Наша альтернативная история

Сейчас он сидит и смотрит на меня. Не знаю, почему так пристально и долго. Может быть, со мной что-то не так? У меня прыщ? Остался джем после тоста? В любом случае, я смущаюсь и мне хочется вытереть лицо рукой, а ещё лучше пойти умыться или рассмотреть себя в зеркале. Отвожу взгляд в сторону и рассматриваю завтрак: панкейки с кисло-сладким сиропом. Кажется, это клюква или что-то около того. Этим утром он проснулся первым, а когда проснулся я, то почувствовал запах панкейков. Стоит отметь, что они превосходны. Думаю, он привык готовить только для себя, и я просто удачно остался на ночь. Вообще мне до сих пор в это не верится, потому что насколько бы моя популярность не росла, я все ещё не чувствую себя так, будто встреча с ним — что-то обыденное. Я нахожусь в доме знаменитости и это меня крайне смущает. У меня даже с собой ничего нет, чтобы почувствовать себя лучше с утра. И я стесняюсь спросить, найдётся ли у него запасная зубная щетка. — Мне не хочется сегодня работать, — внезапно спрашивает он, наконец, отводя взгляд в сторону, и я сразу же почувствовал себя легче. — Мы вчера отлично поработали. Наша песня почти готова. — Осталось только записать, — неуверенно с тенью улыбки добавляю. Его английский настолько хорош — и это вполне естественно, — что я просто не знаю, куда себя деть. Чувство, будто я все говорю совершенно неправильно. Когда мы доели, он предложил поиграть в приставку, что действительно странно, потому что не должен ли я был уйти? Почему он хочет проводить время вместе? На миг мне показалось, что он совершенно одинок, хотя, если я не ошибаюсь, у него есть девушка, разве нет? Он включил какую-то игру про зомби, и мне приходится делать вид, будто я понимаю все, что там говорят. Может показаться, что я не рад, но это вовсе не так. Мне здесь нравится, и Америка мне нравится больше Кореи. И я хотел бы иметь в друзьях такого человека, как этот. Думая о дружбе, внезапно засматриваюсь на его ресницы. Как-то глупо, но они такие огромные. Ловлю на себе его взгляд и улыбку, смущаюсь и снова смотрю в экран. Игра началась, и я интуитивно делаю то, что должен. Я не совру, если скажу, что мы играли около семи часов. Это, действительно, успело утомить. — Хочу пиццу, — Зейн сразу же достаёт мобильный телефон и заказывает ее, после чего разваривается на своём кожаном диване и достаёт косяк. Его терпкий запах бьет мне по носу, и я кривлюсь. — Я думал, сейчас все балуются подобным. — Нам нельзя, — мотаю головой. — Я был в таких условиях. Полное дерьмо. — Мне нравится, пускай и тяжело. — Нравится быть в рабстве? — Я бы не назвал это так. Я тоже принимаю удобную полулежачую позу и поворачиваю голову в его сторону. Он красивый, и это очевидный факт. — Тебе нравится наша песня? — внезапно спрашивает он с явным волнением в глазах, как будто ею восторжен только он. — Очень, — искренне отвечаю, — я горжусь ею. И мне нравятся твои высокие партии. Он улыбается так, словно я сказал именно то, чего он хотел. Невольно улыбаюсь в ответ, и он придвигается немного ближе. Я краснею, потому что не понимаю, что испытываю в этот момент. Что-то иное, не то, что испытываю, когда так делает кто-то другой. — Знаешь, я думал, ты будешь зазнавшимся засранцем. — Я тоже ожидал этого от тебя. Мне все время казалось, что он записывает со мной песню лишь потому, что хочет получить ещё один хит, который будет греметь из всех щелей, но тогда он выбрал бы всю группу, а не только меня. И я благодарен ему за то, что сейчас сижу здесь, с таким человеком. И ещё больше я благодарен ему за то приятное волнение у меня в груди, которое он вызывает, когда оказывается чуть ближе обычного.