Тёмно-чёрные искры

 Как же манит это бескрайнее море…  У них обоих – у каждого свои причины подобраться ближе. Чуя, скрывая это тщательно, витает в романтических грезах, где он видит прекрасный закат цвета расплавленного золота, что льется в воды, окрашивая их ярко, до боли в глазах. Ему хочется видеть нечто большее, когда он смотрит на воду, не так как дома в Йокогаме, когда он краем глаза улавливает отражения огней моста через залив, находясь в порту вблизи чьих-то размазанных останков. Хочется белого песка и пенистых волн по ногам, слегка холодящих. С такими мыслями он стремится к морю.  Дазай тоже. Стремится. Точнее стремился. Едва они прибыли на этот затерянный в океане остров, Осаму на всех скоростях помчался топиться, словно и забыл, что их ждет задание и Мори-сан будет ждать отчет о том, как там поживают те, кто рискнул позариться на спрятанную тут мафией контрабанду. Но Чуя был беспощаден. Прежде чем оторваться на тех несчастных, что сейчас грудой костей валялись под солнышком, он потренировался слегка на Дазае. Без изысков: за шиворот, рожей в песок и пинок под зад. После этого предпринимать новую попытку нерадивый самоубийца не рискнул, да тут еще и Мори позвонил, и был не очень доволен тем, что Дазай издевается над ним, невнятно отвечая, а тот просто сплевывал песок и злобно смотрел на рыжую суку, что ржала в голос. В общем, было уже не до личных увлечений, работа ждать не будет.  А далее запал наполнить свои легкие водой пропал, и сейчас они, скучая, восседали прямо на песке, ожидая вертолет, который, судя по краткому театрально грустному звонку Мори-сана, застрял еще на вылете по причине: погода взбесилась, но мы постараемся не забыть, что вас надо забрать, транспорт будет часа на три позже – до связи.  Дазай глядел на волны, что мерно накатывали на берег, и упорно пытался откопать в себе настрой убиться, но как-то вот не шло после того, как его едва не прошило пулями: он почти ведь ощутил смерть – а тут обломище, а заново словить кайф – что-то не клеилось, и он просто с тоской наблюдал за тем, как маленькие крабики перебираются туда-сюда по своим делам, и отчего-то ему их образ жизни казался даже куда более полным смысла.  – Что, обед твой убегает?  Дазай недоуменно заморгал, не сразу поняв, о чем вообще речь, а потом расплылся в тупой улыбке.  – Сырые они мне не нравятся.  Чуя лишь пожал плечами, а потом поднялся на ноги и вытянул руки вверх, пытаясь размяться. Дазаю даже показалось, что сквозь шум волн он услышал, как все позвонки встали на места. Невольно глянул на Накахару, а тот подставил лицо свету, прикрыв глаза; секунд пять чистого наслаждения – и вдруг произошло страшное!  Он скинул с головы шляпу! Дазай аж шарахнулся, но тут же перехватил ее, быстро поняв, откуда такое пренебрежение: это не та вещь, что досталась ему от Рембо, другая, ей меньше чести, но все же – странно.  – Хм, Чуя?  Пока Дазай изучал шляпу, гадая, какого черта вообще Чуя от нее избавился, он пропустил момент, когда тот стащил с себя куртку, футболку, чуть заляпанные в крови, похлопал себя довольно по бокам, снова размялся, а потом принялся стягивать с себя еще и брюки. На бедре у него был небольшой порез, который тот то ли правда не заметил, то ли просто строил из себя образец мужества, мол, такие царапинки ему не страшны.  На псине подобной в самом деле вмиг все заживет – едва не сорвалось с языка Дазая. Он только рот открыл, даже злобненько так настроился поухмыляться, а Чуя все испортил. Стащил просто с себя трусы, да еще и даже отвернуться не подумал.  Ну да, Дазай уставился прямо ниже пояса. И? Он правда не понял, какого хуя, пардон, сейчас было. Но все равно смотрел. Разве что рот захлопнул.  – Искупнусь, – фраза такая простая, ничего за ней не кроется, и Чуя вообще, в принципе, не думает о том, что ну, как бы можно смущаться или – да хрен знает, но как-то раньше Дазай не был удостоен чести любоваться его задом – а именно его он мог далее лицезреть, когда Чуя бодро потопал в закат, точнее в море, а потом так вообще с разбегу влетел в воду, сразу же нырнув.  И вот Дазай остался наедине с крабиками, которые стали что-то с особым энтузиазмом кучковаться вокруг него. Один даже попытался своей маленькой клешней побороться с ботинком Дазая, но тот не реагировал, позволяя брать себя в кольцо, и задумчиво таращился, не фокусируя взгляд.  Чуя так неаккуратно раскидал свои вещи, будто тем самым выразил свое право на свободу. Дазай глянул на море. Чуя то скрывается под водой, то появляется снова. Гребет себе прямо по солнечной россыпи, ему даже гравитация не нужна – он и так балдеет, но Дазая не тянет туда такая радость. Но за Чуей следит пристально, щуря слезящиеся от медленно заходящего солнца глаза.  Долго Накахара бултыхался. Кажется, прилив грядет: вода определенно стала ближе. Дазай сидит тихо, когда к нему бодро из вод выходит обнаженная фигура, залихватски так отбрасывающая назад налипшие на лицо пряди. Оказывается рядом. Стоит рядом – обсыхает. А Дазай косится: то на Чую, на части тела Чуи, то на воду.  – Тебя тут крабы еще не сожрали? – это бесстыжее мафиозное создание слегка пинает кончиком пальцев одного, а тот в отместку пытается его цапнуть.  Дазай лишь молча пожимает плечами, разглядывая капельки воды, что стекают по телу, в лучах солнца не такому бледному, как кажется обычно. Капля, одна, другая – они стремятся вниз под силой гравитации, земной, самой обычной, соединяются друг с другом, падают на песок с волос, кончиков пальцев… Ну да, Дазай таращится на то, как эти похабные капли скатываются вниз по члену, но в голове его иного рода возбуждение, и он слегка растерян, не зная, куда от него деться.  А Чуя наслаждается теплом и свежестью. Стоит себе, а потом расстилает под задом свою куртку и ложится на песок, скрывая лицо футболкой, правда, тут же вспоминает, что она заляпана была, и просто прикрывает глаза предплечьем.  – Эй, я подремлю немного.  – Не боишься, что краб тебе в яйца вцепится? – Дазай выдал это на автомате и даже не заметил, как на него бросили хмурый взгляд, едва скрытый.  – А ты тут на что? Охраняй! И не смей идти топиться, слышал, скумбрия? Разбуди меня до того, как прилив до нас доберется, а потом пойдем туда, где посуше.  Осаму не отзывается, да от него и не ждут. Сидит рядышком, разглядывая то море, то песок, который все еще местами влажный, то крабов, что копошатся, даже не зная, что чудовище, что поглотило в несметном количестве их собратьев, сидит тут бессовестно, и надо всем стадом на него напасть, пока он столь отвлечен и изучает неприкрытое так близко к нему тело.  Чую быстро сморило. Вода забрала у него куда больше энергии, чем драки и убийства, он позволил себе расслабиться, и Дазаю, наверное, должно быть лестно, что в его присутствии Чуя оказался столь доверчив, хотя это и странно, но тот на самом деле ни о чем подобном не думает. Он едва дышит, следит за приливом, как и было велено, всматривается вдаль: нет, вертолет еще не скоро прилетит за ними, но не беда.  Он поднимается с места и стягивает с себя пиджак, развязывает немного потрепанный галстук, стягивает рубашку. И миг сомнения: бинты окутывают его шею и грудь, плечи. Дазай сматывает все с себя: под некоторыми ничего, но в паре мест – зудящие раны, и он почему-то хочет вжаться ими в песок… Его брюки и белье летят куда-то в ту же кучу, куда скинул все Чуя.  А песок и колюч, и приятен, но куда приятнее вдруг оказывается приникнуть к чужому телу, пусть и в страхе, что то дернется да еще и наорет, или хуже – сразу двинет по зубам, но – ни движения, и Дазай нагло закидывает свою ногу поверх других вытянутых, прижимаясь грудью к прохладной спине.  Он немного путается: сексуальное ли это возбуждение, или все дело в его дурной голове, в которой смерть вечно ему улыбается, а он и рад отвечать ей взаимно. Может, это сладкое предвкушение скорой кончины так возбуждает его: одна мысль о том, что волны уже рядом и гладят их расслабленные, слегка зарытые в песок ноги, одна мысль о том, что они вот уже – еще минут двадцать –  и скроют целиком их голые задницы, и то, как Дазай вжимается в Чую на грани сна думая о том, где может быть разница между желанием жить и умереть. Все сразу приятно, пока он лежит вот так вот, чувствуя легкий запах волос Чуи.  Волны жутко приятны, Чуя охеренно приятен, смерть будет и того слаще, когда накроет с головой, а он будет не один, да еще столь возбужденный. Нет, это все же ядерная смесь. Член ноет сразу от всех ощущений где-то сквозь негу дремы с ее эротическим флером.  А воды, будто бы внемля его желаниям, всем сразу, да таким насыщенным, укрывают все быстрее, и уже можно ощутить брызги соленые на губах – и Дазай их слизывает – он хочет отдаться целиком моменту и боится шевелиться, хотя кончики его пальцев рисуют простенькие узоры в районе влажного живота Накахары, и он даже набирается наглости, вжимаясь губами в слегка вздрогнувшие плечи, и почти молится, чтобы Чуя не просыпался и был с ним до конца – ведь еще совсем чуть-чуть и их укроет…  Но надежда сразу приказала долго жить. Даже с головой под воду не ушли, так, плечи пощекотало; Осаму знал, что многого желает, и сразу понимал, что не уйдет он из жизни вместе с кем-то. Столь приятным и голым.  – Какого, блядь, хрена?! – не совсем понятно, что подразумевала эта фраза: Накахару так смутило то, что он запоздало очухался в воде? Или все же тот факт, что в него вцепились и к его заду как-то уж не совсем двусмысленно прижались. – Дазай! Совсем ебнулся?! – Чуя изворачивается, выскальзывая из рук, что и не пытались особо удержать – силы неравны. – Блядь, зачем ты оттащил меня к воде?  – Она сама пришла. Прилив.  – Я заснул и… Да сука, чего не разбудил?!  Осаму задумчиво смотрит на него, не сказать, что ошарашенного, может, чуточку смущенного. Чуя не вкуривает, чего это Дазай валяется голым рядом с ним и зачем жался к нему мгновенья назад.  – Ты запретил мне идти топиться. Вот я и не пошел. Решил дождаться, когда вода сама придет. Но, знаешь, одному – всегда думал, что это жутко.  До Чуи доходит. Но не сразу. Он оглядывается, смотрит на то, как волны покачивают его трусы и норовят оттащить от него подальше вместе с остальными шмотками, и тут его прошивает, и Дазай в самом деле едва не оказывается на грани смерти, когда на его шее смыкаются крепко руки!  – Пиздюк бинтованный, ты совсем ебнулся?! Я не собираюсь с тобой подыхать! Вот ведь ты скотина! Убью, клянусь, убью! И могилы твоей не найдут! Крабам на корм отдам! – Чуя не прям зол, может, даже чуточку испуган и все-таки ошарашен. А еще, кажется, он в полной мере кое-что просек. – Бля, не говори, что у тебя еще и стоит! – он отползает подальше, хватая свою мокрую одежду.  Дазай, получив наконец-то возможность дышать, валяется на спине, не обращая внимания на то, что вода заливает уши. Неприятно и даже слегка больно.  – Знаешь, а я все же не понял толком, – он не продолжает, словно ждет, что Чуя уточнит, что там могло забуксовать в его мозгах, но в ответ тишина и недовольное сопение – попытка вырядиться в мокрое была с самого начала провальной. – Я не понял. Меня вставило чисто от тебя, или ты просто дополнил мое желание убиться? Добавив в него щепотку морской соли? Как думаешь?  Осаму все же садится и оглядывается на Чую, который, стиснув зубы, смотрит на него, но выражение лица непонятно. Еще и шляпу нахлобучил. Голый, мокрый, в шляпе. Смешной даже. Ладно, такой вид и без всяких мыслей о смерти вполне себе заставляет мозг слать импульсы куда пониже, но Дазай не обманывал: честно сказал все. А Чуя, кажется, обиделся.  Наверно, не стоит дальше признаваться ему, что после таких ощущений желание совершить с кем-то двойной суицид грозит стать излишне навязчивым. Положенное на сексуальное возбуждение, оно раздулось и хищно вгрызлось. Интересное сочетание, да только не ожидал, что катализатором станет этот рыжий любитель обнажаться и не думать о последствиях. Да и смерти Чуи Дазай на самом деле не желал, а вот его самого – быть может…  – Только подойди ко мне! С ноги вдарю! – Чуя в страхе отступает, когда Дазай вдруг встал и двинулся на него – Накахара глаз не отрывает, не зная, куда смотреть и куда не смотреть. – Я блядь, серьезно! Дазай! Я не, – он едва не оступается, спасенный лишь своей гравитацией, но тут его, на миг отвлеченного, перехватывают за руку и сразу отпускают, из-за чего все же Чуя плюхается в воду, роняя из рук свои вещи и замирая, даже не пытаясь сопротивляться своей участи, что странно, принимая ее… ожидая? – Осаму…  – Ты бы трусы свои выловил, а то вон видно навигационные огни в небе – кажется, это за нами. Суицид отменяется, но, как ты можешь видеть, – Дазай опускает глаза вниз, – от других потребностей так просто не отмахнешься. Раз ты не настроен, пойду разберусь сам.  Нет, Дазай не надеется, что Чуя рванет за ним. Но надеется прийти потом к нему. Он вдруг подумал, что порой его попытки убиться можно будет заменять присутствием рядом голого Чуи, как только тот попривыкнет к его новым заскокам.