Ишемия

Hennessy "Paradis Imperial" — это поистине царский напиток, который считается одним из лучших творений коньячного дома Hennessy. Для его создания отбираются исключительные коньячные спирты с самой изысканной текстурой, возраст которых составляет от 30 до 130 лет. Коньяк появился на свет благодаря мастеру дома Хеннесси Жану Фийо, которого вдохновила легенда о редком и уникальном коньяке, созданном в 1818 году. Коньяк "Paradis Imperial" продается в элегантном хрустальном декантере, дизайн которого разработал известный итальянский мастер Стефани Балини. Элегантная прозрачная пробка, выполненная в форме раскрывающихся лепестков, напоминает императорский графин. Пожалуйста, не залезайте на крышу, если вы пили, особенно ночью Третье правило Дома Сидра "Правила виноделов" Джон Ирвинг Коньяк был самым контрастным городом во всей Франции. Потрясающей красоты дома, бесконечные поля для гольфа, частный ипподром, многочисленные яхты, покачивающиеся в темных водах Шаранты. Дорогие машины, которые только вчера демонстрировались на престижных автомобильных выставках. Здание мэрии, размещенное в старинном уютном замке. И главное - коньячные дома. С центральной улицы на Бена Соло смотрели вывески «Хеннесси», «Мартель», «Реми Мартин» и «Курвуазье» - словом, вся большая четверка на одной стометровке. Но Бен на вывески не смотрел – он наклонил голову и воспаленными от усталости глазами вычитывал рабочую почту, заставляя себя работать перед ночным загулом. И ничто его не трогало – ни по-настоящему золотые виноградники, среди которых утонул город, ни идеальные поля для гольфа, ни даже темные переулки, которые показывали изнанку роскоши. Все эти ободранные дома, прячущиеся за шикарными фасадами, старые велосипеды с их ржавыми педалями, умирающие от старости двери и просящие краску окна могли бы заинтересовать его лет пятнадцать назад, когда бунтующий мальчик верил в великие идеи и искренне верил, что один врач, помогающий беднякам, может изменить мир. Но мальчик вырос, не став вторым Че Геварой, получил шрам на все лицо, и единственной несправедливостью для него оставались неизлечимые заболевания, которые приходили и к бедным, и к очень богатым людям, и к никчемным, и к талантливым. Его революция шла в нем каждый день, но он все никак не мог добраться до пика проклятой, равнодушной горы болезни и воздвигнуть там победный флаг. И, хоть его сердце окаменело, а душа стала ко многому равнодушной, единственным, что осталось от его идей, кроме шрама, была та самая фраза великого доктора (Че всегда был для Бена в первую очередь доктором) о том, что поражение не означает, что победить нельзя, ведь многие пытались Эверест покорить, и таки да, он был покорен однажды*. В это Бен ещё верил. Как тот мальчишка, проведший год в лепрозориях. Но сейчас ему было не до Эверестов. Он отложил скальпель и снаряжение вечного альпиниста. Снял маску доктора. Переоделся в костюм, завязал галстук и надеялся просто напиться. Вскинув голову, Бен невидящим взглядом посмотрел на очередной дом, черный от спиртовых испарений и грибка torula compniacensis*, и усмехнулся. Заранее знал, что костюм от Burberry и платиновые запонки не делали из него кого-то другого. Он всегда был врачом, каждый час своей жизни. Маска всегда была на его лице, на самом деле. Потому Бен продолжал читать письма и отвечать на них, даже перед вечеринкой в честь кого-то или чего-то там он не выключил телефон. Даже отчитав трехчасовую лекцию с утра и простояв двенадцать часов у операционного стола, демонстрируя коллегам свой метод, который, сука, все так же ничего не менял, и люди продолжали умирать. Он просто вымыл руки от крови, заглушил запах латекса, простерилизованной стали и смерти выкуренной сигаретой и кардамоном, надел рубашку и сел в дорогой автомобиль, думая, что напиться там, где не будет прессы, - отличная мысль. Скандал вокруг него дома уже утихал, а до Франции даже и не добрался, но под прицел попасть не хотелось как-то от слова «совсем». Бен Соло не был частым гостем на светских раутах. Особенно, закрытых. Особенно, за границей. Но так сложилось, что после публичной лекции к нему подошел Рино Крийо – мастер, чья семья занималась ассамбляжем*** в доме Хеннесси чуть ли не со дня основания. Бен его отлично помнил, ведь несколько лет назад, в дождливый ноябрь, в самое темное для себя время оперировал его сына и наследника в своей клинике. У мальчика в юном возрасте, как это и бывало, обнаружилась медуллобластома****, которую его дед удачно вырезал. Но удалить не всегда означало вылечить. Опухоль привела к гидроцефалии мозга, и спустя всего пару дней после смерти деда ещё облаченному в траур Бену пришлось приступить не только к обязанностям главы клиники, но и к установлению дренажного шунта, который после операции закупоривался, приведя к необходимости оперировать снова и снова. Потому он хорошо запомнил этого аристократичного мужчину, который, как и он сам, умел в любой ситуации сохранять спокойствие. Завидев Рино, Бен особо не обрадовался. Он никогда не испытывал щемящей радости от встречи с бывшими пациентами, поскольку не собирался на старости лет выпускать мемуары. Но в этот раз кивнул и согласился выпить чашку кофе. Ответил на пару вопросов мсье Крийо и неожиданно принял приглашение того на закрытую вечеринку. В конце концов, он так и не очухался ещё от скандала и хотел расслабиться, немного отпустить себя. И так слишком часто и слишком сильно сдерживался. Наверное, после безумия с Рей он вообще не расслаблялся. Бен тут же нахмурился. Знал ведь, что мысли о девушке – это ностальгия по ней, никак не по безумию. Он очень по ней скучал, хоть и старался как можно реже думать об этом. И о том, как холодно и быстро она его отшила. Бен не был в обиде, конечно, но все ещё продолжал вспоминать её. Хотел знать, как она там на самом деле. Как у неё дела. Как часто болит голова. Через фильтры инстаграма правда никогда не проходила. Он даже узнал её адрес и выслал ей ящик кремана и букет розовых гортензий, которые Рей вроде как любила, если верить какому-то там интервью. Вечером она выслала ему фото с Кир Роялем, сделанным на основе этого кремана, на фоне букета. Написала сухое «merci» и больше не поднимала трубку, когда он её несколько раз набирал. Словом, он и правда её не интересовал. И впервые Бен, который не особо страдал, когда с кем-то расставался, ощутил сожаление, глубокое и опустошающее, хотя не мог понять, отчего же это все происходит, ведь они просто пару раз занялись сексом. Не были парой. Мальчик, которого он оперировал, стал уже юношей и готовился тоже стать мастером ассамбляжа. Он вел машину и весело рассказывал ему об урожае Уньи Блан*****, чем здорово отвлекал Бена. Так всегда, стоило ему чуть отпустить все, и все, – он пропадал в мыслях о Рей. Полностью. Пока летел во Францию, перечитал её «Сокола». Смеялся и грустил. Ему казалось, что Рей сама ему рассказывает эту историю, настолько живо было написано. Не дочитав до половины, он закрыл книгу тогда. Подумал, что все-таки девушка очень талантливая. И такая одинокая. Бен корил себя каждый день, что отказался от неё из-за диагноза, но после смерти деда он точно не хотел, чтобы ещё одна его привязанность закончилась тем, что он никого не спас. И,все же, поступил он низко, отвернувшись в момент, когда девочка тянулась к нему, обнажая и тело, и свою измученную, но чистую душу. Бена давило не то, что они не встречались, а вина за то, что кого-то он спасал, а кому-то оставил шрам. Это было не профессионально. И не по-человечески. Бен тряхнул головой. Ему было тридцать шесть. Слишком поздно, чтобы играть в тоскующего влюбленного. Но, порой, мужчине действительно становилось немного не по себе от собственного малодушия, проявленного в момент, когда он позволил Рей выйти из его квартиры и уйти в ночь. Ведь ничего не мешало остановить так сильно напуганную девушку, которая бы осталась в его руках, – он видел, как она сама этого хотела. Мужчина выбрался из автомобиля. Втянул в легкие воздух, ещё прогретый солнцем и пахнущий дорогими спиртами, делающими славу этому городу на весь мир. Подумал, что этот утонченный аромат, конечно, отличался от запаха протирочного спирта, который витал в предоперационной, но, все же, привычно успокаивал. Что жалеть о том, что он в принципе не создан для здоровых отношений. Не задержал, и правильно сделал. Вот то, что из него врач хороший никак не получался до конца – это уже да, вот это проблема, которую он собрался решить старым способом. С помощью алкоголя. Забыв на вечер о том, что он, вообще-то, любит Курвуазье, а не Хеннесси. За тот один процент разбавленной карамели, которая, на самом деле, меняла все. И в коньяке, и в… Рей, которая с первого поцелуя была как жженый сахар. Возле входа в дом его уже ждал Рино. И тут Бен неожиданно понял, что так просто отсидеться и напиться ему никто не даст. Сейчас Рино на правах мастера этого дома точно проведет ему многочасовую экскурсию. Бен вздохнул и подумал, что, наверное, в доме Хеннесси не шибко вежливо просить кофе. Но попробовать стоит, а то он уснет раньше, чем начнется все веселье. *«Мое поражение ещё не означает, что нельзя было победить. Многие потерпели поражение, стараясь достичь вершины Эвереста, но в конце концов Эверест был побежден» - команданте Че. Лучший из всех живщих людей в Истории. Для автора уж точно. **не могу удержаться, чтобы вам не рассказать мою любимую историю. Все дома в Коньяке реально покрыты черным где-то на уровне первого этажа. Так происходит, потому что коньяк, который хранится в погребах, в процессе вызревания испаряет алкоголь (где-то два процента). И эти испарения служат средой для грибка torula compniacensis, который покрывает и стены погреба, и стены домов, придавая им черный цвет. Думаю, в далеком прошлом было довольно сложно скрывать, что втайне коньяк делаешь у себя))) ** *- мастерами ассамбляжа в доме Хеннесси всегда была семья Фийо, но из-за диагноза, который я приписала их ребенку, я решила изменить фамилию. *** *медуллобластома - злокачественная опухоль, развивающаяся в детском возрасте ***** Уньи Блан является единственным сортом для производства коньяка дома Хеннесси. Коньяк других домов обычно состоит из Уньи Блана на 98%, разбавлясь, например, Фоль Бланшем или Коломбаром. *** После ристретто с каплей коньяка Бен приободрился и наслаждался как частной экскурсией, так и компанией человека, который, как и он сам, был влюблен в свою работу. Это всегда подкупало Бена, потому он слушал с живым любопытством. И об истории, и о спиртах, и об особых коньяках вне гаммы Хеннесси, создавать которые и была работа семейства Крийо. Во время экскурсии Бен крепко держал тюльпанообразный бокал с потрясающим Hennessey Imperial, созданный отцом мсье Рино в честь коньяка, который этот дом делал для Александра Первого. Не пьянел, но все больше расслаблялся. Он шел, и ему казалось, что его «я», которое он всегда прятал и сдерживал, аж стонет от удовольствия от того, что Бен ослаблял понемногу контроль. Так обычно чувствовали себя люди, просидевшие день за столом, и потом с удовольствием вытягиващиюся до хруста. Вот его душа потихоньку хрустела, очарованная великолепным вкусом с оттенком мёда и дыма. В ходе экскурсии по верхним этажам Бен узнал, что сегодняшняя вечеринка посвящена созданию какого-то нового, первого с 2009 года особого коньяка, и что кроме гостей тут будут присутствовать не только руководители LVMH*, но и наследники дома Хеннесси, которые были акционерами холдинга и хоть и не управляли коньячной империей, но чувствовали себя как дома. Что-то в этот момент смутно царапнуло Бена, но он отпил ещё глоток и с радостью согласился посмотреть святую-святых, куда не водили туристов, – погреба Дома. Для него, парня, выросшего на Манхэттене, всегда было любопытно посещать все – от уютного частного cave до вот таких вот парадизов**, ведь, если в Новом Свете статус человека оценивался по высоте, на которой расположен его пентахаус, то в Старом – по глубине и вместительности погребов. Тем более, о погребах Дома Хеннесси всегда ходили легенды, что здесь хранится самый большой запас коньяка в мире, разлитый в более, чем 350 тысяч бочек. - Прохладно. - отметил Бен, когда они ступили в полумрак, где в дубовых бочках происходил самый трепетный процесс изготовления коньяка - vieillissement***. Даже поежился, как будто именно здесь, под землей, ощутил, наконец, что на дворе - октябрь. Туманный, дождливый, сырой. - Ну, мсье Соло, мы тут не вино делаем. – усмехнулся мужчина, когда они от стареющего коньяка перешли в погреб основателя, где хранились настоящие сокровища, датированные срединой прошлого века. - Амплитуда тут целый год колеблется от семи до двадцати двух. Знаете, мой коллега из Delamain Оливье Гийато однажды сказал очень правильную поэтичную фразу: «Коньяк должен жить временами года, каждый сезон ему дарит частичку себя», потому влажность мы регулируем, а температура – это не настолько критично. Бен кивнул и повернул голову к неожиданному источнику яркого света и шума в подвале. В одном из углов шла какая-то съемка. Положив руки в карманы, мужчина с интересом прищурился – наверное, делали какой-то новый шикарный каталог, однако, приглядевшись, он опешил. Моргнул. И ещё раз. Опираясь спиной о неровную стену подвала, в камеру с загадочной полуулыбкой Дориана Грея исподлобья смотрел брюнет примерно одного с Беном возраста. Элегантный, красивый, самоуверенный, инфернальный. Ничего нового, смотреть на такого – все равно, что глядеть в зеркало, только шрама нет, и прическа немного другая. Но не он привлек внимания доктора, а девушка, которая сидела в пол-оборота на одной из старинных бочек из французского дуба, с которой даже не вытерли пыль. Для антуража, наверное. Потому что мужчину Бен видел впервые в жизни, а девушка не покидала его мысли вот уже не первый месяц. В одну секунду все звуки померкли для Бена Соло, и мир сузился до Рей Кеноби, шанс на встречу с которой вдруг подарила ему судьба. Он скользнул взглядом по её черному платью, которое переливалось в темноте миллиардом камней. В контраст сдержанности фасона – разрез, не скрывающий её длинных ног. Красные туфли небрежно болтались в воздухе, слегка царапая каблуком бесценную надпись «1935». Выглядело весьма эффектно. Такие выдержанные спирты и такая несдержанная девчонка. Зажги искры, и взорвутся к чертям эти бесценные погреба Хеннесси. Бен знал, что она способна призвать цунами, землетрясение, пожар. Не девушка, а десять казней египетских. Та, которая знала толк в разрушении, может, даже мимо воли. Просто вот такая она была, несущая хаос. Но ни красивые ноги, ни темный макияж, ни даже помада на пару тонов темнее обычного привлекли внимание Бена, а рука девушки, которой она небрежно обняла за шею этого другого мужчину, когда, наклонившись, что-то зашептала тому на ухо, вызвав смех. Мужчина повернул голову, и их лица оказались в миллиметре друг от друга. Так близко, слишком. И вдруг Бен подумал, что эта встреча – не шанс, а насмешка над возможностью, которую он упустил, и теперь все, что оставалось, – смотреть. - О, это один из наследников, мсье Килиан. - заметив интерес Бена, ответил Рино, останавливаясь. – Не особо интересуется семейным бизнесом, он парфюмер, но вот решил провести здесь какую-то сьемку – у его бренда скоро юбилей. А это его писательница. Рей Кеноби. Муза мсье Килиана. Бен нахмурился. Невзирая на то, что Рей не общалась с ним, мужчина привык думать, что девушка – его писательница, а не какого-то там Килиана, но как только прозвучало имя, мужчина вспомнил, как часто она произносила его на Гавайях. Так вот о ком Рей вспоминала. Вроде как та красная помада, которая завораживала Бена, была создана именно этим человеком, не зря же Рей фыркала «убью Килиана», когда помада в процессе секса стерлась. В процессе секса с ним. С ним, черт возьми. Сейчас убивать Килиана она определенно не собиралась. Скорее, наоборот, даже закрыла глаза будто в ожидании поцелуя, который, однако, не случился. Бен, далекий от шоу-бизнеса, не мог понять - это был постановочный кадр или просто мимолетная близость двух дуреющих друг от друга людей, но ему совсем не понравилась картинка. Не понравилось, как мужчина коснулся пальцем её темных губ с высокомерием создателя идеального красного контура. Не понравилось, как Рей на того смотрела. Не понравился их смех, снова прозвучавший, едва камеры перестали щелкать. А ещё Бен обратил внимание, что не только он пристально наблюдает за сьемкой. Другие гости, для которых здесь проводилась экскурсия, тоже с любопытством косились в сторону, и покуда среди них были лишь мужчины, доктор понимал, что их привлек отнюдь не наследник алкогольной империи, а очаровательные ноги Рей и её порочная красота, так удачно подчеркнутая темным платьем, игрой теней и, блядь, таки роскошным цветом помады. Этот мужик точно знал своё дело, да. Сразу ощущалось, что эти помады были созданы для Рей и глядя на Рей. Цвет и энергетика совпадали. Но с той, поярче, ей было определенно лучше. - Я могу Вас представить. - предложил Рино, и Бен только кивнул, не слушая. Он смотрел на счастливую, дерзкую девушку, обнимающую другого, и ощущал нечто темное, злое и безумное, пробуждающееся внутри него. Что-то, чего он никогда не испытывал, но сейчас почти задыхался, крепко сжимая дорогой хрусталь с элитным коньяком, который отчего-то захотелось выпить залпом. Чтобы унять неожиданно застучавший пульс, да, застучавший так громко, что странно, что никто не услышал. Видимо, они спустились ближе к концу съемки, так как Рей спрыгнула с бочки и продолжила свою увлекательную беседу с мужчиной. Но если камеры на них больше не смотрели, а фотографы собирали оборудование, почему она все продолжала прикасаться к этому Килиану – то к щеке, то к плечу, то к волосам? Да что же она к нему так приклеилась-то? У него, между прочим, тоже черные волосы, такая же ослепительно белая оксфордская рубашка и темный пиджак. Пока Бен и Рино приближались, к Рей подошел какой-то мужчина и что-то спросил. Девушка рассмеялась, кивнула и достала из сумочки, которую ей тут же подал ассистент, черный футляр. Открыла его и поставила помадой росчерк на книге, протянутой незнакомцем. О, кажется, тут все были в курсе особой гостьи вечера, кроме него. - Это для вашей супруги. - наконец, услышал Бен хоть какой-то звук, - А это – для Вас. - она поцеловала мужчину в щеку, оставляя едва заметный след. Килиан, стоящий рядом, рассмеялся и что-то пошутил по поводу отличной стойкости. Хвалил себя. Куда ж без этого? Хотя такая девушка рядом была лучше всяких комплиментов. Бен неожиданно понял, что впервые видел Рей в естественной среде. Такой, какой она была на самом деле. Не беззаботной сумасшедшей девчонкой в отпуске или напуганным и сломанным ребенком. А уверенной в себе, гордой, роскошной и очень дерзкой. Завораживающей, одним словом. И очень чужой. Но теперь да, он понимал, почему Рей называла себя «Давидом» Микеланджело. Она была совершенна среди пафоса, элитности и дорого коньяка. Совершенна для него. И для кого-то ещё. Наверное, её страшно забавляло быть лицом одного из самых нишевых брендов в мире с её-то происхождением. Рей продолжала что-то отвечать своему поклоннику, когда Килиан заметил новых гостей. Поздоровался с Рино и протянул руку Бену. - Килиан. – он представился просто, без пафоса, тоном человека, которому принадлежал мир. Словом, тем тоном, которым обычно разговаривал с людьми сам Бен. - Бен. – холодно кивнул доктор, и, пока Рино объяснял парфюмеру, что это «тот самый нейрохирург, спасший моего мальчика», Рей, стоящая спиной, резко развернулась, услышав знакомый голос. Так быстро, что одна из заколок выпала из её волос и с тихим звоном упала на камни. Один локон распустился, придавая её сдержанности привычный небрежный шик, такой знакомый Бену. Настолько, что захотелось заправить этот локон ей за ухо, а потом поцеловать шею и…. "Да твою ж мать, Бен, очнись ты!" - Бен. Господи, Бен! – Рей выглядела растерянной. Недоверчиво сощурилась, а в следующую секунду широко улыбнулась, сделала шаг, и вот – девушка уже в его быстрых, приветственных объятиях, а он запутался в запахах апельсина, перца и розы, которые, смешиваясь с испарениями спирта, ударили в голову. Раньше Рей пахла иначе. Наверное, пижонистый парфюмер создал для неё нечто новое и особенное. Совершенно ей не подходящее, неужели не ясно? – Ох, Бен, какая неожиданность. Килиан, это же мой Кайло Рен, представляешь? С ума сойти, как я рада! – девушка отстранилась, но секундного соприкосновения телами хватило для того, чтобы Бен услышал, как быстро и сильно стучит её сердце. Он аж встрепенулся, ощутив в ней эту радость и волнение. Такое обоюдное чувство. Он ведь тоже был взволнован как мальчишка на первом свидании. Только у него не свидание, он не мальчишка, и девочку на последний вальс позвал кто-то ещё, а она не отказалась. – Каким ветром ты здесь? - Надо же, серьезно? Значит, Вы – Бен Соло. Что ж, тогда я о Вас знаю много. - когда больше не было камер вокруг, улыбка мужчины изменилась, и из какого-то инфернального типа он превратился в обычного человека. С приятной, блядь, открытой улыбкой. – Я читал тот рассказ Рей и… пару других тоже. Ну, Вы ж лучше меня знаете. Книга обещает быть по-нобелевски крутой. Что скажешь, милая, получишь своего Нобеля до тридцати за Кайло Рена, а? - Будет, чем рукопись прижимать. - расхохоталась девушка. Бен в изумлении посмотрел на Рей. С момента выхода рассказа прошло полтора месяца, и он вроде даже привык, что люди иногда называли его "Кайло Рен", хоть ему это дурацкое имя не нравилось, но о других рассказах мужчина был не в курсе. В отличие от этого её Килиана, которому она что, по ночам читала, или как? Девушка не смутилась под его взглядом, она будто и не слушала. Смотрела на него, не моргая. Будто чего-то ожидая. Чего она от него сейчас ждала, интересно? В следующую секунду Рей сделала шаг назад и вновь рефлекторно коснулась парфюмера. Как-то так тихо, нежно, привычно, даже интимно. Новая волна гнева всколыхнулась в Бене, да настолько, что он сам себе изумился. Откуда в нем столько необузданной злости? В нем, человеке спокойном и даже меланхоличном в последнее время? - Для меня честь познакомиться с Вами. - между тем, продолжил парфюмер, сам лично разливая коньяк по новым бокалам, которые кто-то уже успел незаметно поставить на одну из бесценных бочек. Сам же протянул напиток Бену. - Тем более, Вы так много сделали для Рино. Мы здесь все вроде как одна семья. Бен злился, что в ответ ничего подобного сказать он не мог. Ему это знакомство не было ни честью, ни удовольствием. Если этот мужик теперь трахался с его Рей, то… то что? Они не были парой. Никогда. Потому Бен, нацепив не менее приветливую улыбку, включился в разговор, не особо понимая, что говорит. Он был сердит и не понимал, что же это за чувство его кроет настолько, что в глазах темнело от желания крушить все вокруг. Рей проигнорировала бокал Килиана и взяла из рук своего ассистента бутылку в ярко-красном силиконе. Пока все пили из фужеров, она откручивала пробку. Даже здесь она была бунтаркой, для которой в этом сердце роскоши и пафоса сделали специальную бутылку. Интересно, алкоголь она им тоже рекламировала, или Килиану просто нравилось выделять её? Бен фыркнул в бокал. Он отвечал о цели своего визита в Бордо, но на деле хотел просто бросить этот бокал в улыбающуюся и переглядывающуюся парочку. Что-то не складывалось. Полтора месяца назад Рей фактически всему миру рассказала о том, что влюблена в него, а теперь уже была с кем-то другим. Бен должен был радоваться, что она счастлива, но нет, мужчина был далек от такого благородства и бескорыстия. Он эгоистично хотел её лишь для себя, однако, кажется, окончательное осознание пришло слишком поздно. Вот прямо сейчас, когда обнаженное плечо, покрытое мурашками от холода, обнимала, согревая, чужая рука. Мужчина злился, потому что должен был испытывать к Рей благодарность за её помощь в том скандале, а вместо этого ничего хорошего внутри не билось, только гнев и… ревность? Это чувство потрясло Бена впервые, раньше он не играл на таком острие, не подбирался к краю. Он вообще воспринимал девушек как нечто нестабильно-приятное в его жизни. Не особо тратил силы, чтобы кого-то затащить в постель. Немного обаяния, и они вешались сами. Как и Рей, навязывавшая ему себя с первой минуты в баре и, тем самым, себя обесценившая. Что ж, больше не навязывала. Вывернула его душу наизнанку своим молчанием, а теперь счастливо смеялась с другим. Каждая её улыбка Килиану просто раздирала все внутри острыми когтями. Пробуждая, взывая к худшему, что в нем было, и это худшее было сложно удержать, особенно сейчас, когда он только немного расслабился. Когда губы Рей сомкнулись на горлышке коньячной бутылки, на чехле которой и правда были выдавлены её инициалы, Бен хотел напомнить, что ей пить нельзя, но промолчал. С каких пор девушка вообще пила коньяк? Где же её Кир Рояль? Быстро же она подстраивалась под правила дома создателей коньяка! Как же далеко забралась она от своего дома сидра****. В самое сердце империи роскоши. Только короны из черных бриллиантов не хватало, но ничего. Килиан обязательно что-то придумает. - Ну, а мы тут готовимся к январскому юбилею. Вы же знаете, Рей – моя бесценная муза, без неё не обойдется никакой каталог. - Да, вы отлично смотритесь. - бесстрастно заметил Бен, и девушка польщено хмыкнула. «Серьезно, Рей? Тебе это льстит? Правда? Ты же ещё недавно смотрела на меня так по-особенному? Неужели ты забыла? Да что с тобой, девочка?» Внезапно Рино нахмурился. Что-то быстро пробормотал на французском. Видимо, резкое и нецензурное. - Рино, я позабочусь о твоем госте, проведу его наверх. - неожиданно сказал Килиан, и мастер ассамбляжа, несколько раз извинившись, быстрым шагом покинул подвал основателя и направился куда-то решать вопросы с презентацией нового вкуса. В святыне дома Хеннесси остались только они трое. Группа из фотографов и ассистентов уже куда-то отправилась под пристальным присмотром охраны. – Это его первый особый коньяк. Все мы волнуемся, когда впервые презентуем что-то особое. – извиняющее улыбнулся парфюмер. – Помню, как нервничал, когда представлял свою Good Girl Gonna Bad. Это был первый аромат, который я срисовал с Рей, и отчего-то мне казалось, что не смог передать всю её дерзость, которая прямо кровь мне поджигала. Ну, вы понимаете, о чем я. О да, Бен понимал. Рей не нужны были спички, она была пламенем по натуре. Которое сжигало и не оставляло даже горстки пепла. В данный момент, девушка сжигала его. - Шикарная тогда была презентация, зря ты. И духи мои любимые. Хорошее время. Да. - Проклятие, а мой ассистент унес телефон. Милая… - Килиан, без проблем. - пожала плечами Рей - я дорогу наверх знаю и проведу Бена. Мне будет приятно. Вечеринка все равно начнется через полчаса, и я ещё успею надеть платье… более подходящее. Оно наверху. - Ты просто сокровище. - хмыкнул мужчина, и, наклонившись, запечатлел на щеке Рей быстрый поцелуй, после чего тоже ушел, извинившись, но пряча довольную улыбку. Что ж, он увидел достаточно, дабы исчезнуть быстро и дать этим двоим, бросающим друг на друга то ли сердитые, то ли страстные взгляды, немного времени остыть. Подвал с температурой семь градусов в октябре – лучшее место. Бен и Рей переглянулись. Снова они остались одни. Жизнь будто нарочно сталкивала их лбом ко лбу и убирала с их пути лишних людей. Больше семи миллиардов лишних людей, если быть точнее, иначе как так вышло, что они снова стояли лицом к лицу, не договариваясь о встрече? Девушка криво усмехнулась и снова отпила коньяк. Ему нравилось, как дерзко она это делала. Ему всё в ней нравилось. Кроме той злости, что она вызывала и возбуждала в нем. Злости, которая прямо шептала на ухо, чтобы он взял её прямо здесь, сейчас, не затягивая. В сердце империи того Килиана. Взял среди этого бесконечного запаса элитного алкоголя. Но ведь это было нарушением правил гостеприимства. Нельзя приходить в дом и иметь хозяйку вечера в спальне собственника. Но кого интересовали правила, когда на него смотрели такие горящие глаза. Горящие тем же желанием. Сгорающие от той же страсти. О, да, он знал этот греховный взгляд. Если она трахалась с этим мужиком, так похожим на него, почему сейчас не опускала глаза, а смотрела прямо в душу? А важно ли это? Он ведь просто мог взять свое и уйти. Снова. Но хотел ли уходить? - Где же твой Кир Рояль на Moët, они же с Хеннесси один холдинг? – резко поддел девушку Бен. Его очень выбила из себя эта близость, потому он едва себя контролировал. – Что, Пино Нуар и Шардоне – не твой виноград? - Да, не мой. – как-то странно сказала Рей, будто не о винограде речь. – Я предпочитаю Пино Блан в кремане, ты же знаешь. Или не знаешь. Это не важно. Я могла бы быть хорошей и вежливой девочкой, пить их дурацкий Moët, но я не могу пить шампанское тех домов, у которых есть кровавые винтажи*****. Мне этого не понять. Прямо ощущаю вкус пороха. - И крови? - он был немало ошарашен. Правила жизни Рей часто удивляли его. Не пить хорошее игристое из-за исторического принципа - это так в её стиле. А вот ему было все равно. Кровь была частью его жизни. И своя. И чужая. Он не видел в ней ничего страшного. - И крови, Бен. Никакое вино не стоит человеческой жизни. Девушка медленно закрутила пробку. Бен заметил, что едва Килиан ушел, она вся сразу как-то потухла, поникла, голос зазвучал тише. Будто он был её сценой, а теперь Рей с Беном стояла за кулисами собственной жизни. Он не знал, что её сердце пропускало удар за ударом из-за него. Рей видела, как зло на неё смотрит врач, её неприятно ранила его жесткая усмешка на губах, и она не могла понять, как успела вывести его из себя всего за каких-то несколько минут. - Я рада тебя видеть, Бен. Правда. – вот, снова этот быстрый взгляд. Опять. Он поддевал её словами, а она взглядом будто говорила «ну что же ты застыл? Не хватает смелости?». У неё бы смелости хватило. - Да? Что ж ты отшила меня в Нью-Йорке? – ещё злее спросил Бен, сам только осознавая, что то было лишь началом этого темного порыва, который сейчас достиг критичной точки. Рей поставила свою бутылку на бочку. - Тебя это задело? – удивилась она. Не двигалась. Не спешила уходить из подвала, хоть начинала замерзать все больше и больше, – Бен видел мурашки на её руках. Мурашки, которые могли быть предлогом. Он ведь мог согреть её, но по злости это же не правильно. – Что ж ты тогда так поздно позвонил? Пытался понять, достойна ли я такой чести? Прозвучало обвинением, и это ещё больше завело Бена. - Знаешь ли, я был немного занят. Разбирался со скандалом. – его темные глаза нехорошо блеснули и Рей вздрогнула. Она смотрела на него, как завороженная. Боже, что один вид этого мужчины с ней делал? Где та Рей, которая клялась себе больше не терять свободы? Смотрела на него и мечтала быть с ним. Мечтала и боялась. Слишком сильно была влюблена. Так сильно, что носила б ему тапки в зубах, а это не хорошо. Нет, очень-очень не хорошо. К тому же, она дала слово Ункару, но… боже, здесь не было Ункара. Только она, Бен, и её ночные мечты, обретающие очертания. У неё были такие херовые полтора месяца, сегодня она улыбнулась впервые за все эти дни, потому что агент издевался над ней, как ему нравилось. Мстил за возрастающую популярность рассказу и шумиху вокруг Кайло Рена. Она может сейчас поступить неправильно, всего разок ощутить себя живой и желанной, а потом уже придумает предлог не видеться. Ведь Бен мог дать ей это. Чувство, что она прекрасна. – Но я думал о тебе каждый день. Я скучал, Рей. Эти слова разрушали остатки её совести, и она готова была провалиться в этот омут. Сейчас у неё не было сил отказаться от Бена. Бен триумфально улыбнулся, видя реакцию девушки на свои слова. Ох ты ж, черт, таки она все ещё не забыла его, покуда взгляд изменился, стал таким…таким нежным, манящим. Он не понимал, когда эта девчонка настоящая – когда улыбалась Килиану или когда его слова западали ей в душу. - Не в скандале вообще было дело. Ты сказала позвонить, когда я буду готов восхищаться, Рей. - И что? – несмело спросила она. Новая волна мурашек поползла по спине. Не от холода, нет. Девушка замерла в ожидании. Неужели правда, правда он это начал ощущать? То, что она видела в его взгляде ещё в Нью-Йорке, в клинике, когда Бен её нехотя отпускал, а она – нехотя уходила. Ведь не показалось же тогда. – Глаза открыл, наконец? Бен подошел ближе, оставив недопитый коньяк на бочке. К черту Хеннесси, он уже и так ударил в голову. Провел пальцем по её волосам, выдергивая оставшиеся заколки. К черту её аккуратную прическу. Упавшие на плечи волосы куда красивее, да. - Отвратный цвет помады, - прошептал он, когда их лица были близко. - Так сотри её, Бен Соло, - закрыв глаза, выдохнула Рей и запрокинула голову. О, да, в эту минуту она была его Рей, определенно. Пьянила и завораживала. И он наклонился, чтобы коснуться, наконец, этих губ. К черту её помаду. К черту Килана. К черту все. Он хотел её. Он сходил по ней с ума. Он умирал от ревности. Желание сжигало все, все остатки его хваленого спокойствия. Это его писательница. Определенно, его. И он сотрет любое чужое прикосновение, чтобы было после него. - Я не восхищен. Я покорен, Рей. Ты сводишь меня с ума. - он целовал её так, как тогда, на Гавайях, не давая возможности даже вздохнуть. Ощущал её ладони на своих плечах. Она отвечала ему жарко и страстно. Лишая рассудка окончательно. Бен Соло был влюблен, и знал это с момента, когда вместо того, чтобы поехать домой, отправился в какой-то клуб и увидел её на том столе. Танцующую. Отчаянную. В ту минуту ему было ясно – вот та деталь его жизни, которая не вписывалась и тем сильнее манила. Но не думать об этом было проще, любить – это принимать ещё больше ответственности, чем было сейчас, и ему удавалось дистанцироваться, пока какой-то там Килиан не положил руку на плечо Рей. Он не хотел узнавать, что бывало дальше, когда влюбляешься и теряешь. Ему хотелось быть просто влюбленным и немного безумным, жаждущим и принимающим, отдающим и отдающимся на ее милость. На секунду мужчина отстранился, чтобы быстрее снять с себя пиджак. Рей склонила голову и удивленно посмотрела на него, когда Бен набросил пиджак ей на плечи. - З-зачем? – ей уже было не холодно, скорее, наоборот. - Спину поцарапаешь, жалко. - пробормотал мужчина так, будто этот поступок был последней вспышкой его разумности. Девушка тихо охнула, когда в следующую секунду он прижал её к стене, и Рей ощутила, как он задирает ей юбку. Как пальцы соприкасаются с кожей. Как требовательно, собственнически он касается её тела. Не спрашивая разрешения. Зная, что можно. Будто читая мысли. Ведомый стал вдруг ведущим? Вот так сразу? - Бен, тут нельзя, ты же знаешь. – она правда не ожидала, что крышу ему начнет сносить прямо здесь, ведь всего один лестничный пролет, и у них будет закрытая на замок дверь. И диван. И… все остальное, что он захочет. - Плевать, мне на все плевать, Рей, я хочу тебя. Сейчас. Слышишь? Ты же так замерзла. Сейчас, сейчас станет теплее. Дай я согрею тебя. – он наклонился, целуя её шею чуть дольше положенного. Рей зажмурилась от удовольствия и застонала. Действительно, почему не здесь. В этих подвалах камер не было, а персонал сегодня был выходным из-за вечеринки, потому Бен Соло мог делать с ней все, что хотел, делать прямо в подвалах, среди бочек с лучшим коньяком прошлого века. И позапрошлого. - Черт, Бен, ты безумен. - Ты сама таким меня хотела. Восхищаться тобой – быть безумным. Ты знаешь это. Он, не прекращая удерживать её, прижался лбом к её лбу и заглянул в глаза. Все то же самое. Желание. Жажда. Голод. Вот только… только взгляд все же немного затуманен, едва заметно расфокусирован. Бен даже застонал от злости, когда сообразил, что Рей по-прежнему на таблетках. Как это было возможно, Кардо выписал ей рецепт всего на три недели, а прошло два месяца. Почему она до сих пор их принимала? Девушка, неправильно истолковавшая его реакцию, подалась вперёд, и вот её губы снова путали его мысли, дурманили разум лучше любого алкоголя. Он и забыл, что она на вкус ярче любого коньяка. «Что же ты, Бен, падешь от ревности так низко, что будешь заниматься сексом с девочкой на таблетках? Ты же, блядь, доктор, ты же знаешь, что нельзя» Но ему уже было все равно, Он хотел её, хотел. Ей удалось это – заставить его забыть о призвании, сбросить маску, честь, совесть, все, нарушить правила. Он имел её в своей больнице, когда Рей была пациенткой, что может быть хуже? Доза антидепрессанта уже ничего не меняла. - Я не могу, Бен. - непривычно робко прошептала девушка, когда Бен торопливо стал выдергивать ремень из шлевки. – У меня… - Ну-ну, Золушка, сбрось свои туфельки, и я помогу. - он был просто джентльменом года, когда перефразировал так «раздвинь-ка ноги, девочка», хотя, по сути, этого и требовал. Конечно, он понял, что смутило Рей – девушка боялась, что из-за своей раскоординированости не сможет устоять на одной ноге на шпильке, но, боги, он и не хотел брать её так. Потому что было бы горько в процессе секса превращаться врача и думать о её болезни и уязвимости. Потому что он хотел ощущать, как она держится за него и полностью, полностью находится в его власти. Когда Бен, все так же прижимая её к стене, подхватил её, Рей, послушно обнимая его ногами, ухмыльнулась. Она впервые была чуть-чуть выше него. Не только физически. Сейчас она ощущала некое превосходство над этим мужчиной, который на секунду замер. Их взгляды пересеклись, будто они пытались образумить друг друга. Но…нет. Рей крепко обнимала его за шею, а мужчина, разобравшись, наконец, с её юбкой и своей одеждой, вошел в неё с довольной улыбкой и тихим вздохом. Вот оно – то, чего он желал. Эта близость, этот жар. Вся она. Его писательница. «Пожалуйста, не забирайтесь на крышу, если вы пили – особенно ночью», - вдруг вспомнилось девушке, когда она ощутила Бена в себе. Сейчас, в этом подвале, с этим мужчиной, она вдруг оказалась на той самой запретной крыше, забравшись на которую можно было увидеть океан. И, когда Бен вошел в неё, мир будто пошатнулся, и она ощутила себя на грани между падением и взлетом. - Тише-тише, к тебе нужно привыкнуть. - прошептала девушка в ответ на его резкие, быстрые толчки. Куда девались его неспешность и сдержанность? Он не был привычно ласков, не дал ей времени завестись по-настоящему, потому это его проникновение причинило резкую боль, которая чуть не свалила Рей с долгожданной крыши. Все же, природа щедро одарила Бена, а она не была ни с кем почти два месяца, и тело отвыкло. - Чёёёёрт. - зло фыркнул мужчина. Он так на неё посмотрел, что Рей захотелось закрыть глаза. Сейчас точно должно прозвучать что-то типа «шлюхам не больно», но Бен неожиданно моргнул и виновато улыбнулся. Видение рассеялось. - Прости, я… я так соскучился по тебе, не могу просто. Не могу себя в руки взять, проклятие. – так сложно вдруг оказалось сменить темп и двигаться медленнее, давая ей возможность подстроиться. - Все хорошо, просто не нужно так… - Прости, прости… - он целовал её спешно, наслаждаясь тем, что быть в ней без преград – это нечто абсолютно новое. Впервые радовался, что Рей делали те иньекции, ведь он не носил презервативы в каждом костюме и потому…потому имел возможность, зная о том, какой метод контрацепции она предпочитает, быть в ней настольно близко. По-настоящему. Конечно, такая его легкость была достойна презрения. Он не должен был пользоваться этим моментом, ему не стоило это поощрять, он же… Да какой он, на хрен, доктор, если люди умирали, если девушка, в которую он влюбился, могла его забыть или в любой момент умереть от инсульта, а ему было плевать? Какой доктор провоцировал такую вспышку эмоций, от которой она могла выбиться из равновесия на недели вперед? Н-и-к-а-к-о-й. Это все не важно. За все профессиональные грехи его уже распяли. С каждым его медленным движением девушка расслаблялась. Такая легкая. Такая притихшая. Такая его. Он ощущал её дрожь внутри, и это было сигналом. Двинулся чуть глубже, чуть грубее, чуть быстрее. - Кайло… - наконец, она выдохнула то, второе, придуманное имя, и сотня её ненаписанных историй отозвалась в этот момент. Придуманное тоже порой оживало. – Мой Кайло. - и столько страсти. Столько её бессонных ночей. Столько сомнений. Столько неразделенной симпатии. Сколько она думала о нем, сколько мечтала! И вот он, наконец, словно очнулся. Был немного грубоват, но Рей даже нравилось. Доктор Соло потерял крышу, надо же. Это здорово льстило и компенсировало боль, причиненную им ранее. Они ещё успеют, утолив голод, неспешно заняться сексом. Если успеют, да. Много времени у них нет. Только эта ночь, ведь утром уже ждет Нью-Йорк и её привычное ярмо - Ункар, от которого шея стерта. Неожиданно её телефон, забытый на одной из бочек, засверкал именем Килиана, и в Бене что-то изменилось. Рей ахнула от того, насколько злее стали его толчки, будто в эту секунду он не занимался с ней сексом, а наказывал. Экран сверкал, нарушая идиллию, а Бен заводился все сильнее и сильнее, выбивая из неё воздух. И мысли. Удерживая её. Направляя. Контролируя девушку, но не себя. Хаотичные движения его тела, которое вжимало Рей в стену, привели к тому, что девушка уже несколько раз ударилась о кирпич затылком. Не ощутимо, она даже не поморщилась, но все же... хорош доктор, нечего и комментировать. Лучший метод лечения энцефалопатии. - Блядь, - прохрипел мужчина, придерживая её голову ладонью, чтобы она ударялась о него. До чего же неудобно. До чего же неправильно. И до чего же ему было хорошо. Удерживать себя Бену было сложно, в нем было столько злости и жажды, но тщеславие как-то слегка остужало голову, заставляя дарить наслаждение не только себе, но и Рей. Он хотел, чтобы девчонка кончила первой, с его именем на губах, с любым из его имен. Пускай выбирает, какое нравится, лишь бы оно было его. И, судя по её хриплому дыханию, извиваниям и тому, как она все крепче цеплялась за него, – разрядка была где-то близко. - Проклятие. - простонала Рей, уткнувшись ему в шею. Сейчас ей не было нужно, чтобы Бен помогал. Она слишком хотела его, слишком скучала и потому уже была на грани. Прижатая к стене, полностью во власти мужчины, который был то ли реальным, то ли уже выдуманным ею Кайло Реном, Рей пропадала, и все наигранное за полтора месяца спокойствие рушилось. Он так легко поднимал и опускал её, так страстно целовал, так крепко сжимал, будто боялся, что она станет лишь дымкой. Её тело так сладостно реагировало. Наконец, Рей ощутила как внутри все болезненно и приятно скручивает. Каждый новый толчок Бена возносил её выше и выше. Он вдруг перестал торопиться, наоборот, сбавил свой безумный темп, будто до этого высекал из неё статую, а теперь наносил завершающие штрихи. Хренов скульптор. - Черт возьми, Бен. - выдохнула она, когда едва голову не потеряла от вспышки. Мир будто качнулся, хотя мужчина крепко удержвал её в своих руках, наслаждаяясь тем, как она, кончив, дрожит и не может подчинить себе собственное тело. – Черт возьми. - повторила Рей, когда Бен, прошептав что-то ругательное и потрясающе грязное, но заводящее, излился в неё. - Ты совсем крышу потерял, да? – мягко сказала она, целуя его в висок. Это было предсказуемо и неожиданно одновременно. Бен не ответил. Ощущал себя расслабленным и по-собственнически довольным. Ткнулся носом Рей в шею. Провел языком по ключице. Соленая. Он этим сексом оставил на ней следы. В ней. Везде. Стер все, что было до него. Особенно, запах этих ужасных духов. Теперь его девочка пахла только им и их близостью. Прекрасно. Хорошо. Превосходно. Он осторожно помог ей обрести почву под ногами, и когда девушка качнулась – оба неловко рассмеялись. Знали, что это не из-за болезни, а потому что ноги дрожали, но слишком много раз она шаталась из-за ишемии, а потому какая-то тень сейчас снова проскользнула между ними. Бен заправлял рубашку, пока Рей обувалась. Заметил, что она кутается в его пиджак. Хотел сказать что-то ласковое, притянуть к себе, чтобы вся эта грубость и безумие обрели смысл. Сейчас был момент. Но Рей вдруг потянулась к телефону, который, мать его, снова звенел. - Килиан, да-да, cheri, помню. Через двадцать минут. Угу. – она отключилась, а Бен словно окаменел. – Бен, слушай, извини, но… - Нет, что ты, ты извини. Я же не знал, что влез вне очереди. – ядовито бросил мужчина, застегивая ремень. – Могла бы выдать мне номерок, я бы подождал. Рей ошарашенно уставилась на Бена. Что значит «влез вне очереди»? Она стоит тут перед ним, сгоревшая от его поцелуев, ощущая, как по ногам стекает его семя, а он тут играет в Отелло из-за одного звонка от, между прочим, женатого мужчины? И вдруг Рей поняла. Не важно, кто бы ей позвонил. Килиан. Ункар. Папа Римский. Этот мужчина тоже вынес ей приговор и сексом вбил в неё клеймо шлюхи, отпечатал ещё глубже. А, собственно, кем она была, сделав ему минет за два Кир Рояла и позволив ему кончить в неё в погребе элитного коньячного дома? Если даже хороший человек так о ней думал, значит, Ункар и Финн, когда унижали её, просто говорили правду. Просто такая блядская натура. Просто ничтожество, которое можно грубо и зло поиметь, удовлетворив свою похоть. - Ты был слишком порывист, - непослушными губами выдавила Рей. – Не успела. А ей ведь показалась…. Что ж, ей всегда казалось. Девушка дрожащими от холода и отвращения к себе руками стала расправлять платье под его бесстрастным взглядом, чтобы выглядеть прилично. Вспомнила, как Бен Соло сказал когда-то, что она должна полюбить себя, так зачем он лишь усугубил её уверенность в том, какое она, по сути, ничтожество. Вот почему в доме сидра висело то предупреждение. Вот почему ночью, выпив, нельзя было на крышу. Можно было свалиться и свернуть шею. Что ж, но ведь она таки туда забралась. Хоть на пару минут. И там, чувствуя себя такой прекрасной и даже немного любимой, ей было здорово. Не жалко и разбиться, теперь нет. Хотя обидно, что не она сама упала, а Бен столкнул её этими словами, не спросив. Просто столкнул. - Прием скоро начнется. Не опаздывай. - бросила Рей, отдавая пиджак и находя силы уйти первой. Зачем, зачем же он её так ранил сейчас? Неужели не видел, что был единственным для неё? Неужели, блядь, не ощущал, входя в неё? Он хоть что-то ощущал? Бен мрачно смотрел ей вслед, бормоча ругательства. Сдерживался, чтобы не бахнуть кулаком о стену. Не понимал – она дура или он полный урод? Почему Рей отдавалась ему, а потом неслась к кому-то ещё? А он зачем продолжал играть в эти игры? Влюбился и влюбился, это, может, и важно, но меркло по сравнению с мерзостью участвовать в каком-то безумном треугольнике. Рей показалось, что она задыхается от нахлынувшей на неё обиды. Аж ноги задрожали, но нет, сползать по стене и плакать нельзя, нет. У неё есть ещё роль, и Килиан, никогда не подводивший её, ждет, что она отыграет. Будет его музой, потому ей нужно дойти до своей гримерки, привести себя в порядок, а дальше делать то же, что и всегда, – улыбаться. Спрятать боль и неуверенность под макияж и дорогое платье. Растягивать губы в улыбке, горящей от помады, придуманной для неё, в то время, как в очередной раз отвергнутая душа где-то там внутри будет кровоточить. Поднимаясь в помещение, выделенное под гримерку, Рей неожиданно задумалась – а какова она, глубина души? Сколько унижений может там поместиться? А боли? Есть ли лимит, потому что вот она была на грани. Не найдя ответ, Рей приняла душ, смывая с себя следы, увы, чужого мужчины. Пока визажист наносил ей новый макияж, девушка, глядя в зеркало, обещала себе, что больше никогда, никогда она не отдаст себя этому доктору, даже если так хочется… смешно сказать… быть любимой. Ей показалось – всего на миг, наверное, передышала спиртами, - что доктор влюблен в неё, ведь он был так искренен в том, что говорил, а потом… Переодевшись в очередное черное, на этот раз, более сдержанное платье, она, собравшись силами, вышла. За весь вечер Рей не повернула головы в сторону Бена Соло, сидящего за соседним столом и бесцеремонно рассматривающим её с мрачным интересом собственника. Кем он себя возомнил? Сомсом Форсайтом, что ли? Так у неё уже был рабовладелец, хватит. - Килиан, я сейчас просто упаду.- неожиданно сказала девушка, когда они с мужчиной танцевали, и ей резко перестало хватать воздуха, уже совсем не образно. В глазах потихоньку начало темнеть. Она крепко вцепилась в плечо парфюмера, но, вот ирония, улыбаться не перестала. Её роль была как спасательный рефлекс. - Позвать твоего врача? - Нет, только не его, пожалуйста, просто… проведи меня на воздух. - О, милая, я проведу тебя к отелю. Все равно мне скоро нужно улетать, и пора это сборище покидать, пойдем. В момент, когда они выходили, Бен, отчего-то развернулся и увидел, как красивая – действительно, красивая – пара покидает зал. Рука Килиана была у Рей на талии, он что-то шептал ей на ухо, и Бен помрачнел. Да что же эта девчонка творила? Почему отдавалась ему, а потом просто разворачивалась и уходила с другим? Неужели ей было настолько все равно, под кого лечь? Мужчина допил коньяк. Что ж, да, она ему об этом говорила на Гавайях, что отношения – не её история, только развлечения,не больше. Быть её развлечением ему не нравилось. Определенно, нет. А все же сердце странно сжалось. Сжалось и будто застыло, и теперь, каждый раз, когда мужчина дышал, вдохи причиняли боль, как будто Рей вогнала туда какую-то занозу, и без хирургического вмешательства ее теперь не достать. Вся ситуация с Беном спровоцировала у Рей новый приступ головной боли. А может виной было то, что во время секса она неоднокрасно ударялась затылком о стену. В порыве страсти Рей не ощущала боли, но, возможно, именно те пару соприкосновений затылка о кирпичи стали катализатором боли. В любом случае, ишемия уложила её в постель на сутки и не позволила девушке улететь в Нью-Йорк из Бордо утренним рейсом. Ей казалось, что это не болезнь, нет. Сидя ночью на холодной плитке, вся покрытая липким потом, Рей думала, что её тошнит от отвращения к себе. До чего же она мерзкая. Никчемная. Никудышняя. Принимая свою боль и одиночество как расплату, девушка жалась к плитке лбом, ища прохлады. И сжимала кулаки. Что-то новое просыпалось в ней. Как Бен познал ревность в тех подвалах, так Рей начинала ощущать в себе какое-то новое чувство. Не менее темное, нежели злость ревнующего мужчины. Бен же, обрадовавшись пустому месту в бизнес-классе рядом с собой, даже не подозревал, кого мысленно благодарит за опоздание. Он был не в настроении вести с кем-то беседу во время перелета. Настроение было отвратное и мерзкое. Как у человека, сердце которого разбили. И он никак не понимал, что это он разбил сердце девчонки, которая протянула его мужчине. Человек, который никогда не пытался понять других, не задав самый важный вопрос Рей, уничтожал теперь своей бескомпромиссностью их обоих, причиняя страдания как Рей, так и самому себе. Внезапно, он, ищущий спасение от мрачных мыслей в работе, с любопытством погрузился в письмо Кардо. Там были снимки МРТ какого-то человека. Снимки почти точь-в-точь повторяющие снимок Рей. Бен вздохнул. Снова энцефалопатия. Кардо был лаконичен. Предлагал другу прооперировать своего пациента. Бен отложил планшет, пересел на место Рей, не зная об этом, и смотрел, как самолет возносит его в небо. Сердце все по-прежнему ныло. Дышать было все так же тяжело. Чувства приносили боль. Бен знал это. Видел каждый день в своей больнице, когда после смерти одного, в слезах умирали и другие. Морально, конечно, но умирали. Потому никогда не хотел этого себе, но Рей не спрашивала. Она ворвалась в его жизнь с бокалом Кир Рояля и перевернула в ней все. О том, что при ишемии мозга операцию было сделать возможно, он знал. Конечно, знал. Операция на сосудах, которая позволяла нормализовать кровоток в мозге. Сложная. Ювелирная. Операция, которую он никогда не делал, потому что такой вид вмешательства допускался только при опухолях или черепно-мозговой травме. Бен знал, что согласиться на очередной эксперимент, значило переступить через свою клятву врача. Потому что делать операцию на сосудах на человеке с диагнозом Рей - это понимать, что он использует больного ради того, чтобы посмотреть, сможет ли он справиться. Так было нельзя делать, нет, нельзя. Это было ублюдством высшей степени. Но Кардо подкинул этот вариант, и Бен уже ничего не мог поделать. Он был готов. Конечно, он это сделает. Если есть хоть маленький шанс. Знал, что эта неудача, если ничего не выйдет, не отпустит его до конца дней, но ему нужно было попробовать. Нужно. Но кем он станет после этого? Кем? Будет ли иметь право оставаться доктором? Как бы мужчина ни злился, Бен знал, что безумно влюблен и, отпуская это чувство, вел себя к полнейшему краху. Чувствовал себя так, будто летел с безумной скоростью по шоссе, и внезапно отказали тормоза, а это всегда заканчивались плохо. Ему ли, нейрохирургу, не знать. Бен, отказавшись от предложеного алкоголя, задумчиво посмотрел на свои часы. Расстегнул их, снял, покрутил в руках. Сзади шла надпись "Для Энни. Твоя Падме". Мужчина косо усмехнулся, вспомнив такую грустную и красивую историю, случившуюся в его семье. Подумал, что, чем старше он становится, тем больше он брал от деда. Вот и эта история с Рей. Проклятие. Да все же повторялось. Колесо Фортуны крутилось. Даже вертелось. Мужчина закрыл глаза. "Regnabo, Regno, Regnavi, Sum sine regno******" - повторял он про себя, как мантру. Где он сейчас. На каком обороте? И, главное, где он будет, когда прооперирует того, второго человека? Что-то Бену подсказывало, что останется он без своего царства. Без призвания. Без ничего. Но остановить колесо он уже не мог, слишком сильно Рей все расскачала вокруг. *LVMH - Moët Hennessy — Louis Vuitton – холдинг, известный производитель предметов роскоши под торговыми марками Christian Dior, Louis Vuitton, Givenchy, Guerlain, Moët & Chandon, Hennessy, Chaumet. Компания образована в 1987 году путём слияния Moët Hennessy и Louis Vuitton. ** cave – чаще всего – винный погреб, парадиз, – самые заветные погреба, где хранится элитный алкоголь *** vieillissement – старение коньяка. Для вина французы используют другой термин – élevage (вызревание). Не путать. **** - здесь мы продолжаем обыгрывать сиротство Рей и её любимую книгу «Правила дома виноделов», в которой персонаж однажды стоял на ферме и читал «Правила дома сидра» для сезонных работников ***** - кровавые винтажи – обычно говорят о вине, виноград которого собирался в период Первой Мировой войны. ***** «Я воцарюсь – я царю – я царил – я ныне без царства». Если вы слушали "Кармину Бурану" - то поймете откуда выросли ноги, ведь композиционная структура во многом основана на идее вращения Колеса Фортуны. Данная надпись была изображена на первой странице Burana Codex</i> Фуф, мы это выдали и не захлебнулись от эмоций (ладно-ладно, немного захлебнулись. У автора на последних страницах так заклинило сердечную мышцу, что до сих пор не отпустило, а бета, наверное, выпила литра два ледяной водички)) Если без шуток, поведение Бена, пусть грубое и злое, нам прямо очень понравилось. И да, может, он не прав, но между этими двумя есть все, кроме доверия, потому их додумывания ситуаций весьма логичны. И знаете...ревность - ведь такое слабо контролируемое чувство, если кроет, то кроет. Не могу не добавить, что в этой главе я выпустила джина из бутылки, то есть, свою первую алкогольную любовь. Коньяк в моей жизни был раньше вина, и мне было ностальгически вспомнить вкус, цвет, запах, Дом Хеннесси (хотя я, как и Бен, всегда отдам предпочтение Курвуазье). Да, тот Хеннесси в силиконе - не выдумка под Рей. Такая лимитка правда выпускалась в 2015 году, и у меня даже осталась одна в запасе. Чудная тема для девочек. Надеемся, эта главы вызовет у вас такой же шквал эмоций, как и у нас. Отличных выходных и до встречи во вторник;)