Ишемия

Hemingway Champagne - коктейль, в состав которого входит 150 миллилитров шампанского и 30 миллилитров пастиса (или абстента). Рей заменяет шампанское креманом. И счастлива. Бен заваривал себе кофе, когда услышал, как дверь в ванную закрылась. Постоял с минуту, слушая, как шумит вода, и хмыкнул – кажется, его ночная гостья проснулась. На удивление рано – он был уверен, что Рей проспит минимум до обеда, и он ещё успеет съездить на операцию. Но так, наверное, даже лучше. Не то чтобы тяжелые беседы бодрили по утрам, но это тоже было частью его жизни – говорить с пациентами. Даже если они не были всего лишь его пациентами. Даже если вчера нанюхались кокаина. Даже если спали в его кровати. Мужчина отпил кофе. Сонливость потихоньку отступала. Вчерашний дебильный вечер закончился, к счастью, довольно быстро. Чокнутая девчонка не разбила ни себя, ни его машину. Она ужасно злилась, когда он блокировал ей любую возможность его обогнать, однако это помогло им доехать без происшествий. Хотя в какой-то момент Бен поймал себя на мысли, что ожидает резкого удара – с неё станется расшибить оба автомобиля из-за плохого настроения. Эти золотые детки, унюханные и обласканные вниманием с пеленок, не ценили ничего. Машину было бы не жаль, а вот расшибиться из-за обдолбанной дуры не хотелось – Бен собирался оперировать ещё лет тридцать минимум. Но Рей, вот чудо, даже не стала ему сигналить. Делала рывки, но не опасные. То ли успокоилась за рулем, то ли мозг вдруг включился. Когда они припарковались у его дома, Бен мысленно вздохнул с облегчением – девушка, с трудом выбравшаяся из своей Теслы, выглядела так, будто вот-вот отключится, но стоически улыбалась во время подъема на лифте и даже неразборчиво что-то мурлыкала, мешая речь с французским. И споткнулась, она снова несколько раз споткнулась. Бен подумал, что её заболевание, кокаин и бутылка кремана – смесь, конечно, просто убойная, и, возможно, будь он не таким заебанным, точно завез бы её в клинику для капельницы, однако… однако же она была не так и плоха тогда. Не обдолбанная вхлам, и это немного успокаивало бунтующую совесть. В квартире девчонка, наконец, сбросила туфли, сразу став ниже ростом и как будто бы беззащитнее, и в глазах ее снова появился отчётливо читаемый страх. Будто десять сантиметров скинули её с небоскреба и разбили всю уверенность. А потом она, хихикая, потянулась за поцелуем, оттягивая неизбежный разговор. - Знаешь, я думала о тебе каждый гребаный день адского тура, - неожиданно четко сказала Рей, обвивая руками его шею. Её слова, такие искренние и пылкие, вызвали у Бена мурашки. – Я заметила тебя среди миллиона подписчиков, Бен Соло, сразу. Заметила и всегда, всегда обращалась только к тебе. А ты мне так и не позвонил. Неужели ни разу не захотел, а? Бен был рад, что она уже была распаленная, потому что, целуя её, можно было легко уйти от ответов и без лишних объяснений направиться в спальню. Это откровение стало и, правда, неожиданным, он не думал, что настолько её зацепил, но говорить об этом не собирался, потому что признаться, что и правда не захотел, было бы слишком жестоко сейчас. Мужчина вообще не привык оправдываться ни за свои желания, ни, тем более, за свои нежелания. У него были причины не звонить. Бен легко помог ей выбраться из платья, и в какой-то момент вид красивой, сгорающей от нетерпения девушки в черном белье, которая, пачкая помадой воротник рубашки, целовала его шею, едва и ему мозг не выключил. С трудом, но Бен все же вернул себя на рельсы привычного мышления. Поцеловав Рей, мужчина сказал, что вернется буквально через минуту. Девушка, одурманенная и так и не сообразившая, что он-то в процессе с себя ничего не снял, легко улыбнулась. Наверное, подумала, что он вышел за презервативами, шампанским или ещё чем-то. Бен стоял на кухне и считал, как перед операцией, до трехсот. Когда вернулся в спальню, Рей уже отключилась. Хитрый ход сработал, а кокаин и алкоголь, наконец, сделали свое дело. Бен присел, рассматривая её, и неожиданно заметил, что у неё на ступне есть татуировка. Конечно, раньше-то он не смотрел вниз, стараясь забраться под юбку, что явно было выше, а сейчас четко видел фигурный, заковыристый шрифт, сложившийся в слово «Микеланджело». Имя первого парня, что ли? Бен подумал, что это было бы слишком банально. Подобные Рей не расписывали тело чужими именами. Да и если бы она так поступила, то давно бы содрала вместе с кожей, с ее-то порывистостью. Что же тогда? Мужчине оставалось только укрыть свою гостью и уйти спать в кабинет. Злым, уставшим и очень неудовлетворенным – её поцелуи здорово возбуждали. Даже стало жаль, что у него были какие-то моральные стоп-сигналы – грязный секс с такой чокнутой здорово привел бы в чувства, ведь забыть то, что в оральных ласках она была особенно хороша, было не так и просто. Особенно в этой темноте. Неудивительно, что сейчас, с утра, он ощущал нарастающее раздражение. Нет, не раздражение. Остро давило желание и осознание, что та самая девушка, которая его безумно заводит, сейчас всего лишь через стенку. И злость за то, как она вытрепала ему нервы за вчерашние пару часов, распаляла только больше. Настолько, что он просто сгорал. Только вот в этом злом желании ощущалась и примесь беспокойства – не отключилась ли Рей в душе и не лежит на полу, истекая кровью. Но дверь щелкнула ещё раз. Мужчина вышел в коридор и чуть не взвыл – футболка, что он ей оставил на прикроватной тумбочке, вообще ничего не скрывала, она могла бы и голой стоять с таким же успехом. Силой воли пришлось заставить себя думать головой. Рей стояла в коридоре, прижавшись лбом к двери. И Бену захотелось выругаться. Потому что это не отходняк её крыл, а болезнь, которая проявлялась ещё сильнее благодаря той дичи, которую девушка с собой творила. Осознанно или неосознанно. Он тихо подошел, зная, что из-за дикой боли она все равно ничего не услышит, осторожно коснулся плеча. Рей вздрогнула, развернулась, и на секунду в её глазах промелькнул почти ужас, когда она увидела именно его. Видимо, подробности вчерашнего вечера пока не вспомнились. Что ж, зато ему не придется делать вид, что он знает, как поступить с этой её симпатией. Пускай думает, что секрет сохранен. - К-кофе? – она вяло принюхалась. – Я бы не отказалась. Умираю, да, так хочу кофе. - Умрешь ты, если его выпьешь, поэтому даже не мечтай. - безжалостно отрезал Бен, - пойдем, Рей. Тебе нужно в кровать. - Нет, у меня через три часа запланирована встреча…. - С кроватью. С подушкой. Со всеми. На целый день. Пойдем-пойдем, тебя уже заждались. – он мягко приобнял её за талию. Рей спотыкалась, шаги давались нелегко. Бен видел, как ей хочется ухватиться за стену. Что ж, с утра он изучил её снимки. И без УЗИ сосудов можно было сказать, что у неё та стадия, которую обратить нельзя, поздно, а она, блядь, вместо того, чтобы просто потерпеть и проконсультироваться, ушла вразнос, сама себя добивая. Неужто нельзя было позвонить маме, подружке, какому-то случайному любовнику и выплакаться, а не закидывать в себя наркотик, разрушая мозг, который и без того уже был болен. Всё это Бен озвучивать не стал. Помог Рей забраться назад в кровать и вышел. В этот раз он вернулся довольно быстро, не считая. Попросил девушку приподняться, вложил в подушку специальную гелевую вкладку, которую достал из холодильника, и положил на место. Рей, молча наблюдавшая за ним, покорно легла, и слабая тень улыбки мелькнула у неё на губах. - Бен, ты просто… просто волшебник. Ещё бы. У неё, при её болезни, голова должна сейчас гореть адским пламенем. Пульсирующая боль, отдающая в глаза, которые Рей щурила, но не могла открыть полностью. И охлаждающая вкладка должна здорово ей помочь. Увы, чудо-таблеток от её диагноза у него не было, а давать ей что попало Бен бы не решился - он же все-таки врач, из тех, кто свято верил в принцип "не навреди". Да и ни у кого не было лекарств, в целом мире. Её проблемы Рей могла вылечить лишь сама. А он мог только помочь ей уменьшить боль таким образом и беситься от собственной беспомощности. Сколько ночей он сам боролся таким образом с головной болью и тяжелыми мыслями? Всегда ли помогало? Ещё он протянул Рей стакан с водой, где растворил прилично глюкозы. Мда, Бен определенно был врачом года. Правда, глюкоза была призвана помочь от последствий кокаина. Рассматривая её, Бен понял, что пока нет ничего критичного, можно обойтись сном, а не капельницами, хотя подсознательно был готов сразу везти ее в больницу, если станет хуже. - Прости, что я не приехал вчера в ресторан, - неожиданно сказал он. Не собирался извиняться, потому что был порядком зол, но Рей спокойно лежала и так смотрела на него, что становилось жутко. Будто он был сейчас единственным человеком на планете. Будто о ней никто никогда не заботился, что было, конечно, не так. Будто собиралась расплакаться, но гордо держалась. – Я, правда, уже ехал к тебе, Рей. Но иногда чужие ошибки меняют мои планы. Я хотел провести вечер с тобой. "Возможно, даже не из-за обещания, а просто так. Даже без мыслей затащить тебя в постель. Просто побыть с кем-то настолько веселым, но не успел. Теперь ты тоже не очень-то весела, правда?" - Это я должна извиниться, правда, не помню, за что. Да хотя бы за то, что из-за меня ты в собственном доме ночевал где-то на диване. Твоя подружка, кстати, наверное, здорово на тебя разозлится, доктор. И на меня. Я там, в ванной, нашла смывку для макияжа и немного ею попользовалась. Хочешь, я оставлю ей записочку, что добрый доктор не трахал никого в её отсутствие? – она поерзала, натягивая одеяло до подбородка. Бен сел прямо на пол и положил руки на кровать. – Если бы я знала, что у тебя кто-то есть, я бы не стала позавчера приставать к тебе в больнице. Так неудобно теперь. Никому не должно быть так больно. Сам-то ты тоже хорош. Живешь с одной, а трахаешь всех подряд! Бен рассматривал девушку – сейчас, с мокрыми волосами и без макияжа, она выглядела ужасно измождённой, теперь он видел в ней человека, который смог выдрать из своей души и «Дожди Джакку», и «Тысячелетнего Сокола». Сейчас Бен верил каждому тому слову, что она выписывала в книгах. Эта измученная не кокаином, но огромной нагрузкой девушка и правда могла выстрадать те шедевральные книги. Рей молчала, а Бен продолжал смотреть, не осознавая, что любуется ею. Сейчас, когда она смыла эти дебильные черные тени, он, наконец, видел её как в первый раз. Это было почти то же самое, что снять с неё одежду. Нет, нет, то, что Рей умылась и была здесь, собой, было куда более интимно. Глаза оказались у неё огромными, светло-карими и очень красивыми. Только синяки от усталости их портили. Теперь он видел на ней все последствия тура – каждый синяк, каждый прошедший сквозь неё город, каждый перелёт. Такая худенькая, хрупкая, юная. Такая задолбанная. И, все же, невозможно красивая в этой своей, пусть и очень измученной, естественности. Бену даже захотелось её обнять, прижать к себе и гладить утешающе по голове, чтобы она уснула побыстрее, но как-то это было не к месту. Когда с утра обнимаешь девушку в своей постели – это выглядело намеком, а не порывом. Рей, которая цинично сводила к сексу даже бесплатный Кир Рояль, точно бы так решила и не отказала ему хотя бы из собственного упрямяства. Но секса с горчинкой не хотелось. Утренняя злость рассеялась и брать девушку, которая от испуга и усталости сняла свою маску, не хотелось. И тут внезапно до Бена дошло. - Рей, да ты спятила? Нет у меня никого, я бы тоже не стал. Я что, по-твоему, такой моральный урод, что тяну в постель всех подряд, когда вдруг моя девушка куда-то уезжает? Просто ты уснула, и я подумал, что утром тебе нужно будет смыть свои… «глаза енота»… смоки-айз, вот спустился в круглосуточный магазин и прихватил. Потому твоя совесть чиста. Моя, вроде, тоже. Девушка отреагировала вяло. Просто улыбнулась. А Бена резанула фраза «никому не должно быть так больно». Неужто, и правда, в мире был такой идиот, который, встречаясь с ней, додумался бы ей изменять? Он бы не стал. Ему бы её хватило с головой. На три жизни вперед. Бен внезапно понял, что не стал бы разменивать себя ещё на кого-то, если бы такая девушка была вся его. По-настоящему. Но он был лишь её мимолетной прихотью, а она… кем была Рей для него, Бен не мог пока понять. Рей поморщилась. Видимо, боль усилилась. Бен подошел к окну и опустил ролеты, погружая комнату в полумрак. - У тебя же не в первый раз такое, да? – скорее констатировал, чем спросил мужчина. - Такое - это какое? – не поняла Рей, пряча голову в подушку в поисках спасительной прохлады. Вчера у неё много чего было в первый раз. – если ты о том, в первый раз ли я нанюхалась кокаина, то нет, Бен. Такое происходит довольно часто. Нужно как-то сбрасывать напряжение после тура. Рей почти говорила правду. Она бы не смогла признать, что так расклеилась из-за него. И сейчас, в эту секунду, так разбита и жалка именно из-за него. Потому, что она здесь такая страшная, бледная, никчемная. Потому, что он снова заботился о ней, и ей так было приятно, что аж внутри все замирало. Вроде понимала, что все дело в вежливости, старалась это держать в голове, но было же так хорошо, что можно было и поверить. - Я тебе не священник, потому спросил о другом. Тебе не первый раз так плохо, да? Так больно в голове, будто все взрывается? Раньше часто так бывало, верно? Без причины. Когда не было пьянок, гулянок, перелетов. Просто в один момент становилось так больно, что мир переставал существовать. Я прав? Она смотрела на него... Он просто доктор, напомнила себе Рей. Он не заботится, он оценивает её диагноз. Она свалилась ему на голову, а он просто хороший врач. И хороший человек. Единственный хороший человек. Её бы никто не привел к себе и не уложил бы спать в постель. Без секса, без компромата, просто так. А он вот привел к себе домой, хотя она не пойми что вчера творила. Слишком хороший человек, пожалуй. Ей до такого не допрыгнуть даже на своих каблуках. А хотелось бы. Только если бы допрыгнула, повисла бы на шее у него тяжелым грузом своих грехов. - Рей? - Да, бывало. Раньше пару раз в год, но с новым графиком все чаще. В туре… в туре бывали дни, когда я едва поднимала себя с кровати. Мне было ужасно плохо, тошнило все время. - И чем больше болело, тем чаще падала. Наверное, здорово ты нервничала, раз провоцировала такие приступы. Бедная Джоан Роулинг, зачем ты себя так загоняешь? Неожиданно Рей проворно села. Стоило ему сказать «бедная», как её глаза полыхнули гневом. Бен покачал головой и успокаивающе погладил её по колену. Они переглянулись, неизбежность признания повисла между ними. Неизбежность и это гадкое слово, которое кто-то должен сказать вслух первым. Ишемия. Её гребанная ишемия мозга, её энцефалопатия, её новая реальность. Болезнь, которую девчонка, годами принимала за усталость. Болезнь, которая позволяла жить, но требовала от человека слишком многого. Болезнь, с которой никто никогда не мирился, потому что мозговое голодание приводило почти всех пациентов к деменции. Болезнь, которая становилась не диагнозом, а образом жизни с многочисленными «нельзя». Она не ставила крест на Рей, но то, что Рей поставила крест на себе, было очевидно. Не разобравшись. Одним росчерком. Будто автограф дала будущей деменции и сдала себя на её милость. - Не смотри на меня так, - внезапно сказала Рей, - не смотри так, будто я уже тебя забыла. - Я знаю, что тебя напугало. - Правда, знаешь? - Знаю. Я понимаю, когда ты читаешь это загадочное "энцефалопатия", думаешь, что это конец пути. Ощущаешь себя загнанной, да? Потому что недостаточное мозговое кровообращение приводит к дисфункции твоего мозга, и ты это ощущаешь, когда падаешь, когда устаешь быстрее, чем другие, когда не можешь держать баланс. Я понимаю, Рей. – он протянул ей руку. Её ладонь была совсем маленькой на фоне его. - Не понимаешь. Мне двадцать четыре года, и я вдруг узнаю, что у меня в перспективе деменция. Не в далекой перспективе, а так, может, спустя пару лет. Знаешь, Бен, мне чхать как я выгляжу, если честно. Всегда было плевать. Все эти тени, красные губы, красивые наряды – к черту все, это глянец для поклонников, чтобы замазать усталость. Для меня важно было, насколько я умна. Пока девочки выщипывали себе брови перед зеркалом, а парни таскали штанги, чтобы мышцы накачать, я вытачивала свой мозг. Гордилась умом, смекалкой, памятью, талантом. Развивала это, взращивала и… блядь, все зря? Этот чудесный мозг возьмет и просто выключится, как сгоревший компьютер? Вот так просто? Так же не бывает! Почему именно мой мозг? Почему не сердце, мне оно не нужно. Почему мозг? Она задала тот вопрос, который задавали многие пациенты. Почему я? Все хотели понять, почему несчастье произошло с ними. Бен давно заметил, что то, чего человек боялся, всегда и приходило к нему. Верующие бы назвали это наказанием. Мужчина принимал это за скотскую насмешку. - Успокойся. Я понимаю, что ты начиталась в инернете всего, но вместо того, чтобы нюхать кокаин, стоило потерпеть. Тебя ещё не обследовали полностью. Да, хорошо, ишемия при тебе. Пускай так. Пускай нет таблетки, которую ты выпьешь, и завтра все пройдет. Тебе придется здорово стараться, чтобы бороться с ней. Эта болезнь требует дисциплины. Отказа от алкоголя, наркотиков, стресса. Я знаю, что это звучит, как ряд мрачноватых рекомендаций, но что поделать? Понимаю, что это мрачная перспектива, но раз ты так ценишь свой мозг, тебе придется принимать правила, если, и правда, не хочешь свалиться в деменцию к тридцати годам. Это все же лучше, чем заболеть чем-то, сжигающим быстро и без шансов. Ну и генетика играет роль. Посмотри на свою семью. Родственники - всегда, увы, неизменяемый фактор. Мне бы не хотелось этого говорить, но... если деменция была у твоей бабушки, например, то твои шансы вырастут… Что не так? Он увидел, как Рей поменялась в лице, будто он ударил её в солнечное сплетение. Скривилась, будто вот-вот расплачется, губы задрожали. Бен растерялся. Здесь-то он что не так сказал? Обычно разговоры о семье всегда были хитрым ходом, напоминающим пациентам о том, что они не одни в мире. Даже если Рей была не в ладах с семьей, это могло помочь ей примириться. Так делали многие. На самом деле, поддержка и забота близких в её случае была очень важна. - Я не знаю ничего о своей бабушке, - тихо сказала она, опуская глаза. Руку выдернула и вцепилась ею в одеяло, будто погружая себя в одиночество. – И о матери. И об отце. Ни о ком ничего не знаю, Бен Соло, потому что я – сирота, и нет у меня, блядь, генеалогического древа со всеми болезнями. Мать отказалась от меня, когда мне было…ммм… пять месяцев. Видимо, этот брак во мне, эта ишемия, был так очевиден. Может, орала я громко из-за неё по ночам. Не знаю. Меня просто оставили на пороге приюта в Бруклине. Так что мне не у кого спросить, ясно? Девушка не поднимала голову, замкнувшись вмиг в себе. Никогда ещё слова не были такими тяжелыми, не падали вокруг неё с таким грохотом. Мир вокруг даже не качнулся, но Бен ошарашено смотрел на неё. Не то чтобы его удивило, что в мире были сироты, но Рей? Принцесса из Верхнего Ист-Сайда? Скучающая дочка миллионеров? Девушка с грамотной речью, которая бывает лишь у выпускников элитных школ? Вся её дерзость, яркость и развязность не вписывались в рамки её слов, а вот талант… талант как раз, похоже, вписывался. Только человек, прошедший страдания, мог написать те книги. Человек, полный боли, одиночества, жажды к жизни. - Да как же так? - Как гадкий утенок из приюта на Темпл-Сквер превратился в принцессу-лебедь с Пятой Авеню? – Рей ухмыльнулась как-то по-хулигански. Неожиданно поднялась и, пошатываясь, подошла к окну. Распахнула шторы. Весь Манхэттен был у её ног в эту секунду, когда утреннее солнце заливало остров. Солнце, которое подожгло её силуэт. Золотая девочка на фоне золотого острова. Закономерно. – Думаешь, это невозможно? Все возможно, если иметь талант, злость, упорство и наглость. Это же американская, мать её, мечта, где у всех есть шанс, особенно здесь, в Нью-Йорке. Этот город… нет, этот остров любит дерзость, правда? Манхэттен однажды голландцы купили у индейцев за бутылку рома и ожерелье. Ты знал? Бутылка рома и бусики стоимостью в тысячу долларов за остров, где сейчас земля стоит пятьдесят миллиардов. А потом эти самые голландцы обменяли свой чудо-остров на мускатный орех*. Знаешь, такие истории вдохновляют. Эта земля любит странные истории, и я отлично вписалась. Девушка отошла от окна и пошатнулась. Видимо, закружилась голова. Вернулась в кровать, но ложиться не стала, а села, скрестив ноги. Удерживала Бена взглядом, ведь впервые за долгое время кому-то рассказывала свою историю, но страх, головная боль и остатки наркотиков заставляли её продолжать рассказ. Так долго она молчала, так долго притворялась, так как долго врала, что... сама поверила. - У меня всегда был талант к тому, чтобы писать, я это знала, Бен. Я была тем изгоем в детском коллективе, который носился с книжкой и марал бумагу всё свободное время. Мне нравилось доверять бумаге свои мечты – у одиноких детей их так много, а слушателей – так мало. И чем старше я становилась, тем лучше получалось, но как-то было все не до того. В приюте я задыхалась, он не стал моим домом. – она поморщилась. – Когда исполнилось шестнадцать, я просто сбежала. Сюда, на эти улицы, где столько света. Меня не красивая картинка манила, я хотела стать писательницей. Бен склонил голову. Ему не хотелось уточнять, как она выживала на этих улицах, что продавала за то, чтобы дойти до мечты. Наркоту? Диски в круглосуточном магазине? Себя? Вдруг Микеланджело – имя её сутенёра или ещё что-то подобное? Это было страшно и неважно одновременно, потому что, через что бы Рей ни прошла, – она не спилась, не скатилась, а дошла, сбив ноги в кровь, до цели. Оставшись с раной в душе, с ишемией в голове, но дошла, не потерявшись. Он смотрел на девушку, склонившую перед собой Манхэттен, и сам ощутил желание преклонить голову и колено. Да все, что угодно. Перед такой силой духа. - Я довольно быстро усекла, что на улицах долго не протяну, пристроилась в какой-то бар официанткой на три смены, и там вдруг меня встретила судьба. - Мужчина? - Как эгоистично. Конечно, только мужик мог меня вытащить, да? Это не сказка, где ты раздвигаешь ноги и просыпаешься звездой. В лучшем случае, тебя отымеют и дадут денег на такси. В худшем – бесцеремонно отымеют дважды. Потому мужчина мне точно был не нужен. – она заправила волосы дрожащей рукой. Говорила гордо, с вызовом, а Бен был поглощен её рассказом. - Кир Рояль. Я там впервые попробовала Кир Рояль и поняла, что однажды буду пить его, сидя на крыше мира. То было какое-то утро после ужасно тяжелой ночи, и бармен сделал мне этот коктейль. Рассказал, что богатые девочки его очень любят за пафосность. Мне Кир Рояль показался не пафосным. Знаешь, его ведь придумали, чтобы скрасить вкус паршивого дижонского вина. Разбавляли для дорогих гостей ликером из смородины, потому что весь другой урожай немцы во время войны уничтожили. И я подумала, если паршивое происхождение разбавить талантом, то коктейльчик тоже выйдет ничего. Главное, подать себя так, будто ты не кислое вино из бедного региона, а королевское игристое с необычным оттенком смородины. И тогда я устроилась официанткой в кейтеринг, который обслуживал элиту Манхэттена. Ты удивишься, но там очень низкие требования, потому что скотские условия и низкие зарплаты, никто даже не заглянул мне в паспорт. Но я не искала крутую зарплату, мне нужно было попасть в тот мир, и я сделала это. Сначала ходила и подавала всем шампанское и устрицы. Кто знает, может, и ты брал их с моих рук, да? Я слушала, изучала. Смотрела на поведение, на облики, на то, кто и как себя подает. Но, главное, я искала редакторов. Людей, которым можно было дать рукопись. При этом, я понимала: если это будет просто официантка, они выбросят её. Поэтому начала создавать Рей Кеноби. Взяла фамилию у одинокого старика, живущего отшельником, из тех, кто пропил юность, наследство, но имел вес. Мы с ним круто сошлись – я снимала в его огромной, захламленной квартире комнатенку, помогала, а он дал мне фамилию. Так я обрела свою первую семью, класс? За мойку полов и уборку паутины со старинной лепнины. А ещё я обрела место на Манхэттене, подальше от притонов. Купила крутой телефон, оставшись без еды месяца на три, и начала новую жизнь по ночам, после работы. Знаешь, в комиссионках всегда можно купить отличные подделки Джимми Чу, и, если правильно себя преподнести, эта тупая элита думает, что ты - одна из них. Какая разница, какое у тебя лицо, главное, что дизайнерская бирка на платье. Мой путь был долгим, но однажды он увенчался успехом. Я отдавала свои рукописи издателям так, будто баловалась, как бы нехотя, вдруг они глянут одним глазком на досуге. Это было так смешно, потому что сердце от страха колотилось неимоверно сильно каждый гребанный раз. И вот однажды случилось чудо – в мою дверь позвонил Ункар Платт. Он, конечно, всё понял, но… понял и то, что мой талант принесет ему кучу бабла и, не раскрыв мой секрет даже издателю, он стал моим помощником, агентом и, сука, рабовладельцем, помог мне подняться выше и еще немного. Так вот родилась Рей Кеноби. Беззаботная девочка, покорившая мир от безделья. - Но почему ты не захотела сказать правду, когда стала популярной? - Эта стая никогда бы не приняла меня на равных, если бы я была полуголодной девкой из приюта, а я хотела эту свору не только возглавить, но и кормить со своих рук, потому легенда осталась навсегда при мне. Легенда, которую знает только Ункар, мой давно почивший «дедушка» Кеноби и… ты, Бен Соло. Даже Финн, проживший со мной пять лет, к счастью, понятия не имел, кто я такая. Просто, идиот такой, думал, что я ненавижу своих родственников. Обманывать всех так просто. Люди мечтают об этом, просят, чтобы их обманули. Знаешь, ведь обман - соблазн покруче секса, так говорил доктор Кедр, правда? Как там - сирота, не нашедший семью, достигнув опасного подросткового возраста и не познав родительскую любовь, потому будет обманывать и себя, и других, ведь пристыдить его некому*. - в её глазах мелькнула горечь. Она так просто цитировала "Правила виноделов", грустный роман о докторе, который основал приют и воспитывал в нём детей, брошенных проститутками, что Бен сразу понял - это была её Библия в детстве, зачитанная до дыр. Интересно, грешила ли она тем, что и сироты в том приюте, придумывала ли своим талантливым мозгом сказку о том, что родители однажды вернутся за ней, или сразу росла с ненавистью к людям, которые от неё отказались? - В эпоху инстаграм тебе просто нужно запостить платье от Диор, и пофиг, что ты его сфотографировала на работе, пробравшись в чужой гардероб. - продолжила, тем временем, Рей, пока Бен все ещё мыслями пребывал в Сент-Облаке**. - Такая ирония. Ну, была и ещё одна причина. Если бы поднявшаяся волна популярности снова принесла меня на порог родного приюта, семья, которая цинично выбросила меня, тоже появилась бы, обливаясь слезами и ища поддержки, а я не хочу никого знать. Тем более, что они мне ещё вон какую подставу в мозге подарили. Эту энцефалопатию. Бен смотрел на нее ошарашенно. Он поверить не мог, что мир одурачить было так просто, но, с другой стороны, зачем девчонке его обманывать? Она говорила так насмешливо, остро, но мужчина ощущал, как кровоточит там, под бледной кожей, её красивая, избитая жизнью, душа. Понимал, почему её так тронуло, что он о ней позаботился, ведь, похоже, обычного участия она была лишена все свои годы. Понимал, и это не на шутку испугало его. Не её происхождение – чхать на то, откуда она, а уровень ответственности. Он вдруг подумал, что на эту девочку ему не хватит души. Он не сможет отогреть её, даже если захочет, потому что для такого одиночества и его лечения нужна вся жизнь, всё существующее в мире время, а у него времени не было, не было совсем. И пускай Рей кривила губы, презрительно насмехалась, Бен понимал – она бы не отказалась от простого участия, вон с какой благодарностью смотрела на него, хотя он, по сути, ничего ещё не сделал. Он не знал, что сказать, а Рей устало откинулась на подушку. Правда опустошила её. Она выговорилась, но теперь вместо тяжести ощущала звенящую пустоту, которую разбил звонок её телефона, валявшегося на полу. Бен подал ей его, а сам вышел. Зашел на кухню, посмотрел на часы. Ему пора было уезжать в клинику, но Рей отпускать было нельзя. Эти её боли и чрезмерная болтливость свидетельствовали о том, что она все ещё не в себе. Потому мужчина достал стакан, налил воду и прикинув вес девушки, разбавил жидкость снотворным. При приступах головной боли в её случае нужно было просто отоспаться, ничего не чувствуя, потому преступление никакое он не совершал. По-другому уложить её на целый день в кровать не удастся, а Бен как врач…и не только как врач, да, ощущал ответственность. До сих пор не мог понять, отчего его к ней так бездумно и безумно тянет, но отпустить восвояси в таком состоянии просто не мог. Когда вернулся, то услышал, как тот её агент орет на девушку. Орет так громко, что Бен различил каждое грязное слово, которым он ударил Рей. Девушка безуспешно пыталась объяснить, что плохо себя чувствует, а человек просто кричал на неё, захлебываясь злостью. И всегда такой спокойный Бен неожиданно ощутил, как в нем пробуждается гнев на кого-то, кого он никогда не видел. Как там Рей назвала агента? Рабовладелец? Судя по тому, кем-то подобным он себя и считал, своими нескончаемыми воплями только усугубляя состояние девушки, которая сгорбилась и больше не огрызалась. Только молча угукала, упершись головой в колени, как бы соглашаясь с тем, что да, она вот такое безответственное ничтожество, такая безалаберная дура, которая просто набралась, и теперь уходила от своих прямых обязанностей, подводя его, Ункара. Бен нахмурился. Рей, бесспорно, вчера вела себя как идиотка, но почему её агент говорил с ней так? Нагло пользовался тем, что она в его власти и не может поспорить? Почему мужчины так любили унижать тех женщин, кого было некому защищать, – а Рей не оправдывало перед агентом ничего, даже талант, который, наверняка, этому придурку приносил огромные деньги, обеспечивая отпуск трижды в год на лучших курортах. Мужчина присел рядом, и Рей отшатнулась, смутившись. Не того, что ей говорил Ункар. А того, что она не успела скрыть, как больно ей все это слышать. Улыбнулась, пожимая плечами, будто это ничего не значит, но это значило. Для Бена точно. - И через час ты обязана быть на этом шоу, иначе…– продолжал агент. Бен, не выдержав, осторожно выдернул телефон из пальцев Рей. - Если вы не хотите, чтобы завтра все газеты Нью-Йорка кричали о том, что у вашей золотой птицы в голове болезнь, вызывающая деменцию, то умерьте тон и оставьте Рей на пару дней в покое. Это я вам как доктор рекомендую. Если она сейчас придет на ваше шоу и свалится там без сознания... - Бен успокаивающе улыбнулся девушке, протянув стакан с водой и жестом показав, что пить нужно сразу. А Рей не сводила с него глаз. Смотрела с таким восхищением и восторгом, прямо как ребенок. Аж ком в горле встал бы, если бы не нужно было говорить дальше. – Всем так понравится новый скандал с ее участием. Всем, но не вам. - А Вы кто вообще? - ошарашенно спросил Ункар, который редко получал такой отпор. - Бен Соло. Её доктор. Всего доброго. - Почему ты это позволяешь? Он делает на тебе деньги, почему ещё и тебя строит? – отключив телефон, поинтересовался Бен, немало рассерженный. Что, неужели только он видит, что ей плохо? Или вся забота этого Ункара сводилась к тому, что она должна сходить в клинику и после одного визита вернуться к своей роли? - Твой агент должен уважать тебя. - Сейчас он думаю, мечется в ужасе от упоминания твоего имени. – неожиданно хихикнула Рей, ведь слова "Ункар" и "уважение" не сочетались. Между ними не было теплых взаимоотношений. Ункару нравилось иметь над ней власть и постоянно это демонстрировать. – Он, как правило, не разрешает мне связываться с приличными мужчинами, думает, наверное, что твой пиарщик его убьет. Когда он узнал, что я с тобой… что мы… ну, в общем, история с Гавайями его дико разозлила. - У меня нет пиарщика, который говорит мне, что я должен делать. – нахмурился Бен, не поняв, откуда агент узнал об их романе. – Если ты думаешь, что я не пришел вчера, потому что мне так пиарщик сказал, то это ерунда. Мне все равно , что обо мне говорят, хотя... блядь, Рей, почему ты так послушно повторяешь его слова? Уволь его к чертям. Ты сама знаешь, что любой мужчина этой планеты, включая меня, радовался бы, если бы вдруг попал на камеры с такой молодой и очень крутой писательницей. А если твой агент создает тебе другую репутацию, а потом тебя же ею и пытается унизить, - это не агент, знаешь ли. Девушка хотела что-то ответить, но зевнула. Бен наклонился и поцеловал её в висок. - Вот и славно, отдыхай. *** Бен вернулся домой очень рано, как для себя. Квартира встретила его тишиной. Рей ещё спала. Мужчина присел на край кровати. Он думал о ней целый день, пережив такую гамму эмоций, что ими впору было облучать. Его поразила её история, в которой диагноз, правда, выглядел невесело, а ещё и ужасное отношение агента. Поразило, что, имея кучу фанатов, она была так одинока и уязвима перед всем миром. Удивляло, что никто не хотел позаботиться о ней, а ведь она бы вернула всю любовь с тройным пылом, ведь была не только дерзкой, но и ласковой. Он ещё помнил, как после секса на Гавайях у него в номере девушка нежно целовала его, как тянулась, чтобы её погладили. Она просто искала немного участия и тепла. Это удивляло. Трогало до глубины души даже человека, который никогда не был одинок. Его жизнь была иной. Поражало Бена и то, что, даже узнав свой диагноз и поведав ему правду, Рей ни разу не заплакала. Сколько нужно пережить человеку, чтобы разучиться плакать? Сколько боли и испытаний пережила она, сколько унижений, сколько сомнений? И при этом сияла она ярче бриллианта, одаривая мир талантом, равных которому было мало. Не сломалась. Сходила с ума, конечно, но стойко держалась. Наверное, плакала вдали от всех, чтобы оставаться достаточно дерзкой с виду. Девушка хмурилась во сне. Не выглядела расслабленной ни капли. Бен видел много спящих людей. Иногда сидел в палате возле одиноких больных, у которых, подобно Рей, никого не было, чтобы те не очнулись в пустоте. Но ни у кого не было во сне такого несчастного выражения лица. Мужчина потянулся и осторожно погладил девушку между лопаток. Ровно там, где жизнь обломала ей крылья. - Бедная, славная девочка. За что ж тебе так досталось, а? Он вздохнул и вышел. День у него прошел быстро, тяжело, но успешно. Операция закончилась отлично. Теперь бы решить, что ему делать с Рей. По-правильному, когда она проснется, отвезти её домой, потом рекомендовать, что делать, отправить на все анализы и передать в руки её настоящему доктору, ведь нейрохирурги не лечили то, чем больна Рей. Но… но ему так не хотелось отпускать её – это Бен понимал. Да, он так и не знал, как справиться с ней.. Но что-то тянуло его к Рей. Что-то кроме жалости и сексуального интереса. Её сияние, возможно. Он будто слеп перед силой её таланта, что ли. Однако Бен достаточно был умен, чтобы понимать – на восхищении далеко не уйдешь. Ей нужно выпить его душу до дна, но…Бен был не уверен, что готов к чему-то настолько сильному и ошеломляющему. Зазвонил телефон. - Да, Роуз, - тяжело выдохнув, сказал Бен. Хоть они и расстались год назад, потому что он был «бесчувственной глыбой, которого чужие болезни возбуждали больше, чем она», мужчина продолжал общаться с ней. Потому что Роуз работала в престижной фармацевтической компании, которая порой очень нуждалась в хороших спикерах на конференции. – Нет, сегодня не могу. Занят, да. Очень сильно. Может быть, завтра, а лучше на следующей неделе. Я помню, что обещал, конечно. Бен развернулся и… едва не натолкнулся на Рей. Когда она успела проснуться? А одеться? Девушка странно смотрела него. - Не стоит из-за меня менять планы, доктор, я уже ухожу. Я не буду портить тебе два вечера подряд. Я… ну… в общем, спасибо за заботу. Честное слово, от всей души. Мне уже намного лучше, и я поеду домой, завтра напряженный день. Кстати, Ункар был вежливей, когда прислал смс. Спасибо ещё раз! Бену не показалось, что ей лучше. Она была все такая же бледная, грустная, поникшая. Плохо играла свою роль, фальшивила каждым словом и хотела сбежать. - Я думаю, что… - Это не важно, что ты думаешь, Бен. Ты не мой врач. Ты не можешь запереть меня в этих стенах, просто потому, что тебе меня жаль, но по факту ты не знаешь, что делать с таким счастьем. У меня своя жизнь, у тебя – своя. Ты благородно поступил, что не бросил меня в том клубе, нашел время и желание возиться со мной, но этого хватит, чтобы рассчитаться за весь наш безумный секс. Будем считать, что мы больше друг другу ничего не должны. Она стояла, иронично улыбаясь. Снова с маской, хотя глаза не накрашены. Снова превращая все в пошлость, утверждая, что за все нужно платить. Даже если бы Рей с ним не спала, он бы не оставил её там. - Хорошо, дело твое, уходи. - пожал плечами мужчина, которому и хотелось бы её обнять, но он не мог её насильно остановить. Если Рей убегала, значит знала, почему. - Но я скажу тебе, все же. У тебя херовый диагноз, Рей. Ты должна о себе заботиться, раз больше некому. Твой мозг в твоих руках. Ты, конечно, до черта крутая Золушка в хрустальных туфлях от Джимми Чу, которая пробилась в этом мире, но ишемии по барабану твоя охуенность. Ты должна это понимать. И никто тебе не поможет, если ты не остановишься. Нельзя нюхать кокаин, если паршиво на душе. Но есть кое-что важное. Что ты должна знать. Никто энцефалопатию так нормально и не исследовал за всю историю. – он подошел поближе, коснулся ладонью её щеки. – Но, я думаю, эта болезнь делает людей иными. Что весь твой талант, феноменальная память и образы – это она, это болезнь делает тебя такой другой, особенной, понимаешь? Никто не смог проникнуть в мозг гения и сказать, что гениальность – это вот это и вот то. Не зря говорят, что все гении немного больны, и, может, ишемия – ключ к разгадке. Потому не ненавидь свой мозг и себя за эту слабость. Возможно, в ней твоя сила, понимаешь? - Вот это да, - глаза Рей округлились, а в голосе был только яд и горечь. – В чем-то ты прав. От тебя не было ни слуху ни духу четыре месяца, и вот в моей голове болезнь, а ты сразу так заботлив. Я обратила на себя твое внимание, наконец, да? Ишемией? Вот что ты ищешь? Сочетание болезни и красоты, правда? Что касается моей гениальности... Откуда ты знаешь, что я гениальна. Ты меня не читал. - Читал, Рей. Ты - удивительный автор. Ты не права в том, что я читаю только Генри Марша. Я читал многих, но среди всех ты – лучше, правда. Я прочитал все три твои книги, включая новую. Можешь в ней даже автограф оставить, мне будет приятно. Кажется, ему удалось её изумить. Рей, которая уже шла к выходу, застыла. А потом, обернувшись, бросила через плечо: - В одной уже оставила. - Рей.. - Да ладно тебе, ты не должен был звонить. Просто…. просто было здорово, правда? Я подумала, видимо, передышав свежим воздухом, что такое можно творить и в Нью-Йорке, но… короче, Бен. Теперь ты знаешь все. - Но ведь мы и правда можем. - Не можем, Соло. Я не встречаюсь с теми, кто меня жалеет. И разве я не клиентка твоей клиники? Это все нарушит. Я не хочу, чтобы со мной встречались, потому что я бедная сиротка или идиотка, которая… и правда в любую минуту может стать идиоткой. Мне все это не нужно. И, Бен, я никакая не Золушка, хоть туфли у меня от Джимми Чу. Раньше я о таких мечтала, а теперь он шьет их только для меня, девчонки, которая не имела обуви по размеру все детство. Но не потому, что ко мне прилетела добрая фея, махнула палочкой и сотворила чудо, отправив меня на бал. Не называй меня так. - Тогда кто ты, Рей? Девушка посмотрела на свои ноги. - В детстве обожала сказку о Пигмалионе и Галатее. Так вот я – и то, и то. И творец, и статуя. Я… я – «Давид» Микеланджело, знаешь ли. Тот чувак, который пошел на Голиафа с камнем и сделал его. Видишь эту тату? – она помахала ногой, показывая татуровку, которая поразила Бена утром. – Я набила ее, чтобы не забывать, сколько сил вложила в себя. Микеланджело, его гений, создал свое лучшее творение из самого дерьмового куска мрамора, который никому был не нужен. Вот она я – тот кусок мрамора, выброшенный когда-то на улицу, испорченный дождем. Но я взяла долото и, как тот великий скульптор, саму себя из камня вытесала и создала. Создала для того, чтобы другие восхищались. Не жалели, Бен, а именно восхищались. Потому забудь свои жалостливые мысли, и, когда будешь готов восхищаться, можешь набрать меня. Я, возможно, даже отвечу. Рей, наконец, обулась. Стала выше ростом. Бен смотрел на неё и видел статую. Красивую, гордую, захватывающую дух. Помахав ему рукой, девушка вышла. Врач смотрел на закрывшуюся дверь и думал, что это были самые странные сутки в его жизни. Но вот они закончились, оставив странную горечь. И можно, наконец, отдохнуть, забравшись в свою постель, которая пахла её резковатыми духами с табаком. Правда, в постель он забрался с книгой. Не той, что написала Рей, а той которую она, видимо, очень любила. В его руках были "Правила Виноделов", он не перечитывал ее лет пятнадцать уже. Примерно с момента, когда он перестал быть бескорыстным мальчишкой, мечтающим посвятить себя лечению проказы в лепрозориях Латинской Америки, или быть врачом, принимающим детей у проституток. Листая давно забытый текст, щурясь, словно встретил старого друга, Бен, все ещё окутанный присутствием Рей в виде шлейфа от тех духов, что ему не шибко нравились, словно возвращался в те времена, когда верил во что-то большее, чем громкие открытия, деньги, слава. В призвание, например. Он просто хотел помочь девчонке смириться с диагнозом, а она словно сделала ему прививку от тщеславия, рассказав свою историю. Девушка же, дойдя до лифта, присела. Дурно было так, что её почти выворачивало наизнанку. Лишь огромным усилием она заставила себя снова подняться, сбросила чертовы туфли и вышла из дому уже босая. Села в машину, которую терпеть не могла, и долго пыталась отдышаться. Она хотела остаться. Очень хотела. Там, с этим мужчиной, но он совсем её не понял. Он утопил бы её не в заботе, не в чувствах. А в жалости, а жалость бы её уничтожила быстрее, чем ишемия. Жалость была унизительна, но ничего в его глазах больше не было. Только желание погладить бедное дитя, брошенное всеми, а им она давно не была. И как она умудрилась разболтать все Бену? Рей завела машину и неспешно поехала домой. В свою чудесную квартиру на Пятой Авеню, которую она любила не больше, чем машину. Все аксессуары её успешной жизни не приносили счастья, радость была только в муках творчества, и Рей была в ужасе от мысли, что однажды не сможет не только творить, но даже вспомнить, кто она. Эта новая правда была ужасна, но соль в том, что жизнь, в принципе, редко поворачивала к ней свой сияющий лик, а, значит, и с этим можно было справиться. Не ясно как, но можно. Не рассчитывая на то, что добрый доктор поцелует её в лобик и уложит спать, накачав снотворным. Может, об ишемии Рей знала поменьше Бена Соло, но в жизни главное правило уяснила – каждый сам по себе. Добравшись домой, девушка вместо сна смешала креман с пастисом. Знала, что нельзя, но на душе было так паршиво, а креман был единственным верным другом. Залпом влив в себя содержимое флейты, Рей едва не разрыдалась. Она так была груба с Беном, вся ее пламенная речь звучала так пафосно, что вряд ли он ещё хоть раз захочет с ней поговорить. Сделав себе ещё один коктейль и призвав Хемингуэя в свидетели, Рей призналась - она влюблена в доктора. Влюблена до боли, потому было понятно - даже на самых высоких каблуках она не допрыгнет до него, а он не станет падать так низко, чтобы выбрать себе в пару какую-то там шалаву. Тем более, теперь, зная о ней все. И от этого было ужасно горько, больно и гадко. Потому что ей, черт возьми, понравилась его забота. Даже без намёков на секс. Он просто заботился и слушал, а ведь ей никто никогда не поправлял на плечах одеяло, никто не заступался за неё перед Ункаром. - Рей, очнись. Ты никому не нужна. И этому доктору тоже. Кому нужна бродяжка, у которой в медкарте деменция как практически сбывшийся факт? - тоном агента передразнила себя девушка. Не допив второй коктейль, она легла в кровать, наивно и по-детски желая увидеть Бена хотя бы во сне. Почему нет? Сны же не приносили боль. Разве что только пробуждение, которое сталкивало её с реальностью, однако это будет только утром, а пока... пока она могла грезить, сколько ей было угодно. *Рей имеет в виду историю, когда голландцы обменяли Манхэттен на остров Рун – единственное тогда место в мире, где рос мускатный орех, который в то время ценился дороже золота и продавался по цене, в 300 раз превышающий себестоимость. Так что тюльпановая лихорадка просто отдыхает. ** Сент-Облако - место, где располагался приют в "Правилах Виноделов" *** Дорогие читатели, вот мы и добрались до этой главы. Первое, что хочу сказать, - название болезни Рей всегда было в названии фика и служило подсказкой. Ишемия + то, чем занимается Бен, - выходит энцефалопатия. Автор знает, о чем пишет (моя близость с ишемией мозга просто как 1+1, мы в паре каждый день). Потому в этом фике точно не будет ни единой фальшифой эмоции по поводу страха деменции. Реализм - наше все, правда? Но самое ироничное, что фик совсем не о болезни. Она была обманкой, которая все время была на виду. Камнем, получив которым в голове, Рей рассказала нам всем правду, которуя - я думаю - никто не ожидал, но вот так мы захотели играть близко к канону. Потому можете не паниковать, тут не будет много о лечении или о том, как Рей Бена забывает. Все же, она слишком молода для таких вещей (и снова-таки автор точно знает, о чем говорит). Тут будет о любви, принятии, о многом другом... Вот такая штука вышла у нас. Вроде вы ждали одно, а мы дали вам другое. Хотелось бы сказать прямо ОГРОМНОЕ спасибо всем, кто нас комментирует. Вы мотивируете писать не только дальше, но и быстрее. Спасибо, что находите время и желание. Мы не устаем радоваться. Всем чудесного дня, всех с днем бокса (если тоже, как и я, занимаетесь), всем гренаша и хорошего настроения.