В один день, по отдельности, вместе

      Вороны дана парили в небе торжественно и величаво, и тени от их могучих крыльев отмечали макушки десятков собравшихся внизу женщин. Свежий ветер трепал яркие ленты на флагштоках, и столетние деревья грозно раскачивались под истерический шепот листвы. Воспитанницы стояли в широких шеренгах, точно шахматы на доске. КогамдасТандау принимала учениц раз в три года, вне зависимости от возраста, поэтому среди претендентов были как совсем юные девушки, так и те, кто приближался к тридцати. На площади ожидало не меньше сотни человек. В ворота Тандау пройти смогут далеко не все.       В когамдас готовили самых выдающихся людей государства. По всей стране таких учреждений было не больше пяти, и людям, служившим там, было плевать на ваше имя, ваш статус и ваши кровные узы. Репутация когамдас основывалась на силе и влиянии тех, кто выживал в её стенах и управляла миром, выйдя за их пределы. И, разумеется, неподкупность служивших была гарантирована воротами. КогамдасТандау окружали столетние деревья, но деревьев этих и в помине не было, когда ворота Тандау уже считались старыми.       Аю разглядывала это нагромождение камней и испытывала сладкий трепет перед мощью и безоглядной красотой сооружения. Ворота Тандау напоминали каменный мост. Они прогибались вниз и вовнутрь под собственной тяжестью, серо-фиолетовые и сверкающие, будто инкрустированные осколками стекла. Чтобы приблизиться к подобному исполину, древнему и стоявшему неизвестно на какой силе, нужна была немалая храбрость. Однако, всех собравшихся обуревал страх несколько отличный от страха быть погребённой под камнями. В ворота когамдас мог пройти только тот, у кого было чёткое и благородное стремление сердца; тот, кто всегда страстно желал одного и кто в своём стремлении мог бы служить другим. Ворота не пропускали никого другого. Попытаться пройти и быть отвергнутой означало навлечь на себя величайший позор, признаться себе в бессмысленности своей жизни, по сравнению с чем удар каменной глыбы не значил ничего.       Служительницы когамдас ждали с той стороны ворот. Они громко произносили имена по списку, и названная воспитанница одного из лагерей должна была выйти вперёд и встать перед воротами. Там она проговаривала своё стремление вслух и проходила внутрь, становясь ученицей когамдас Тандау.       Аю видела, что происходило с теми, кого ворота не принимали. Раздавался тяжёлый вдох, будто некий старец устало выражал свою печаль, и вороны дана кричали, и под шелест листвы порыв ветра бил человека в грудь, да так сильно, что воспитанницы делали несколько шагов назад. Иногда отвергнутые даже падали.       Те, кто не хотел падать, не выходили из шеренги вовсе. Они просто не могли заставить себя сделать шаг к воротам. Девушки не смотрели по сторонам. Все считали, что достаточно и того, что таких, струсивших, угнетала тяжесть разочарования в себе и стыда, и не нужно было добавлять этого гнёта, не нужно было знать и обсуждать. Через года, даже если дороги девушек пересекались и они смутно узнавали друг друга, никто не подавал вида. Аю не слышала, как дела обстояли в мужских когамдас, но её полностью устраивал порядок здесь, в Тандау.       - Жылан из Орталыка.       Аю неподвижно уставилась на ворота и сама не заметила, как перестала дышать. Она знала, что Жылан должна была быть здесь, но не пыталась найти её или увидеть, вполне привычно мучая саму себя ожиданием и неизвестностью. В последний раз она видела Жылан из Орлеу в лагере Ниеттерин Тексеру, несколько месяцев назад.       Аю не пришло в голову, что Жылан могла струсить. Только не Жылан.       Белая змея показалась быстро. Аю услышала её приближение из-за спины и как-то глупо усмехнулась, поняв, что всё это время Жылан могла видеть её, а она Жылан - нет. Впрочем, для той это вряд ли имело значение.       Тонкая и маленькая, Жылан прошла к воротам со свойственной ей неторопливостью. Зелёное шифоновое платье трепетало на ветру и обвивало стройные ноги. Передавалась ли царственная осанка по наследству? Аю узнала о том, что Жылан из Орталыка была той самой Жылан, дочерью матриарха, уже после того, как они все покинули Ниеттерин Тексеру. Говорят, ты лишь на треть тот, кем тебя произвели на свет. Жылан могла бы согнуться под тяжестью влияния своей матери, предаться отчаянию, сравнивая себя с ней, попытаться бежать от внимания и ожиданий… Но она смотрела на когамдас с высоко поднятой головой, и никто не считал, что она дошла до этого момента в своей жизни благодаря положению своей матери. Что же это, что решает, кому пробиться через скалу и вырасти сильным, а кому умереть в тени?       Шум ветра, крик воронов дана - они скрывали слова. Каждая женщина произносила своё стремление не громче, чем указывало ей сердце, и иногда это был шепот, а иногда крик. Аю поборола желание нарушить строй, чтобы лучше разглядеть лицо Жылан, может, прочесть по губам, и только прижала ладони к бёдрам. Натянутые нервы звенели внутри, вдоль позвоночника, в кончиках пальцев.       Служители конамдас Тандау ожидали Жылан с той стороны ворот, выстроившись вдоль широкой аллеи, уводящей взгляд в свободные сады. Выложенная розоватой пластушкой и камешками, аллея казалась до смешного простой, нисколько не торжественной. Не возгордись, говорила она, сколько прошло людей, и все канули в небытие, и кто помнит их, и что им слава эта после смерти, и что дали им чужая похвала и ненависть.       Воинов учили читать язык тела, Аю - воин. Она разглядывала голые плечи Жылан, обвитые ремешками, сверкание украшений в волосах, наклон головы, движения рук и ног. Какую-то секунду (Аю была уверена) Жылан сомневалась.       Радость переполнила Аю.       - Быть светом, - донеслось от ворот, - быть острием и направлять.       Настоящий лидер не может обойтись без сомнений. Позволить им остановить себя она тоже не может.       Жылан могла колебаться, но Аю, с детской пакостной усмешкой, показывая все свои острые зубы, без страха наблюдала, как та прошла сквозь ворота. Казалось, сотня женщин разом выдохнули, вспомнив, что им вообще нужно дышать.       Жылан сделала лишь пару шагов по аллее, когда служительницы когамдас позвали:       - Аю из Жерлеу.       Это показалось бы Аю странным, если бы она не забыла вовсе, что ей также предстояло выйти из шеренги. Кто писал служительницам эти списки? Впервые ей пришло в голову, что никого из женщин на той стороне она никогда не видела, никогда не слышала о них и их деяниях. КогамдасТандау славилась своей подготовкой и выпускниками, но оставалась безликой.       Неловко, не с той ноги, Аю направилась к воротам мимо десятка таких же, как она, выпускниц лагерей и школ. Аю не особо торопилась, будто мальчишка, засунувший руки в карманы и разглядывающий облака. Жылан шла по аллее, ни разу не обернулась, и её длинные белые косы, шикарные белые косы, извивались на каждом шагу. Аю смотрела так долго, как могла, чтобы позже можно было закрыть глаза и вернуть в памяти этот момент. Ветер вздымал пыль, смешивал её запах с запахом хвои и горячих камней ворот Тандау.       Кто-то мог посчитать, что Жылан тоже сомневалась. Со стороны она разве что ноги не волочила, бредя к воротам. Но, когда носки её мягких беговых ботинок оказались на отметке, Аю глянула вверх на ворота и уверенно крикнула:       - Хранить и защищать.       Аллея когамдас Тандау не выглядела ни торжественной, ни особенной, но Жылан из Орталыка прошла по ней гордо и красиво. Только когда её силуэт скрылся в гуще сада, Аю прошла через смолчавшие ворота.