губы, и уставился в ожидании на папу. Тот всё молчал, будто вообще ничего говорить и не собирался. Если не хотел, может не стоило и начинать вообще, подумал Питер, подставляя под щёку кулак, чтобы не лечь на стол — он тоже казался ему мягким, как перина. А что, если это секрет мебельной компании — делать мебель такой, чтобы спьяну даже стол шикарно заменил кровать? Не, бред какой-то. — До утра просидим? Клёво, я только помыться схожу, — еле оторвавшись от теории заговора о столе-кровати, пробормотал Пит невнятно, тыкая большим пальцем себе за спину, на лестницу к комнате. Тони цокнул, закатив глаза на очевидный сарказм, и вздохнул. — В общем, я выяснил, что он уезжает. Не знаю, когда, но не думаю, что он станет тянуть до следующего года. Я решил, что тебе стоит знать, — осторожно, будто Питер за каждый кривой звук может укусить, произнёс Тони, поглядывая исподлобья. В кухне стало ужасно тихо после этих слов. Питер выдохнул. Вдохнул и выдохнул снова, не особо понимая, как ему реагировать на эту информацию. Он попытался списать всё на своё не протрезвевшее состояние, но в последний момент понял, что искажённое восприятие уже давно не искажённое, и вздохнул ещё раз. — Значит, — начал он, буравя хмурым взглядом как будто бы мягкий стол, — теперь не о чем переживать? Всё и правда в порядке? — Получается, что так, приятель. Кивнув, юноша медленно встал из-за стола, чувствуя всё сильнее наваливающуюся усталость. Развернувшись к выходу, он поплёлся к лестнице. Вдруг вспомнив, что надо, наверное, отцу и ночи спокойной пожелать, он резво обернулся, чуть не завалившись вбок, и увидел то, чего пожелал бы не видеть никогда больше. Острое сочувствие. Оно проступало на лице папы так явно, словно на фотографии выкрутили резкость на всю, и даже не верилось, что это не галлюцинация — настолько это редкое явление. Не в том плане, что Тони сочувствовать никогда не умел, а в том, что никогда этого так прямо не показывал. Питер не хотел этого видеть и знать об этом сочувствии не хотел тоже — он же не болезный страдалец, чтобы ему сочувствовать. — Спокойной ночи, — бросил он и, не давая папе ни секунды на ответ, взлетел по лестнице в комнату, даже не запнувшись ни разу. Баки уезжает, это отличная новость, тут совсем нечему сочувствовать — никаких больше проблем, никой больше лжи и страха. Он ведь устал разрываться между ним и Стивом — теперь не придётся совсем. Всё придёт в норму, вернётся на круги своя окончательно — разве можно было о таком мечтать ещё месяц назад? Тут радоваться нужно. А Питер, как последний идиот, вместо этого чувствовал жгучее, как сегодняшняя водка с вермутом, разочарование.