В один день, по отдельности, вместе

      На площади гулял буйный ветер. Пыль взметалась к палящему солнцу, и бирюзовые фрагиШарта танцевали на флагштоках, отбрасывая причудливые нервные тени. На самом деле, трудно было назвать этот особый цвет бирюзовым, зелёным или голубым; он был пограничным, неуловимым, и чаще всего иностранцы называли его так же, как страну, в которой он был распространён: Шарт. Проходя мимо, Аю окинула взглядом могучее дерево, бесконечно растущее в центре флага, и поддалась желанию прикоснуться к плотному мягкому полотну. Ощущение отбросило её назад, в каждый момент и год её жизни, когда она вот так же касалась флага своего государства и чувствовала себя его частью. Что было хорошо для Шарта, было хорошо и для Аю.       С недавних пор, эта связь стала ещё сильнее. Не считая, разумеется, оравы коргаушей, спущенных по её душу.       Аю отбросила тоску и поглубже надвинула на глаза свою новую, очень дорогую плетёную шляпу. Они с Жарамсызом устроились прямо на ступенях монументальной лестницы, которая тянулась от площади вниз, будто большая дорога, по холму к наименее процветавшей части города. Такой женщине, как Аю из Жерлеу, маскироваться было трудно, однако теперь она натянула на себя шкуру, наиболее соответствующую её комплекции: она притворилась возделывательницей земли - жерондеу. Ей всегда говорили, что она очень чутко воспринимала настроения и веяния природы. Одежды жерондеу были просторными, не хуже боевых комплектов: рукава подвязывались, а плечи и шея всегда оставались закрытыми благодаря высокому вороту; просторные шаровары и вовсе её устраивали. Косы и выбритый затылок скрывал платок. Большинство жерондеу носили такого рода вещи, отличались крепким телосложением, и их лица нередко скрывали широкие полы шляп. Аю оставалось только больше прислушиваться к этим прекрасным женщинам земли, чтобы научиться пародировать их говор.       - Выходит, никто не учил тебя вере? - удивлялся Жарамсыз в ходе их ленивой философской беседы. - Ни в кунарлыжер, ни дальше?       - Зачем она мне, по-твоему, нужна?       - Я плохо представляю себе, как можно жить без веры. Хотя в прошлом, давно, и был безбожником.       - Ты и без грудей живёшь, как родился, и ничего же…       - Ты сравниваешь физическое с духовным. Как божий дар с яичницей.       Аю усмехнулась, показывая край острыхклычков.       - Смотри, праведник. Я знаю свои силы, я анализирую мир вокруг. Ко всему, что внутри меня, я отношусь с осторожностью и сомнением, чтобы не свернуть с пути своего сердца. Ко всему, что вокруг меня, отношусь с уверенностью, потому что я либо выстою, либо умру, и не о чем тут нервничать. Какое мне дело до богинь? До богов? - она пожала плечами. - Твои разговоры о вере, эта самая вера… всё это слишком эфемерно для меня. Оно меня не касается.       Жарамсыз покачал головой. Эта женщина, с которой он провёл бок о бок уже несколько дней, вызывала в нём смешанные чувства. Она не была ни ребёнком, ни жестокой тварью, но часто вела себя жестоко или по-детски, и в то же время в ней таилась совершенно недетская сила и глубокая уверенность в чём-то, что двигало всё её существо. Он пока не понял, куда эта сила влекла.       - Разве твой “путь сердца” это не вид веры?       - Возможно, - Аю рассеянно потёрла шею под воротником.Она терпеливо вглядывалась в раскалённые солнцем улицы, ожидая Тазажурека. Отделаться от праведника с его мальчишкой ей не удалось, они считали себя ей обязанными, поэтому теперь она сидела и рассчитывала на их помощь. Не то что бы очень терпеливо. - Но тогда бог - я сама. Такому меня тоже не учили, уважаемый.       - Ты называешь меня уважаемым, но презираешь меня за веру.       - Эй, это серьёзное обвинение. Я уважаю тебя и уважаю твоё право верить во всё, что ты захочешь. Твоему богу я этого не должна.       Жарамсыз покосился на неё, увидел, насколько серьёзным сделалось у Аю лицо, и улыбнулся. Она, поняв, что конфликта не было, расслабилась и сменила позу.       - Я считаю, что всё иначе, - сказал “старик”. - Я многое должен. Должен принимать свою судьбу и судьбы других, поступать согласно высшего плана, должен сохранять свою душу незапятнанной, должен помогать всем на своём пути, кто нуждается в помощи.       Аюприсвиснула.       - А для удовольствия ты что делаешь? Перевоспитываешь беспризорников?       - В том числе. А ты?       - Делаю массаж.       Замявшись, Жарамсыз решил не расспрашивать.       - Я согласна, что вера - это некая потребность. У части людей она есть, у меня нет. Я не хочу тебя обижать, но часто кажется, будто те, кому нужен бог, слишком слабые, чтобы без него обойтись. Всем нужно во что-то верить, но это жалко, когда ты выбираешь установленных идолов, ритуалы и поклоняешься в компании других людей и рассчитываешь на вознаграждение, - Аю брезгливо поморщилась. - Вера же в единого бога, которому не всё равно и у которого свой замысел, скорее побуждает на него обижаться, чем к нему стремиться. Люди редко принимают дерьмо безропотно. А дерьма всё же многовато, ты не считаешь?       - Я знаю, почему тебе не нужна вера, - сказал Жарамсыз. - Со многими людьми так, особенно молодыми. В твоей жизни просто ещё ни разу не было момента, когда бы ты оказалась в таком отчаянии, что только любовь бога вытянула бы тебя.       Аю нахмурилась, чувствуя волну раздражения, которая в иных обстоятельствах могла бы привести к неплохой стычке. Она вызывающе оглядела мужчину рядом, этого здоровенного детину за сорок, который вёл с неё философские беседы о боге. Еки-ауружан, значи. Человек, чья душа теряет связь с сознанием. Тот, который каждую осень и весну теряет человеческий разум и начинает двигаться, думать и действовать, как зверь. Еки-ауружанов не любят видеть своими соседями, у таких мало друзей, и половина человеческих дорог закрыта для них, потому что они слишком часто сворачивают и срываются в пропасть внутри себя. Аю не знала, верно ли было считать это пропастью. Жарамсыза приглядели для себя негодяи, чтобы продать в рабство. Работорговец видел ценность в человеке-животном. Остальные видели ценность в человеке без его звериной части. Возможно, была где-то середина, был вариант, при котором еки-ауружаны могли бы жить в относительной гармонии между собой и миром… На памяти Аю, никто этим не занимался.       - Это смотря что считать за момент крайнего отчаяния, - проговорила Аю. На её теле ещё долго будут видны шрамы, оставленные воронами дана. Была ли она тогда в отчаянии? - Не думаю, что мы до конца знаем, где тот край, с которого мы не сможем вернуться… А впрочем. Я ошиблась, достойнейший Жарамсыз. Если бог - это любовь, то и я верю в бога.       “Старик” даже крякнул от удивления, услышав такое заявление. Он знал, что за последние лет двести верующих среди женщин стало совсем мало. Могла ли любовь заменить им бога?       Его размышления прервало появление Тазажурека.       Пацан летел по ступеням вверх, навстречу своим спутникам, и имел при этом вид совершенно независимого кота, который гуляет сам по себе. Его повадки подходили городу гораздо больше, чем лесным декорациям, и Аю в который раз убедилась в своих догадках о том, какое прошлое было у Тазажурека из Шабындыктагы-ауыл.       - Нашёл? - спросила она у парня. По его блестящим глазам и так было понятно, что нашёл, но Аю решила доставить ему удовольствие.       Он лихо сунул руки в карманы штанов и не сдержал широченную улыбку.       - Пошли, - Тазажурек кивнул куда-то вглубь бедных улиц. - По пути расскажу.       Аю подавила лёгкий укол раздражения. Чужая помощь была как ожидание порки в детстве - тягостной.       Эдимисурет было действительно “городом с картинки”, но лишь в центральной своей части. Чем дальше от площадей уводили перекрёстки улиц, тем серее становились дома, опаснее - дворы и напряжённее - люди. Человек по имени Суретсалу-Ит обитал где-то посередине, в районе не безопасном, но и не слишком унылом с точки зрения обывателя, любящего качественную пищу и чистую посуду. Выходило, что Суретсалу-Ита знали все.       - Все - это которые умеют воровать или обдуривать, или хотя бы знакомы с теми, кто этим занимается, - пояснил Тазажурек походя.       Поэтому найти Суретсалу-Ита оказалось делом непростым. Если подразумевалось, что “свои” дорогу знают, то любой, кто поинтересуется - чужак. Сойти за дурака для Тазажурека тоже был не выход, потому что улыбчивых дураков проверяют на вшивость так же часто, как моргают, а на чужой территории Тазажурек мог не то что попасться, а на нож налететь и не успеть пискнуть. Пока они добирались до города, до них несколько раз доносились слухи о нападениях “неправильных” животных, опасных и злых, которые не избегали людей, а искали с ними встречи. Для животных такие повадки были не характерны. Для людей же, особенно преступников - вполне.       - Как всё сложно, - протянула Аю не без уважения.       Воров она не признавала, но мастерство и стратегию - всегда.       Так и вышло, что парнишка шатался по городу два часа, высматривая и подслушивая, пока не нашёл тех, кто вывел его к Суретсалу-Иту. Тазажурек крался, как чёрный кот, по углам и крышам, никем не замеченный и вне подозрений… Во всяком случае, картину он рисовал своим спутникам именно такую. Аю слушала его с удовольствием, но не забывала поглядывать на “старика”. Жарамсыз свои чувства скрывать не умел. Он был явно опечален. Аю догадывалась по его грустным голубым глазам, глазам всепрощающего, но очень сентиментального человека, что его расстроило поведение Тазажурека. Причём, не то, что мальчишка применил свои навыки уличногобандитёнка, а то, с каким восторгом он об этом говорил.       Глупо было бы ругать кота за то, что ему нравится охотиться на мышей. Жарамсыз, скорее всего, и это понимал, что делало его ещё печальнее.       - Это постоялый двор, - сказала Аю, характерно морща нос, когда они дошли до места.       - Ага, - согласился Тазажурек. - Комната на втором этаже, в самом конце коридора. У окна водосточная труба, крепкая.       - Чтобы утечь можно было, в случае чего, - догадался Жарамсыз.       - Точно.       - Ты его видел? - уточнила Аю.       - Силуэт и голос. Он у себя должен быть.       Аю из Жерлеу подумал о водосточной трубе и отбросила эту идею. Охотиться на лису в её же угодиях, расставлять капканы и засады - идея глупая и обречённая на провал.       - Вы же знаете, что можете не идти со мной? - уточнила она. - Вы достаточно сделали.       Жарамсыз покачал головой.       - Я предпочту составить тебе компанию.       - Ладно, пойдёмте пообедаем, - Аю махнула своим спутником рукой и походкой целеустремлённого капитана корабля направилась к постоялому двору.       Встретили их, разумеется, как и любых простофиль в подобном месте - со скрытым удивлением и фальшивой улыбкой.       - Здрасте! - Тазажурек помахал рукой хозяину и с размаху уселся за обеденный стол. - Так жрать хотим, что прям тут сейчас уснём. Тащи суп и мясо. Мяса побольше!       Жарамсыз устало вздохнул и тоже сел. Он извинялся за поведение товарища всем своим видом. Аю же положила на стол свою соломенную шляпу, подмигнула Тазажуреку и махнула хозяину рукой, указывая куда-то наверх.       - Я к Суретсалу-Иту. С...Накрывай на четверых.       Она чуть было не сказала “серверуй”, но даже желание хлопнуть себя рукой по лбу не повлияло на ту уверенность, с которой Аю взошла по лестнице.       - Вы кто такие? - хозяин постоялого двора упёр руки в боки. Он с выражением крайней интеллектуальной озабоченности смотрел то на лестницу, то на новых гостей и, вероятно, думал о том, нужно ли уже кричать на кухню своим молодцам, чтобы те тащили ножы, тряпки и лопаты.       - Это, мой друг, - сказал Жарамсыз, - очень сложный экзистенциальный вопрос.       Хозяин двора опешил.       - Как думаешь, что она будет делать? - прошептал Тазажурек.       - Поговорит с ним? - предположил Жарамсыз.       Тазажурек покосился на своего праведника и начал пофыркивать от смеха.              Аю прошла по длинному коридору второго этажа до самого конца, выглянула в распахнутое окно на улицу, закрыла окно и мягко постучала в нужную дверь. В комнате с той стороны кто-то явно расхаживал туда-сюда, однако резко прекратил. Аю с сожалением подумала, что, видимо, помешала глубоким раздумьям широко известногоСуретсалу-Ита.       Она прислушивалась с этой стороны, Суретсалу-Ит прислушивался с другой. У него было больше вариантов, чем у Аю; она никого не ждала, никого не знала и ничего не подозревала. Чистая совесть не страдает от сомнений.       Решив, что ожидание затянулось (она досчитала до пяти), а водосточная труба никуда не делась, Аю просто повернула ручку и зашла.       Суретсалу-Ит выбрал себе имя не зря. Он действительно был похож на бродячего пса. Выгоревшие волосы вились и были нечёсаны, плечи напряжены, голова выдвинута вперёд, и он наверняка большую часть времени ходил, засунув руки в глубокие карманы.       - Добрый день, - Аю помахала ему ручкой. Сквозняк захлопнул за ней дверь.       - Ты от кого? - Суретсалу-Ит махать в ответ не стал. Глаза у него бегали.       - Я пришла задать несколько вопросов, - сообщила Аю с энтузиазмом голодного медведя. - Мы можем начать сейчас, когда ты сядешь и успокоишься…       Суретсалу-Ит кинулся к своей постели. Подушки и одеяла взлетели в воздух, закрывая обзор. Шум при этом был жалкий, шум на одного - топот, поспешные вдохи, ругательства. Аю небрежно отбила летевшую в неё подушку. На левой руке у Суретсалу-Ита чернел серьёзный самопальный кастет, вправой он держал нож.       - … либо после того, как я выбью из тебя дурь, - закончила Аю свою мысль. - Да. Я должна была попытаться.       Суретсалу-Ит явно собирался проделать в ней пару дыр ножом.       Грохот стоял по всему постоялому двору. Посетители доедали обед. Тазажурек попивал ягодный чай и косо поглядывал на качавшиеся люстры. Жарамсыз рассказывал хозяину двора, какие именно вопросы следует задать самому себе, чтобы понять, кто ты есть на самом деле. Хозяин был задумчив, слушал внимательно, но при этом не забывал отдавать колкие распоряжения служкам, которые бегали от столов на кухню и обратно. Служки втягивали головы в плечи, вздрагивали на особо воинственных криках и с интересом поглядывали на лестницу.        Потом шум резко стих. Вместо криков и грохота послышался скрип половиц. На лестнице показалась Аю. Она с достоинством настоящей землевладелицы поправляла платок на волосах. Из повреждений заметна была только разбитая губа.       Аю подошла к столу своих спутников, водрузила на место соломенную шляпу и кивком головы указала наверх. Тазажурек подхватил свою чашку, графин с ягодным чаем и гуськом последовал за женщиной на второй этаж. Жарамсыз вежливо попрощался с хозяином постоялого двора и тоже пошёл наверх.       Воры, аферисты, душегубы и рэкетиры посматривали им вслед и утирали рты салфетками.       Суретсалу-Ит сидел за столом в комнате, привязанный к стулу различным тряпьём - портками, рубашкой, трусами. Рот у него был заткнут свернутым платком, а левая рука насквозь пробита ножом, плотно засевшем в столешнице. Тазажурек застыл на пороге комнаты и едва не выронил графин.        - Я надеюсь, ты его не убила? - спросил Жарамсыз.       - Мёртвые не разговаривают, - Аю закатила глаза. - Но ты можешь проверить пульс, если сомневаешься       Жарамсыз проверил. Суретсалу-Ит открыл глаза и посмотрел на “старика” с ненавистью бешеного пса. Его лицо удивило Жарамсыза. Это действительно было лицо собаки, которая, может быть, когда-то и была кому-то нужна, но теперь стала ничейной. Ничейной и очень злой.       Аю забрала у Тазажурека чашку, графин и вдоволь напилась. Парнишка не возражал. Он как-то резко притих и отошёл окну, наблюдая за своим спутником и запелёнутым бандитом чуть сужеными, настороженными глазами. Аю ожидала от него большей бравады. Тазажурек скис при первом же настоящем контакте со своей прошлой жизни.       Вопросом, конечно, оставалось, была ли она для него “прошлой”.              Отхлебнув из чашки, Аю могучим движением передвинула кровать ближе к столу и села лицом к лицу с Суретсалу-Итом. Жарамсыз сообразил развязать платок, который забивал бандиту рот.       - Я чувствую, что должна прояснить ситуацию, - сказала Аю. - У тебя глаза бегают, как у лисы в курятнике. Ты гадаешь, какой же именно твой косяк в этой жизни послужил поводом к нашему появлению. Я сужу область, так нам легче будет разговаривать.       Прокашлявшись, Суретсалу-Ит оглядел путником с царским презрением и сплюнул на пол.       - Ты никто, чтобы я с тобой разговаривал.       У бандита был очаровательный хриплый голос человека, который очень много орал и сорвал связки. Аю заметила эту особенность ещё во время их драки. Она сделала вид, что задумалась, и с выражением посмотрела на нож.       - Разве то, что я никому не подчиняюсь, не означает, что тебе не у кого искать от меня защиты? На мой взгляд, это весомый повод начать разговаривать.       Суретсалу-Ит переводил взгляд с неё на Жарамсыза и обратно. Жарамсыз, при всей его добросердечности, имел вид очень серьёзной и несговорчивой угрозы. Тем более, что обслюнявленный платок он не отбросил, а намотал на кулаки. Нервничал, наверное.       Суретсалу-Ит скривился, но сдался.       - Что тебе нужно?       - Я хочу знать, кому ты людей перепродаёшь. И куда их потом угоняют.       - Людей?       - Их самых. Человеческий товар. Байлады. Называй как угодно.       - Ты сбрендила, что ли? Я никогда не связывался с байлады. Кто такое вообще сказал?       Вмешался Жарамсыз:       - Мы встретили людей по пути в Эдимисурет. Они ехали к тебе, своему связному. И они были уверены, что смогут продать тебе похищенного ими человека.       Бандит сделал удивлённое лицо и рассмеялся. Звучало так, будто он свои лёгкие выкашливал.       - Я правильно понял, что ты проткнула мне руку, потому что кто-то где-то сказала, будто я людьми торгую? - он качал головой, оценивания Аю по-новому. - Прикид у тебя отменный, жерондеу, а повадки как у моей братии. Такие, как ты, землю не обрабатывают.       - Это да, - согласилась Аю. - Даже если не обходится малым, обычно копают другие.       Суретсалу-Ит растерянно усмехнулся, не до конца понимаю горькую шутку.       - Не перепродаю я байлады, - отрезал он.       Аю подумала, что стоило взять ещё один графин с чаем.       - Ты в карты играешь? - спросила она у бандита. - Вижу, что не играешь. Иначе бы ты знал, что у тебя правая часть лица кривится, когда ты блефуешь. Вот так, - показала Аю, - будто бы улыбку сдерживаешь.       Суретсалу-Ит подался к ней всем телом - и тут же скривился от боли в пробитой руке.       - Не было, - пролаял он. - Не торгую людьми.       Аю ему не верила. Она посмотрела на Жарамсыза, который как-то отвлечённо думал о своём и хмурил густые брови. Этот человек мог оказаться на цепи уже в следующем месяце. Еки-ауружан скатывались к своему “другому” состоянию гораздо быстрее и чаще при плохом обращении. Какими бы тогда стали эти голубые всепрощающие глаза?       Одна мысль о рабстве вызывала в Аю из Жерлеу волну зверской ярости. Она бы спать спокойно не смогла, если бы ничего не выяснила.       - Допустим, - Аю цокнула языком и принялась ходить по комнате. - Я могу перегибать палку. Те мужики на просёлке что-то перепутали, и человека им пришлось бы сбывать не тебе, а кому-то, как ты выражаешься, из твоей братии. Но шли-то они к тебе. Шли ради работы. Что за работа?       Суретсалу-Ит только скривился. Он старался не смотреть на нож в своей руке, но постоянно косился на рану, и при виде окровавленной конечности дыхание его становилось тяжёлым и рваным.       - В нехорошую ситуацию ты загнал меня, женщина, - сопел он удручённо. - Если я заговорю, мне от этого потом не отмыться.       - Репутация вора меня не сильно заботит. Но мы можем перевести всё в денежный эквивалент. Или материальный.       - Что ты несёшь?..       Аю, нависшая над бандитом, упрямо посмотрела ему в глаза. На лице её было выражение доброжелательного участия.       - Я уже покалечила тебе одну руку. Если бы тебе за неё предложили деньги, сколько бы ты взял, чтобы совсем её отрубить? Пятьдесят тысяч? Нет? Ну, может, двести?       Суретсалу-Ит вжался в спинку стула.       - Иди ты…       Значит, у тебя очень ценные руки. Ты их ни за какие деньги отдавать не хочешь. А как на счёт репутации? Давай, я просто сверну тебе шею, а репутацию оставлю чистой? Всем встречным и тем братьям твоим внизу буду говорить, что Суретсалу-Ит отказался выдать своих, поэтому мне его пришлось убить.       Жарамсыз и Тазажурек беспокойно заёрзали. Они не были до конца уверены в серьёзности Аю, хотя уже провели с ней несколько дней. Их сбивала с толку её задорная ухмылка, её анекдоты за столом и безусловная, не натужная доброта к живому. Они знали, что Аю могла и шею свернуть, и горы, но потеряли грань между равнодушно жестоким воином и своей спутницей, которой были обязаны жизнью.       Суретсалу-Ит от подобных сомнений был избавлен. Пульсирующая, дикая боль в руки усиливалась каждую минуту. По бледному лицу его было явно, что на свёрнутую шею он был не согласен.       - Видишь, - Аю недобро улыбнулась. - Не так уж и ценна твоя репутация. А теперь хватит тратить моё время. Рассказывай.       - Я в этом деле человек третий, если не четвёртый.       - Люди становятся такими скромными, когда речь заходит об ответственности.       - В моём мире по-другому дела не делаются, - огрызнулся бандит. - Я знаю человека, который нанимает работяг для каменоломни где-то на востоке, у гор. Обо мне молва ходит, так что он легко на меня вышел. Месяц назад. Дело не пыльное. Я встречаю людей, разговариваю с ними и отправляю к моему парню. Если работяги мне не нравятся, отправляю на другую работёнку, мелкую. Для отвода глаз. Оплата сдельная, вовремя, парень не елозит. Почему бы нет?..       - А твой парень…       - А мой парень собирает народ для работы по заказу другого парня. А у того другого парня тоже, скорее всего, есть свой заказчик.       Жарамсыз готов был поклясться, что в тот момент у Аю хищно и жёлто сверкнули глаза. Может, это был отблеск солнца с улицы, а может, просто показалось.       - Имя и место, Суретсалу-Ит, - потребовала она. - Мне _очень_ нужна работа.       Губы бандита растянулись в гадкой ухмылке.       - Женщин не берут.       - Ради меня сделают исключение. Имя и место?       - Если я тебе скажу, это всё равно что шею мне свернуть.       - Если ты настаиваешь… - Аю развела руками.       - Ладно! Ладно. Далажелы. Не знаю, настоящее ли это имя. Мы условились встречаться каждый пятнадцатый день в роще у старого рынка.       - Здесь, в Эдимисурет?       - Да.       - Как я его узнаю?       - Этот идиот постоянно ходит в белых штанах.       - Ты серьёзно?       - Белые штаны. И платок на голове. Он лысый.       - И когда пятнадцатый день?        - ...Завтра.       - Он говорил что-то о байлады?       - Не мне.       На её месте любой бы радостно хлопнул в ладоши, растёр и рванул бы навстречу приключениям и лысым парням в белых штанах. Аю же не двигалась. Скрестив руки на груди, она смотрела на Суретсалу-Ита, и взгляд её не был добрым. Жарамсыз даже допустил мысль, чтоАю могла сделать сейчас шаг и свернуть запутавшемуся бедолаге шею. Жарамсыз редко думал о других плохое.       - Развязываем? - полуспросил он и потянулся к стулу, чтобы освободить бандиту руку.       Аю раздумывала с секунду, затем села и начала отвязывать бандиту ноги.       Суретсалу-Ит разом обмяк на стуле, не такой уж злой и колкий.       - Ты хоть бы знак подал, что всё так плохо, - раздалось от двери.       Все, кто находился в комнате, вскинула головы и повернулись на голос. В дверях стоял хозяин постоялого двора, а за его спиной несколько серьёзных мужчин, все почему-то в фартуках. Смутно запахло специями и варёным мясом.       Суретсалу-Ит прохрипел ему в ответ что-то весьма неприличное.       Жарамсыз сделал характерный знак рукой, будто богиня, останавливающая цунами.       - Предлагаю решить всё это мирно, - сказал он.       Хозяин заведения широко улыбнулся, показывая металлические коронки.       - Нет у тебя столько денег, праведник.       Аю посмотрела в окно. На улице стоял всё тот же жаркий летний день. Веяло тёплыми камнями и подгнивающим мусором. Водосточная труба вряд ли была очень крепкой для троих людей.       “Ну, извини”, - подумала Аю и выдернула нож, которым была пробита рука Суретсалу-Ита, из столешницы.       Крик раздался душераздирающий. Орал бандит, орали повара и хозяин. Аю стряхнула с ножа кровь, схватила Суретсалу-Ита за волосы на макушке и приставила лезвие к его горлу.       - Чай был восхитительный, - сказала она серьёзно. - Правда. Но нам пора уходить.       Она потянула, и бандит поднялся. Одновременно с этим кто-то набросился на Аю сбоку, и она почувствовала железную хватку на своём плече. Аю с удивлением повернулась. Это был Тазажурек. Она почти забыла о парнишке.       - Не убивай его! - прошептал он, делая страшные глаза.       Аю в недоумении перевела взгляд на Жарамсыза. Почему-то у неё дрогнула рука.       - Что вообще происходит? - пробасил один из громил в фартуке.       “Пол под ногами будто движется”, - подумала Аю. Заляпанные кровью руки перепачкали Суретсалу-Иту волосы.       - Только его? - уточнила она, заглядывая Тазажуреку в глаза. - Нет. Не то. Ты про этого пса мне говоришь. Ты его знаешь.       Суретсалу-Ит напрягся, нож у горла его уже не останавливал, и он вывернулся, как-то дико уставившись на Тазажурека.       - Ты?!       У Тазажурека было красивое лицо, ладные черты и выразительные глаза, и даже вот такой, испуганный и молящий о пощаде для другого, он оставался смазливым мальчишкой с искрой огня под кожей.Аю пришло в голову, что она и этот мальчишка не должны были оказаться в одной комнате. Вся эта комната на постоялом дворе показалась её вдруг фарсом. Она была чужда этой комнате, а комната - ей. Руки Аю были в крови, она угрожала ножом жалкому человеку, она… Кого она защищала?       Аю запуталась.       Она поняла, что зашла куда-то не туда. Тогда, на большаке, или даже раньше. Позже. Ей ужасно захотелось оказаться _не здесь_.       Аю зажмурилась. В её создании, точно глубинное воспоминание, о котором и не подозреваешь, пока с удивлением не обнаружишь, прозвучал голос Жылан из Орталыка:       “Ошибки учат нас их не повторять. Исправь то, что можно, и живи дальше”.       Аю сбросила руку Тазажурека, толчком отстранила от себя Суретсалу-Ита и с чувством вины и облегчения положила нож обратно на стол.       - Прошу прощения, - обратилась она к хозяину. - Я повела себя грубо, устроив этот погром в вашем доме. Мне очень жаль.       Когда Аю, Жарамсыз и Тазажурек покинули постоялый двор, у праведника было каменное лицо, у Аю на щеке ярко-розовым горела пощёчина, а парнишка вытирал кровь с губ.