We close our eyes
Мы закрываем глаза,
Learn our pain
Учимся на своей боли
Sam Fender — Dead Boys
В Спринг-сити работала единственная закусочная в четверть первого ночи. Стоящее между поживших свою жизнь двухэтажек, сделанных из дешевой тонкой фанеры, оббитой серым пластиковым каркасником, небольшое кафе с совсем неаппетитной вывеской «ОБЕДЫ» встречало редких в такое время посетителей. В темноте улицы только вывеска, горящая слабым красным отблеском, освещала путь по пустынной односторонней проезжей части. Изнутри горел теплый огонь — хозяину забегаловки явно тяжело приходилось оплачивать счета за электроэнергию. Возможно, значительный приток посетителей приходился на первую половину дня — рядом с местом общественного питания, а точнее, между жилыми домами, не находился ни один супермаркет. Ближайший стоял в пяти кварталах, и жители пустующей улицы, несомненно, питаются в этом не вызывающем сильное доверие месте. На красном навесе в хаотичном порядке были вывешены акции и рекламки — людей завлекали скидкой в размере двадцати процентов на каждое второе блюдо, а третий стакан кофе, по данным незамысловатых и не завлекающих плакатов, обходился совершенно бесплатно. Такое выгодное предложение не стоило отбрасывать, ведь другое заведение с акциями, работающее в глубокой ночи, попросту отсутствовало. Внутри обстановка выглядела по всем канонам американского вестерна второй половины восьмидесятых годов — по всей длине помещения у окна тянулись одинаковые диванчики, оббитые бордовым блестящим дермантином. Деревянные столы между двумя диванами только придавали облик красного дерева. Такого же цвета стулья по периметру пробегали по широкой стойке бармена, за которой не было видно сотрудника общепита. Только на кухне издавались приглушенные шипящие звуки, олицетворяющие работу духовых шкафов и электрических плит. Классический логотип кока-колы, не выполненный в современной интерпретации, присутствовал на автомате для подачи пива такого же возраста, как и само кафе. Все меню состояло из нескольких позиций и занимало одно табло из трех. Слова, выведенные шрифтом печатной машинки, вновь погружали в прошлый век. Обстановка внутри уже не являлась чем-то безвкусным, а наоборот, имела неповторимую концепцию. Восьмидесятые — возвращение к зачесанным огромным прическам, широким брюкам, стилю хиппи с яркой одеждой и многочисленными украшениями, возрождение чикагской электронной музыки под предводительством Куинн, Мадонны и Майкла Джексона, политические скандалы, расовые неравенства, эпопея консерваторов, хип-хопа и гранжа. И воздух казался тогда свежее, и солнце ярче. Мидории еще не существовало в то время, но в моменте являлась мечта заставить часы идти обратно. Они присели за столик в отдаленном крае. Теплые лампы сверху придавали ощущение некоего таинства и приглушенности. Пока Шинсо направился к стойке, чтобы сделать заказ у официанта-призрака, Изуку решил изучить место подробнее. Диванчик, поначалу казавшийся старым и неудобным, в действительности был довольно мягок. По столу тянулись тонкие трещинки, в некоторых местах застыли въевшиеся пятна от соусов или напитков, слева стояли скромные перечница и солонка, парочка дешевых салфеток и зубочисток с метолом. Занавешенные жалюзи показывали порезанные строчки улицы. Вывеска отсвечивалась на дороге ярче прежнего — всему виной начавшийся мелкий дождь. Его капли играли с отражением вывески, кружась в замысловатом подпрыгивающем танце. Станет холоднее — размышлял Мидория, однако в помещении было на сравнение душно и тепло. Хотелось снять толстовку с плеч и остаться в легкой майке — на пол пути он одернул себя от этой затеи, окутывая себя только больше. Все время до прибытия Шинсо Изуку и Шото молчали, сидя друг напротив друга. Шото тоже рассматривал кафе, но в его сером взгляде не пробегала задумчивость или открытый интерес. Скорее, тихая скука и отсутствие любых слов. Сняв с головы бейсболку, парень аккуратно положил ее на колени и немного пригладил волосы. Странная карикатура цвета его волос не могла отталкивать — если многие подумают о его неуклюжести и неряшливости, то сильно ошибаются. Это поставангардизм в чистом виде — Изуку красил его волосы сам. Странным ощущалось нежелание Тодороки вернуть свой натуральный цвет обратно. Черная водолазка с широким горлом ему шла — вместе с черными брюками он выглядел старше и статнее своего возраста. Хотя предпочитал в своем гардеробе белые лонгсливы, рубашки и темные джинсы. Каждая его вещь имела неповторимый стиль — этому стоило позавидовать. А также поучиться, особенно Изуку с его растянутыми футболками и широкими штанами, которые так бесили Катсуки. Вспомнив о нем, Изуку потупил взгляд, опустив его на мятую салфетку в руках. Шото ощущал обращенное к нему внимание, но не подал виду. Откинувшись на спинку дивана, он наблюдал за фиолетовой макушкой, которая, расплатившись, ожидала их общий заказ. У Мидории давно висел незакрытый вопрос, который он хотел задать Тодороки, если выпадет удобный случай. Подумав, что такой мог быть и сейчас, Изуку снова посмотрел на него, решившись произнести застрявшую в голове фразу, но прервался, снова. Увидев подошедшего к ним с блюдами в обеих руках Шинсо, зеленоволосый решил, что время разговора еще придет. Ведь понимал, что откровенничать рядом с Хитоши Шото не станет, какими бы друзьями все не считались. Его вопрос был обыденным, но ответ может быть не общим, а иметь личный характер. Поэтому Изуку промолчал. Поставив перед Мидорией двойную порцию сэндвича с ветчиной и сыром, Хитоши плюхнулся рядом с Шото, пододвигая к себе свой заказ в виде жареного бекона, яичницы и фасоли, обычный английский завтрак в час глубокой ночи. Откровенно говоря, в большинстве своем меню кафе представляло собой завтраки, и лишь несколько позиций — это бургер с картошкой и запеченные ребрышки с барбекю соусом — представляли собой что-то съестное. Но, как передал Хитоши, сложные блюда по ночам они не готовят, поэтому решили обойтись тем, что было. И на том спасибо. — А мое кофе? — вскинул бровь Тодороки, наблюдая, как Шинсо, не заботясь о своем собеседнике, накинулся на бекон. Поняв, что он забыл на стойке оставшийся заказ, Шинсо закатил глаза и, с тяжестью и неимоверной усталостью вставая, пошел к ней. Изуку слегка хихикнул. — Ты его разозлил, ты знаешь? — Он принес заказ всем, кроме меня, — в голосе Шото не пробежала злость, или недовольство, или желание разораться. Простое непонимание. — Я мог бы сходить сам, но он загородил мне проход. — Ты слишком равнодушен к вопросам собственного комфорта. Шото бросил быстрый взгляд на парня, слегка прищурившись. — Я лишь хочу кофе. Изуку снова стало не по себе. Бакуго постоянно пил только кофе, презирая чай на регулярной основе. Воспоминания кружились в голове практически при каждом произнесенном слове — маниакально. Он уткнулся в свои сэндвичи, они уже не казались такими аппетитными. — Вот ваш кофе, — поставив рядом с Шото кружку с горячим напитком, Шинсо с начинающимся раздражением с силой воткнул вилку в невинный бекон, который, по воле случая, он не успел положить в рот. — Наслаждайтесь. — Не хотел поработать официантом? — спросил того Тодороки, наблюдая не за приятелем, а за вилкой в его руках. — У тебя бы хорошо получилось. Шинсо прыснул и дернул плечами. — Я людей не выношу, — произнес он с набитым ртом. Изуку напрягала опасность оставить пятно на священной бежевой водолазке Мономы, из-за которой он будет сражаться до последней капли крови. — Как и они меня. Мне хватило рассказов Сецуны про ее работу в забегаловке по типу этой. — Она работала официантом? — с удивлением спросил Изуку, осознавая, как многое он не знал. Шинсо с удивлением нахмурился, посмотрев на него исподлобья. Будто не понимает, почему Изуку не в курсе. Он не в курсе абсолютно ни в чем. — Она много где работала, но в основном официантом. «У Пенни» кажется. Изуку широко раскрыл глаза, перед ними тут же образовался солнечный осенний день, въевшийся до потери памяти, фирменные блинчики, белая майка с любимой группой блондина, натянутое недовольство на светлом лице и злость, что его затащили «на свиданку». Горечь из желудка поднялась до горла, обжигая его неприятным чувством, которое не сглотнуть. Прошедшие события годовалой давности были очень яркими, оттого и слишком далекими. А еще он начал ненавидеть себя, что думает о Катсуки в прошлом времени. — Мидория, какая у тебя рожа кислая. Слова Шинсо послышались издалека. Изуку, не совсем выйдя из дремучих и тягуче сильных воспоминаний, спустя мгновение услышал колкую фразу Шинсо. Тупо уткнувшись на уже остывший сэндвич в руках, его лицо, видимо, выдавало не совсем понятные эмоции. — Извините, — положив еду обратно на тарелку, Изуку потянулся к шее, слегка приминая уставшие мышцы. Хитоши обратил внимание на бинты на руках друга, но не озвучил своего негодования. Он тоже до сих пор напоминал мумию — затянувшиеся раны не до конца излечились. Хоть он этого не ощущал, но некоторое напряжение в теле от стянутой кожи чувствовал. Пуля — дело такое. Его выписали практически одновременно с этими двумя — от гнетущего одиночества их больничные посиделки были частыми случаями совместного дружелюбия. А посетители в лице Урараки, Ашидо или Мономы приносили небольшую пользу — они притаскивали с собой нормальную, вкусную еду. С ним Бакуго был абсолютно солидарен — он питался только тем, что приносила ему Ашидо. Хоть он и вредничал из-за отсутствия сигарет и что девушка снова не оказала ему в этом услугу, тут же замолкал, когда Мина обещала больше не приносить еду из-за начинавшегося психоза. Тогда было даже как-то спокойнее. И веселее. — Давайте поговорим по существу, — оттолкнув от себя пустую тарелку, сказал Шинсо. Его взгляд стал серьезным. — Какой у тебя был план, Мидория? Шото бросил взгляд из-под кружки почти допитого кофе, ожидая заявленного ответа. Парни хотели знать, насколько далеко зашло сумасшествие Мидории и остались ли в нем крохи здравомыслия. Зеленоволосый слегка занервничал под их пристальными взорами, признавая, что поначалу казавшийся адекватным и структурированным план уже таковым не был. — Ну, — неуверенно начал он, обращая внимание на что угодно, только не на них двоих, и почесал указательным пальцем щеку. — Хотел пробраться в кабинет шерифа и осмотреть данные по делу. — Ты через приемную собирался это сделать? — скептически произнес Шото, поднимая одну бровь. Мидория покраснел. — И пройти абсолютно через всех, оставаясь незамеченным? — Я подумал, что можно пробраться через окно. — И каков шанс, что оно было бы открыто? Тсукаучи не такой опрометчивый, чтобы оставлять открытым окно в кабинет, где находится столько секретных данных. Поднимая руки в обезоруживающем жесте, Изуку уронил их себе на колени. Поражение ожидало его, как ожидание смерти птицы на комбинате — неизбежно. Ребята в пух и прах разрушили его уверенность, которая зиждилась на тонком волоске и детской опрометчивости намерений. Изуку грустно усмехнулся про себя. Он настолько бесполезен? — Для начала нужно узнать причину, почему Бакуго задержали, — сказал Шинсо, ожидая ответа от Мидории. Но слово взял Шото: — Нам показали видео, на котором, судя по всему, Бакуго вытаскивает на руках из здания тело, — медленно начал он, замечая, как Мидория сгорбился и уткнулся в точку в полу. Макушка кудрявых волос закрывало лицо. — Из-за него дело и завертелось: его обвинили в смерти какого-то Хакаматы, и больше ничего. Никакой дополнительной информации по делу, ни кем являлся Хакамата, ни кем он приходился для Бакуго. — Ты его знаешь, Мидория? — спросил Хитоши у друга, не до конца замечая изменение его настроения. Изуку продолжал молчаливо пялиться на пол, слегка дрожащие плечи выдавали тревожность парня. На вопрос Шинсо он только покачал головой, говоря о том, что не знает ни этого мужчину, ни всю предысторию, ни прошлое Бакуго как таковое. Про поездку к Даби он умолчал, решив, что это только его дело. От упоминания устрашающего вида мужчины Мидорию передернуло как от удара током. — Тогда с этого и стоит начать, — подытожил Шинсо, скрещивая свои длинные тонкие пальцы сероватого оттенка кожи. Отчасти на это повлиял падающий свет. — Нам нужно наведаться в вашу квартиру и найти хоть какие-то улики… — Там ничего нет, — прервал того Изуку сухим голосом, поднимая на друзей удрученное лицо. Покраснения вокруг глаз либо отражали блик от ярких дермантиновых диванов, либо парень очень сильно переживает. — Я обыскал все углы — ничего. Никакого намека на Хакамату, вообще. — Есть у меня одна идея, но не думаю, что вам понравится, — предложил свою мысль Шинсо. Шото и Изуку одновременно посмотрели на него: один — с интересом, а второй — со слабой надеждой. — Все лучше, чем ничего, — произнес Тодороки, пожимая плечами. Мидория смял в руках складки широких штанов. — С трудом, но можно нарыть людей из мафии, с которыми я виделся, когда… — на полуслове Шинсо отмахнулся, не желая продолжать объяснение. — Не важно, что. Осталась пара связей, через них, если они еще на свободе, можно узнать про Хакамату и про Бакуго, в особенности где он проживал. Думаю, там мы сможем найти необходимые данные. — Нет! — вдруг всполошился Мидория, поднимая на друга округленные глаза. — Это опасно! — Пока другого плана у нас нет, Шинсо прав, — согласился с фиолетоволосым Шото. — Раз мы ограничены в ресурсах, остается идти на некоторые ухищрения. — А копы нам в любом случае не помогут, — подхватил Шинсо. — И надеяться на них я бы не стал. Мидория, вместо того, чтобы переубеждать нас, лучше подумай хорошенько, что времени в обрез. По Бакуго должен состояться суд, и с каждым днем убедить в его невиновности станет труднее. Ведь копать будем не только мы: полицейские надыбают гораздо больше, если мы будем протирать жопы и считать, что каждый шаг и каждое слово представляет опасность. Ты, блять, был в такой опасности, и вышел живым, неужели на этот раз не будет так же? Последние слова служили искренним ободрением для Мидории. В первую очередь, он должен понять, что уже не один. Как бы далеко ото всех не отстранялся. ***Nobody ever could explain
Никто не может объяснить,
All the dead boys in our hometown
Почему столько мёртвых парней в нашем городке
Мина решилась на то, чего давно не делала — посетить университет. Она въехала на широкую парковку, кое-где отыскала свободное место и заглушила машину. Из всех вещей на переднем сидении лежала небольшая белая сумка, кладезь из необходимой во все времена косметички, ключи, зарядка для телефона и пачка сигарет, которую она хотела отдать Бакуго, и все забывала. Единожды пошла у него на поводу и хорошо, что оставила этот вопрос нерешенным. Отдаст, когда он выйдет из тюрьмы. Сняв с себя ремень безопасности, девушка подняла козырек и открыла створку с зеркалом. Долго всматривалась в свое подтянутое, но имевшее неглубокие морщинки, лицо. Макияж по привычке делала ярким, образ главной красотки продолжал красоваться в ее облике. Были моменты, когда она выглядела как серая мышь, но эти времена прошли. Она желала вернуть прежнюю энергию и молодость, красоту, подчеркнутую обаятельным и привлекательным макияжем и стильной одеждой на стройном теле. Заботы о дочери поначалу занимало все ее время — постоянные проверки со стороны соцзащиты не давали прийти в себя. Отчасти Мина их понимала — неблагополучная мать, совершив ошибку, решила вернуть все назад, но ей уже не верили. Даже «идеальный» муж в лице Мономы не придавал уверенности со стороны органов надзора, и с каждым днем «благополучная и счастливая» семья трещала по швам. С Мономой жить было невозможно по нескольким причинам: он был чертовым эгоистом, эпицентром всеобщего внимания, в доме, не принадлежавшем ему, все должно быть по воле «великого творца». Ссоры на бытовой почве из-за упрямости обеих сторон были не редкостью — Мина разбила уже три вазы в порыве гнева. Второй момент состоял в сложности жить с мужчиной. Ашидо никогда не находилась в длительных отношениях, несмотря на свой послужной список, а отношениями с Мономой это нельзя было назвать — скорее, выгодным сотрудничеством. Парень жил в ее доме, чтобы не существовать у родителей, а у Мины — полноценная семья для отчетности. Несмотря на преданность и дружбу между ними, Мине стоило выбрать в качестве мужа кого-нибудь другого. В списке главных претендентов выступал, на удивление, Каминари. Даже Киришима был бы отличной пассией, а его любвеобильность к ее дочке и вовсе была бы отличной возможностью оставить красное недоразумение у себя. Но, к сожалению ее и к счастью парней, их отношения налаживались. Мина была очень за них рада, но одновременно в ее сердце присутствовала самая кроха зависти. Счастья семейного, кроме дочери, она не получила. Как бы она ни любила Сецуну всей душой и не заботилась о ее благополучии, боже, как сложно быть матерью. Будучи подростком, Мина думала об обратном. Она хлопнула по козырьку, закрывая. Непонятно откуда взявшаяся мысль о Денки взволновала ее. И в каком ключе и по какой причине она о нем задумалась, неизвестно. Может, это желание повидаться? С другом. Выйдя из машины в гнетущих мыслях, Мина думала, как бы насолить Мономе, чтобы его напыщенно блаженное лицо в любви к самому себе перекосилось от злости. Думая о претендентах на нового мужа заместо умершего совершенно страшной смертью старого (засыпать ему в кофе мышьяк) она думала обо всех знакомых мужского пола. Все, по велению судьбы, либо заняты, либо геи. Насильственно заставить кого-либо жениться на ней Мина считала постыдным, но самым последним вариантом. И напомнила себе заново скачать тиндер. Мина подошла к своему шкафчику, набрала пароль и открыла металлическую дверцу. Многие подумали бы, что обстановка в шкафчике подражала слащавым фильмам нулевых годов — обклеенные слоями стразов и блесток стенки, оббитые пушистым велюром, прикрепленные в розовых рамочках ее фотографии и зеркало, занимающее большую часть. Если бы Мина действительно соорудила себе подобие такого пристанища, то обблевалась рядом с ним и подожгла. Она зверски ненавидела стилистику фильмов Дневника Бриджит Джонс, тело Дженнифер и подобие им — первоочередно, это из-за тупости главных героинь, радужных мечтаний и большой любви. А все заурядные стереотипы про нее она закопает вместе с их обладателями. В ее шкафчике была простая и обычная гармония — несколько тетрадей, дополнительная косметичка, маленькое зеркальце и аккуратно покоящаяся на самой верхней полке форма чирлидерши. Ее тоже следовало сжечь. Хлопнув дверцу шкафчика, Мина прикрикнула от неожиданного присутствия рядом с собой. — Извини, напугал? — улыбающееся лицо смотрело на нее выше на целый фут. Его обладатель прямо держался перед ней с нескрываемым дружелюбием. Мина схватила руками сумку и прижала к своей груди, как бы защищаясь. — Отвали от меня, — прошипела Ашидо ему в лицо, оборачиваясь по сторонам, надеясь заметить хоть кого-то знакомого. Ни бесящего лица Мономы, ни вредного Шинсо, ни Очако или Изуку, никто не находился рядом. В ушах громко стучали кровеносные сосуды и Мина, отвернувшись, молча зашагала в обратное от ее кабинета направление. — Мина, давай поговорим, — сказал ей в спину ужасающий своей лживой благосклонностью голос. Девушка перебирала ногами быстрее. Она ожидала увидеть Мирио в университете, но не подумала, что он мог приблизиться к ней настолько близко, еще и тогда, когда ее друзья отсутствовали. Сердце забилось в учащенном темпе. Она подняла левую руку, показывая ему безымянный палец в грубом жесте. — Для тебя миссис Монома, урод. — Хорошо, миссис Монома, — весело вторил ей Мирио, поравнявшись с девушкой. С его спортивной комплекцией и высоким ростом это не составило труда. Мина смотрела только на пол, боясь упасть. Скорее, опасаясь, как бы ее не стали поднимать эти руки. Весь ее макияж похерился, на лицо набежала краска, не от смущения, а от испуга и сильной напряженности. Каминари, Монома, где вы, черт возьми? — Насчет того дня в баре… я за тебя беспокоился. — Ты чего? — истерически громко произнесла Ашидо, его последняя фраза прозвучала донельзя смехотворно. — Беспокоился?! Ты меня ударил! И… — Ударил? — с удивлением произнес Мирио, не понимая, якобы, о чем она. Мина остановилась, осилив взглянуть в его лживые голубые глаза. — Ты была очень пьяна, и к тебе приставал какой-то мужчина… — Ты совсем? — Мина отошла на шаг назад, ее спина встретилась с бетонной стеной. Остальных, видимо, не волновал их разрастающийся конфликт, студенты спокойно шли по своим делам. Даже громкие возгласы никто не воспринял всерьез. Бывает — поссорятся люди, зачем лезть в из разборки, думали они. Это ничуть не утешало. — Это был ты! Ты говорил про нее, про мою… — С тобой точно все в порядке? — наклонив голову в сторону, между бровей парня пролегла непонимающая морщинка. Он что, играет с ней в игры по газлайтингу? — вопил внутренний голос. Его большая по сравнению с ее рукой, с головой, со всем телом, рука потянулась к ней, чтобы коснуться плеча. Мина резко ударила по его тянущейся руке, заставляя Мирио нахмуриться сильнее. — Не трогай меня! — крикнув, она побежала по коридору, желая увидеть хоть какую-то дверь, ведущую к выходу из помещения. Лишь бы не оставаться в замкнутом пространстве с душащими стенами. Молясь, чтобы за ней не побежали вслед, Мина толкнула дверь и оказалась рядом со спортплощадкой. Сердце стучало в горле. Она побежала к трибунам, надеясь найти спасение под местами, в проходе между раздевалками и укромным углом трибун. Даже свежий ветер не спасал ее от жажды дышать как можно чаще. Прильнув в забвенный угол, Мина остановилась и схватилась за рубашку. Изматывающий бег не так сильно повлиял на ее состояние, как моральное отчаяние. Посмотрев по сторонам, она успокоилась, поняв, что одна. В данный момент одиночество спасет. В ее горло вцепились раздраженные нотки злости на друзей, хоть это и низко, но Ашидо продолжала думать об этом. Почему в такие моменты никого не бывает рядом? А вдруг, если Мирио бы… Но он бы не сделал, логика в ее мыслях еще крутилась. Среди такого количества людей он не смог бы ее ни ударить, ни сделать что-то похуже. Однако вся возникшая ситуация выбила почву из-под ног. И его остолбенение от ее слов… он нагло врал. Убеждая ее в лживости слов и утверждая о своей невиновности, пытался прикрыть свое зверство. Так думала Мина, вспоминая проклятую ночь в баре. Сильно зажмуривая глаза, она с усилием представила ту ситуацию, но… Она не помнила. Почему она считала, что Мирио ее ударил и говорил ужасные вещи про нее и про дочь? Она была уверена! Но… Не могла вспомнить лицо. Она все это себе придумала?.. Сильно мотнув головой по сторонам, она выбила из себя противные мысли. Не может быть такого, что она придумала! Мирио старался спасти свою жопу, надеясь, что Мина тупая идиотка, которой можно манипулировать, но это не так! Ей нужно было успокоиться. Открыв сумочку в надежде отыскать хоть что-то, напоминающее предмет для снятия стресса, она наткнулась на чертову пачку сигарет. Присаживаясь на холодный бетон, дрожащими руками открыла пачку, вытаскивая белую сигарету, от которой неприятно тянул запах паршивого табака. Достала купленную в комплекте зажигалку, приложила конец сигареты к губам и зажгла огонек. Под его действием другой конец моментально загорелся и начал тлеть вместе с ужасным запахом прокуренного мужчины. Затянувшись, Ашидо начала сильно кашлять, выпуская неприятный дым. Гортань обожглась горечью — она затушила сигарету и кинула ее на землю. Желание расслабиться было отягощено послевкусием Бакуговских сигарет, запах которых она теперь ненавидела сильнее. Она услышала, как открылась дверь одной из раздевалок, послышались приглушенные голоса. Резко поднявшись на ноги, Ашидо в страхе замерла — единственным выходом был путь через раздевалки, и ее в любом случае заметят. Пошарив в сумке, достала из нее связку ключей, надеясь на их спасение в неравной схватке. Прислушиваясь к голосам, она в последнюю очередь хотела услышать голос Мирио, и, услышав знакомые имена, немного успокоилась, но не решилась выходить из убежища. — И что, твой отец не разговаривает с тобой? — голос Каминари подействовал отрезвляющим образом, хотя недовольство присутствовало. Что он не помог ей с Мирио. А должен был? — промелькнула дьявольская мысль. — Разговаривает по бытовым вещам, но делает это очень нехотя, — грустно прозвучал голос Киришимы. — После ужина он вообще закрылся у себя в комнате и не выходил до утра. И потом так же молча ушел на работу. — Он остынет, не переживай, — задорно ответил Денки. Ребята остановились около раздевалки и не собирались идти в ее направление, за что им отдельная благодарность. Подслушивать друзей и их личные разговоры нехорошо, грамотнее всего ей следовало обнаружить себя и уйти восвояси, но что-то продолжало держать на месте. — Переживет. — Не думаю, — тяжело вздохнув, сказал Киришима. Мина практически видела у себя в голове, как тот взлохматил красные волосы. — Таким злым я его еще не видел. — Я просто думаю, что… — неуверенно начал Каминари. — Не стоило ему говорить. — Почему? — Рановато мы эту затею с тобой намутили. К тому же, ты не посоветовался со мной. — Я сказал отцу правду, — голос Киришимы стал тверже. — Сколько бы мы, по-твоему, продолжали скрываться, пока он не созреет? Полгода, год? Чем раньше, тем лучше. — И все же… — Ты что, стесняешься меня? — с обидой произнес Киришима. — Или стыдишься? — Нет, с чего ты взял? — Потому что вижу! — всполошенный голос красноволосого заставил обомлеть и Мину. Каминари, похоже, ощущает себя в разы хуже. — В универе избегаешь меня, и постоянно у тебя появляются какие-то планы. Работа, дела в студсовете, еще что-то. Словно… — Словно ты вбил себе в голову очередную чепуху! — с обидой произнес Каминари. — Ты так зациклился на поддержке и признании отца, что перед собой ничего не замечаешь. Может, для тебя действительно важнее его одобрение? Тогда вперед — тут столько свободных девушек, найди себе ту, которую твой отец утвердит! Ты ведь этого хочешь! — Ками… — Ты сначала с собой разберись, Эйджиро. Слыша, как хлопнула дверь, Киширима и Ашидо продолжали стоять как вкопанные. Парень, не знающий о присутствии розоволосой, хлопнул кулаком по стене, проходя мимо скрытного места. Мина прокручивала развернувшейся разговор в голове, свидетелем которого по ошибке была. Мысли о Мирио отошли на второй план.