В один день, по отдельности, вместе

             В кунарлыжер был перерыв. Дети бегали по просторным коридорам, шумели и бесились в своё удовольствие. Минут через двадцать их должны были вернуть в комнаты для занятий и дать либо бумагу, либо инструменты, чтобы облагородить порывы их ума и тела, но пока они проветривали перегруженные головы за занятиями, достойными щенков.       Жылан, у которой последний час ушёл на проектирование макета двухэтажного нежилого дома, отмыла руки от графита и с наслаждением уселась на давно облюбованный диван с книгой в руках. За ней приглядывали воспитательницы, но не навязчиво. Жылан мельком обратилась к их мыслям: голубое платьице вздымалось вокруг неё, будто облако, и она была похожа на маленькую богиню, спустивнуюся в кунарлыжер, чтобы благословить детей.       “Благодарю, мне лестно”, - ответила она сдержанно и плотно закрыла своё сознание.       Ещё год назад Жылан было трудно говорить с женщинами с помощью звуков. Обычная артикуляция казалась ей утомительно медленной и “блеклой”. Мать объяснила ей, что, фокусируясь лишь на мысленном общении и эмпатии, Жылан выкидывала из своего круга всех мужчин, чтобы было невежливо и попросту недопустимо. Женщины имели более глубокую и сильную связь, однако мужчины были важной частью их мира, поэтому преступно было бы не обращать на них внимания и не включать их в разговоры. Не то что бы десятилетнюю Жылан это беспокоило. Потом оказалось, что её могли отлучить от кунарлыжер, если она не научится закрывать своё сознание и разговаривать на общем уровне. Так что Жылан научилась.       У этого были свои минусы. Она не заметила, как к ней подбежала группа детей. Чья-то фигура отбросила тень на страницы.       - А что это ты читаешь?       Жылан вскинула голову. Её окружил нестройный заборчик из мальчиков и девочек, учившихся с ней по одному расписанию.       - Книжку, - улыбнулась Жылан.       - Да мы видим, что книжку!       - Вот она глупая, а?       - Тихо ты. Вопросы надо чётко задавать, она права, что ответила тебе одним словом, ты же без деталей спросил.       Жылан продолжала улыбаться, разглядывая сверстников. Она знала их лица, имена, знала, как они работают и совершенствуются, но никого из них не могла назвать своим другом. Было всегда что-то между ней и ними, что разделяло их, но Жылан это только чувствовала, никогда не могла назвать.       - Это сказки, - пояснила она, когда гам стал слишком уж беспокойным, и показала обложку. - Они немного сложноваты, но очень интересные.       Обложка была матовой, немного рельефной под пальцами, и в кожу был вбит рисунк. На рисунке языки пламени сталкивались с водой, львы пожирали антилопу, тощий человек пускал стрелу, и орёл парил у солнца, неся обвивающую его лапы змею.       - М-да, - протянула одна из девочек, - по картинке ничего не понятно.       Жылан такой комментарий немного расстроил.       - Истории тоже непростые, - попыталась объяснить она. - Всё самое лёгкое лежит в них на поверхности, но если начать перечитывать и искать скрытый смысл, оказывается, что истории на самом деле гораздо глубже…       - Ничего не понятно, - огрызнулась другая девочка.       - Давай лучше ты нам почитаешь? - предложил её друг. Он заворожено разглядывал рисунок.       Жылан снова заулыбалась и подвинулась на диване, освобождая больше места. Идея показать другим, насколько хороша всё-таки эта книга, ей была очень приятна. Она ещё раз с любовью провела пальцами по обложке.       - А давайте! - она пролистала страницы, возвращаясь к началу. - Первую историю я уже читала, так что у меня должно красиво получиться. Садитесь, давайте!       Собравшись, Жылан начала историю. Она меняла голос, делала драматические паузы и иногда, когда чувствовала, что нужно что-то объяснить, вставляла свои комментарии. Ей в сюжете и его уроках всё было понятно, и она по-детски непосредственно восхищалась тому, как прекрасны были конструкции этих сказок, как выверены они были, как держали читателя и щёлкали по носу, стоило только утратить внимание. Однако, обращая внимания на несколько нахмуренные лбы своих одногодок, Жылан пришло в голову, что для них всё было не так ясно.       Слишком уходить в объяснения она не хотела. В конце концов, каждый извлекает из урока свою истину.       За чтением они едва не пропустили начало следующего занятия. Жылан остановилась посреди предложения и повернулась к часам, стоявшим в конце коридора. Её молчание будто развеяло чары, и сверстники вокруг заморгали, закрутились, возвращаясь в кунарлыжер из той восхитительной выдуманной жизни, в которую их завлекли.       - А ты почитаешь нам ещё? - тот мальчишка, первым предложивший послушать, смотрел на Жылан, как завороженный. - У меня нет таких историй. Я бы тебе подарил. Стой! - он ударил себя кулаком по ладони. - У меня есть секретное место в парке! Оно совершенно волшебное. Я тебе завтра покажу!       У каждого оказалось что-то волшебное. Пока дети расходились по комнатам и залам, все обещали Жылан показать что-то. Они завистливо и мечтательно поглядывали на книгу в её руках, мялись, но каждый отыскивал у себя то уникальные камушки, то ручных птиц, то ещё что-то, чем тоже можно было бы похвастаться. Жылан отвечала на их предложения растерянно, не совсем понимая, почему они так стремились заглянуть ей в глаза. У неё возникло странное чувство, будто она была сдобной булкой, от которой много-много голубей пытались урвать себе по кусочку.       Почти все разбрелись по урокам, и Жылан уже вошла в комнату с учителем, когда кто-то положил руку ей на плечо и прошептал:       - Жылан, а можно мы одолжим твою книгу на время?       То была Кульди. Она была одной из самых улыбчивых девочек, что Жылан видела за свою непродолжительную жизни, а её смех напоминал пение холодного горного ручья. Кульди смеялась часто, и часто казалось, что было мало вещей, которые она ценила и которыми искренне интересовалась. Вокруг неё, как и сейчас, всегда была стайка подружек.       - Я её ещё не дочитала, - протянула Жылан с сомнением. Она безотчетно погладила обложку. На первом листе её экземпляра стояла личная подпись автора и след поцелуя, который оставила мама.       Расстроенное лицо Кульди кому угодно могло разорвать сердце. Жылан до её расстройства дела не было, однако ей пришло в голову, что ведь Кульди действительно понравились те истории, что Жылан прочитала. Когда Жылан ценила что-то и считала правильным, ей почему-то хотелось, чтобы все вокруг смогли понять это и оценить.       - Держи, - она протянула книгу Кульди. - Я думаю, уйдёт дня три, чтобы прочитать всё. Надеюсь, тебе понравится.       Улыбка снова расцвела на лице Кульди. Она быстро приняла книгу из рук Жылан и убежала на своё место. Воспитательница уже раздавала им наборы для письма. Жылан и остальным предстояло обратиться к грамматике, заучить правила, а потом написать самое длинные предложение, которое они могли только составить.       Остаток дня Жылан провела за уроками, черодовавшимися с игрой в догонялки и лазаньем по деревьям. Прочитанное возвращалось к ней в виде воспоминаний того, чего никогда не было, и она по-новой начинала размышлять и анализировать истории и их финал.       За ужином Жылан сидела отдельно, давила свежие ягоды в твороге и размышляла о том, почему чайки не могут летать так, как летает ястреб. Этот вопрос действительно заинтересовал её, и она намеревалась пойти в библиотеку и попытать воспитательниц, чтобы разобраться. Однако она ощутила вдруг странное чувство тревоги. Жылан посмотрела вокруг. Дети как-то стихли. Возникла неожиданная тишина, а затем какой-то заговорщицкий шепоток и напряжение.       - О, - только и сказала Жылан, когда увидела перед собой Кульди и её подруг.       Жылан вдруг стало понятно, почему весь день вокруг неё было тихо, почему на неё поглядывали косо то тут, то там и почему никто не сел с ней за ужин.       - Спасибо, что дала почитать, Жылан, - Кульди с улыбкой положила книгу на стол перед Жылан и пододвинула поближе.       Жылан молча уставилась на неё. Обложка была разодрана; судя по неровным краям, её терзали о камни и несколько раз порезали ножом. Корешок пропитался грязью. От книги слабо чем-то пахло, вроде чая или кислого напитка из столовой. Мятые страницы топорщились, и на них были грязные отпечатки пальцев и обуви.       Смех Кульди напоминал звон ледяного ручья. Жылан подняла глаза и внимательно посмотрела на лица перед собой. Все они выражали издёвку. Все они ждали чего-то от неё.       - Всегда пожалуйста, - голос Жылан был таким ровным, что она внутренне сама подивилась его мертвенности. - Надеюсь, ты смогла разобрать, о чём она была.       Переложив книги сбоку от себя, Жылан вернулась к своей тарелке. У ягод больше не было вкуса. Дети всё ещё стояли вокруг, и Кульди наблюдала за Жылан, будто смотрела спектакль, в котором вот-вот должна была случиться кульминация. Среди всех ребят, что пялились на Жылан, ей запомнилась именно Кульды.       Вытащив ложку изо рта, Жылан уточнила:       - Что-то ещё?       Она почувствовала, как губы растягиваются в форме улыбки. Рот в точности повторял то, что она делала так много раз.       Но в этот раз она уже не напоминала маленькую богиню. Онемевшие чувства не отражались и в глазах.       Дети молча разошлись.       Всю ночь Жылан пыталась понять, зачем. Из зеркала на неё смотрело озабоченное лицо, хмуревшее маленький лобик. В кровати было душно, сон не шёл. Жылан долго пыталась жмурить глаза и не чувствовать того, что чувствовала, но эмоции будто толкались внутри неё, у самого сердца; стоило Жылан только отвлечься, и омерзение и тоска и что-то такое ещё начинали отравлять её. Зачем было портить книгу, если им понравились истории, которые она читала им? И если у них был выбор - портить или нет, - почему они стояли и ждали потом вместе с Кульди, расплачется Жылан или нет, а не встали на её сторону и не вступились за книжку в первую очередь? Зачем Кульди было ей, Жылан, вредить?       Медленно, медленно водоворот мыслей вращался у Жылан в голове, пока она задавала себе вопросы и пыталась найти на них честные ответы.       Она была… разочарована. В них.       И ей было больно.       И ей не нравилось, что кто-то решил, будто может причинять ей вред, делать что-то с её вещами, с её чувствами и что ему это сойдёт с рук - вне зависимости от результата.       Проще говоря, когда солнце расцвело огненным заревом в её окне, Жылан уже спала, потому что знала, чего хотела.              Не во всех кунарлыжер учили медитации, но Жылан жила в Орталыке, а столицы, как известно, всегда на передовой прорывов и дерзких начинаний.       Детям делали поблажку на возраст. Медитацию преподавали три раза в неделю, на склоне дня. Это был один из тех уроков, которые действительно ждёшь. У воспитательницы всегда был низкий для женщины голос, чёткая речь и очень мягкие манеры. С ней всегда казалось, что кто-то берёт тебя за руку и ведёт показывать чудеса.       Разумеется, детям преподавали только основы. Они никогда не забредали в своих мыслях в тёмные и страшные уголки души, которые так коварно прячутся в молодых сердцах, давая внутренним монстрам вырасти и окрепнуть.       Жылан поставила на пол свой подсвечник и села на подушку, одна из десятка мальчиков и девочек в этом большом зале. Воздух тихо гудел от шорохов и голосов. Кунарлыжер - это плодородная земля, на которой взращивают плоды будущего. Все они были воспитанными детьми, послушными, но как и любая человеческая возня, организация урока занимала время. Воспитательница ходила вдоль рядов со своей свечой и зажигала огоньки для тех детей, что уже ждали начала. Жылан приветливо улыбнулась ей в благодарность за свой подсвечник. Воспитательница улыбнулась в ответ.       В этот раз их готовили к напряжённой медитации с повторением стиха. Как объяснила воспитательница, сосредоточенное повторение стиха концентрировало внимание и очищало мысли. Стих тоже имел большое значение, так как он позже часто вспоминался и тем самым был неким заявлением ребёнка о себе самом.       - Повторяя этот стих, вы уверуете, что вы такой человек, какой описан в этом четверостишье, - воспитательница проверила позы детей, расправила некоторым плечи, помогла скрестить ноги и встала перед рядами, чтобы заучить стих хором.       Тот, кто хочет доброй славы,       Должен хлеб свой в поте есть,       Не за игры и забавы       Достается людям честь.       Жылан соединила ладони в лодочку и сделала первый глубоких вдох. Грудная клетка расширялась и опадала, ровно и естественно, подстраиваясь постепенно под некий общий ритм, разделяемый даже не в этом зале, а пространством гораздо более обширным, вмещающим в себя жизнь, минуту и бесконечность. Жылан нравилось это ощущение, оно было приятным разнообразием в обычной суете, в нём лучше думалось, в нём не возникало желания обманывать себя или жалеть. Будучи самой собой, она будто разглядывала себя со стороны.       К сожалению, сегодня ей нужно было прерваться. Сделав ещё один вдох, Жылан из-под прикрытых век оглядела зал перед собой. Дети сидели близко, ровными колоннами. Она не столько видела их, сколько прощупывала: Аида, Ансаган, провал (Енбек), Наур… В каждой голове звучали строчки четверостишья. Жылан касалась их сознания легко, они не замечали её, как не замечали ветерок или лёгкое тепло. Вдох-выдох. Жылан нашла Ескыарман. Остановившись на ней, Жылан снова закрыла глаза. Пальцы рук и ног уже немного онемели. Вдох-выдох. Жылан расслабила немного сжавшиеся плечи, ещё чуть-чуть вытянулась макушкой к потолку. Затем, под закрытыми глазами, она представила свечу. Представив свечу, она представила, как вытягивает руку и пальцами продвигает подсвечник по полу вперёд.       Когда люди слушают песни, их голосовые связки напрягаются так же, как если бы горло пыталось исторгнуть звук. Когда люди читают или пишут, их органы речи действительно двигаются, будто бы произнося слова. Когда люди представляют себе движения, их тело действительно получает слабый, недостаточный, но ощутимый импульс, схожий с тем, который предшествует настоящему движению. Жылан уже и не помнила, где прочитала об этом, но сегодня она намеревалась использовать это свойство мыслей. Жылан представляла, как двигает подсвечник, и эта мысль - не оформленная, состоящая из воображения, картинок и памяти ощущений, - передавалась маленькой девочке по имени Ескыарман.       Жылан не была уверена, что у неё получится. Она не слышала, чтобы кто-то делал что-то подобное раньше. Обычно женщины передавали друг другу сильные эмоции или же прямые “фразы”, что-то чёткое и яркое, очень ясное. Жылан отвечала всем так, как к ней обращались, по привычке и из вежливости “отражая” манеру мысленного общения. Обычная вежливость, впрочем, не обязывала её подстраиваться всегда.       Визуальный образ в голове Жылан формировался всё более определённо, и она почти чувствовала, как вытянулась бы широчайшая мышца спины, как поехала бы лопатка, если бы она наклонились и вытянула руку на всю длину, чтобы отодвинуть подсвечник.       Ескыарман повторяла заученный стих. Она действительно сосредоточилась на этом. Жылан едва улавливала другие мысли, которые девочка отодвигала на задний план: что она ела на ужин, мозоль на большом пальце от танцев, улыбка мальчика старше на год, проблемы с макетом, нужно было закрыть окно, ведь ночью холодно, что сделать с мозолью, может, просто оторвать кожицу…       А под всем этим отрывистым потоком зрело побуждение. Жылан улыбнулась краешками губ и представила последний штрих движения: согнутые пальцы выпрямляются тоже, совсем отодвигая от себя свечу.       Ескыарман распахнула глаза, отпрянула, но было уже поздно. Она закрыла себе рот руками, и сдавленный вопль просочился сквозь пальцы. Огонь свечи, подставленный практически к самой спине Кульди, сидевшей впереди, жадно ухватился за кончики её распущенных волос.       Волосы горят очень быстро и крайне зрелищно. Жылан открыла на пару секунд глаза, чтобы посмотреть. Вспышка, чёрная сердцевина с угольными краями, пожирающий всё свет. Затем лес выскочивших детей закрыл ей обзор.       Воспитателей готовили к пожарам, они учили процедуры, выполняемые в случаях опасности, но никому в голову не приходило, что однажды мог загореться… ребёнок. Возможно, это и глубокий испуг повлияли на скорость реакции воспитательницы; прошло не меньше десяти секунд, прежде чем она смогла сдвинуться с места и обрушить на Кульди ведро холодной воды. Вёдра стояли по всему залу, иначе кто бы дал детям свечки в руки - доверие воспитатели могли позволить себе лишь на определенных условиях. Жылан услышала всплеск будто издалека. Вбежали другие взрослые, стали осматривать детей и Кульди. Задув свою свечу, Жылан встала и вышла из зала, привычно направившись в сад.       Пока в кунарлыжер продолжался шум и хаос, она сидела под деревом, подперев щёки руками, и вид имела весьма задумчивый. Медитацию остановили во всём здании, крики стихли, зато пчелиный гул разговоров только усилился. У Жылан немного тряслись руки, и ей это не нравилось.       Жылан посмотрела на куст можжевельника, который рос тут же, под деревом.       - Не испугалась я, - сказал она ему. - Просто перенапряглась. Это нервное.       Можжевельник особо не настаивал. Однако в голове Жылан возник вопрос: “И стоило оно того?”       Она надула губы и попыталась разобрать собственные ощущения. Лицо её приобрело несколько упрямое выражение, и кто-то сказал бы, что она стала сильно похожа на отца в тот момент.       - Стоило, - решила Жылан, - Определённо стоило. Теперь я чувствую себя лучше.       “Ну, допустим (так думал куст). Ты не только доказала, что тебя нельзя безнаказанно обижать, но и запугала до усрачи всех детей своего года. Пальцем они не покажут, но все будут знать, за что такое несчастье случилось с малышкой Кульди. Может, ты еще и удовольствие получила от вида её ужаса?”       - Да нет, - возразила Жылан с отвращением. - Мне её даже немного жаль.       “А что же это тогда за приятное чувство?”       Жылан хмуро посмотрела на можжевельник. Ветерок ласково трепал маленькие листочки. Вопрос был неудобный, но он уже был задан. Она начала раскручивать вереницу путанных связей. Жылан только недавно обнаружила, что она могла убегать от некоторых своих мыслей, чтобы не сталкиваться с правдой, которую считала неприятной и нелестной. Поняв это, она пообещала себе так не делать. Лгать себе - это значит не становиться лучше.       Жылан поморщилась от конечного результата.       - Удовольствие, - признала она. - Только не потому, что я отомстила Кульди, а потому что у меня все так хорошо получилось. Все, что я задумала, я смогла сделать.       “Какое самомнение”.       - Иди ты, - Жылан отмахнулась. - Ах, да… ты же не можешь.       Отомстив тем самым еще и кусту, она посмотрела в сторону кунарлыжер. Ещё как минимум полчаса она могла не возвращаться, чтобы не иметь дела с излишней суетой и не слушать бесконечные разговоры других детей о произошедшем.       Ладно, она действительно испугалась в начале. Наверное, испугалась последствий. Когда пламя перекинулось на волосы, ничего уже нельзя было отменить. Поступок был совершён. У Кульди теперь долго не будет красивой причёски, друзей-подпевал и хороших отношений с огнём. Жылан даже допускала, что у Кульди останутся ожоги.       Книга теперь тоже никогда не будет красивой, гладкой и чистой, как прежде. С другой стороны, истории в ней не стали от этого хуже. Стала ли Кульди хуже от того, что случилось с ней? Возможно. Пострадала ведь ещё и Ескыарман.       “В этот раз я взяла слишком много, - решила Жылан. - Видимо, нужно поддерживать балансик”. Скрестив ноги, она положила ладони на колени и вернулась к медитации.       Следующей ночью Жылан спала спокойно.