Чужие жизни

POV Рихард Я проснулся от звуков настойчиво стучащего в окна дождя. Тело неприятно затекло от спанья на слишком мягком диване, а в голове мысли едва уживались друг с другом. Немного придя в себя и свыкнувшись с новыми ощущениями, я покрутил головой по сторонам. Пауль привёз меня в свою квартиру и положил спать на диване в гостиной. Здесь всё было почти так как раньше, за исключением одной крохотной детали: исчезло большинство фотографий с полок. Это были старые снимки времён Раммштайн. Осталось лишь три фотографии: одна общая, другая с Тиллем и третья – со мной. Это несколько меня удивило: мы не поддерживали контакт уже много лет. По правде говоря, я не ожидал и его вчерашнего визита, а тем более того, что он поддастся моей прихоти съездить на кладбище. Давным давно следовало это сделать. Но только вчера, стоя над надгробием Тилля, я ощутил чувство неловкости и стыда за то, что ни разу не навестил его. Мой побег от реальности отрицал не только всю прежнюю жизнь, но и смерть Линдеманна тоже, поэтому, находясь в течение многих лет вдали от родного Берлина, я даже ни разу не задумался о том, чтобы вернуться. Однако мой план отторжения не сработал: что бы я ни прятал в своей душе, рано или поздно это вылезает наружу. Чем дольше я занимался самообманом и прикрывал боль вуалью какой-то чужой жизни, тем больше мои чувства мутировали внутри меня. Душа начала гнить ещё там, вдали от дома, но назревший нарыв вскрылся только здесь, вчера, над могилой Тилля. Прошлый вечер был покрыт пеплом, мне ничего толком не удавалось вспомнить, кроме имени приятеля и дат его жизни на гладкой мраморной поверхности. Могила была завалена цветами, и я осторожно положил сверху свой букет. «Я не забыл про тебя», - негромко произнёс я тогда. В горле пересохло, и я с трудом сглотнул, чтобы продолжить говорить, но так и не смог произнести ни единого слова. Затем начался ураган - внутри меня или снаружи, не знаю точно. Но настолько тяжело мне не было никогда, даже на похоронах. В тот момент никто ещё не успел смириться со случившимся, во всех жила нелепая надежда на то, что всё можно исправить. Однако шли дни, месяцы, годы, а Тилль всё по-прежнему лежал в земле, а мы пытались существовать без него. Кажется, все научились играть в новые жизни, делали вид, что сумели встать на ноги по одиночке. Но, клянусь богом, если я выверну наизнанку каждого их них, внутри будет серость, пустота и паутина разочарования. Мы отдали Раммштайну половину наших жизней, выбросить эти воспоминания – словно распилить себя пополам. Мне кажется, только Пауль также как и я понимает, что иной жизни нам уже не построить. Не время, не место и просто незачем. Каждому понятно, что коллектив заново не собрать, но разбрасываться тем, что осталось, тоже не стоит. Хотя меня воротило от мысли бежать к моим бывшим коллегам на встречу с возгласом: «Друзья, вот мы и встретились!». Они, конечно, ответят той же наигранной радостью, но я безумно устал от лицемерия, особенно от своего собственного. Единственный, кто вызывал у меня хоть толику доверия – это Ландерс. Мы никогда не были близки, наверное, между нами всегда существовала некая профессиональная конкуренция. Но проматывая назад плёнку прошлых лет, я видел его рядом во всех тяжёлых ситуациях. Мне даже казалось, что он периодически пытался набиться ко мне в близкие друзья, однако стоило мне утвердиться в этой мысли, как он мгновенно исчезал, рассеивая мои подозрения. Иногда Пауль подбирался ко мне ближе, нежели Шнайдер, с которым мы отлично ладили с самого зарождения группы. Ландерс, конечно, не дотягивал до роли ангела-хранителя, но нередко обеспечивал мне некую поддержку и защиту. Почему-то я задумался об этом только сейчас и пожалел, что ни разу в жизни не сказал ему хотя бы просто: «Спасибо». 2001 год, Mutter-тур - Иди сюда, гадёныш! – Тилль схватил меня за шиворот и втолкнул в туалет возле гримёрки. От него разило потом и водкой, грим был размазан по мокрому лицу, ирокез просел и растрепался. Я молчал. Возражать Линдеманну в таком настроении – это тоже самое, что подписать себе смертный приговор. - Тварь! Ублюдок! – сыпал ругательствами Тилль, пихая меня к раковинам. Я не произносил ни слова, лишь старался вовремя увернуться от машущих вхолостую кулаков. Вокалист был дико пьян, и в данный момент перешёл на стадию агрессии – предпоследнюю перед тем, как отключиться. Я мог ударить его в ответ, в этот раз и во многие предыдущие, но никогда этого не делал. Такие вспышки были частыми, но недолгими, а потасовка могла раззадорить его на несколько часов. И где-то в глубине души мне нравилась его злоба, мне доставляло какое-то мазохистское удовольствие, что она направлена именно на меня. - Дрянь! – Тилль больно толкнул меня в плечо, и я упал, поскользнувшись на мокром полу. – Вставай! Вставай, я тебе говорю! Подняться на ноги быстро не получилось – слишком громоздкими были концертные ботинки. - Что, нравится быть на коленях? – вокалист недобро ухмыльнулся, пытаясь сфокусировать на мне свой взгляд. - Нравится, а? Он внезапно положил свою руку на мою голову и начал грубо и неприятно гладить меня по волосам. Этот жест настолько озадачил меня, что я даже оставил свои попытки встать. Заметив, что с моей стороны больше нет никакого сопротивления, он резко сгрёб мои волосы на затылке и заставил меня посмотреть на себя. - Тебе это будет по вкусу, - улыбка Тилля не предвещала ничего хорошего, и моё предчувствие меня не обмануло: не успел я опомниться, как он сильно ткнул меня лицом себе в пах. Я машинально упёрся руками в его бёдра и попытался мотать головой, но крепкие руки Тилля не оставляли даже шанса на побег. - На, держи, - Линдеманн нарочито растягивал слова, прижимая мою голову к своей промежности. Влажная, грубая ткань царапала мои щеки, от едкого запаха пота слезились глаза. - Тилль, прекращай, - молчать дальше не имело смысла, дело и так приняло скверный оборот. - Куда ты собралась, девочка? – к моему ужасу вокалист начал медленно расстёгивать ширинку. - Ты что делаешь? – такое развитие событий мне категорически не нравилось. - Тииилль! Я дёргался изо всех сил, пытаясь остановить происходящее, но мои попытки были тщетными: пальцы Линдеманна неумолимо продолжали расправляться с замком брюк, вторая рука крепко держала меня за загривок. Бесконечные рывки приводили только к адской боли в затылке, но ни на толику не помогали мне высвободиться. Ногти впивались в его безжалостные руки, оставляя на коже молнии царапин, но вокалист будто ничего не чувствовал. В отчаянии я впился зубами в его указательный палец, но это только заставило Тилля сделать хватку жёстче. - Только попробуй, - прошипел он и грубо дёрнул меня за волосы, заставив посмотреть себе в глаза. За затуманенным алкоголем взглядом крылось нечто нечеловеческое, и я машинально попятился, но рука Тилля пресекла мой побег. Меня объял какой-то необъяснимый ужас, и на несколько мгновений я даже перестал бороться. Линдеманн не медлил и воспользовался моим оцепенением: пока я замер, глядя ему в глаза, он быстро, но без лишней суеты наконец-то расправился с молнией и, неторопливо вытащив свой член, провел им по моим губам. Прикосновение горячей плоти будто привело меня в чувство, и я снова взбрыкнул, пытаясь отвернуться от тычущего мне в рот члена. - Не смешно, Тилль! – прорычал я сквозь стиснутые зубы. Линдеманн лишь недовольно поцокал: - Открой рот. Так всем будет лучше, - произнёс он с тенью угрозы и в доказательство сильнее сжал мои волосы на затылке. От внезапной вспышки боли на глазах выступили слёзы, и я силился скрыть их от довольно ухмыляющегося вокалиста. - Я жду, - снова сказал он, наигранно заботливо посмотрев на меня. В его глазах читались насмешка и презрение ко мне; он унижал меня не только физически, но и мысленно. Его взгляд обездвиживал, гипнотизировал и манил, и мой рот открылся против моей воли. На доли секунды мы встретились взглядом, и я успел заметить гадкую ухмылку за миг до того, как он резко насадил мою голову на свой член. Глотку словно заткнули пробкой, и я машинально закричал, лишившись воздуха. - Цыц! – рявкнул вокалист и попытался пропихнуть свой член ещё глубже. Беспомощно мыча, я пытался вырваться. С каждым разом толчки были всё грубее и болезненнее, слёзы предательски наворачивались на глаза. Крепко зажмурившись, я почти смирился с происходящим, периодически напряжённо сглатывая накатывающую рвоту. Тилль медленно, с чётко отлаженным ритмом насиловал мой рот; каждый раз входил в него плавно, но непременно грубо и глубоко. Постепенно боль сменилась безразличием и равнодушным ожиданием конца. Рука Линдеманна направляла мою голову, не давая соскочить. Его член настойчиво пробивался внутрь, скользя сквозь напряжённые губы по языку, твёрдому и мягкому нёбу. С каждой минутой дыхание вокалиста становилось тяжелее, движения теряли свою размеренность и плавность, пальцы терзали мои волосы. Я рискнул приоткрыть глаза и посмотреть на него: Линдеманн опёрся спиной на туалетную кабинку, сильно запрокинув голову. Воздух вырывался из его лёгких с тихими сиплыми стонами, тело было напряжено до предела. Он больше не мог контролировать не то, что меня, но даже самого себя. Это был идеальный момент, чтобы ударить его и сбежать из этого чёртового туалета. Однако вместо этого я сам начал сильнее насаживаться головой на его член. Тилль осознал это не сразу, но почувствовав, что ведёт уже не он и вся инициатива исходит от меня, Линдеманн ослабил хватку на моём затылке, хотя руку не убрал. Заметив, что вокалист доверился мне, я мягко соскользнул с его члена и взял его в руку, кончиком языка продолжая играть с головкой. Тяжёлый стон сорвался с губ вокалиста, и он, не выдержав, снова схватил меня за волосы, и всадил член в мой рот до предела. Я положил ладони на его ягодицы, чтобы сохранять равновесие, и продолжил плавно скользить губами по его члену, мягко сопротивляясь его попыткам засунуть член как можно глубже в мою глотку. В этот раз веки сами опустились, и перед глазами тонкой нитью проскальзывали застарелые воспоминания. Вот я лежу на грязном и плохо пахнущем матрасе и представляю, как Тилль прижимается ко мне и трётся членом о мои ягодицы; как я вваливаюсь в душ, не зная, что он там, и таращусь на его голое, подтянутое, спортивное тело; внезапно просыпаюсь с ним на одной кровати после пьянки и, обнаружив его без трусов, стыдливо разглядываю его член сквозь полуприкрытые веки и борюсь с желанием к нему прикоснуться. Образы хлынули со всех сторон, побиваясь наружу с моими тихими стонами. Я впился пальцами в ягодицы Тилля и заглатывал его член резко, быстро и до самого основания. Линдеманн дёргался от удовольствия, напрягаясь всё сильнее с каждой минутой. Чем больше он приближался к финалу, тем теснее становилось моему члену в брюках. Одной рукой я потянулся к замку, чтобы высвободить его и довести себя до конца вместе с вокалистом, но на Тилля оргазм накатил раньше: сперма выплеснулась мне в горло, и я закашлялся от неожиданности. Горячая субстанция стекала в моё горло, я давился ей, но Линдеманн крепко держал мою голову, не позволяя отклониться. По его телу прокатывалась дрожь и руки слушались с трудом, но он не отпускал меня, громко и протяжно постанывая. Меня самого мелко колотило, трясущейся ладонью я залез в трусы и быстро и резко стал дёргать свой член, стараясь скорее кончить. Тилль разжал пальцы, и я упал к его ногам, дёргась в судорогах от приближения оргазма. Плоть горела, но ничего не выходило. Я пожирал взглядом постепенно приходящего в чувство Тилля, его расслабленный член, который минуту назад долбил меня в рот. Возбуждение достигло предела и резко схлынуло, взорвавшись изнутри, пожалуй, самым ярким в моей жизни оргазмом. Блаженно зажмурив глаза, я стонал в голос, не боясь, что кто-то может услышать снаружи. Кафель обдавал спину холодом, усиливая ощущения. После того, как всё во мне перегорело, я ещё несколько мгновений пролежал с закрытыми глазами, постепенно выравнивая дыхание. Довольная улыбка пробивалась на моём лице и мне даже не хотелось её прятать. - Пидор, - Тилль злобно выплюнул это слово, вернув меня к реальности. Я удивлённо распахнул глаза, увидел прежнего агрессивного и неконтролируемого Линдеманна и машинально попятился. - Грёбаный пидор, - вокалист делал ударение на каждое слово, наступая на меня. Испачканный в сперме член выскальзывал из рук, и я с большим трудом заправил его в штаны. Прижав меня к стене, вокалист пронзил меня полным ненависти взглядом и что есть мочи пнул в живот. - Ох! – я согнулся пополам и сполз вниз по стенке. Бежать было некуда и не было ни малейшего шанса увернуться. - Мразь! – рыкнул Тилль, снова нанося удар своим тяжёлым ботинком. Боль не давала мне дышать, а с каждым мгновением учащающиеся удары лишали способности мыслить. - Перестань, - с трудом прохрипел я, силясь прикрыть хотя бы лицо. Тело уже потеряло способность чувствовать и перестало как-либо реагировать. - Грязный ублюдок! – заметив, что побои больше не имеют прежнего эффекта, вокалист схватил меня за шиворот и поволок к зеркалу. – Встань! Ноги не слушались, но парой мощных пинков Линдеманну удалось привести меня в вертикальное положение. - Посмотри на себя. Посмотри! – он грубо встряхнул меня, дожидаясь, когда я подниму глаза к своему отражению. – Ты только что сосал член. Сосал. Мой. Член. Как паршивая девка! Выкрикнув последнее слово мне в ухо, он резко ударил меня лбом о раковину. Мой вопль разрезал густой воздух, пропитанный алкогольными парами. - Что здесь проис…., - раздался посторонний голос, но из-за несмолкающего звона в голове я не мог разобрать, чей он. – Тилль, какого чёрта?! Завязалась потасовка. Я беспомощно лежал на полу, не в силах открыть глаза. Передо мной скакали тени: одна огромная, другая многим меньше, но боролись они почти наравне. Затем, кажется, вокалист упал на пол, а надо мной нависла фигура Пауля: - Рихард, ты меня слышишь? Ты живой? Рихард…Риха…Рих…. Я пришёл в сознание через несколько минут. Рядом стоял на коленях безумно нервный Ландерс и плескал мне в лицо холодной водой. - Очухался? Фуууух, - резко выдохнул гитарист, всё ещё обеспокоенно меня разглядывая. Веки так и норовили снова закрыться, но я не мог позволить себе опять провалиться в беспамятство. Собрав все оставшиеся силы, я осторожно попытался приподняться на локтях. Перед глазами до сих пор плавали мутные круги, лицо Пауля периодически раздваивалось, но, по крайней мере, теперь я почти полностью владел своим телом. В стороне лежал Тилль, даже в бессознательном состоянии казавшийся грозным и опасным. - Помоги мне встать, - прохрипел я, закидывая руку на плечи Ландерса. Он, не произнеся ни слова, осторожно поднялся с пола вместе со мной. – Как ты его? - Металлической мыльницей в висок, - гитарист кивнул на стальной прямоугольник сбоку от головы вокалиста. – Я не знал, как ещё с ним справиться, он был неуправляем. Я безразлично мотнул головой, чувствуя, что земля вновь уходит из-под ног. - Воды…, - тихий шёпот выскользнул из моих онемевших губ. Пауль подвёл меня к раковине и придерживал, пока я пил из-под крана. - Нужно положить тебя где-нибудь. Пошли в гримёрную, там уже пусто, - он осторожно помог мне перешагнуть через Тилля и повёл к выходу. Пол был залит водой и спермой. Не знаю, догадался ли Ландерс о происхождении белой субстанции – виду он не подал. Когда Пауль положил меня на небольшую, неудобную кушетку в гримёрной, я сказал лишь одно, перед тем, как он ушёл прибираться в туалете: - Никому. Ритм-гитарист лишь коротко кивнул в ответ. Мне не хотелось никого будить: похоже, вся семья Ландерса была дома. Хозяйничать на чужой кухне я тоже не собирался, поэтому лежал и мучился от усиливающегося голода. Больничная кормёжка лишь порочила гордое звание еды, так что нормально я не ел уже давно. На журнальном столике возле меня лежало несколько газет, и я решил дождаться чьего-либо пробуждения, изучая местные новости. Берлин теперь был мне полностью чужим, здесь всё было иначе, как на другой планете. Череда каких-то совсем не затрагивающих меня событий, мероприятий и происшествий. Что-то совершенно чуждое. - Держи, - внезапно из неоткуда передо мной появилась тарелка с огромным бутербродом. Я вздрогнул от неожиданности, развернулся и увидел Пауля. – Чего медлишь? Налетай. Осторожно приняв тарелку из его рук, я посмотрел ему в глаза и произнёс: - Спасибо. Кажется, ритм-гитариста смутила моя серьёзность, и он отвёл глаза: - Да ты чего, не за что. Кофе хочешь? – я кивнул в ответ, и Пауль воспользовался этой возможностью, чтобы убежать на кухню.