В один день, по отдельности, вместе

Тарату города Орталык занимала трёхъэтажное здание у вершины одного из столичных холмов. Архитектор позаботился о том, чтобы каждое окно открывало чудесный вид, и чтобы высота ступеней была идеальной для взрослого любого роста. Человек, спроектировавший эти комнаты, коридоры и террасы, вероятно, был обласкан Богинями, а его пепел на ритуальном костре был бел, точно снег на верхушках гор — ибо трудно было представить, чтобы за столь совершенным домом, идеальным в пропорциях, распределении света, тепла и тишины, стоял кто-то заурядный.  В одном из кабинетов тарату, за лёгким, но обширным столом, сидела Жылан. По другую сторону стола, в кресле хозяина, сидел действовавший уэкелет Орталыка, уважаемый Комиргиш, родом из столицы. Это была не первая их встреча, но по определённому делу — уже вторая. Комиргиш предпочитал держать руки на ручках кресла, ниже уровня стола, и часто переводил взгляд с Жылан на бумаги перед собой и обратно. — Полагаю, вы лично убедились в том, о чём я сообщила вам во время нашей предыдущей встречи, — Жылан мелко постукивала острым ноготком по строчке в копии отчётной книги, которую снова принесла с собой. — Две сотни тысяч золотых монет были выплачены на ремонт девяносто седьмой улицы этой весной. Денег в бюджете нет. Дорога по девяносто седьмой улице Орталыка всё в том же состоянии. — Эээ, да, — Комиргиш скривил губы, как бы втягивая воздух, и потёр бровь согнутым пальцем. — Да, я выехал на место, в тот же день, как вы были с визитом, уважаемая Жылан. Гм, как сказать… Чтобы лично проверить. Растрата бюджетных средств, скажу я вам, это очень серьёзное обвинение. Да. Дорога действительно не похожа на что-то, подвергнутое реконструкции.  Жылан благосклонно улыбалась ему через стол.  — Хочу уточнить, — сказала она. — Вы уверены, что проверили именно девяносто седьмую улицу? — Эээ, да. Разумеется, — Комиргиш едва не фыркнул. — Я знаю свой город!  — В таком случае, если вы согласны с тем, что «растрата бюджетных средств это очень серьёзное обвинение», мы можем передать эту информацию ар-ождан, а оттуда Арнайы коргау для начала расследования?  Комиргиш подавился этой мыслью и замер, плотно сжав губы. У него были красивые, чуть навыкате глаза, честные и серо-голубые, как река. Сходство с водой только усилилось, когда он, не моргая, уставился на Жылан.  Жылан — любезное ожидание, — смотрела в ответ. Уэкелет, подписавший акт выполненных работ, не удосужился лично съездить на место и всё проверить, и таким образом в её системе ценностей заслуживал различные муки. Однако свои суждения на его счёт она предпочитала не выказывать. — Гм, как сказать… Я думаю, мы могли бы сами разобраться, что пошло не так, — сказал Комиргиш. — Не выносить это на всеобщее обозрение сразу же. Репутация тарату… Репутация вещь очень хрупкая, уважаемая Жылан. Её могут разрушить простые слухи, а уж если дело дойдёт до официального расследования!.. Не мне вам рассказывать. Вы сами всё знаете.  Жылан знала, она с детства читала папины отчёты, сидя у него на коленях. В некотором смысле, она знала куда больше, чем Комиргиш. Чиркнув ноготком по бумаге, Жылан отложила копии отчётной книги и подвинулась ближе к столу. — Как вы думаете, что именно пошло не так? — спросила она. — На каком этапе бюджетные средства были отправлены не по назначению? Или, если они ушли подрядчику, почему же работа осталась не выполнена?  Комиргиш деловито поправил рукава. Он почувствовал в Жылан мягкость и готовность слушать, и его чувства выражались в характерном сжатии мышц вокруг рта, будто он тщательно подбирал слова. Он с неприязнью думал о том, что члены общественного совета города имели право заходить во все отделы управления города и задавать какие угодно вопросы. Не многие пользовались этим правом, но все о нём знали. Как правило, они, эти беспокойные и лезущие не в своё дело, задавали крайне неудобные вопросы, на которые в той же тарату предпочли бы не отвечать.  — Эээ, да. Необходимость реконструировать дорогу по девяносто седьмой улице обсуждали на городском совете ещё в прошлом году. Мы заложили это пожелание народа в план. Вы знаете процедуры. Как положено, этой весной из бюджета города были выделены средства на реконструкцию дороги. Да. Тарату заключила договор с подрядчиком, буйны согласовали смету. Гм. Деньги были переданы. — Обычным путём? — Никак иначе это не сделать, — уэкелет развёл руками. — Эээ, да. Буйн отнесла заверенную бумагу в казну, получила деньги, передала подрядчику, от него принесла бумагу, подтверждающий оплату работы.  — Эти бумаги подшиты к официальному отчёту? — Разумеется, — Комиргиш, судя по оттенку лица, начинал раздражаться. — Все должны храниться у меня здесь, в шкафу. Дела перейдут в архив в конце года. Эээ, да. Послушайте, уважаемая Жылан, мы соблюдаем все процедуры. Я лично подписал акт выполненных работ по ремонту девяносто седьмой улицы. Мы делаем это каждый месяц, на совещании, я имею в виду подписание актов и прочего. Буйны докладывают о результатах, зачитывают анализ… — Я это уже слышала. Комиргиш не успел понять, когда это произошло, но что-то в уважаемой Жылан из Орталыка, представительнице города в тарату, резко изменилось. Смазливое смуглое личико осталось тем же, а вот выражение глаз утратило всякую любезность и… терпимость? На короткое мгновение уэкелету показалось даже, будто это он сидит перед её столом, а не наоборот. И что у него кончилось время. — Более того, — продолжила Жылан, — все детали вопроса были известны мне ещё до того, как я записалась к вам на первую встречу. Теперь, когда вы сами владеете, если можно так выразиться, ситуацией, меня интересует, как вы собираетесь её исправлять, — и тут, будучи ниже ростом, Жылан умудрилась посмотреть на Комиргиш сверху вниз. — У меня возникло чувство, будто моё нахождение здесь не желательно. Я сомневаюсь, что после того, как за мной закроются двери, вы действительно хоть что-то сделаете.  На языке у Комиршига вертелись фразы, начинавшиеся с «да по какому праву» и заканчивавшиеся победоносным хлопком двери. Он дёрнулся, как будто вот-вот должен был совершить какое-нибудь резкое и непоправимое движение: ударить по столу, вскочить на ноги или даже швырнуть в Жылан бумаги. Но остановился, как человек, у которого прихватило поясницу. А всё потому, что в углу кабинета, следом за его неосторожными движениями, тоже кое-кто шевельнулся. Женщина, которая пришла вместе с Жылан, повернула голову в его сторону и лениво приоткрыла один глаз. — Эээ, да, — Комиргиш поспешно отвернулся от той части кабинета. Он потянулся к бумагам Жылан, начал собирать их в аккуратную стопку. — Я обещаю вам, я со всем разберусь. Честно, сам возмущён до глубины души. Какая дерзость, прямо в столице, под носом, что называется, у Сената. Если вы не против, я даже буду писать вам, чтобы держать вас в курсе, уважаемая Жылан. Это ведь и репутация тарату Орталыка. Гм, да. В самом деле, кто бы мог подумать… Жылан смотрела на него какое-то время. Шуршали бумаги, тихо щёлкала секундная стрелка часов. Откинувшись на спинку своего стула, Жылан с элегантной грустью подпёрла подбородок тыльной стороной кисти. — Удивительно, — проговорила она. — Вы раза в два меня старше, уважаемый Комиргиш, а врать к своим годам не научились.  Смысл слов доходил до уэкелета долго, как гром до земли. Затем его водянисто-серые глаза как будто ещё больше выкатились из черепа.  — Что, простите? Позвольте, я совершенно не понимаю! Я не потреплю!.. — он вскочил на ноги. — Вы хоть и член общественного совета, но оскорблять я себя не позволю!  Уэкелет с достоинством оправил костюм, потянул ворот. — Гм. Я попрошу вас немедленно покинуть мой кабинет. Если у вас есть сомнения по поводу моей избранной кандидатуры на этом посту, вы можете… Аю из Жерлеу встала. Комиргиш знал её имя — его знали все в Орталыке, кто имел хоть минимальное представление о дочери матриарха. Красный плащ, который Аю — грубым оскорблением всех порядков, — не стала снимать, тяжело заколыхался от её шагов. Говорили, что эта женщина практически всегда следовала за Жылан, сопровождала на всех встречах и даже жила где-то очень рядом. Ещё говорили, что Аю из Жерлеу была шынайы, и уж в этом сомневаться не приходилось; шынайы — не тот ярлык, который повесят без разбору. Если женщину так называют, значит, её признали другие члены этого узкого и нервирующе-опасного кружка. Кроме признания себе подобных у шынайы не было меток. Разве что особая атмосфера вокруг них, которую легко было упустить, отвлёкшись на улыбку. Комиргиш дважды подумал бы, прежде чем платить такому человека за сопровождение — кроме денег, он не видел причин, почему эта женщина оказалась рядом с Жылан из Орталыка.  Обойдя стол, Аю подошла к Комиргишу. Или, почти подошла, ибо на каждый её шаг к нему он делал два назад. Аю заулыбалась, задорно и искренне, взяла его кресло и чуть пододвинула к столу. Будто игра в салки. — Вы либо сядете сейчас на место, либо сядете в тюрьму, — сказала она. — Мы с вами мало знакомы, но я подозреваю, что вы предпочтёте первое. Комиргиш сел. Аю хмыкнула и так же неторопливо заняла место у Жылан за спиной. Комиргиш, в других обстоятельствам, оценил бы лёгкость, с которой она опёрлась на спинку стула дочери матриарха. В целом же Аю казалась ему чужим, не очень ручным медведем. Её опасность заставляла блекнуть всё остальное, да и Комиргиш никогда не увлекался женщинами с таким… диким шармом. Жылан, удовлетворённая воцарившейся тишиной, забрала обратно свои бумаги и разложила их перед собой, как колоду карт. — Следите за руками, — велела она уэкелету и ткнула пальцем в первую небольшую стопку копий. — Вот протокол собрания, состоявшегося в начале года. Где обсуждался план. В этом протоколе в качестве подрядчика значится дело мастера Тик-Колдара из Орталыка. Буйны выбрали его из ряда других дельцов, утвердили общим голосованием. А вот это — подписанное вами распоряжение для выдачи денег из казны. Здесь расписалась буйн Алуа, в качестве подрядчика указан некто Куйеу из Орталыка. Уже не Тик-Колдар, которого подтвердили в протоколе. Его же, Куйеу, подпись вот здесь, на подтверждении о получении денег. А вот — акт выполненных работ. Подпись буйна на нём не сходится с той, что на бумагах из казны. Деньги из казны забирала Алуа. Имя принимавшего работы тоже указано другое — Инкар. То есть, разные люди выдавали деньги и принимали работу. Подпись мастера Куйеу также отличается от той, что на бумагах об оплате… Успеваете за ходом моих мыслей? Комиргиш уже понял, к чему она клонила, и странным образом расслабился.  — Гм.  Он поскучнел с лица, перестал пытаться быть дружелюбным и начал размышлять над чем-то параллельно с речью Жылан. — Последний документ здесь может показаться не имеющим никакого отношения к вопросу, — продолжала она. — Но он очень важен. Это акт выполненных работ прошлого года, на строительство фонтана по сорок третьей улице. Работу принимала буйн Инкар. И её подпись здесь не совпадает с той, что указана в акте по девяносто седьмой улице.  — Эээ, да. Стало быть, буйны что-то напутали?  Жылан покачала головой. — На мой взгляд, всё куда прозаичнее, уважаемый Комиргиш. Алуа думала, что работа была поручена Инкар. Инкар понятия не имела о том, что ей было предписано проверить работу мастера Куйеу и его бригады. А мастер Куйеу… ну, он не занимается ремонтом дорог. Он поставляет уголь в Орталык и ещё несколько небольших городов вокруг. А ещё он двоюродный брат вашей жены.  — Ерунда, — сказал уэкелет. Выбросил слово, как милостыню, с неохотой.  — Какая именно часть вам не угодна?  — Этот Куйеу. Если бы он действительно был мне роднёй, он никогда бы не признался в этом вам.  Жылан ласково улыбнулась мужчине напротив, будто растроганная его наивностью; мимолётность улыбки выдавала фальшь.  — Он не признавался, — согласилась она. — Я с Куйеу и не разговаривала. Я… «спросила» у вашей жены, Алтынай. Кстати, как заметила моя спутница на счёт тюрьмы, уважаемая Алтынай тоже туда не хочет.  — Ерунда, — Комиргиш повторялся, но уже не сдерживал агрессию. — Ерунда. Показания она не даст. И Куйеу, этот идиот, официально никогда не признается! А уж обо мне, гм, думаете, запугали? Ничего подобного. Бумажки. Где доказательства? А Куйеу никогда не признается!  — Пшш, — Жылан небрежно махнула рукой, — коргау такие умельцы. Признается. Тем более, что стоимость его нового дома не соответствует его доходам.  Аю любовалась сценой, что называется, из первого ряда. Удобно облокотившись на высокую спинку стула, она поглядывала то на уэкелета, то на Жылан, и слушала с тем же вниманием, что и в первый раз, когда Жылан рассказала ей подробности проблемы. Существовало два разных сорта удовольствия для Аю. Слушать постепенно развивающийся план Жылан, вникать в её умозаключения и схемы — одно удовольствие; наблюдать за тем, как она заключает жертву в ловушку колец и запускает в несчастную ядовитые зубы — другое. Сама Аю предпочла бы просто вывесить ублюдка из окна, подержать там на весу, а затем пинком отправить к коргаушам. Но если не накладывать лапу, а быть лишь зрителем, тогда она готова была терпеливо следить за «охотой» Жылан до самой развязки. — Чего вы от меня хотите? — Комиргиш сдался. — Эээ, денег? Публичного унижения? Услуги? Аю кинула на него предупреждающий взгляд. — Очень изысканные оскорбления. Позволите себе подобное ещё раз, я так же изысканно отделю вам рёбра от позвоночника.  — Гм. Тогда в чём же дело? Я должен поверить, что вы всё это представление устроили ради развлечения? Жылан его уже сожрала, поэтому на выпады не реагировала. — Вы можете трактовать моё поведение на основании того, что вам позволяет ваши кругозор и мировоззрение, — сказала она. — Но если вы не хотите оказаться в одной комнате с коргаушами, ваши действия следующие. Вы продаёте дом, платите подрядчику за качественный ремонт девяносто седьмой улицы, а когда работа будет выполнена… Разумеется, выполнено хорошо и быстро, так как вы постараетесь нанять лучшую бригаду за эти деньги... Вы подадите в отставку. И вы никогда не окажетесь на службе у матриарха вновь. Я буду очень внимательно следить и за ремонтом дороги, и за вами, уважаемый Комиргиш.  Уэкелет тяжело навалился на стол, обхватил голову руками. — Эээ, а если я не соглашусь? — спросил он. Голос ослаб. — Вы в самом деле передадите всё коргау? — Вот поэтому таким, как вы, не место на службе у матриарха, — вздохнула Жылан. — Вы судите меня по собственной мерке, и это позволяет вам сомневаться в моих намерениях. Ваши слова больше чем что-либо ещё доказывают, что вы… не достойны уважения.  Лицо уэкелета покрылось розовыми пятнами. Жылан собрала копии бумаг в аккуратную стопку, ни одной не упустила, и убрала в небольшой кожаный портфель. Аю подала ей её накидку, помогла выправить косы из-под ворота. В сравнении с жестокостью, на которую Жылан была способна, она пощадила человека, считавшего себя хозяином кабинета. Аю понимала это гораздо лучше его самого. Жылан позволяла Комиргишу сохранить имя и тем самым оставаться уважаемым членом общества. Даже у шынайы, самых «пограничных» граждан Шарта, покрытое позором имя означало изгнание. Да, тебя могут не убить, но тебя могут перестать признавать за равного, а это равносильно общественной смерти.  Аю любила в Жылан эту двойственность: невероятную жестокость природы и в то же время мудрость, удерживавшую змеиный характер Жылан в рамках её собственных представлений о мире. Жылан хотела, чтобы всё было по правилам. Чтобы люди стремились быть лучшей версией себя, чтобы поступали правильно, чтобы были честны друг с другом и понимали, что мир на всех — общий, даже если смысл жизни в борьбе. Это горело глубоко в ней, это выжгло солнце на её спине. Это было тем светом, который выжигал сетчатку людям, которые оказывались её недостойны, тем светом, который освещал каждую твою трещину, каждый изъян и пытался испепелить их.  — Вы можете мне писать, — сказала Жылан, обернувшись через плечо. Её взгляд был благосклонным, как у воспитательницы, отчитавшей ребёнка и теперь желавшей видеть новое поведение. Если ребёнок был на это способен. — И я рекомендую вам заняться вопросами продажи дома сегодня же. У недвижимого имущества низкая ликвидность.