Тёмно-чёрные искры

 Не сказать, что в этой жизни Коё можно чем-то таким смутить, но все же в тот миг она не нашла слов, чтобы даже как-то съязвить. Всего-ничего – время вообще будто бы замерло, преследуя какие-то свои цели, и, в общем-то, этого застывшего промежутка было вполне достаточно, чтобы в красках оценить всю мощь представшего зрелища.  Стоит отметить, что, несмотря на довольно стесненные обстоятельства, а подсобный шкаф не отличался широтой пространства, выглядело это все изящно. Особенно первые несколько секунд, пока на нее не обратили внимание.  Изогнутый в экстазе Чуя – можно рассматривать это как отдельный вид искусства, если отодрать от него вторую половину, что приклеилась намертво. Хотя и не сказать, что Дазай со спущенными брюками, недурной и больно худощавой, но все же – недурной – задницей, как-то портил эту картину: он крепко держал Чую за спину, почти как свою самую сладкую любовь, хотя, может, так и было (Коё еще не успела проанализировать всю глубину именно чувств), другой рукой, кажется, вцепился в зад Накахары – держал его так, чтобы удобнее было проникать в отдавшееся ему в столь узком пространстве тело. Рубашка на нем была измята, наполовину расстегнута, и Коё так мельком заценила все напряжение, что сосредоточилось в мышцах под наполовину размотанными бинтами: старается, гаденыш, ничего не скажешь, а Чуя тянет его рукой за галстук, заставляя быть к себе как можно ближе, и куда деваться – Дазай даже не думает сопротивляться, весь лохматый и растрепанный, с искусанной шеей, что говорит о том, что прелюдия несла в себе яркие ноты страсти.  Сам же Чуя – о да, даже неловкость не помешала Коё. Вся его поза – бери меня и трахай, но не смей останавливаться! Брюки с него стянули, трусы болтаются на ноге, что он задрал, желая, чтобы член в него входил так, чтобы доставить наивысшее блаженство, которое слишком уж явно проявляется на его раскрасневшемся лице в мелких капельках пота. Жилетка и рубашка расстегнуты, на молочного цвета груди засосы – словно в отместку, одной рукой он держится за Дазая, в другой сдавливает собственный член, массируя головку… Как он сдерживал с себе стоны от резких толчков, что сотрясали его тело еще до того, как из-за открытой дверцы повеяло холодком жесткого палева, большой вопрос, но едва ли это имеет актуальность в тот момент, когда на Коё уже смотрят две пары глаз, и в них ужас так слабо проступает сквозь все еще затмевающую сознание похоть.  Коё просто еще пару секунд изучает их влажные тела, оценивая всю ярость близости, а потом резко задвигает дверцу, разворачиваясь и набрасывая на себя равнодушный вид, потому что только что в большую комнату, где обычно гости отдыхали в ходе длительных переговоров, зашла делегация в сопровождении босса.  – Коё-кун, ты уже здесь? А я тебя снаружи искал!  – Решила проверить, будет ли тут гостям уютно, – произнося это, она как бы намекнула на то, что обычно это делается не ее силами, но боссу стоит отметить уровень ее ответственности, что якобы и заставила ее лично проверять, нет ли здесь прослушки. Мори, однако, не особо придал этому значение, да и вообще никакой подозрительности в нем не просматривалось, во всяком случае, он точно не грузил себя относительно того, а не зажал ли его воспитанник с целью физического удовлетворения кого в темном углу…  Угла тут не было, а шкаф – был. И пока что внешне он тих, внимания на себя не обращает – не то что пару минут назад, когда она только вошла сюда!  А еще она даже не представляла, чего стоило Дазаю заставить Чую молчать в этом шкафу. И не от того, что тот понял, что их застукали, а просто своим членом прошелся по простате так, что Накахаре совсем не вовремя захотелось закричать, а затем еще сменить позу, встав на колени и дать себя отодрать самым пошлым образом, но – места тут было недостаточно, к тому же Чуя пока что не совсем отключил мозги, и следом за охуенными ощущениями пришло осознание того, что Коё им только что не примерещилась.  – Нас спалили! – шипит он, хватаясь за влажную спину Дазая, при этом толкает его еще глубже в себя. – И делегация босса, кажется… – Чуя сам себе закрывает рот, потому что язык Дазая на шее и его же член в заднице – слишком судорожное сочетание.  – И ты хочешь прекратить? – такой жаркий шепот в ухо, а потом слюни, слюни на шее, но ему только и хочется этого в такой момент.  Прекратить? О нет, Чуя не хочет прекращать. Его только раззадорило внезапно то, что их увидела анэ-сан. Она потом выскажется, но разве это сейчас первостепенно? Внутри так жгуче томно – мыслительный процесс раз за разом подвергается атаке и решает, что проще дать хозяину творить всякую хрень.  Чуя и не отрицает, что вообще не думает, когда внутри него Дазай. И лишь жаль, что Дазай – он вот такой один, и нет второго, абсолютно такого же Дазая Осаму, который мог бы сейчас брать в рот, ласкать руками еще чаще, щипать его соски, а потом бы эти два придурка завалили его: он бы жался своей спиной одному в грудь, а второй бы навалился сверху, и Чуе нисколько не стыдно, когда он представляет, как его трахают одновременно два Дазая, как его распирает, как ему больно и до одури хочется еще, хочется грубости и удвоенного разврата, и он в нетерпении трется членом о живот этого единственного Дазая, впрочем, и так не уступающего ни в чем, чтобы заставить желать себя не в самый удобный момент, и не стонет Чуя во все горло лишь потому, что его заткнули – слюнявый поцелуй и при этом иссушающий, с переплетенными языками – сука, он в такой мысленной путанице, что готов распахнуть эту дверцу и забить на то, что Коё их прикрыла, и у всех на глазах показать, как он трахается с человеком, который в начале переговоров, пока Мори не попросил удалиться, буквально вынудил действовать на условиях мафии.  О да, Дазай неимоверно хорош. Но бесит тем, что перехватывает руку, прежде чем Чуя совершит непоправимое.  – О, тебе, вижу понравилось, когда на тебя кто-то посторонний смотрит, – шепчет Осаму в ухо, целует это ухо, вылизывает, лезет языком вглубь, облизывает свои губы и оставляет влагу на ушной раковине, и где-то там внизу рукой стирает смазку с болящего от напряжения члена, а потом хватается прямо за соски. Не прекращает при этом двигаться, не так уже быстро, более томно, зверски томно, и Чуя только открывает беззвучно рот, а потом проводит языком по чуть шероховатой от слегка проступающей щетины щеке.  Блядь, да, его нереально это вставило. Конечно, едва волны оргазма закончат гулять по телу, он покроется иного вида мурашками – от стыда, но сейчас – ему хочется, чтобы все видели, что с ним делает Дазай. Как течет по его бедрам смазка, упаковка от которой валяется сейчас на дне этого шкафа, там почти ничего не осталось, Дазай пожадничал, но зато ощущения – охуенные, скользкие руки Дазая, что схватил его за член – боже, это так охуенно! Как в первый раз, когда тот встал перед ним на колени, а Чуя не поверил, что он в самом деле ему сейчас отсосет, так хитро блеснув глазами перед тем, как накрыть языком головку члена… Касания простаты – он хочет всем показать, как ему хорошо, хочет показать этим уродам, что смотрели с презрением, а некоторые с желанием на молодого парня, что – завяжите себе хуи – эта крутая сука моя, и ебет только меня, а если захочу – сам его выебу, и он еще попросит.  – Нет-нет, Чуя, – Дазай мягко убирает его руку – он не дает ему распахнуть дверцу шкафа, не дает шуметь, держит крепко, целует постоянно, ловя его вздохи, но мельком так тоже думает о том, что эта попка в его руках и на члене – лишь его. – Люблю, когда твои волосы становятся влажными…  Их шепот и шорохи не слышно лишь от того, что гости больно громко переговариваются, спорят, делают важные звонки, потому что Дазай Осаму, что сейчас кусает плечо того рыжего парня, что был недалеко от него, взбаламутил им все планы, и надо что-то срочно решать. Да, этот шум сейчас – спасение от неловкой ситуации. Но Коё не отходит далеко, и она – слышит все эти проявления чужого желания, что взыграло не где-то там подальше, где бы никто не увидел.  Одзаки учтиво улыбается и боссу, и гостям, даже тем сукам, что заглядываются на нее и смеют видеть лишь проститутку, что до ужаса оскорбляет, но приходится держаться, и при этом она не может избавиться от видений того, что там, за дверцей шкафа происходит. Мальчики, совесть у вас хоть есть?!  Конечно, она, когда брала Чую себе на попечение, взращивала его не для того, чтобы отдать потом в лапы этому психованному мальцу с повязкой на глазу, но всплывает его лицо в тот миг, когда он смотрел на Чую, погруженный в него. Именно погруженный. Не только своим членом, который имел наглость достать, когда не следует… Тот взгляд на Чую… Немного страшно. Такое желание – Коё испытывает тревогу перед теми, кто так смотрит на других. Это все так сладко…  Они выглядели так сладко вдвоем. Словно сахар на огне. Такие у них поцелуи и касания тел. Как бы она ни противилась – вид был идеальным: один внутри другого, в самой глубине, таков их способ познания друг друга, и она почти завидует, а потом незаметно ударяет кулаком по дверце, чтобы не смели шуметь громче, чем гости в этой комнате.  Чуя вообще ничего не слышит. Кровь бушует в голове, он царапает грудь Дазая, стягивая бинты, и тянется затем к шее, сдавливает ее и давит еще сильнее, если тот вдруг смеет отвлекаться, не двигаться так, как ему хочется; внутри все сжалось вокруг члена от возмущения, чего это в него еще не кончили от такой откровенной ласки, и в этих тисках возбуждения – Чуя правда намерен вывалиться из этого шкафа и кончить у всех на глазах, чтобы они видели, мать их, видели, как, блядь, можно классно трахаться…  Он отрывается от губ Дазая и требовательно заставляет наклоняться – да, вот тут, ключицы у него место чувствительное, он дразнит всегда Дазая, оголяя их, и коварно ухмыляется, когда к концу дня ощущает все же, как их ласкают языком, как его самого внезапно и беспардонно закидывают на любую плоскую поверхность, суют в рот член, а потом, влажным, водят им по плечам, а далее Чуя оказывается на коленях, развратно стонет… И сейчас завидует сам себе, потому что в этой долбаной каморке такого не устроишь, а ему хочется сменить позу, предстать перед Дазаем так, чтобы тот забылся и выебал его до потери сознания, как уже пару раз было…  – Возьми мой член в свою руку, я скоро…  Дазай слышит его, прекрасно знает, что Чуе нравится, когда он помогает ему кончить, но Накахара будто бы назло себе держится из последних сил – уже забивает на все и стонет в голос, а потом рывком сдвигает дверцу, вываливаясь наружу на ватных ногах и таща Дазая за собой.  Ай, сука, пусть все видят! Он хочет, чтобы видели, и нет, не на коленях, пусть завалит его на спину и соединится с ним. Плевать, что больно падать, его всего и так трясет, он даже не чувствует, не чувствует ничего, кроме тела Дазая и того, что он, не прекращая кусать его губы, легко ориентируется и – снова в нем, и теперь движется внутри, задрав одну ногу Чуи себе на плечо, а тот не знает даже за что зацепиться, и у него звенит в голове от силы, с которой они ударились об пол, но он выгибается, хватает Дазая за руки, что прощупывают ему позвонки, тянет пальцы себе в рот, кусает, за что получает смачно по щеке, и от этого только ярче прошивает.  Дазай низко над ним, а потом снова далеко, упирается рукой в бедро Чуи, скользит горячим членом внутри, дрожит и слушает, как его просят – прям вот сейчас – добить, доломать, а потом собрать, и он, смеясь, только и рад стараться, не забывая дрочить Чуе так, что холодный пол уплывает, когда сперма заливает живот.  Похуй на то, что Дазай без презерватива, потому что Чуя сам хотел ощущений телесных, чтобы прям раскаленной кожей его касались, и он давит руками на задницу Осаму, когда тот кончает в него, заставляя задержаться подольше, а сам откидывает голову, вбирая в себя недостающий воздух.  Вот сейчас – да, он откроет глаза, зрение чуть сфокусируется, мозг перестанет воспринимать только одно-единственное – Дазая, и Чуя придет в ужас от того, что натворил и будет долго таращиться в пол перед собой, когда босс будет его отчитывать (а потом убивать), а сам он будет размышлять, что ведь он вовсе не такой, и это просто сука Дазай его развращает каждый раз, каждый раз из-за него хочется совершать все эти непристойности, из-за него он позволял испытывать на себе все приобретаемые частенько секс-игрушки, ради него он устраивал стриптиз, натягивая на ноги эти ненавистные мягкие полосатые сине-белые чулки, от вида которых сначала вставало, а потом он сидел и думал – ебать, он же адекватный, до чего докатился; из-за Дазая его сносило на всю эту пошлость, и ему даже нравилось; из-за него они нырнули в этот шкаф, зная, что гости завалятся в эту комнату, и сейчас – о да, он все еще чувствует член Дазая в себе, и, если это марево его совсем не поглотит, он скажет этой суке, что убьет любого, с кем он еще посмеет трахаться, однако это все отходит на второй план, едва ласки на груди и поцелуи становятся все более размытыми от усталости, и приходит осознание, и Чуя, запрокинув голову, готов узреть грозных дяденек-мафиози, что вытаращились на них, готов познать всю величайшую тупость своего поступка, готов принять раскаяние и наказание, но…  В комнате пусто. И, судя по всему, давно. Никого. Но он был уверен, что правильно разобрал шум, после того как Коё их увидела: делегация заходила сюда…  – Дазай?  А тот лишь посмеивается без всяких ноток удивления, мнет его волосы, да теперь трется влажным мягким членом о живот, вылизывая кожу на груди, а теперь вот снова сахарная соль его губ заполнила все вокруг. Дазай что-то там бурчит, лезет пальцами в задницу, и Чуя поддается, но тут же реагирует на чужое присутствие.  –  У вас пять минут, чтобы привести себя в порядок, а потом они вернутся, – голос Коё – ледяной, сразу весь жар с тела спадает, и они оба враз встрепенулись, но даже прикрыться нечем, кроме как прятаться друга за друга, что сейчас смотрится еще нелепее, а Коё даже глаза не отводит, и Чуя ощущает краску, пятнающую его щеки. – Что развалились? Я неясно выразилась? Или мозги еще на место не встали?  – Ты смущаешь нас, анэ-сан, – нахально заявляет Дазай, при этом неприкрыто лапая замершего Чую.  – С тобой я потом разберусь. И Чуя... С тобой тоже.  Как безумно. До предела безумно, и после бури до Чуи окончательно доходит вся опрометчивость поступка, и он боится анэ-сан, и благодарен ей за то, что вывела всех как-то отсюда. Но это чувство, пока он думал, что все на них смотрят… Хм, ладно, псих внутри него вполне насытился, спрятавшись на время. Каждый раз так вот страшно, чем закончится очередное желание заняться сексом, и Чуя зарекается, зарекается от всего сердца рисковать, но Дазай, он все еще желает целоваться, и его руки, что стирают спешно сперму с его члена, как бы это все намекает на то, что однажды таки Чуя да попадется так, что не сможет отмазаться.