Дневник. Сентябрь 1444 года
8-е Я вновь возвращаюсь к своим любимым записям. Обычные жёлтые листки стали для меня столь родными и важными, что мне теперь сложно представить жизнь без них, хоть и прошло достаточно много времени с того момента, как я писала сюда в последний раз. Начну пожалуй с того, что у меня все хорошо, самочувствие не подводит, да и вообще, прохлада мне нравится гораздо больше. По сему я с нетерпением ожидаю прихода зимы. Гузалик, как я заметила, тоже становится более радостной и игровой во время прохладной погоды. Это не может не радовать. Наверное, моему другу имеет смысл рассказать о том, что случилось за все это время, и я охотно могу сейчас поделится всем наболевшем за это время. Пожалуй начну по порядку, но некоторые события потребовали от меня деятельности, насколько мне позволит моя память. И начать стоит со дня после той грозы, о которой я рассказывала. Этот день по началу не отличался от тех предыдущих дней — обычные нудные до крайней степени будни. Но о нем стоит сказать. Все шло своим чередом, снова школьные занятия, и пришлось догонять пропущенный день. Учитель решил немного продлить урок, от чего все, само собой, были не в восторге. Описывать все не имеет смысла, а вот что случилось в конце тяжёлого дня будет намного интереснее. Шехзаде Мехмед принял решения более не посещать общую школу, так как счёл всю эту идею абсолютной глупостью. И выразился он довольно неподобающе его статусу. Весьма пренебрежительно отозвался об идее учится с плавниками. От этих слов, которые моя рука не способна вывести на бумагу, лицо Аслана побелело от злобы, а Влад сжал кулаки. Другие, как я, были просто потеряли дар речи от такой резкой грубости. Возразить, разумеется, никто так и не осмелился. «Пленники должны первым делом усвоить свое место, а не идти на равных с людьми, что выше их во всех отношениях! А падишах сам еще придет к такому же выводу, когда желаемый результат не даст желаемых плодов…» — как то так заключил наш шехзаде и эффектно удалился, пока мы пару секунд все стояли, как будто встретились взглядом с Медузой Горгоной. Всем стало не по себе. Кроме Нурай-хатун, которая вела себя так, будто до её слуха дошли совершенно иные слова. Её ничего не заботило,Почему я не помню?
— Благодарю. — все же обратилась я. — Не стоит благодарности, но я бы просил вас держаться от него на расстоянии. — Ты ко всем одинаково относишься, не шугаться же от каждого. — с моей стороны было глупо пытаться таким образом перевести все в шутку. Но я попыталась, ибо после пережитого шока было трудно оценить всю ситуацию. — Я отношусь хорошо к тем, кто хорошо относится ко мне. — невозмутимо сообщил мне собеседник. — Не более. Далее я во второй раз поблагодарила его и поспешила в свои комнаты, а на уме крутились слова кузена: «Все из-за тебя!». И после этого дни начали пересекать один в другой, словно вода. И я не могу сказать что конкретное про какое-либо последующее число. Меня задело, и я погрузилась в себя. Успевала ходить на уроки, иногда ездить верхом, и занимаясь живописью, когда этого никто не видит. Портрет Хасана, хоть и выглядел завершённым, можно сказать, потерял какую-то деталь, которой я не видела. И не могла завершить. Я более не писала людей, лишь пейзажи, которых не нужно было прятать. Так все шло к осени, но все же был еще один вечер, который я должна описать.***
В один из тех бессчетных рутинных дней, вернулась с прогулки, меня тут же встретил слуга падишаха со следующим сообщением: «Его превосходительство завтра устраивает обед на который зовёт своих детей. Будут и гости.» — помню, как посетила мысль о том, что это может иметь не очень благоприятные последствия. В тот момент я не понимала, откуда это чувство и с чем оно связано. Моя голова была занята лишь одной мыслью о том, что дядя крайне редко делает такие встречи. Я просто редко его вижу, и он изредка зовёт меня на разговор, или на праздниках созывает всех на пир. Желание идти пропало, не успев появится, но выбора не было. И вот тот день наступил, и ради того, чтобы порадовать дядю, я надела свою диадему. Очень хорошо это запомнила потому, что более я её никогда не надевала, и уже никогда не надену. К тому времени мне уже сшили пару новых платьев, так что я старалась выглядеть лучше, чем прежде. И вот я иду по коридорам к покоям падишаха. И на встречу мне, с другого конца коридора уверенной походкой шагал Аслан. Увидев меня он аж просиял. — Что, неужели так радостно идти в покои повелителя? — я улыбнулась ему в ответ. — Не говори глупостей, хотя… — протянул он. — кто же не хочет взять плов из подноса, приготовленного для повелителя. Особенно если рядом будет его обворожительная племянница. — Ты невыносим! И отсутствие манер еще больше усугубляет положение вещей. — естественно мы все говорили в шутку, и не более того. Но от его слов все равно было как то не по себе — неловко. Итак мы встретились в коридоре как раз у дверей в покои Мурада II. Нас сразу же впустили. Не буду говорить о всех вежливых жестах и правилах дворца, лучше перейду сразу к делу. Дядя сидел в ожидании нас со своим сыном, с которым была такая неприятная встреча за недели две до этого дня. И вот он измеряет меня и Аслана самым презрением взглядом, на который, по-видимому, был способен.Можно было хоть постараться и сделать лицо по-проще.
Мой друг будто прочитал мои мысли и прошептал мне над ухом: «Наверное это выражение лица он просто не может поменять, наверное с рождения такое.» Сдерживаясь от смеха мы сели на ковёр и стали ждать, когда же подадут блюда, но этого все же не происходило. Тут я вспомнила слова слуги о том, что будут гости. И как я только могла об этом забыть? И вот пришли валашские гости. — Мой дорогой друг, рад вас видеть! — обратился к нему дядя. Влад же сделал легкий поклон, а стоящий рядом маленький мальчик не двигался с места и выглядел очень перепуганным. — Раду, как поживаешь? Тебе нравится здесь? Ребенок смутился и спрятался за своим братом. Должна добавить, что ранее мне не доводилось видеть младшего сына князя Валахии. Правда пару раз Влад упоминал в разговоре его, но это никогда не было центром разговора. — Прошу прощения, мой брат еще мал и привыкает к чужим людям. — Понимаю, тогда прошу садится, и мой юный друг не бойтесь меня. Несмотря на все, я вам не враг. — такие его слова наверняка успокоили бы меня, в этом нет и тени сомнений. Но вот этого мальчика навряд ли сможет притянуть этот голос, но это и неудивительно. Если его насильно забрал от родителей этот человек, то о каком доверии и дружбе может идти речь. И эта фраза «не смотря ни на что», не хорошо звучит. Насколько мне известно, то во дворце детей его возраста почти не было, все это время он проводил с учителями, прислугой, и братом. Сердце сжалось от этой мысли. Одиночество — губительнее любой болезни. Более никого не ждали, и все сели в круг — на серебряных подносах подали перепелов, хлеб, сыр, плов, шербет, воду и вино. Большую часть времени ели молча, с чувством неловкости (по крайней мере это чувство я испытывала во всю). Падишах спрашивал нас об успеваемости в учебе, о том, как мы проводим свой досуг, но на этом беседа затихала, и мы снова смотрели каждый в свою тарелку. Пока нас снова не спросят о маловажных деталях нашей будничной рутины. Так было пока не подали фрукты и лукум. — Отец, — внезапно обратился Мехмед, который был особо молчалив все это время. — зачем ты нас позвал? — Я позвал вас, — абсолютно спокойно проговорил дядя. — чтобы воспользоваться возможностью побеседовать с моими гостями и дорогими моему сердцу детьми. Стоит сделать акцент на том, как невозмутимо ответил повелитель, несмотря на то, как резко и грубовато его вывел на разговор наследник. И этот ответ не удовлетворил Мехмеда. «Это ведь не единственная причина, не так ли?» — продолжил он, а в ответ услышал видимо не то, что хотел: «Нет, это все». И как раз эти слова уже вызвали у нас подозрение, мы с Асланом обменялись взглядами, что лишь укрепило наши сомнения по поводу происходящего. Терялись в догадках о том, что здесь все-таки происходит. Мы выжидающе смотрели на правителя, который с неким наигранным спокойствием отпил вина из своей чаши. Это выражение зазывало не ставить вопросов, не сомневаться, не делать необдуманных поступков. А кузен не собирался останавливаться. — Вы позвали к себе в покои людей, которые только и ждут возможности вонзить клинок в спину! Никто здесь не достоин вашего внимания и благосклонности, как же вы не поймете, повелитель? — Я вынужден просить не быть тебя таким грубым со мной и моими гостями. Ты должен принести всем извинения за такое своё пренебрежительное отношение. Мысленно все готовились к любому наихудшему исходу. Но что делать не понимал никто — такого никогда ранее не происходило. «Извинятся перед стервятниками, которые жаждут османской крови, каждый нас здесь ненавидит! А ты отец все печалишься по былым утратам. Я твой сын, я наследник, а виду будто я никто — я призрак для вас! Почему вы не видите истины? Почему забыли про случившееся?! И пустили в свое стадо волка в овечей шкуре!» — слова лились потоком, будто в отчаянии скопившиеся эмоции увидели путь на волю. И последняя фраза, как мне показалось, была предназначена мне. Но не исключено, что каждый принял все сказанное на свой счет. Закончив шехзаде устремился к выходу, и оставил нас. Наши попытки встать не увенчались успехом: дядя не дал разрешения покинуть покои. Но есть уже никто не хотел, и оставаться не было никакого смысла. И все же мы сидели в полной тишине, пока падишах был погружен в свои мысли. Я взглянула на валашских гостей: у Влада лицо перекосилось от злобы и обиды, как ни странно, но за все время он ничего не съязвил. И виной тому его брат, которому было совершенно не комфортно. Когда нам разрешили уйти, все с облегчением удалились как можно скорее.