В один день, по отдельности, вместе

      В просторной кухне было тепло, и уютный дневной свет проникал сквозь потолочное окно, освещая рабочие поверхности. Суйыспеншилик, всё ещё с гарпией на плече, принесла матриарху доставленное птицей письмо. Жылан распечатала тонкий свиток, прочитала множество втиснутых на него строчек и кинула в пламя жаровни. Стены кухни, выкрашенные в зелёные и красные оттенки, тоже говорили, как письмо, чёрными письменами:       “Мёд из кровавых рук на вкус всё так же сладок”       “Не живёт тот, кто всю свою душу вкладывает в неживое”       “Дождю нет дела до ненависти, она портит не его кровь”       Сенатор Аспен настоятельно рекомендовала Жылан вернуться в столицу. Её рекомендации горели быстро.       В доме Олентерен любили надписи на стенах, как любили записанные мысли в целом, как любили книги, которыми были заставлены почти все шкафы и полки. Треть книг была о политике. Олентере вот уже шесть лет как работала на сенатора Кыдыр из Ракым-Сарай, была её официальной помощницей. Жылан подозревала, что Олентере для Кыдыр была тем же, что для неё - Туншыгу, но никак не меняла подчёркнуто-делового отношения к ней. Чужие симпатии не должны были становиться её собственными.       Огонь уже занялся в жаровне. Жылан стояла к письменам спиной и резала овощи для салата. Выставленные на столе в боевом порядке, дразнили запахами масла, специи и свежие мидии.       Перед Жылан, неуютно ёрзая на высоких стульях, сидели двое. Делец Мыкты, важный и степенный, не знал, куда деть глаза, и постоянно менял положение рук, очевидно пытаясь как-то прикрыть перстни, украшавшие его тонкие пальцы в количестве по два на фалангу. Жена Мыкты, имя которой было Суйыкты, не выражала никакого сочувствия. Она отстранённо разглядывала письмена на стенах, делала вид, что оказалась на кухне Олентерен случайно, и в целом чувствовалось, что она мужа “бросила”. Его проблемы были только его проблемами. Очевидно, наказывала.       Кроме них по кухне с видом изнывающих от скуки детей слонялись Гашик и Намыс. Они брали с полок баночки и перечницы, перекладывали приборы, обтирали все незанятые углы и разве что не хныкали от безделья. Именно Гашик и Намыс приволокли уважаемогоМыкты перед светлы очи матриарха. Просьба (приказ) была сформулирована просто и без подробностей: матриарх хотела видеть некоего дельца Мыкты до обеда и никак не очертила свои планы на его счёт. Гашик, не избалованный вниманием Жылан, от счастья получить поручение едва не скончался на месте и отправился предоставлять желаемое с ретивостью, сделавшей бы честь даже собаке. Намыс увязалась следом. Найти Мыкты оказалось задаче не вполне лёгкой. Как оказалось, помимо спутников матриарха по его душу шли ещё немало людей Ракым-Сарай.       Впрочем, именно благодаря крикам жителей Ракым-Сарай Жылан и заинтересовалась господином Мыкты. Было нечто любопытное в том, чтобы, наслушавшись слухов и сплетен о человеке, увидеть его потом в живую и соотнести собственное впечатление с известными фактами и домыслами и проверить, так ли похож на демона этот персонаж городских новостей.       Мыкты на демона похож не был. Жылан методично шинковала ножом помидоры и боролась с желанием порезать ему лицо, чтобы на гладко выбритых щеках и аккуратном подбородке появилось хоть что-то, за что мог бы зацепиться глаз. А может, виной тому была не холёность господина Мыкты, а то, что Жылан стала больше внимания обращать на шрамы. Они привлекали её без причины. На них было приятно смотреть.       В самом господине Мыкты не было ничего примечательного. Ни его сомнительная тяга к драгоценным металлам и камням, ни с иголочки пошитое платье, ни его положение в деловых кругах не стали бы поводом для встречи сами по себе. Виной тому, что его с женой конвоировали на кухню к дом Олентерен, была роща.       В Ракым-Сарай вот уже два века росла и радовала глаз одна из самых прекрасных рощ области. Её наполняли акации, мимоза, мирта. Эта роща была точно младшая дочь в семье, все её любили, умилялись на неё, одаривали любовью и ничего от неё не ждали. Эта роща помнила детские голоса стариков, которые гуляли в ней по вечерам, помнила праздники молодоженов и первые в жизни свидания многодетных ныне матерей. Как это бывает с природой, роща росла вместе с людьми, населявшими её, в то время как дома разрушались и сменяли друг друга, а улицы ширились и заполнялись, необъяснимо становясь больше и меньше одновременно.       На днях все входы в рощу были перегорожены. Территорию, как выяснилось в ходе бурного обсуждения, продали под постройку. Жителям предложили не буянить и прийти через полгода полюбоваться на новый район с прелестными домиками с личным садиком на одну, две и три семьи. При желании все материально обеспеченные могли внести задаток, чтобы успеть выкупить новые дома первыми.       Эффект от такого заявления был сродни камню, брошенному в стаю чаек: огромная масса заорала, пронзительно и противно, и рванула с места. Побежали все, разом. Побежали к буйну, к сенатору, по районам. Самые активные граждане в таких случаях, ничтоже сумняшеся, бросались сразу к сенатору, выказывая полное недоверие к любым прослойкам между представителем и народом. В этот раз, однако, обстоятельства не сложились: Кыдыр из Ракым-Сарай была в полях, в прямом смысле этого слова, осматривала огромные угодья области и общалась с жерондеу. Олентерен, её помощница, не обладала авторитетом, достаточным, чтобы люди обратились к ней.       А потому, точно солнышко после долгого сезона дождей, в Ракым-Сарай со всей свитой въехала матриарх.       Стоял жаркий полдень, и дом Олентерен был в осаде. После того, как Жылан поговорила с жителями Ракым-Сарай и пообещала решить вопрос с рощей, они остались прямо на улице, ждать непонятно чего и не пропустить чего-нибудь интересного. Разумеется, момент, когда Гашик и Намыс нашли господина Мыкыт и его жену, они пропустили. Дельца пришлось проводить через тайный вход, который обустраивали все уважающие себя сенаторы как в собственных домах, так и любых других второстепенных резиденциях. Сенаторы по роду деятельности любили приватность, что уж говорить о матриархе...       Олентерен, чью шею украшали вытатуированные золотом перья, разглядывала гостей на своей кухне со всей благожелательностью, на которую была способна. Несмотря на то, что место у жаровни и её любимый нож оказались в руках матриарха, она всё ещё чувствовала себя хозяйкой собственного гнезда. Перед Мыкты стоял нетронутый стакан сока. Видимо, горло сдавило. Никто не взялся бы утверждать, что ударило по его нервной системе сильнее: Жылан, обжаривавшая на сковороде мидий, или осознание того, что снаружи Мыкты ждала целая толпа любителей хорошей вечерней прогулки, готовая разорвать его голыми руками.       Жылан бросила в сковороду щепотку свеже-перетёртого перца и спросила, ни к кому отдельно не обращаясь:       - Догадываетесь, почему вы здесь?       Мыкты сглотнул, оглядел кухню. В горле было сухо.       - Мне рассказывали, что вы можете сожрать человека живьём.       - Кто рассказывал? - Жылан подняла на дельца чистые, наивные глаза. - Я вроде бы не оставляла свидетелей.       Скворчали золотившиеся в масле мидии, трещала жаровня. Заходясь беззвучным смехом, Намыс из последних сил держалась за шкаф с посудой.       - Ещё немного соли... - Жылан кончиком языка проверила ложку, облизнулась. - Ну, что ж, уважаемый Мыкты из Ракым-Сарай. Расскажите мне, какими-такими правдами и неправдами вам удалось получить купчую на землю, которая принадлежит народу и не продаётся.       По тому, как вздохнул Мыкты, закатывая глаза, и сплёл в тугой замок длинные пальцы, можно было представить, как часто его вовлекали в подобные разговоры и как привычно ему было произносить заранее заготовленные, почти утратившие первоначальный смысл слова.       - Тем же законным путём, которым я приобретаю все свои активы.       - Опишите мне этот законный путь. Видите ли, я лицо государственное, так что ограничена в деловом отношении, могу иметь домик да пару коров.       - Полагаю, Дворец это неплохой домик.       - В дождливый сезон там сыровато. Утешает то, что я там живу, а не владею им. Не представляю, какой там налог на землю… А вот вы теперь владеете рощей Ракым-Сарай.       - Не совсем рощей, - Мыкты говорил осторожно, будто ступал по болотным кочкам. - Я выкупил землю у её владельца.       - Намыс, - позвала Жылан, - ты участвовала на собрании общины, где все женщины решили бы продать рощу и выручку потратить, например, на постройку новой школы?       Девушка выпрямилась, придала себе серьёзный вид. Её губы всё ещё немного дёргались от побеждённой улыбки.       - Не припоминаю такого. Но у меня память девичья…       - Странно. О каком владельцы же мы тогда говорим?       Мыкты судорожно сплёл пальцы в новый замок.       - Продажу мне предложил господин Аманды. Он связался со мной через посредника. Я проверил все бумаги, земля принадлежала частному лицу. Я дал добро, и все последующие действия были произведены также через посредника.       Жылан задумчиво склонила голову, затем, будто вспомнив, что отвлеклась от главного, сняла мидий с жаровни и высыпала вместе с соком в отставленную чашу с уже нарезанными помидорами и базиликом.       - Занятно, - вздохнула Жылан. - Куда ни глянь, нигде не пятнышка... Я уточню, уважаемый Мыкты. Когда вы покупали землю, она уже значилась как частная?       - Разумеется. Как бы я купил землю, если она в общественном пользовании.       - Действительно, - Намыс ласково улыбнулась. У Мыкты, как ни странно, по шее побежали мурашки.       - Я бы сказала, как вы могли выкупить землю, зная, что это роща. Когда вы проверяли бумаги, вы должны были понять, что это за место. Более того, вы бы проверили этот кусок от и до, измерили, подсчитали перспективы. Вы знали, что это была роща. И вы знали, что она не могла “принадлежать частному собственнику”.       - Никто не возьмётся утверждать, что я знал, а что нет, если это не записано на бумаге.       На этом Мыкты закрылся. Лицо стало непроницаемым, и только крепко сжатые зубы выдавали нервы. Его тонкий силуэт, нос с горбинкой, жилистая шея в высоком, туго жавшем вороте кафтана - всё напоминало Жылан гончую. Он источал слабенькое тепло, но как нагретый на солнце камень; Жылан видела его насквозь, считывала невербальные знаки, строила предположения о его мотивах, его волнении, но без возможности слышать его мысли у неё создавалось впечатление, будто она пыталась отгадать мелодию в затихавшем эхо.       Из-под ресниц, остро, Жылан покосилась на Суйыкты из Ракым-Сарай.       - Попробуйте, - предложила она, протягивая женщине ложку с получившимся салатом.       Суйыкты вздрогнула, будто и не ждала, что кто-то к ней вообще обратится. Она посмотрела на сложенную лодочкой ладонь матриарха, на ложку. Откинула за плечо волнистые густые волосы и привлекла ложку к своему рту.       - Чего-то не хватает, - сказала она. Суйыкты держала матриарха за руку, делая пробу за пробой с большой ложки и беззвучно причмокивая губами.       - Да, - согласилась Жылан. - Лимон?       Пальцы Суйыкты тоже были украшены кастетом из колец, одежды расшиты дорогими нитями, но, в отличает от своего мужа, она выглядела как девчонка, которая надела всё это сразу после того, как вдоволь налазилась по деревьям и пообедала запечёным голубем.       - Определённо, лимонный сок.       Гашик быстро - потому что никто не просил, - достал из корзины толстокожий лимон и едва ли не в воздухе разрезал его пополам. Мыкты не сводил глаз с его руки, пока лимонные волокна просачивались между пальцами и сок брызгал во все стороны, стекая в чашку на мидий.              Господин Аманды томился в городском архиве. Человек занятой, он предпочёл бы провести своё время более плодотворно, но взгляд Туншыгу действовала на него примерно так же, как кольца удава на жертву. Дышать полной грудью не получалось, возникало чувство западни. Архивариус господину Аманды сочувствовал, но разряжать обстановочку не бросался.       Когда в огромные тихие залы архива вошёл господин Мыкты, господину Аманды стало совсем нехорошо. Затем он увидел женщину со знаменитым ожерельем цепей и пластин на шее и перестал обращать внимание на своё физическое тело. Аманды всерьёз задумался о душе.       - Добрый день, - Жылан ответила на все приветствия манерным наклоном головы и сразу же направилась к столам, заваленным учётными книгами и чертежами. - Никого не хочу задерживать, уже начало обеденного перерыва. Спасибо архивариусу за оказанную помощь. Разбираться с такими делами не моя обязанность и, скажем прямо, не моя стезя даже, но раз уж попросили… Меня интересуют две два вопроса. На один из них мне ответит Туншыгу. А на другой вы, уважаемый Аманды.       Зашуршала бумага. Этот звук, как и все остальные звуки, будто гасился старыми стенами архива, увязал в них, как в болоте, и умирал без эха. Туншыгу встала со стола, на котором до того вальяжно расположилась, и раскатала одну из карт города.       - Роща была общественным местом последние сто лет. Бумаги более раннего периода вовсе не указывают её как часть города. Ракым-Сарай тогда… Был меньше. Мало кто в нашем мире может видеть перспективы. Впрочем, не о том речь… Сто лет роща была для народа. А в последней учётной книге для этой территории вдруг указан собственник.       - В таком случае, второй вопрос, - Жылан повернулась к господину Аманды. - Как вы смогли купить то, что не продаётся?       Так вся свита матриарха, делец Мыкты, его жена Суйыкты, господин Аманды и сама матриарх оказались на пороге тарату Ракым-Сарай. С точки зрения пожароподобных слухов это было страсть как интересно. К тому моменту за Жылан змеилась толпа зевак и заинтересованных горожан, среди которых были и газетчики. Уэкелет города Ракым-Сарай - то есть, главный управленец, - уже знала о визите матриарха и старалась вести себя достойно. То есть не навязывать особых почестей и не нервничать. Её должность этому мало способствовала.       Увидев всю эту толпу и матриарха в холле тарату, уэкелет не на шутку встревожилась. Когда у твоих дверей возникает шумная толпа и в руках у них нет еды, это означает, что ты не справляешься со своей работой.       - Вот она, - заявил господин Аманды, возводя обвиняющий перст. - Она сказала, что земля частная, просто не застраивалась. И документы показала, на гербовой бумаге. Взяла с меня деньги, всю сумму сразу.       Обвиняющий персту указывал на женщину, которую звали Дильда. Ей было чуть больше тридцати, она занимала должность буйна по земельным вопросам и, на взгляд госпожи Суйыкты, у неё не было совершенно никакого вкуса.       Помощница сенатора Олентерен мягко подошла к уэкелет и сказала:       “Тостаган, уважаемая, давайте вы пока организуете приход ар-ождан, а я уведу всех наверх, в ваш кабинет. Чем тише, тем лучше”.       “Ага, тише, - отвечала уэкелетТостаган, которая отличалась острой рациональностью. - Главный человек, ушей которого мы бы постарались избежать, уже всё слышала. И видела”.       Анакызметы встали на ноги, бросили бумажки и завертелись, точно вихрь пустынных демонов. В тарату пыль стояла столбом - если можно так выразиться о предельно корректном и всегда чистом здании городского управления. Вежливо, но очень настойчиво зеваки были выдворены наружу. С решительным стуком затворили двери. Обмен мыслями замкнулся в тарату только на “своих”. Мыкты, Аманды и Дильду безапелляционно сопроводили на второй этаж, в кабинет Тостаган. Остальные шли следом, как дети на занятной экскурсии.       - Никогда я и мечтать не смела об аудиенции с матриархом, а тут прямо две за день, - Суйыкты заняла почти весь диван и с видом пресыщенной женщины подпёрла подбородок унизанной кольцами рукой. Она смотрела вокруг увлечённо, точно шло редкое представление. Муж устроился рядом с ней, мимолётная гримаса на лице выразила все сомнения по поводу перспектив такой аудиенции. В данных жизненных обстоятельствах господин Мыкты посчитал бы себя редким везунчиком, если бы не оказался в тюрьме к вечеру.       Суйыкты уже выглядела как счастливая вдова в самые сочные годы. Впрочем, и в нервном трепетании её ноздрей, в неровном ритме грудного дыхания угадывалось напряжение.       Три человека во всём тарату вели себя естественно: Намыс, Туншыгу и, пожалуй, Гашик (если для него было естественным исполнять роль верного пса в человечьем обличье). Матриарх в небольшом кабинете уэкелет, казалось, занимала всё место и забирала весь воздух и свет. Она заняла первое же попавшееся кресло, которое притащила ей Намыс, и центр тяжести в комнате сместился от огромного рабочего стола к этому невзрачному креслу и комнатной пальме, стоявшей здесь же, у подлокотника. Туншыгу неизменно удивлял этот эффект: могуществом человека наделяли другие люди. Матриарх, если грамотно разбираться в политической системе, не могла ни, допустим, казнить кого-либо из присутствующих единоличным приказом. Не могла она и приказать арестовать, ободрать до нитки, озолотить или возвести в статус когамдас. Матриархи всегда действовали в рамках закона и в рамках своих полномочий; несомненно, широких полномочий, но всё же сдерживаемых сенатом, необходимыми процедурами и ступенчатостью власти. Почему же тогда все так боялись Жылан? Туншыгу внимательно рассматривала всех, оказавшихся в этом кабинете: как они вели себя, как смотрели, как говорили. Казалось, они боялись не столько власти, сколько… осуждения. Возможно, это необъятная мощь государства за её плечами, наделённое величайшим, торжественным смыслом ожерелье на её шее делало Жылан такой “большой”. Отягощённая властью, она всё же могла повлиять на судьбу каждого из присутствовавших - в какой-то промежуток времени. По Жылан трудно было определить её намерения. Только зелёные глаза горели на смуглом лице. А может, Туншыгу ошибалась, и дело было в чём-то другом.       Первой не стерпела Дильда из Ракым-Сарай.       - Я искренне не понимаю, по какому праву вы вынуждаете меня сидеть здесь, - заявила она громкой. - Я понятия не имею, о чём говорит этот человек. Что бы он там ни выдумал, это лишь его слово против моего. Никто не сажает в тюрьму просто из-за чужой болтовни.       - Врёшь, - господин Аманды почти зашипел. - Не уйдёшь. Я тебе за обман… Не уйдёшь.       - Ничего. Не. Знаю, - Дильда решительно сложила руки на груди. - Выпустите меня.       Губы её были сжаты, выражали предельное упорство. Жылан смотрела на Дильду, как на рыбку в искусственном пруду. Почувствовав её взгляд, Дильда ещё плотнее обхватила себя руками. В какой-нибудь другой стране, например, в том же королевстве Озен, эта женщина уже каталась бы в ногах у матриарха, моля о пощаде.       - Вы на работе, - уэкелет постучала пальцем по своему столу. - Выпустить вас с работы, на которой вы должны присутствовать?       - Вы держите меня в кабинете силой!       Жылан улыбнулась.       - Дверь не заперта. Но у вас, буйнДильда, никогда не было плана “Б”, поэтому, даже если вы в неё вылетите, бежать вам некуда и незачем.       Гашик стоял сбоку от выхода и вселял примерно то же ощущение безопасности, как питбуль. Жылан он не смущал. Дильду и всех прочих - весьма.       - Земельные вопросы входят в ваш круг обязанностей, - продолжала Жылан. - Вы в этом кабинете, потому что у меня к вам как раз вопрос о земле.       Губы Дильды чуть дёргались. Казалось, она хотела начать возражать, но от чего-то не решалась. Аманды, чей стул был совсем рядом от неё, заёрзал. Он пытался делать знаки господину Мыкты, но более отмороженного человека, чем он, в этот час было бы не сыскать.       - Вопрос в том, как вы посмели присвоить себе то, что принадлежит всем людям Шарта в равной степени, - Жылан снова улыбнулась. Это была улыбка, которая наводила на мысль о зубах, сжатых на чьём-то горле. - А, впрочем, забудьте. На самом деле, мне просто интересно, есть ли тот, на кого вы укажите пальцем. Я имею в виду, что вы укажите в свою очередь. Потому что на вас уже указали, не фигурально. Смотрите, какая интересная цепочка у нас здесь сложилась. Вы, Дильда, продали народную землю как свою. “Ничейную землю”. Для вас, очевидно, такое понятие, как народ, является чем-то эфемерным и неубедительным. Но вот вы продали “ничейную землю” как свою, а господин Аманды сделал вид, что он ни о чём не догадывался. Он не перепроверил документы, не пошёл в архив сам. Он и сейчас делает вид, что он, как говорят, не при делах. Да, уважаемый Аманды? Он шагнул в вашу аферу, и даже брызги не поднялись. Господин Мыкты, который сейчас внимательно рассматривает свои перстни, отгородился от любых возможных “брызг” аж двумя людьми. Включая посредника, которого лично мне просто не хочется искать. Оставим это дауысам…       - Они скоро будут, - отозвалась уэкелет Тостаган. - Мы, правда, не определили точно, на каком основании…       - Есть основание, - Олентерен, эта весьма порядочная на вид женщина, выглядела порядочно злой. Очевидно, её возмущала вся ситуация, показавшая, как низко могли пасть люди. - Недостатка в обвинителях не будет, особенно после тех доказательств, которые уважаемая Туншыгу обнаружила в городском архиве. Народ против буйн Дильды за присвоение их земли.       Жылан едва заметно двинула правой бровью.       - Легкий вариант. Но, я полагаю, дауысы сами найдут все торчащие нитки.       - Простите? - Суйыкты тоже приподняла правую бровь, точно передразнивая. Хотя, возможно, она довела себя до гипноза и делала это так же неосознанно, как она отводила глаза от безобразного наряда Дильды.       - Очевидно же, что обделывание такого места, как городская роща, требует большой скорости. К моменту продажи уже должен быть покупатель. Когда я сказала, что господин Мыкты оградил себя не менее чем двумя людьми в этой цепочке, я имела в виду, что ему достался кусок земли, которым владело уже двое людей, плюс одни посредник. Совершенно “чистый” кусок. Мои поздравления, к слову, господин Мыкты. Если Аманды из Ракым-Сарай вас не сдаст сегодня со всеми потрохами (а он выглядит как человек слова), вы выйдете сухим из воды. Хотя всем нам ясно, что именно вы организовали всю схему.       - Один захотел купить, - Намыс загибала пальцы, - другая смогла продать, ещё двое захотели подзаработать…       - И ещё одна никак не пыталась этому помешать, - добавила Туншыгу, ловя взгляд госпожи Суйыкты.       - Да, и ещё одна не препятствовала. Кстати, - она с детской непосредственностью, свойственной избалованным красотой девушкам, указала на уэкелет, - ещё толпа людей ничего не заметили и не отозвались на тревогу горожан сразу же.       - Для того у нас и есть анакызметы и буйны, которые занимаются отдельными сферами существования города.       - Ну, буйн оказалась с гнильцой. Анакызметы и уэкелет куда смотрели?       - Занимались своими делами, разумеется.       - У нас не принято доносить, - Тостаган неприязненно покосилась на Туншыгу. - Так что все отношения держатся на доверии и заработанной репутации.       - Да, за доверие и не накажешь…       Намыспо-лисьи склонила голову:       - Так кто же виноват?       - Жадность и бесстыдство, я полагаю, - ответила Жылан.       Она выглядела совсем каменной. Тревожаще-каменной, будто в любой момент из-под её каменной брони, лишённой выражения и чувств, могло вырваться что-то страшное. Отсутствие осуждения там, где оно быть должно, настораживает.       Дильда зафыркала, судорожно сжимая и разжимая пальцы на собственных предплечьях, её глаза метались по комнате, не находя ни выхода, ни поддержки. Затем руки-щит расплелись, она начала тыкать пальцами во всех подряд, обвиняя и уличая. Она, Дильда, никому ничего не продавала, ни с кем в сговоре не состояла, но подозревала и других анакызметов, и свою уэкелет, и была уверена, что её просто подставили, и с господином Мыкты она никаких дел никогда не имела.       - Да и какие у вас доказательства? - закончила она пылко. - Слова, и только.       Жылан встала, и у Туншыгу по коже побежали мурашки, будто золотые кольца вытутаированных на её руках и ногах змей пришли в движение. Дильда растерялась и успела только шагнуть назад, упершись задом в стол. Жылан протянула руку и легонько коснулась пальцами её лба, в сакральной точке чуть выше переносицы.       “Ну, - спросила она, - и сколько это стоило тебе?”       У Дильды не было шансов. Её спросили, очень настойчиво, и, разумеется, она начала думать о тех вещах, что совершила за последнее время. Человек менее одарённый не проник бы в смутные образы в её голове, не “услышал” бы их, ведь Дильда намеревалась молчать и закрыть своё сознание от любого диалога. Но Жылан разбирала её неоформленные мысли не хуже, чем чёткие высказывания. Она видела мешок золота, и новый дом для пожилых родителей, и красивые тряпки всех цветов, и новую слугу, и вложение денег в гончарную мастерскую. И видела она, что Дильде из Ракым-Сарай было совершенно не стыдно.       “Я разочарована, - Жылан смотрела Дильде в глаза, а говорила для всех. - Очень сильно в тебе разочарована. Такие, как ты, никогда не должны оказываться на важных должностях. Ты даже не представляешь, как я разочарована”.       Камень треснул и посыпался. Жылан позволила Дильде почувствовать всю степень разочарования и отвращения, которые она испытывала из-за неё и за неё. Если сама Дильда была подобна таверному певцу с гитаркой, то Жылан была боевым оркестром - от эмоций, которыми делилась она, вибрировало в груди.       Дильда покраснела. Чудовищно, алыми пятнами, от чудовищного же стыда. Она схватилась за стол, чтобы не упасть, и рыдания, будто что-то чужеродное, паразитическое, начали извергаться из неё натужными толчками.       - И смешно то, что каждый прекрасно знает, что виноват, - сказала Жылан, отводя глаза от скукожившейся на полу Дильды. - Мыкты поступил неправильно против закона и против порядочности, и он знает об этом. Аманды также всё знал. Дильда всё знала. И даже вы, уэкелет Тостаган, знаете, что проданная роща и весь скандал вокруг неё это ваше упущение. Но все отпираются. Вы пытаетесь вывернуться, оправдаться в собственных глазах, совесть придушить. Весьма… человечно. Вот только не получается, каждый спотыкается о верёвки, натянутые между сообщниками, - Жылан усмехнулась. - Как крошки вокруг рта у того, кто стянул буханку хлеба.       - В ваших глазах невозможно остаться невиновным. Хотя не особо понятно, обвиняете ли вы конкретных людей или людскую природу в целом. Хлебные крошки, рыльце в пушку… Что-то я засиделась. Обед же, к слову. Давно пора отобедать.       Суйыкты поднялась с дивана и нетвёрдой походкой направилась к выходу. Муж смотрел ей вслед едва ли не с восхищением. Будто вспомнив в последний момент, она круто развернулась, прижала ладонь к сердцу и поклонилась матриарху и всем остальным.       - Благодарю за незабываемый опыт и интересную компанию.       - Ждите повестку, - сказала Олентерен.       - Всенепременнейше. Скину обувь, налью вина и буду ждать…       Гашик отошёл в сторону, позволяя Суйыкты выйти. Он смотрел так, будто только некий невидимый намордник не позволял ему растерзать Суйыкты до ошмётков, а она отвечала тем же - будто знала про намордник и короткую-короткую цепь. Он не открыл ей дверь, и она сама потянула за массивную деревянную ручку. От тяжести ей пришлось напрячься и хорошенько упереться ногами в пол. По ту сторону, в слабом освещении коридора, маячили любопытствующие анакызметы. Тостаган недобро сверкнула глазами, и толпа служащих суетливо рассосалась.       - И, - господин Аманды прочистил осипшее горло. - Я хочу сказать, что... На этом всё закончится?       Из-за подвываний Дильды на полу его слова звучали особенно цинично. Туншыгу оценила. Она подарила Аманды самую плотоядную и жуткую свою улыбку.       - Нет. Официальная работа только начинается. Ар-ождан подойдёт минут через пять, верно, уважаемая уэкелет? Они примут заявление у людей, которые ждут снаружи, у госпожи Тостаган как у руководителя Дильды. Соберут улики, купчие, архивы, вызовут всех для допроса. Сделки будут признаны незаконными и недействительными. Роща снова будет в полном распоряжении граждан. Всё имущество буйн Дильды из Ракым-Сарай перейдёт в казну, - Туншыгу кинула красноречивый взгляд на господина Мыкты. - Так что, уважаемые, спасибо за щедрые пожертвования в пользу государства.       - Я провожу вас до моего дома, - Олентерен по-хозяйски начала распоряжаться пространством. Она обошла Дильду по широкой дуге; коротким, но выразительным жестом дала дельцам знак убираться восвояси. - Сенатор Кыдыр должна вернуться уже завтра. Нам обязательно нужно будет накрыть торжественный обед. Полагаю, с учётом вашей свиты, матриарх Жылан, минимум на пятьдесят человек. Сенатор Кыдыр сама не особо любит большие застолья и собрания за пределами столицы. Обойдёмся узким кругом. После таких громких событий многие захотят узнать подробности. У вас будет возможность осветить свои дальнейшие намерения. Уж не думаю, что кому-то в голову взбредёт поднимать конфликт из-за того, что в отсутствие сенатора… Ну, вы понимаете. В общем, я составлю расписание на завтра и передам через одного из ваших секретарей.       - Не перенапрягайтесь, - посоветовала Жылан.       Перед тем, как позволить беспокойной помощнице Олентерен увести себя, Жылан обернулась к уэкелет Тостаган и мысленно сказал ей:       “Я не должна этим заниматься. Если вы не справляетесь - либо меняйте подход, либо освобождайте должность”.       Уходя последней, Намыс учтиво затворила за собой двери, и Тостаган, как подкошенная, рухнула на стул. Руки у неё дрожали. Дильда всё ещё рыдала где-то на полу.       Сенатор Кыдыр действительно вернулась на следующий день. Она оставила в прихожей сапоги для выхода в поля, велела сжечь провонявшую удобрениями накидку и два часа отмокала в ванной; распаривала тонкое, будто аистово, тело в бане. В то же время Айкоз с зажатой в кулаке запиской от Олентерен металась по дому, пытаясь найти матриарха. Она бегала вверх-вниз по лестницам, по комнатам, проверяла их по несколько раз, будто действительно можно было легко разминуться в небольшой резиденции помощника сенатора. Все они - свита, матриарх и прочие вовлечённые, - катастрофически опаздывали на запланированные Олентерен мероприятия. Матриарха нигде не было. Ни на кухне, ни во дворе, ни за шторами в гостиной. Туншыгу и Намыс, которые, как правило, знали о местонахождении Жылан, даже если держали уста намертво сомкнутыми, тоже отсутствовали.       - У меня нехорошее предчувствие, - поделилась Суйыспеншилик.       Весь в поту, в дом Олентерен вернулся Гашик. Он, кажется, в поисках матриарха обежал весь Ракым-Сарай и был расстроен больше других. Уставший, он сел на корточки под дверью и с тоской и ненавистью уставился вдаль. Айкоз, посмотрев на его сгорбленную широкую спину, от чего-то разозлилась. Набравшись смелости, она распахнула дверь в комнату матриарха и зашла. Там не было не только Жылан, но и части её вещей. А на столе лежал конверт, скреплённый официальной печатью матриарха. Внутри лежала гербовая бумага, на которой наспех не самым лучшим почерком были выведены следующие строки:       “Планы поменялись. У меня есть одно дело на востоке. До моего возвращения вы предоставлены сами себе. Наслаждайтесь жизнью. Рекомендую съездить в город N, у них известные на всю область минеральные источники. Если понадобитесь, вышлю гарпию. Предупредите сенатораКыдыр, что меня не будет. Всего хорошего”.       Записку завершала небольшая клякса.