В один день, по отдельности, вместе

      В один из дней лета все анакызметы чувствовали себя особенными. Их вечно кипящие умы, мечущиеся по просторам родины в поисках простых решений непростых проблем народного благосостояния, поддавались некоему всеобщему вихрю и сосредотачивались на одном событии - Летнем Вечере Звеньев. На праздник приглашались все, от сенаторов до самых молодых анакызметов. Места за многочисленными столами выбирались по жребию - чтобы служители матриархата могли узнать друг друга лучше. В конце концов, они занимались общим делом. Нередко буйны оказывались за столом с совершенно незнакомыми анакызметами из других областей и чудесно проводили время, заодно наводя мосты. Хотя в Шарте не было официальной религии и практически не было культов, многие перед тем, как вытянуть свой жребий из глубокой стеклянной чаши, испытывали желание помолиться богине - не важно, какой. Некоторые считали, что в этот вечер могла решиться их судьба или, в крайнем случае, карьера.       Ежегодный праздник-встреча совпадал с двадцатым днём правления матриарха Жылан. Ввиду обилия срочных и в равной степени важных дел, Жылан забыла отметить это это в своей записной книжке.       Ей напомнили секретари. Пару секунд они имели редкую возможность лицезреть в глазах Жылан абсолютную беспомощную пустоту девственно-чистого сознания.       Потом Жылан взяла себя в руки.       - Что, - проговорила она, - требуется от меня?       - Ваше присутствие, - одна из секретарей, Жымиды, формально улыбнулась, будто смущаясь говорить о вещах само собой разумеющихся. - А также подробные указания касательно...       Устаубатыр сразу почувствовала, что матриарх… напряглась.       - Мы позаботимся об организации, - заверила она. - Поставки, рабочие для установки тентов и столов, музыканты. Мы всё устроим! Об этом можете не волноваться.       Из трёх своих секретарей Жылан больше всех питала симпатию именно к Устаубатыр. Устаубатыр была крепкой, сообразительной и, главное, смыслом своей работы считала облегчить Жылан жизнь.       Как таких людей можно было не любить?       - Я прекрасно помню о том, как ответственно вы подходите к делу, - Жылан положила руку ей на плечо. - Я полностью доверяю вам во всех вопросах.       Растроганная и смущённая, Устаубатыр неловко убрала открытую было записную книгу. Книга была громоздкой, расписанной по календарю и отличалась особой раскраской, которую делали специально для кабинета Жылан. Тэтыушын, третья из секретарей, вытянула её из пальцев напарницы и решительно взялась за карандаш.       - Кое-что мы без вас решить не сможем.       Жылан подумала про забастовку рабочих в порту Асказана. Движение кораблей, их обслуживание и поставки полностью стояли вот уже второй день. Моряки и рабочие выступали против захода в порт корабля из королевства Озен. Попутный Ветер стоял в водах Шарта, и срочные гарпии приносили письма одно за одним - корабль вышел из Дун-Тцан, где уже через десять дней разбушевалась лихорадка. На борту было тридцать человек команды и два десятка пассажиров, все в добром здравии, но с крайне расшатанными нервами. Они знали, что болезнь, от которой они ушли на всех парусах, могла проявиться значительно позже, и смотрели друг на друга с подозрением и страхом, контролировать который не могли. В то же время провизия в их трюмах подходила к концу. Реши они вернуться домой, корабль рисковал либо стать гробом ещё в пути, либо войти в родной порт и отдаться на милость разгоревшейся лихорадки. Жауыпбер дипломатических связей ночевал в порту два дня, но разрешить ситуацию не смог. Рабочие слышать его не желали. Им дела не было до политики, до идеи взаимопомощи братским народам и дружественным государствам. Люди на Попутном Ветре доедали последнее, слабели и дурели от страха.       А Жылан должна была озаботиться вопросом Летнего Вечера Звеньев.       Она ласково улыбнулась своим секретарям и жестом предложила приступать.       - Какие вопросы?       Если Тэтыушын настаивала, никто не мог ей помешать выполнить работу идеально - идеально и в ущерб здравому смыслу.       - Мы составили три разных списка блюд, которые будут поданы, но мы не приступим, пока вы не утвердите один на свой вкус. Разумеется, мы будем счастливы, если вы внесёте какие-то изменения…       - Всё составлено в соответствии с указаниями вашего повара.       - Скатерть! Мы думали выбрать бирюзовый и белый, цвета Орталыка, но, может вы предпочтёте иное…       - Где лучше разместить музыкантов?       - Если в центре, то их будет лучше слышно, но к каким-то столам они неизбежно будут поворачиваться спиной. А если мы посадим их с южной стороны, дальние столы окажутся без музыкального сопровождения.       - Была ещё идея поставить звуковые отражатели. Мы несколько сомневаемся в этом, ведь это значительно повысит цену всего мероприятия.       - Уже много лет идеалом праздника было совместить удовольствие и минимальные затраты.       - Образцы тканей у меня с собой. Если вы будете столь щедры и уделите мне секунду, я их разложу.       Ответственность - это капкан. Ты развиваешь её в себе, закаляешь, совершенствуешь, а потом она щёлкает и впивается толстыми зубьями в тебя саму, накрепко сцепляя тебя со всем, что бы ни происходило вокруг. Любая проблема становится твоей проблемой. Ни одну из них нельзя не решить и нельзя решить плохо. Всё должно быть идеально, хотя идеал недостижим.       Пока её секретари говорили, жонглировали тканями, рисунками и пугающим разнообразием странных лент, Жылан испытывала неприятное чувство водоворота - как будто она была водой в стакане, которую постоянно помешивали, и ложечка звенела о стеклянные стенки, и не за что было ухватиться. Несколько минут она наивно полагала, что сможет просто указать пальчиком на случайные варианты и оставить помощниц разбираться со всем остальным. Она поняла, что не получится. Жылан не могла взяться за что-то несерьёзно.       Впервые со дня, как ей надели ожерелье на шею, Жылан в полной мере поняла эти дворцовые шутки о том, что у каждой правительницы должен быть её личный спаситель. Иначе она может погибнуть от… нашествия скатертей.       “Делегировать”, - подумала Жылан, цепляясь за эту мысль, как за спасательный круг. Оказать честь невероятного доверия и…       Из-за поворота многочисленных Дворцовых аллей уверенно и жизнерадостно выплыла сенатор Аспен.       - Я, как обычно, прохожу мимо и не пропускаю ничего интересно, - сказала она, направляясь прямо к Жылан. Её глаза сияли сумасшедшинкой под высокими округлыми бровями. - Всё слышала, уж простите, старость ещё не коснулась ушей.       Если бы перыште в полном составе скрутили бы её секретарей, Жылан была бы менее удивлена и счастлива.       - У меня складывается такое впечатление, будто вы понимаете в этом больше меня, уважаемая Аспен.       - Матриарха никогда не обходит эта почётная возможность выбрать детали для Летнего Вечера Звеньев. Вам выбирать, мне считать расходы.       - Полагаю, вы уже множество раз видели длинные списки и все их составляющие?       - Ох, да, - Аспен многозначительно закатила глаза. - Всё, от маленьких салфеточек до телег для музыкальных инструментов и установки сцены.       Жылан бросила задумчивый взгляд на записную книгу в руках Тэтыушын. В тонких и острых линиях её глаз появилось что-то жестокое, почти кровожадное.       - Я имею право это отменить?       Аспен поджала плечи в невысказанном сочувствии.       - Можно вынести на голосование. Можно сделать единолично. Но я уверена, ваши секретари, ближайшие буйны и все прочие будут просто в беспросветном горе от такого решения.       - Мне надо взвесить цену и последствия…       - Праздники важны, матриарх. Они напоминают нам, за что мы вообще любим эту нервную, страшную и неотвратимо конечную жизнь.       Аспен посматривала на Жылан, сдерживая улыбку. Она была очаровательна и как-то по-особенному добра. Жылан же, чувствуя её внимание, делалась всё меньше и милее, превращаясь в маленькую потерявшуюся девочку.       В качестве добивающего удара она слабо вздохнула и посмотрела на Аспен из-под ресниц.       - Жымиды, - позвала Аспен, - будьте добры, покажите, какие у вас там ткани.       В воздух, точно вода, ударили потоки шёлковых красок. Жымиды с воодушевлением вывешивала разноцветные полосы на свои руки. Аспен разглядывала их с показным интересом.       - А давайте для разнообразия возьмём малиновый, да? Очень вкусный, радостный цвет. Вы согласны со мной? Где список праздничных блюд? Девушки, вы в своём уме? Уберите хлеб. Нечего хлеб тащить на такой приём, хлебом анакызметы и дома наедятся…       Внимание секретарей полностью переключилось на сенатора Аспен. Чувствовалось, что Летний Вечер Звеньев был в руках знатока. Всего мгновение, но Жылан чувствовала искреннюю благодарность Аспен. Казначей была одной из немногих людей, которые предлагали Жылан помощь, не унижая её достоинства и не боясь его унизить.       Вероятно, вопрос с салфетками всё ещё решался, когда четвёрка лошадей ввезла Жылан на площадь в порту Асказана.       “Ни о каких уступках не может быть и речи, - рассказывала Туншыгу по дороге. - Они скорее сожгут корабль, чем позволят им пришвартоваться. Торговцы уже третий день как загрузили трюмы. Понятное дело, теперь бьются в истерике. Пробовали предлагать морякам деньги, но те бастуют. Пока Попутный Ветер не поднимет якорь и не уберётся ко всем морским демонам, порт закрыт”.       На площади было шумно. Рабочие и торговцы спорили до хрипоты, большая часть грузчиков собиралась группами знакомых. Они жевали оставшиеся припасы и переговаривались. Во всём обвиняли - и достаточно грубо - капитана порта. Карету без опознавательных знаков пропускали неохотно, ругались на возницу. Женщина, правившая лошадьми, не утрачивала весёлого расположения духа и с широкой улыбкой вполне серьёзно предупреждала плевавших под колёса рабочих, что будет давить.       “Бакыт, матриарх запрещает калечить этих людей”, - Туншыгу безразлично смотрела в окошко кареты из-за тёмной шторки.       “Но угрожать-то не запрещает, верно?”       “Как вы думаете, Бакыт, - Жылан взялась за ручку кареты. - Эти рабочие правы?”       Возница сидела снаружи и прекрасно видела лица людей, недовольно смотревших на карету. Карета забирала их место, теснила на их же территории. Они бурчали, кидали задиристые взгляды, на Бакыт в том числе. Дом капитана порта стоял здесь же, в ста-полутораста шагах, и смотрел тёмными окнами на огромную статую, венчавшую площадь. Сам капитан, коренастый и угрюмый мужчина, ждал на галерее. Выкрашенная тёмно-зелёной краской, галерея выглядела безмерно старой со своими деревянными резными украшениями и узорами и была ему очень к лицу. Капитан не прятался. Рабочие не прятались. Все злились.       “Ой, не знаю, - сказала Бакыт, надвигая на глаза свою белую шляпу. - Они боятся. И боятся не зря. Не знаю, правильно ли подаваться своему страху”.       Один из грузчиков подошёл к карете. Он был высоким верзилой и смотрел на немаленькую и сильную Бакыт глаза в глаза, хотя она сидела на козлах.       - Ну, и к чему это представление? - спросил он, кивком указывая назад. - Кто почётные гости?       - Эх, милый, - возница улыбнулась, - это не гости, это… Даже не знаю.       Грузчик понял её по-своему.       - Ясно, - сплюнул он. - Пусть тогда с капитаном порта разговаривают. Мы уже наслушались.       В поддержку его слов толпа согласно загудела. Никто не хотел драться, все просто хотели хорошо есть и хорошо пить и не беспокоится о своих жизнях - об этом и говорили, угрюмо усмехаясь. Карета же, однако, не тронулась. Дверца распахнулась. Вышли Жылан, следом за ней Туншыгу. Бакыт захлопнула за ними дверцу, и та щёлкнула уже в гробовой тишине. Несколько окриков и покашливаний раздалось с края площади, но и они стихли от шиканья и чего-то ещё, непередаваемого вербально. Капитан на своей галерее привстал.       Жылан пришлось задрать голову, чтобы осмотреть людей вокруг. В ней было от силы сто семьдесят сантиметров костей и плоти, а рабочие порта все наперебой отличались… громоздкостью. Были здесь и жилистые каланчи с длинными руками и ногами, были широкоплечие упитанные верзилы, были сбитые округлые парни. По сравнению с ними Жылан была тем же, что её розовое алтабасовое платье в сравнении с их рубахами.        - Добрый вечер, - сказала Жылан тому рабочему, который первым подошёл к карете и теперь, кажется, не чувствовал ног. - Подскажите, с какого места тут удобнее будет обратиться к людям? Не хотелось бы лезть на крышу кареты, а отсюда меня не видно.       Ожерелье сверкало на её шее, будто солнечные блики на морских волнах.       Несколько рабочих пришли в себя быстрее других. Они, будто мальчишки, начали бегать вокруг Жылан и Туншыгу.       - А что, орёл-то сойдёт? - спрашивали они у матриарха и друг у друга. - Высоко, видно…       - А залезть как?       - Да подымем, не вопрос.       - Эм…       - А не побрезгует матриарх-то?       - Статуя вполне сойдёт, - Жылан деловито подошла к малахитовому, скользкому от влажности пьедесталу и протянула руку в одному из рабочих. - Подсадите?       Её подсадили. Подставили колено, плечо, она взлетела по ним без усилий, потому что ещё в четыре руки её придерживали за руки, под локти, за тонкую талию. Площадь развернулась перед ней полной чашей; за пёстрым морем людей размеренно и весело дышало настоящее солёное море. Жылан поправила широкие рукава, кинула тёмный, змеиный взгляд на капитана порта. Морской орёл, во всём своём бронзовом застывшем великолепии, взмывал с пьедестала в небо. В его когтистой лапе сверкала рыбина. Бронзовые чешуйки топорщились, как настоящие. Места на малахитовом пьедестале было немного, и хватавшая воздух рыбья пасть была у Жылан аккурат за спиной.       “Сногсшибательно”, - поделилась Туншыгу.       Среди ожидания слышно было, как шепчет море.       - Шарт, - заговорила Жылан, - это государство, которое поможет нуждающимся. Потому что мы сильные. Потому что мы богатые. Наши бедняки едят больше, чем те, у кого есть работа на этом континенте. Но мы приходим на выручку не потому, что должны всем и каждому за наши преимущества. Мы делаем это, потому что таковы люди Шарта. Большинство из нас.       Десятки лиц были обращены к ней снизу вверх. Они слушали внимательно, они ловили каждое её слово, изучали их, как камешки.       - Однако, - продолжала Жылан, - в первую очередь мы должны заботиться о себе. Меня, как матриарха, не интересует ни один голодающий и умирающий за пределами этого порта до тех пор, пока кто-то здесь не в безопасности, или голодный, или не может найти хоть какое-то жильё.       - И мы о том же! - крикнули из толпы. - Мы не согласны рисковать своими жизнями ради чужаков!       Ему вторили не очень охотно. Под конец дня лозунги всех уже утомили; даже тем, кто мало читает, надоедает повторять одно и то же. Туншыгу невозмутимо поглядывала по сторонам, её нервозность выдавала разве что слабая морщинка между бровей.       - Я понимаю. Но у меня есть вопрос.       Жылан развела руки, будто приглашая к ответу. Она внимательно и настойчиво заглядывала в глаза случайных грузчиков и работяг.       - Кто из вас хочет вернуться домой и сказать своим детям, что он ничего не сделал? Что мог бы спасти пятьдесят человек, но решил, что это не его забота? Вы сделаете это, уважаемый? А вы?       Один из тех, кто подставил ей своё колено, всё ещё стоял прямо у пьедестала. Он недовольно прищурился, сложил на груди руки:       - Ага, значит… Я должен сказать своим детям что-то вроде “вы можете остаться без кормильца и отца, потому что папочка хочет быть хорошим человеком”. Так, что ли? Знаете, какими глазами на меня будет смотреть жена, если завтра я буду идти на работу в порт, где пришвартовался этот корабль?       Жылан присела на корточки, чтобы ближе видеть лицо говорившего. Подол платья разлился по малахиту розовым джемом.       - А какими глазами на вас будет смотреть жена одного из моряков на том корабле?       Ответом ей было угрюмое молчание. За то, чтобы быть хорошим, тоже приходится платить свою цену. Иногда кровью, иногда монетой.       Все собравшиеся в порту, все протестовавшие и сопротивлявшиеся, разом поняли, что матриарх собралась сказать им то, что придётся им не по вкусу. Как если бы вору сказали “ты - вор” или ребёнку сказали “ты плохой, раз обижаешь детей меньше тебя”. Они чувствовали: кто-то должен был им это сказать.       - Вы все - люди, которые привыкли работать, - обратилась к ним Жылан. - И мы знаем, что так продолжаться не может. Когда мы боремся, когда защищаем то, что нам дорого, кто-то неизбежно страдает. Таковы законы равновесия в природе. Чтобы это прекратить, нам всем придётся рискнуть. Но мы сделаем это осторожно. Мы сделаем это так, чтобы никто из Шарта не пострадал, - она жестом указала на капитана порта. Он вытянулся, нахмурился. Ему отдавали приказ. - Добровольцы получают тройной оклад и надеются на своё здоровье. Попутный Ветер остаётся на якоре неподалёку, не пришвартовывается. К нему плывут на лодках, чтобы передать провизию и медикаменты. Туда же сопроводят врача-добровольца. Все добровольцы следующие пятнадцать дней не смогут возвращаться домой, не будут общаться с семьёй и друзьями. Мы выделим для лодок, отправляющихся на Попутный Ветер, отдельный причал, отдельный склад, выделим койки и еду. Добровольцы будут обслуживать только корабль из Дун-Тцан. Если кто-то заболеет - его будет лечить тот же врач.       Толпа заволновалась.       - Сегодня в Шарте нет лихорадки, но если она придёт, мы должны знать, как её лечить. Если на этом корабле есть больные - наши врачи должны попасть на этот корабль и всё выяснить. Мы должны быть готовы. Вы согласны, что мы должны знать, а не прятать голову в песок?       - Согласны, - раздался крик. Это была Туншыгу. Рабочие вокруг неё пыхтели, покусывали губы, переглядывались.       - Согласны, - послышалось то там, то здесь, рябью по толпе.       Жылан довольно кивнула.       - Мер много. Они утомительные. Но если все вы против, если никто не пойдёт добровольцем или не позволит добровольцам работать в страхе, что те принесут болезнь в Шарт… Тогда. Давайте просто сожжём корабль из Королевства Озен вместе со всеми пассажирами.       Она нашла в толпе одного мужчину. Его она видела в чужих разговорах, в мыслях женщин, также работавших к порту.       - Ведь вы такое предложили, верно? - спросила Жылан, разглядывая его. - Закидать Попутный Ветер огненными стрелами.       Вокруг рабочего образовалась пустота. Все смотрели на него, будто впервые видели. Сказать было нечего.       - Все согласны? - горло Жылан уже саднило, но последний вопрос звучал достаточно громко.       Люди вокруг статуи положили руку на сердце и легко склонили головы. Капитан порта оправил форменный костюм и приступил к выполнению. Оплату работы добровольцев, как передала ему служанка, гарантировал матриархат лично.