В один день, по отдельности, вместе

      Деревья, куда ни посмотри. Они росли повсюду, их стволы, мелькая перед глазами, тянулись к небу, и казалось, что этот порыв вверх длился бесконечно. Когамдас Тандау утопал в них, будто был заколдован на вечный плен в переплетении корней, ветвей, под сенью обильных крон. Где бы ни упало семя, где бы ни прижился росток, в скалистой почве или плодородной, везде тянулись вверх омбу, кебрачо, ивы и бук. Только главная площадь когамдас была неизменно открыта луне и солнцу, вымощенная каменными плитами с люминесцентной крошкой. ​       Суйыспеншилик пересекла площадь смешной, прыгающей походкой; попытка не бежать, идти быстрее и сохранить при этом достоинство привели к довольно нелепому результату. Идя по лабиринту древесных стволов, она повсюду спрашивала: “Вы не видели Жылан из Орталыка?”       В этот день когамдас жужжал, как улей, сердито, по нарастающей, но никто не выдавал секрета, и причина оставалась между строк, пряталась в косых взглядах. Служительницы наблюдали за происходящим с любопытством волчиц, чей помёт вдруг столкнулся с отбившейся овечкой. Они считали, что жизнь была лучшим учителем и что преподать урок значило выразить любовь.       Суйыспеншилик, ведомая чужими указательными пальцами, выбежала, наконец, на какую-то поляну далеко в зарослях позади эшекей. Там, под ветвями ивы, лежала та, кого она искала.       - Жылан, - воскликнула девушка, не отдышавшись, - ты за кого, за Айкын или за Тэтидау?       Жылан слегка опустила книгу и посмотрела на Суйыспеншилик поверх корешка.       - ...и в половине легенд кто-то убивает тёмную богиню, и она становится почвой или другим сырьём для мироздания… Чего там?       Мягкие ветви ивы вздрогнули, будто от вздоха. Сбоку от Жылан из Орталыка появилась ещё одна девушка, которую Суйыспеншилик не заметила из-за густой тени и веток. Аю из Жерлеу.       Суйыспеншилик как-то разом увидела ситуацию в другом свете, точно ей дали подзатыльник, и честно растерялась. На поляне было прохладно; солнце проникало безжалостными прямыми лучами и резало тени. Ни одной живой души, кроме птиц и самой Суйыспеншилик, ворвавшейся в кокон умиротворения, как лось на праздник. Жылан и Аю лежали вдвоём под деревом на горе из красных подушек. Эти подушки пропали из зала отдыха несколько дней назад. В руках Жылан был толстенный фолиант, корешок которого гласил “Природа материи. Том 1”. Аю, которая уже села и теперь с насмешкой в глазах следила на Суйыспеншилик, барабанила пальцами по обложке “Легенды о сотворении мира. Обзор культур”. Челюсть Суйыспеншилик немного отвисла, и она нервно облизнула губы, беря себя в руки. Теперь девушка слабо припоминала, что когда она пробиралась через заросли, она слышала голоса. Кажется, эти двое читали и делились впечатлениями. Заполошная, она не обратила внимание, что прервала их.       Когда случайно влезаешь в пространство, разделённое на двоих, оказываешься будто в северном океане. И если двигаться слишком навязчиво, найдётся, кому тебя сожрать.       - Ещё раз, пожалуйста, - Жылан вскинула брови. - Я немного не разбираю твою артикуляцию.       Айкын и Тэтидау были двоюродными сёстрами. Их семьи происходили из огромного портового города Эдемшыган, что раскинулся у залива на юге страны. Обе воспитанницы могли бы послужить живым образчиком аристократии. Было в их внешности нечто особенное, тонкое и грациозное, как лебединая песня. Длинные шеи, узкие запястья, скользящие движения. Обе были жемчужинами в семье, не единственными, но подающими надежды детьми. Или, лучше сказать, детьми, на которых были переложены все не оправдавшиеся ожидания в жизни их родителей. Легко было представить, как их кормили с изысканных приборов, одевали в лучшие ткани и отдавали на воспитание учителям, чья репутация была известна на весь Шарт. Наставницы подготовительного лагеря замечали их, питали ожидания. Айкын и Тэтидау оказались достаточно сильными и целеустремлёнными, чтобы пройти в ворота Когамдас Тандау. Не всякая девушка, что носила на теле татуировки с горы Битимгер, происходила из богатой семьи или пользовалась покровительством, ведь самые прекрасные цветы можно найти как в болоте, так и на клумбе. Но сёстры из Эдемшыгана были примером той самой рафинированной породы, породы, в который все самые высокие качества и представления выливались в некую узость взглядов, когда трудно было представить, как человек мог опуститься до того, чтобы воровать или ходить в нечищеной одежде.       Айкын и Тэтидау праздновали свой день рождения в один день, потому что их родителям нравилась эта традиция, и с четырёхлетнего возраста слышали рассуждения о том, чьё праздничное платье было красивее и богаче. Многие предложения в их жизни начинались со слов “А вот моя дочь...”. Если Айкын оказывалась лучше в знании законов, Тэтидау улыбалась. Если Тэтидау лучше справлялась с управлением своей группой, Айкын улыбалась. Говорят, обнажение зубов можно считать знаком угрозы не только у животных; просто посмотри, улыбаются ли глаза.       Воспитанные в строгих и высокопарных правилах, Айкын и Тэтидау никогда не соперничали в открытую, но идя своей дорогой, а дороги их были параллельны, они в первую очередь сравнивали себя друг с другом. Согласно всем законам природы, человеческой в том числе, когда-нибудь этот псевдо-танец двух лебедей должен был превратиться в настоящую драку, отвратительную и грязную.       - Они страшно поругались, - рассказывала Суйыспеншилик, сидя перед Жылан на корточках. - Айкын заявила, что у Тэтидау даже нет настоящих друзей, что она фальшивка. Представляешь? Так ещё много чего было, и Тэтидау в долгу не осталась. Сказала, что Айкын лгунья и врёт самой себе, что Тэтидау любят в когамдас больше, и что Айкын вообще была способна пройти весь этот путь до Тандау только потому, что Тэтидау тянула её за собой. Говорит, ты без меня так и сидела бы в кунарлыжер до шестнадцати лет, а потом тебя продали бы замуж.       - Вот как, - Жылан всей своей позой, мимикой, колдовскими зелёными глазами выражала любопытство. - И служительницы не вмешались?       Суйыспеншилик взмахнула руками:       - Представь себе! Мне кажется, они бы с кулаками друг на друга набросились, но ты же их знаешь.       - Не с их манерами.       - Точно. Они начали спрашивать у девушек вокруг, кого те поддерживают.       - А девушки, - кивала Жылан, - оказались на редкость отзывчивыми и заняли позиции...       - Теперь у нас два лагеря в когамдас. За Айкын и за Тэтидау…       Суйыспеншилик охотно стала перечислять, какие из её подруг чью сторону заняли и почему. Она смешно щурила один глаз, когда упоминала тех, от кого не ожидала “предательства”, ведь как её подруги могли выбрать другой лагерь, как у них могли оказаться другие взгляды...       Жылан повернулась к Аю, по-свойски и с ожиданием в улыбке, будто ни мгновение не сомневалась, что та так же сидела рядом и слушала, и что её впечатление от комичной борьбы лебедей были такими же.       - Дочитаем в следующий раз? - предложила Аю. - Тебе не дадут и абзаца понять без того, чтобы кто-то ещё не пытался перетащить тебя в свой лагерь.       - Скорее всего, - согласилась Жылан. - Меня несколько удивляет, что им оказалось так важно моё мнение. И в то же время... - придав лицу всё то же приветливое выражение, она повернулась к Суйыспеншилик. - А почему ты не спросила Аю о том, за кого она?       Девушка смущённо умолкла, переводя взгляд с одной воспитанницы на другую. Аю откровенно усмехалась, пряча в свой фолиант закладку. Она обожала, когда Жылан делала это с людьми, когда её сущность поворачивалась этой милой, колдовской стороной, и она превращала своих жертв в доверчивых детей. Не часто Аю приходилось быть свидетелем этого, и не потому, что Жылан манипулировала людьми редко, а потому, что Аю удавалась быть с ней рядом недостаточно часто, и она полагала, что это такая же удивительная возможность, как наблюдать за питоном из первого ряда.       - Ну, не знаю, - сдалась Суйыспеншилик. - А разве она не выберет ту же сторону, что и ты?                     Ледяная вода била по плечам и спине, текла по лицу, и даже за белесой стеной было видно, что длинные ресницы прилипли к щекам. Жылан стояла на скользком камне, обдаваемая брызгами, и ждала, пока Туншыгу откроет глаза. Судя по синеве губ, та провела в водопаде не меньше двадцати минут, и Жылан не сомневалась, что для Туншыгу это было пределом.       “Блаженное умиротворение уже не за горами?” - Жылан иронично вскинула брови и протянула Туншыгу взятое с берега полотенце.       “Если ты намекаешь, что я похожа на труп, то нет, сдохнуть я пока не собираюсь”.       "Не то что бы смерть обычно происходит по плану".       "Всякое бывает", - Туншыгу повела синеватыми плечами и вслед за Жылан пошла по скользким камням на берег. Она стучала зубами, но смогла проделать весь путь до залитого солнцам берега на собственных, едва гнущихся ногах. Водопад позади них гремел и нашёптывал свою старую мелодию.       "Не могу концентрироваться дольше пяти минут, - досадовала Туншыгу, пока выжимала воду из чёрной блестящей косы. - Пять минут, и непременно дрянь какая-нибудь полезет в голову".       "Чужие голоса, кто-то кричит на тебя, происходит то, что не произошло, а могло бы".       "Да. У тебя тоже?"       "Иногда. И не каждые пять минут".       "Не следовало мне спрашивать, - Туншыгу откинула полотенце и легла прямо на траву. - Теперь я чувствую себя неудачницей".       Жылан посмотрела на неё косо и уже обнажила воображаемые клыки, чтобы ужалить, как и всякий раз, когда оказывалась золотым стандартом, в сравнении с которым прочие меркли, мельчали и наполнялись ненавистью. Но она передумала. Лицо Туншыгу не выражало ненависти, не выражало ничего, и только розоватый оттенок вернулся к нему на солнцепёке.       "Дойдёшь до шести минут и перестанешь чувствовать себя неудачницей, - Жылан указала рукой на водопад. - Мне хватит пальцев одной руки, чтобы перечислить воспитанниц, которые вообще могут медитировать в водопаде. Сегодня - пять минут, через год - три. Если тебе вообще захочется работать над этим".       Туншыгу перевернулась на бок и подпёрла голову рукой, невозмутимая несмотря на просвечивающие мокрые одежды, облепившие её, на спутанные волосы.       "Не ожидала, что ты станешь утешать меня", - протянула она.       Жылан пожала плечами и машинально, по наитию змеиной своей души, посмотрела Туншыгу в глаза и улыбнулась. Мягко, светло и предельно правдиво.       "Нет. Просто я действительно в тебя верю".       Жылан знала, что теперь Туншыгу была её навсегда. В целом, Туншыгу ей нравилась.       Они сидели в траве ещё некоторое время, наслаждаясь перекличкой лесных птиц, находя удовольствие в стрекоте насекомых и в том ни к чему не обязывающем молчании, которое возникает между людьми, не старающимися друг другу понравиться.       Вспомнив цель своего прихода, Жылан спросила:       "Тебе уже тоже предлагали выбрать, к какой коалиции примкнуть?"       "Ага", - Туншыгу сразу поняла, что речь шла об Айкын и Тэтидау.       "И как тебе эта невероятно передовая инициатива?"       Туншыгу снова пересказала Жылан все подробности нашумевшей сестринской битвы, её собственную роль в разделении на два фронта и добавила в заключение:       "Я не барашек, чтобы к стаду прибиваться. Конечно, девушкам я ответила в менее прямых выражениях. Кажется, это называется дипломатией?"       Жылан рассмеялась.       "Какое пренебрежение! А вдруг ты имеешь дело со стаей волков?"       "Что-то не вижу, чтобы все они бежали в лес за добычей. Или бежали хоть куда-нибудь... Жылан, ты будешь с этим что-нибудь делать?"       "Разве же я пастух?" - Жылан даже фыркнула от этой мысли и неторопливо поднялась на ноги.       Туншыгу проводила её взглядом, но ничего не ответила, она никогда не подавала виду, что была рада ей или ценила её компанию, но по языку её тела Жылан было ясно, что да, ценила и была очень ей рада.       Жылан было интересно, насколько же в действительности ценила.       "Между нами говоря, - сказала она, уходя, - я в равной степени презираю обеих. Им не имеет смысла приходить ко мне".              Прищур Аю был исключительно бойцовским. Шрам, пересекавший бровь и глаз, придавали её лицу дерзость матёрого волка. Она пересчитала девушек по головам. Семь. Их настрой можно было считать лестным.       Они стояли под прекрасными сводами обеденного павильона, и цветущие кусты по ту сторону балкона трепетали на ветру. Пахло одурительно. Девушки объединились в плотную стену из решительных лиц, и среди этих лиц Аю заметила Айкын из Эдемшыган. Не в первом ряду.       К сожалению, балкон был полностью заполнен, по явной задумке группы. Пройти мимо можно было разве что по головам.       Аю набрала в грудь воздуха и сказала:       - Нет.       Девушки переглянулись между собой, не без иронии.       - Мы ещё ничего не сказали.       - И хорошо, - Аю склонила голову набок, разглядывая Айкын. - Во-первых, результат это не изменит. Во-вторых, я не хочу быть свидетелем того, как кое-кто позволяет другим говорить за себя. В то время прячась за спинами.       Щёки Айкын вспыхнули приятно-розовым цветом. Совсем как цветочные кусты у балкона. Она поджала губы и приосанилась, становясь ещё выше, ещё элегантнее.       - Что плохого в том, что людям нравится идти от моего имени?       - Имя-то твоё.       - У тебя тоже есть имя. Но что-то я не вижу никого, кто стал бы на твою сторону.       - Полагаю, они заняты собственным развитием. Вкладывают в себя. Понимаете, а? - Аю многозначительно посмотрела на свиту вокруг Айкын.       Разумеется, это им не понравилось. Аю не умела улаживать конфликты, к её великому сожалению, и её попытки были равнозначны подкидыванию брёвен к горящей бумаге. Перейти от небольшой ссоры к полномасштсабной войне, эскалировать одним только заносчивым жестом - в этом Аю не было равных. Она почти смирилась.       Девушки двинулись на неё нестройно, по одной.       - Ты всегда сама по себе, - упрекнула первая, шипя ей в лицо, - ни на кого не рассчитываешь.       - Может, тебя научить, как важно иметь кого-то рядом?.. - сказала вторая, почти весело.       Третья нарочито вглядывалась в её лицо.       - Ты такая страшная из-за всех этих шрамов, - морщилась она.       - Ты тоже не красавица, - ответила Аю, - особенно мысли у тебя уродливые.       Девушки окружали её постепенно, и те, что проходили близко, задевали то плечом, то локтем. Аю привычно расслабила тело, будто имела дело с волнами.       - Надо держаться группы, милая, - говорили они. - У кого нет группы, тот ничего не может сделать, ничего решить.       - Ты думаешь, одной силы достаточно? - Айкын посмотрела Аю в глаза, невысокая, но очень гордая. Она взяла двумя пальцами одну из кос Аю, что выбились из обычного узла, и игриво погладила кончик. - Никогда не будет один сильнее десяти. Как ты ни раскачивай свою медвежью спину.       Она отшвырнула эту косу плетью Аю в лицо.       - Без друзей ты никто.       Толчок в плечо.       - Ни веса не имеешь, ни опоры.       Тычок под ребро, сзади.       - Кто угодно тебя сомнёт, если захочет.       - Захочет и позовёт друзей. И сомнёт.       “И почему, - думала Аю, - из всех женщин в Когамдас Тандау они решили затравить меня?”       Она протянула руку, и девушки отпрянули, как от огня, но тут же надвинулись вновь. Им хотелось сказать что-то ещё, поострее. На столике у стены балкона стояла ваза, в неё каждое утро помещали свежий букет цветов из сада когамдас. Чтобы девушки, проходя к завтраку, ощущали их запах, любовались их видом и подпитывали свою веру в то, что было в мире нечто прекрасное несмотря ни на что. Сегодня - полевые цветы. Аю вытащила букет из вазы. Брызги воды полетели во все стороны.       - Ты!.. - полетело возмущённое под своды павильона.       Аю взялась покрепче. Она посмотрела прямо на Айкын, прежде чем замахнуться.       Досталось всем.       Букет в руках Аю превратился в совершенно обсыпавшийся веник, но вениками можно было назвать теперь и тех семерых, что заблуждались, будто Аю из Жерлеу можно запугать или безнаказанно тыкать. Они визжали и убегали прочь, а цветы и ветви цеплялись за их волосы, оставляли вспухшие красные следы на коже рук и на щеках. Будто от удара вымоченным прутом. Семь человек - не десять. На неё одну не хватило.       Аю поморщилась и поставила останки букета обратно в вазу. Она припомнила старую поговорку, ещё из тех столетий, когда домашнее насилие было гораздо более распространённым: “Поднявший на меня руку лишится меня всей".       “Возможно, я погорячилась, - думала Аю, уходя по балкону на запах близившегося обеда. Она взглянула на свои руки. - Да нет. Не кулаками же била”.                     Под другую сторону павильона, не столь солнечную, Жылан поднялась по крутой лестнице и шла точно по такому же балкону, задумчиво тыча пальчиками в собственный живот. Живот урчал, довольно грозно для плоской доски, в которой трудно было заподозрить наличие внутренних органов. Жылан издалека чувствовала запах жареного мяса и сочных овощей. Ей ужасно хотелось есть.       На самом деле, она с удовольствием сожрала бы всех тех людей, с которыми ей пришлось иметь дело.       В тридцати километрах от Когамдас Тандау стояла деревня. Деревня называлась Жинау, и жили в ней от силы полу тысяча человек. Соседство со знаменитым когамдас деревенских не особо воодушевляло, они были заняты своими делами, которые сводились в основном к выпасу скота, изготовлению сыра и изделий из кожи и шерсти. У этих людей не было времени на проблемы, не связанные с едой, детьми, свадьбами, похоронами и крышей над головой. Всё пролетало в их жизни со сменой сезонов, вот был сухой сезон, вот был сезон дождей, и сплетни и слухи были сносным развлечением. У жизни был смысл. Но жизнь была короткой. На её продолжительность странным образом влияла близость деревни к побережью и отсутствие защитной стены. Детей и взрослых задирали хищники, к поселению частенько добирались пираты и конокрады.       Кто-то в когамдас решил, что Жылан была именно той воспитанницей, чьих лидерских качеств хватило бы, чтобы убедить жителей деревни Жинау возвести вокруг поселения защитную стену. Ей выдали это задание и неограниченный срок на его реализацию. Если хотя бы часть стены появится на территории Жинау, её цель будет достигнута.       Жылан полагала, что имела представление о деревенских жителях. Она ожидала от них довольно яркой реакции, ибо они не захотели бы упасть перед ней - белоголовой, чужой, из Орталыка - в грязь лицом. Она ожидала, что они будут умны в чисто житейском плане и все её предложения рассматривать с точки зрения практичности и пустого желудка. Она ни секунды не сомневалась, что убедить сто из пятисот человек принять важное решение от лица всей деревни будет сложной задачей. Но то, что их мыслительный процесс будет её так бесить… нет, об этом она не подумала.       Стена защитит, стена станет началом формирования небольшого города, стена даст рабочие места. Более того, разрешение на постройку такой стены, не имея статуса города, было большой привилегией. Жители Жинау были склонны с ней соглашаться. Кто с неохотой, кто с готовностью признавали, что это было решением, которое следовало принять как можно раньше, и что откладывать постройку на поколения, по сути, отнимало у этих самых поколений шансы на безопасное и более быстрое развитие. Они брали инициативу в свои руки и даже указывали, кто из собрания был мастером-каменщиком, кто знал, где дешевле купить материалы, а кто мог бы найти рабочих. Но потом эти люди расходились по домам, и их внутренние страхи и обычные ментальные барьеры рушили свою работу. Они начинали сомневаться: в необходимости стены, в её цене, в том, что стоило прикладывать руку к вопросу в принципе. “А я крайний что ли там горбатиться?”, “Мы сдадим деньги, а Ерули опять своего мужа отговорит, и вся деревня опять будет выезжать на тех же!”, “Можно подумать, изменит что-то эта стена. Только проблемы, скот через ворота проводить…”. Они соглашались с тем, что стена нужна, но отказывались нанимать рабочих за свой счёт. Столица разрешила возвести стену - пусть сама её и оплатит. Находились те, кто гадко усмехался и утверждал, что им-де жить осталось недолго, так что молодые пусть вкладываются, если им так хочется. Были и прижимистые, кто предлагал построить стену “своими руками”, но руки подразумевались совсем не их собственные.       Жылан не понимала, как можно было дожить до тридцати лет и при этом не уметь совладать с совершенно низкими и недальновидными заблуждениями в собственной голове. Второй день она размышляла о том, как ей следовало поступить с деревней Жинау. Жылан была несколько нервной и одновременно заряженной, как нацелившаяся для прыжка змея. А ещё она хотела есть.       Словом, Тэтидау выбрала не лучший момент.       Жылан сразу поняла, что её поджидали. Воспитанниц пять, не меньше, собралось у входа в сам зал и робко, неуверенно, они преградили Жылан дорогу.       По старой привычке, перенятой у матери, Жылан встала прямо и упёрла руки в бока.       Тэтидау выступила вперёд, на полшага перед своей новой свитой. Она улыбнулась Жылан, и этот изгиб губ должен был сказать ей “никакой агрессии, я обращаюсь к тебе с открытым сердцем”.       - Ты ведь знаешь, зачем я пришла к тебе? - заговорила она.       - Хочешь пообедать?       - Ну, после... мы могли бы сесть за один стол.       - Для того, чтобы сесть вместе за стол, нужна разве что увлекательная беседа. Ты усложняешь.       - Вовсе нет, - Тэтидау манерно, но с некой мягкостью покачала головой. - Я восхищаюсь тобой, Жылан из Орталыка. Наши пути редко пересекаются, у тебя свои люди и места, у меня - свои. Но сейчас я иду вверх. Я хочу контролировать это место, отвечать за согласие всех воспитанниц в нем. Хочу, чтобы после завершения обучения мы перешли на новый уровень. Чтобы делали шаги совместно, и наши действия влияли на обстановку в этой стране.       Жылан едва заметно приподняла правую бровь. В саду по ту сторону балкона чирикали птицы.       - Всем нам известно, что тебе должно быть не всё равно, - Тэтидау обернулась к своей свите. Те закивали, нестройно, и глядя на Жылан большими настороженными глазами. Как дети, увидевшие что-то, чего они не знали бояться или нет. - Понятно почему. Ты не афишируешь, как делали бы многие, и мы все уважаем тебя за то. Политика и верность Шарту у тебя в крови… Поэтому сейчас я спрашиваю, на моей ли ты стороне?       Тэтидау родилась и сразу сдалась судьбе своего имени. Оно означало “сладкоголосая” с древнего языка южного материка. Её речь была гладкой, насыщенной, звучала глубоко и приятно. Голос очаровывал. Очаровывала и собственная уверенность Тэтидау в сказанном. Она верила, что была достаточно хороша, чтобы организовать людей вокруг себя и совершать великие дела за счёт грамотного управления их любовью и талантами.       Жылан не видела грамотного управления. Не видела уверенности, не видела кооперации, не видела верности. Сказать иначе - она не чувствовала их. Скользя в сознаниях воспитанниц тенью, она перебирала их эмоции и мотивы. Восхищаться было нечем.       Единственная причина, по которой она остановилась перед Тэтидау заключалась в том, что её приход означал: Туншыгу никому не рассказала о презрительном отношении Жылан к сестрёнкам из Эдемшыган.       “Ты думаешь, свита сделает тебя лучше или сильнее? - Жылан усмехнулась, смотря Тэтидау в глаза. - Какой прок тебе от людей, что собрались вокруг тебя, если ты всё такая же посредственная и только и делаешь, что соревнуешься с сестрой? Пыталась бы ты стать лучше себя вчерашней, покорялась бы велению сердца, я бы поддержала тебя, помогла тебе и поговорила с тобой. Великие дела начинаются в самом человеке, а не в его слепленной наскоро команде без стержня”.       Сказанное могла слышать только Тэтидау, но женщины уже несколько поколений общались телепатически, они по внешнему виду могли отличить, задумалась одна из них или же ведёт беседу, и, если были сильными, могли улавливать всплески эмоций, будто ветерок. Поэтому, когда Жылан вполне прямолинейно пошла на Тэтидау, и она, и все остальные отпрянули в стороны, пропуская Жылан. Так пропускают осу.       Обеденный зал был уже наполовину заполнен. Жылан быстро стрельнула глазами и легко нашла Аю из Жерлеу. Та сидела за столом в центре, под огромным кашпо цветов. С ней за столом были старые подруги - Желыскырык и Мейримдилик. Они оживлённо обсуждали что-то. Аю умудрялась говорить и запихивать в рот кусок стейка.       Жылан круто развернулась. Свита Тэтидау всё ещё стояла в дверях.       - Вы чего ради бегаете? - спросила она у них. Спросила - будто содрала кожу, обнажая, осуждая.       В обеденном зале стало совсем тихо.       - Ты, Жылан, какое право…       - Вы все так хотите стать чьей-то шестёркой. Из вас здесь, в когамдас, воспитывают лидеров. Какую проблему вы таким сборищем решаете? Разделяясь на кланы, внутри них вы ищите общности, но зачем вам такая общность, основанная на принципе “мы против них”? Объединяться надо ради достижения общей цели. Ваша звучит, но в сердцах не существует. Пустые слова. Вот эти дрязги двух сестёр, вы ради них тут бегаете с юбками на головах весь день? - лицо Жылан на секунду исказилось в неприятной, змеиной гримасе. - Подите вон. Мне противно смотреть на вас.       Среди неловкого молчания слышен был только стук приборов о тарелки. Тэтидау, с волосами, вставшими дыбом, круто развернулась и исчезла из виду. С той же поспешностью и яростью ретировалась свита. Туншыгу осторожно подошла к Жылан сзади.       - А говорила, что не пастух.        Почти ласково, насколько выражали её чёрные глаза, она смотрела на татуировку солнца в вырезе платья.              К вечеру к юго-восточным горам пришла гроза. Раскачав старые деревья, она подняла столбы пыли, и воздух наполнился ясным, свежим запахом озона. Двери и ставни всех павильонов и главных зданий дрожали от сквозняка, стучали тревожно и беспорядочно. А после, будто закипев, зашипел и обрушился ливень.       Жылан проснулась от того, что почувствовала что-то мокрое на лице. Она открыла глаза в темноту своей комнаты. Ещё одна капля упала на неё, разбившись о висок. Жылан змеёй выползла из-под двух одеял, под которыми всегда спала. Часть подушки тоже была мокрой. Звук, с которым капли воды ударяются о натянутую ткань, повторялся всё чаще. Стоя посреди комнаты, окружённая искаженными серыми очертаниями вещей, Жылан слушала громыхание грозы за оконными ставнями. Очевидно, крыша над её кроватью протекала, и свежий, жизнеутверждающий ливень проникал прямо в комнату.       Накинув куртку поверх пижамы и обувшись, Жылан вышла и тихо прикрыла за собой дверь.       “Мне нужна твоя помощь, - сказала она, присев на корточки. - Ты знаешь что-нибудь о кровле?”       Аю сжала нож под подушкой и резко открыла глаза.       В темноте перед ней, освещённое трепетавшей свечой, было лицо Жылан.       - А?       Иррациональность происходящего была настолько велика, что Аю попыталась проснуться ещё раз. Она с усилием потёрла глаза, но серьёзное очаровательное личико Жылан никуда не делось. Поверх её плеча она взглянула на койку соседки - Желыскырык. Желыскырык настороженно блестела глазами из-под тонкой простыни, служившей ей покрывалом. Для неё появление Жылан из Орталыка в их комнате было сродни приходу шаровой молнии.       - Я тебя обожаю, - прохрипела Аю и окончательно проснулась. - Про кровлю немного знаю. Что там?       “Для тебя хоть на скалы…” - подумала она.       Силы ливня поубавились, и он уже не хлестал по земле, а барабанил мириадами мелких капель, холодных, как ночное небо. От свежести воздуха кружилась немного голова, и Аю шла в темноте вслед за Жылан, переводя взгляд с огонька свечи под стеклом на белый обод волос и обратно. Когамдас Тандау спал, убаюканный дождём, и повинуясь сонной бессознательной тиши Аю и Жылан делали всё предельно тихо. В мастерской когамдас они взяли лестницу и верёвки для страховки, поясные сумки и груду инструментов. Аю перебирала что-то в массивных ящиках, протягивала Жылан не глядя. Жылан складывала всё по карманам, своим и её. Шептала гроза. Аю взвалила лестницу на одно плечо, связку запасных черепиц и полотнище - на другое. Жылан прихватила десяток реек.       Жылан вела Аю за собой, насквозь промокшая и хмуро-решительная, по её смуглым ногам лилась вода, и пижамные шорты безнадёжно облепили бёдра второй кожей. Из-за шорт Аю нисколько не возражала, смаргивала воду с ресниц и смотрела в своё удовольствие, без затруднений узнавая дорогу, которую выучила уже давно, потому что для неё с каких-то пор стало важно, где Жылан спала, что она ела и какие цветы любила.       Жылан чувствовала взгляд Аю, будто он был физически осязаем. И ей нравилось его чувствовать. Это было внимание, которое грело и ничего не хотело отнять. Это было восхищение, которого удостаивалось небо, ведь небу можно было только поклоняться без мысли коснуться рукой.       Слушая грохот грозы, они тихо шли по чердаку эшекей, туда, где должна была быть комната Жылан. Аю держала подсвечник высоко над головой и разглядывала что-то среди длинных теней потолочных балок. В темноте в равной степени казалось, будто они бродили среди развалин тоннеля или в чьём-то тяжёлом сне, где пыль смешивалась со спокойным увяданием, и заброшенность была раем.       “Грызуны, - сказала Аю наконец, показывая Жылан на дырки в полотне крыши. - Сожрали утеплитель и ветровлагозащитное полотно”.       Жылан задумчиво разглядывала неровные края и уверенно просачивавшуюся сквозь них воду. Лужа под ногами была достаточно масштабной.       “Надо предложить служительницам завести кошек”, - сказала Жылан наконец, и Аю кивнула, чувствуя холод её замёрзшего тела рядом с собой. Они стояли, задрав головы, и смотрели на прогрызанные дыры.       “Надо, - согласилась Аю. - Чинить крышу сейчас - не вариант. Придётся всю черепицу разбирать в этом месте. Затопит. Остаётся дождаться утра”.       Жылан посмотрела на неё. В змеиных глазах читалась неудовлетворённость. Они ничего не сделали.       Обойдя крюком эшекей тем же крупногабаритным силуэтом из двух особей, они приставили лестницу и залезли на крышу. Аю придерживала Жылан одной только мыслью, не осмеливаюсь протянуть руку и усомниться тем самым в её силе и способности к балансу. Под грозовыми тучами они сидели на коньке крыши, как раз над комнатой Жылан, и натягивали полотно поверх черепиц, прижимали его другой черепицей и камнями, чтобы отвести поток воды вниз. Жылан слабо дрожала от холода, но стойко терпела душ, лившийся с неба. Аю интуитивно понимала, что Жылан была из тех, кто предпочтёт выйти под ливень, чем спать, ожидая падение одной капли неизвестно куда. Аю была такой же.       Закончив и спрятав инструменты в сухом углу эшекей, они улыбнулись друг другу.       “Благодарю”, - сказала Жылан.       Аю воспротивилась:       “Я провожу тебя до спальни”.       Так их и запомнила соседка Жылан по комнате, когда, разбуженная назойливыми звуками ударов капель о мокрую ткань, разлепила глаза. Лица, освещённые снизу огоньком свечи, задранные головы, одна мощная фигура, другая - настораживающе тонкая и вкрадчивая. Аю и Жылан стояли перед постелью и смотрели на потолок, откуда уверенно просачивались капли воды из той самой лужи, что они видели на чердаке.       Постель безнадёжно промокла. Оба одеяла, подушка, матрац. Жылан выглядела беззаботно обречённой. Аю вышла в коридор, взяла там пустую напольную вазу и поставила на кровать под наиболее обильную капель. А затем, решительно, будто человек, берущийся за лезвие ножа, Аю взяла Жылан за руку.       “Пойдём, - сказала она, - у меня доспишь”.       Жылан подумала, что ей показалось.       Рука Аю была тёплой, горячей даже. Жылан любила тепло. Любила лежать на солнце, любила кутаться в пледы и одеяла, любила, чтобы в её комнате во дворце всегда горел камин.       Но она всё равно замерла, балансируя на остром крае между миром, где Аю могла взять её за руку, и миром, где не могла. “Доспишь у меня”. Жылан не до конца понимала собственные колебания. Как будто была некая граница, о которой Жылан не думала даже, не допускала её существования, но которую могла пересечь. Граница между “тебе нельзя” и “тебе можно”.       Люди часто льнули к Жылан. Хотели её внимания, видели возможности использовать её связи и симпатии, ценили её, как ценят редкую монету или знаки от самого красивого на улице мальчика. Она была для них чем-то особенным, элитным, чего очень хотелось. Да, люди часто льнули к Жылан.       Но с Аю это было приятно. Жылан пока не знала, почему.       Может, потому что Аю не хотела ничего от неё, а хотела… её. Как глоток свежего воздуха или увидеть море.       Рассвет застал когамдас в цвету. Сладко и терпко пахли распускавшиеся цветы, и зеркала луж отражали обрывки туч, уходивших к розовому горизонту. Желыскырык потянулась в неге, ногами стягивая с себя простынь и с удовольствием только что проснувшегося человека почесала бока. Хрустнув шеей, она спустила ноги с постели, нашла тапочки, поднялась и так и осталась стоять, минуты две, в недоумении.       Говоря откровенно, Желыскырык боялась дышать. Она всё смотрела и смотрела, переваривая картину. На постели Аю лежали двое: сама Аю и Жылан из Орталыка. Обе спали глубоким сном. На изголовье висели два полотенца, куртки, пижамы. Аю, эта огромная медведица, раскинулась по всей простыни, занимая пространство целиком, казалось, даже от пола до потолка. Жылан лежала у неё под боком, в обнимку, и её рука обвилась вокруг Аю, как змея.       Взяв одежду в охапку, Желыскырык предпочла одеться в коридоре.              После завтрака всё утро, почти до полудня, воспитанницы когамдас слушали стук молотков, скрип реек и неприятный шорох черепицы. Жылан подавала Аю инструменты, сама осторожно закрепляла новое полотно. Аю действительно неплохо разбиралась в кровельных работах, имелся опыт, она хоть и была в первую очередь воином, но проявляла склонность ввязываться в любые авантюры, где требовалась тупая сила вперемешку с ремеслом.       “А ты молодец”, - говорила Жылан, внимательно наблюдая за работой. Аю пожимала плечами, и её жёлтые глаза словно светились счастьем.       Никто больше не говорил об Айкын и Тэтидау из Эдемшыган. Не было видно увлечённых девчачьих сборищ, распались все коалиции. Суйыспеншилик сидела в беседке неподалёку от эшекей, перешептывалась с подругами и кидала косые взгляды на крышу. Все предательства были забыты. Служительницы наблюдали за выводком из-под опущенных ресниц, важно и уверенно сложив руки за спиной.       Эхо последних ударов ещё не стихло, когда возле эшекей появилась Тэтидау. Почувствовав, как тихо стало, она будто запнулась в начале, но не замедлила шаг и пошла к лестнице у стены. Дорога от сада до эшекей оказалась гораздо длиннее, чем казалась раньше. Держать голову высоко, а спину - прямо, так Тэтидау учили с детства. Закатав шелковые рукава платья, она поднялась до уровня черепицы и застыла на верхних ступеньках.       - Помощь нужна? - спросила она.       Аю обменялась с Жылан долгим, задумчивым взглядом. По её лицу ясно было, что Аю не прочь кинуть в Тэтидау молотком. В душе Жылан тоже предпочла бы выдворить сестричек со своих угодий и не отвлекаться от удивительно интересного процесса починки крыши. Но это было бы не мудро. Жылан едва заметно кивнула. Принцесса.       Аю этого было достаточно. В одном Суйыспеншилик точно была права.       “Однажды я выбрала тебя, - подумала Аю, - и я всегда буду выбирать тебя, пусть это окажется ошибкой, некоторые ошибки люди обречены повторять всю жизнь. Неважно, ведь боль от них такая сладкая и знакомая”.       Аю улыбнулась Тэтидау:       - Подашь дополнительную обрешётку?