В один день, по отдельности, вместе

 Храм Тагдыры был заперт. Дворцовые коргаушы — форма с бирюзовыми элементами, незакрытые лица, — караулили у всех дверей. Проповедника, который рвался туда по своему одобренному расписанию, в храм не пустили, что было не столь удивительно после того, как коргаушы выволокли прочь самого смотрителя Тагдыры. Объяснений личные бойцы эскери-сарапшы никому не давали. Прохожие вздрагивали, если смотрели на храм слишком долго. Создавалось впечатление, что его не заперли, а замуровали.  Оставшиеся коргаушы, десять бойцов, дежурили внутри, под поперечным нефом прямо у алтаря. Алтарь, к которому не успел подобраться ни один праведник, был пуст. Коргаушы стояли плотным кругом, центр которого занимала выдвинутая из рядов скамья. На скамье сидела Аю.   Скамья была светлой, полированной, дубовой по рисунку и по весу. Двигали вшестером. Аю привязали к скамье несколькими верёвками, каждую конечность отдельно — к подлокотникам и перекладинам у ножек. Ноги Аю оказались раздвинуты достаточно широко, чтобы это было некомфортно как физически, так и психологически, но, очевидно, казалось безопасным всем остальным. Верхние верёвки, которые тянулись к противоположным концам скамьи, натянуты были не так сильно, и Аю даже удалось откинуться назад и положить локти на спинку скамьи. Левый глаз, тот, что перечёркивал шрам, малость подзаплыл после удара, и содранные костяшки ярко горели на светлой коже.  — Вот это неожиданность, — изрекла Аю, когда Аспен дошла до нефа и уставилась на неё с той стороны. — Почему здесь сенатор? Отвечать Аю никто не стал. Она ждала, следила терпеливыми глазами хищника. Коргаушы вокруг стояли частоколом и, нервненькие, держали в руках обнажённые мечи. Аю, чуть наклонив голову, чтобы заглянуть в зазор между боками бойцов, разглядывала Аспен и Ат-тон. Вид у неё при этом был такой, что оставалось только закинуть ногу на ногу и зажать зубочистку во рту — для завершения картины.  — Пусть эти все выйдут, — велела Аспен. Она была настроена серьёзно. — Все? — возмутилась Ат-тон. Коргаушы, услышав слова сенатора, повернули головы и посмотрели на неё с недоумением. Это были очень выразительные взгляды, в высшей мере подвергшие сомнению её здравомыслие. Коргаушы плотнее сжали пальцы на мечах; да просто убрать оружие они сочли бы вопиющей небрежностью!  Но Ат-тон махнула рукой — выпроваживала безмолвным приказом. Резкие жесты были её особенностью. Они сочетались с военной выправкой и тяжёлым характером. Бойцы подчинились. Всю ответственностью в любом случае нёс командир. Прелести вертикальной структуры власти. — Мне тоже выйти? — уточнила Ат-тон. Она обратилась к Аспен с явной иронией, намекая на их особые отношения тихих заговорщиков; намекая на многие детали, которые Ат-тон знала или участницей которых была, и на ещё более обширные махинации, о которых только догадывалась.  — Всё уже, — Аспен вздохнула, подбоченившись, — с этого корабля уже не слезешь.  — Я так и поняла, ещё где-то на подходе к Залу Сената.  — Решила устно прояснить?  — Письменные договорённости в нашего рода отношениях не предусмотрены. — И я бесконечно об этом сожалею. Маленький вексель лучше искреннего обещания. Они многозначительно переглянулись, и Аспен, с ещё одним утомлённым вздохом уставилась на Аю. — Вот о ком я и думать забыла, так это о тебе, Аю из Жерлеу. Какими судьбами в столице? Столько людей за тобою гонялись, и убили же вроде, а ты под носом у эскери-сарапшы шляешься.  — Обычное дело, — заметила Ат-тон. — Преступников и беглецов ловят, когда они возвращаются назад. Это странная природа человека. Нас тянет на знакомую территорию, на памятные места, с которыми связаны яркие впечатлению. Привязываемся. И преступники достаточно тупы, чтобы давать волю низменным побуждениям.  Аспен живо покачала головой. — Не-а. Видишь золото на плечах, выглядит как доспехи по коже? Аю у нас не обычная тупая преступница. Весьма необычная. Ну, что, расскажешь, чем жива, или у тебя из-за обилия зубов слова не приходят наружу? Аю пожала плечами. Левый глаз, с бордовым веком, придавал ей кривую хитринку. Вовсе не была похожа она на побеждённого бойца. Скорее, на того, кто не встаёт, потому что решил отдохнуть.  — Сенаторы и их тонкие угрозы, — усмехнулась она. — К слову, были у меня разные допросы в жизни, но вот этот, — она многозначительно обвела взглядом своды нефа и холодные белые стены, — заслуживает отдельной застольной истории. Расскажу её как-нибудь Жылан. — Жылан? — Да, Жылан. Это ваш ответ, уважаемая. Я пришла в Орталык за Жылан. Вы, политические тварюшки, может, и перестали её искать, а я — нет.  Аспен засмеялась. Смешок вырвался из неё, будто первая птица, и затем стал неудержим. Она запрокинула голову и смеялась, шагая вокруг выдвинутой скамьи.  Аю поворачивалась на голос.  — Вот так дела! Просто подарок, — приговаривала Аспен, утирая слёзы смеха. — Нет, просто подарок. Я с самого начала знала, что ты пыталась Азгыруша убить, а не её. Он, кстати, тоже был в этом уверен, хотя не объяснял мне, почему. И вот ты притащилась в Орталык, чтобы найти свою госпожу? Вы, воины шынайы, такие преданные. Сколько стоит нанять одного?  — Цена договорная. Но это обычно при развязанных руках происходит, — Аю усмехнулась, верёвки натянулись от небрежного движения. — Я понимаю, почему вы ржёте над ситуацией. Думаю, что понимаю. Я над собой тоже от безысходности иной раз только поржать и могу. Но почему вы здесь? Не сенаторское это дело.  Аспен остановилась, сцепила руки впереди, суставы фаланг затрещали от силы её экзальтации.  — Что, не догадываешься?  Блестящие круглые глаза настораживали.  — В прошлый раз меня в клетку посадили и торжественно везли под конвоем, — заметила Аю. — А теперь решили в тихую закопать?  — Воскресшая преступница, как ни посмотри, дурной след на репутации коргау, — Аспен важно покивала головой, переглянулась с Ат-тон. Она играла несколько ролей подряд и играла халтурно, но ни капли не смущалась. Аспен увлеклась. — Нет, серьёзно, ты правда пришла сюда, чтобы найти Жылан? — Да, — сказала Аю, серьёзно, будто клятву. — Смотрите, как интересно. Я не понимаю ваших мотивов, а вы — моих. Это, наверное, потому, что мы такие разные.  Взгляд Аспен стал напряжённым, круглые глаза раскрылись в предвкушении, и она без единого намёка на деликатность попыталась вскрыть Аю разум. Забраться в её мысли изворотливо и хищно, перевернуть всё вверх дном и удостовериться во всех оттенках услышанной лжи — а она была уверена, что Аю лгала.  Её ждало удивление настолько же неприятное, как лобовое столкновение с каменной стеной.  Холодной безупречной стеной. Ощущение оказалось шокирующе ненормальным, и она нервно хихикнула и прикрыла рот рукой.  Аю продолжала смотреть на Аспен с той же выжидающей дерзостью. Медведь, уверенный, что, если чуть-чуть разобраться, то удара лапой будет достаточно.  — Хочешь познакомиться поближе? — уточнила Аспен.  — Я хочу уйти и заняться своими делами. Но, судя по верёвкам и толпе коргаушей снаружи, мы тут задержимся. А раз уж я оказалась в такой компании, мне просто интересно, кто вас прислал. Я в последнее время потеряла счёт своим врагам. Их стало очень много, — Аю оценивающе оглядела Ат-тон, задержалась не на золоте в волосах, а на крепких плечах и икрах. — А некоторых я никогда не видела. Что тоже уже стало нормой. Вас, допустим, смутно помню. Помню, что вы сенатор. Политика никогда не была моей сильной стороной.  — С таким пренебрежением, — процедила Ат-тон, — ты удивительно долго прожила.  Аю пожала плечами:  — Сама без понятия, как так вышло. Что-то новое появилось в лице Аспен. Нехороший прищур, глубокие морщинки.  — Я Аспен из Орталыка, — сказала она, взвившись. Задрала подбородок, показала зуб в презрительной улыбке. — Казначей Шарта. Сенатор от столичной области. И, в будущем, новый матриарх. С твоей помощью.  Фанфары не затрубили, но Аю напряглась. Это заметно было по понижения градуса дерзости, доставившее практически физическое удовольствие зрителю.  — Гляди, Ат-тон, — фыркнула Аспен, — как она в лице изменилась. Понимаешь серьёзность ситуации, да, шынайы?  — С каких пор эскери-сарапшы советуется с сенатором?  — А кто, ты думаешь, её на это место поставил? Это одна из самых влиятельных должностей в государстве. У эскери-сарапшы привилегия прямого общения с матриархом, верховенство над всеми боевыми частями государства. Кто дружит с эскери-сарапшы, у того все двери открыты и тому всё можно. Если эскери-сарапшы не тупят, конечно, — Аспен многозначительно посмотрела на Ат-тон. — Азгыруша вот понесло, он в диктаторы захотел. Власть ради власти, знаешь ли, развращает людей. Меру не знал мужчина.  Пришлось его убрать. — В смысле, «убрать»? — А ты как думаешь, Аю?  — Я половину пропустила, пришлось читать газеты.  Аспен вздохнула, облокотилась на спинку скамейки, подальше от Аю, и с интригующим видом подпёрла щёку рукой.  — Скука смертная, да?  Аю наблюдала за ней, скосив глаза.  — Это был остановленный переворот. Азгыруш умер в тюрьме от приступа. — Звучит так, будто у него была достойная смерть, а? — Аспен улыбнулась. — А он всего лишь выпил яд, который я ему принесла. Захотел покончить со всем быстро. Не годятся бойцы в красивые мученики.  В храме, облицованном белыми камнями, старыми, как холмы Орталыка, не удавалось отделаться от ощущения грандиозной пустой сцены. Рассеянный свет прорезал пространство через стрельчатые окна, и его избыточность слепила глаза, прятала в белизне изъяны древнего камня. Голоса, разносясь по пространству, угасали под гнётом собственной ничтожности в сравнении с величием стен. Аю, всё так же закинув локти на спинку скамьи и откинув голову, смотрела на далёкий сводчатый потолок. Колонны, своды галерей, верхние ярусы окон — всё устремлялось вверх. Аю задумчиво взвешивала слова Аспен. — Отравила, значит, — проговорила она. — Почему же? Он мог не пить.  Всё женщины, не сговариваясь, усмехнулись. «Мог». Глагол, так часто возникающий там, где множество неравноправных вариантов лишь поддерживают иллюзию выбора, и есть единственно возможный исход, единственно правильный при всех обстоятельствах поступок.  — И зачем ты дала ему яд? — Аю нахмурилась. — Пожалела его? Аспен выпрямилась, возмутившись, и с чувством ударила ладонью по скамье.  — По той простой причине, что он слишком много знал! — прошипела она. Шипение поползло к алтарю, побежало по колоннам. — Ой, богини, да ты же совершенно не приспособлена к политической жизни! Это не шутки, ты действительно абсолютно бездарна! — Аспен, казалось, в полной мере постигла глубину невежества Аю. — Нет, Ат-тон, ты смотри, назвать яд «жалостью». Как ты до таких рассуждений дошла? Не расскажешь? Тогда я и Жаркырау пожалела, выходит! Интересное заявление, ничего не скажешь. Аю едва не подскочила со скамьи: — Так это не Азгыруш отравил матриарха?! Ат-тон изменилась в лице, вздрогнули губы то ли от недоверия, то ли в гримасе отвращения. Но Аспен на неё не смотрела. Показалось, белый Храм Тагдыры стал вдруг шёлковым полотном; мысли понеслись гладко, без всякой осторожности, как блеск по ткани, и в ушах собственный голос стал словно шелест без эха, без последствий. Аспен несло:  — Мозгов бы у него не хватило. Я всё спланировала, нужный яд нашла, девочку-служанку подговорила. А это не простая суета, знаешь ли. Азгыруша подговорить в нужный час было легче всего, при том, что яд такой ещё достань! — Аспен значительно возвела палец куда-то в небо, будто отраву поставляли прямо с облаков.  — Знаешь, когда у людей есть слабости, ими легко управлять, — продолжала она, щурясь весело, словно манипуляции людьми были её личным изобретением. — Вот ты, Аю. Что у тебя слабость? Честь шынайы. И я начинаю подозревать, по твоей глупой погоне за трупом Жылан, что ты и к ней самой была неравнодушна. Во Дворце ходили слухи, но сейчас ведь не разобрать, кто близкие друзья, а кто в плоскости пониже. У всех свои слабости. Надо найти да нажать. Аю подалась вперёд: — Почему ты говоришь про её труп? О каком трупе речь? Её не нашли.  Как никогда в этот момент Аспен стала напоминать «земное создание» или «земную тварь», к которым отсылало на древнем языке её имя. — А это ты мне расскажи, — проговорила она. — Это ведь ты убила Жылан, Аю из Жерлеу. Да-да, не делай такие страшные глаза, будто ты удивлена. К этому всё шло. Ты вернулась и закончила начатое. Весь Шарт проклинал тебя за попытку убийства Жылан, и они легко поверят, что ты это сделала. Смотри, Ат-тон, как всё хорошо складывается. Ты превзошла своего предшественника, Азгыруша. Поймала Аю из Жерлеу. — Счастью моему нет предела, — сказала Ат-тон ровно. Она внимательно слушала, от начала и до конца, все вскользь оброненные признания, за которыми скрывалась бездна деталей не менее страшных. Лицо её становилось всё серьёзнее. Ат-тон мотала, что называется, на ус. — Как ты можешь быть столь уверена? — прошептала Аю. Голос сорвался: — Как ты можешь быть так уверена?! Её рычание только подначивало Аспен. Чужая историка, топанье ног, сжатые кулаки — всё это лишь доказывало её, Аспен, превосходство. Не была бы она казначеем, могла бы стать палачом. — А мне Намыс сказала, — ответила она невинно. — Намыс? — Аю растерялась. — Подруга Жылан? — Да. Я у неё спросила: сожгла тело? Она сказала: сожгла. Такие дела. Ат-тон провела рукой по глазам. Сжала переносицу. Работа эскери-сарапшы оказалась значительно более выматыващей, что она себе представляла. — Намыс не могла, — сказала Аю. Аспен фыркнула:  — Я тебя умоляю. Люди и не на такое способны. Все эти насмерть влюблённые. Такое впечатление, что не думают вообще. Верят в приворотные зелья, в ещё какую-то чушь. Их за нос вертеть проще простого. Сделали всё, что им сказали, и даже не поняли, что своими руками матриарха убили.  — Это те двое? — уточнила Ат-тон. — Которую повесить пришлось, и парнишка в саду?  — Да. Следы за собой всегда надо тщательно убирать, — Аспен назидательно подняла свою светлую, мягкую ладонь, на которой ни одна линия не свидетельствовала о тяжёлой работе. — Желательно, ещё и не своими руками. Какое-то время Аспен ещё смотрела на собственную ладонь, изучая; возможно, проверяя, не осталось ли где незаметное алое пятнышко.  Аю, казалось, полностью обессилела. Растянутые верёвками ноги больше не напрягались, и руки глупо висели, не касаясь скамьи. — Ты убила Жылан? — проговорила она, едва ли не по слогам. Каждое слово выделяя в отдельный вопрос. Аспен над ответом не раздумывала. — Выходит, что так. И Жылан тоже. И тебя, Аю, убью. Потому что я так хочу. Всё происходит, так, как я хочу. И никто больше за этим не стоит. Только я. Ты же не думаешь, что где-то должен прятаться злой гений, который всем верховодит? Брось это. Как я хочу, так и будет. Всегда так. И когда сенаторы узнают, что благодаря мне тебя нашли и устранили, у них появится ещё один повод избрать меня матриархом. Матриарх Аспен. Звучит, а? Но ты этого уже не увидишь.  Аю смотрела на неё до конца. Не как отупевший от горя или ужаса человек, а спокойно, с достоинством; она внимала каждому слову, и только когда на губах её появилась усмешка, до Ат-тон дошло: то, что ошибочно было принято за бессилие, оказалось не иначе как расслабленной позой хозяина положения. Ат-тон достала меч. Тело двигалось по привычке, быстрее мысли. — Если ты рассчитывала собрать много народу на это зрелище, то я скажу, что ничего не выйдет, — ухмылка Аю растянулась в дерзкий оскал. — И скажу это с превеликим удовольствием, сука ты мерзкая. Затем она откинула голову на спинку скамьи и обратилась к галерее сбоку от нефа: — Если у кого-то к уважаемой Аспен остались вопросы, извольте задать их лично. У меня руки затекли.  Храм Тагдыры, как и большинство других храмов, стремился к небу. Он тянулся к нему всеми шпилями, башнями, вымпергами, стрельчатыми арками. Но кто, думала Аю, сказал, что Богини живут на небе? Богини, они ведь внутри. Над балюстрадой галереи показалось постное лицо Жерменке: — Я предпочту переложить задачу по допросам на обвинителя и судью. — Да, давайте так и сделаем, — рядом с Жерменке появилась ещё одна женщина. От неё, воздушно державшейся за перила, так и веяло позитивной ленностью. — У меня, например, не осталось вообще никаких вопросов. Тут уже всё ясно.  Истина обрушилась на Аспен в одно мгновение. Она возвела глаза к галерее, как если бы потолок обломками летел ей прямо на голову, и масштаб случившейся катастрофы соразмерно отражался в её круглых, чуть навыкате, глазах. С галереи храма, через белые балюстрады, в белых одеждах, подчёркнуто вниз, словно утверждаясь в безупречности, смотрели сенаторы Шарта. — Это ты их привела?! — взревела Аспен, кидаясь к Ат-тон. Та инстинктивно подняла меч. Это было удивительное зрелище. Казалось, у Аспен изо рта вот-вот должно было вырваться пламя; раздувшиеся ноздри едва не извергали чёрный дым, и что-то такое заблестело в глазах, словно бы безумное отражение некогда трезвого рассудка.  Двери храма Тагдыры распахнулись одна за одной. Арнайы Коргау, в чёрной форме и, как обычно, без церемоний, потянулись к поперечному нефу, будто тень большой хищной птицы. Мыктысау, начальник Арнайы Коргау, шёл впереди. У него единственного лицо не было скрыто за маской. Неразговорчивый (он себе в этом не изменял), Мыктысау своё отношение к происходящему выражал глазами: то было нечто среднее между искренним удивлением, осуждением и готовностью бить морды.  Аспен, на которую надвигалась чёрная тень коргау, орала: — Ты заманила меня сюда, да?!  — Нет, — орала Ат-тон в ответ. Её ярость была холодной, но столь же яркой. Меч, она знала, был здесь бесполезен. — Полагаю, в западню нас завлекла твоя неуёмная жадность! Хотя, Аспен, после всего, что я здесь сегодня услышала, я поняла, что стоило бы. Стоило бы сдать тебя с самого начала. Быть твоим союзником смертельно опасно!  По винтовой лестнице бокового нефа спускались женщины. Подолы белых одежд мели по ступеням. Впереди процессии шёл кто-то лишний, не коргауш и не сенатор, и на фоне топота коргаушей её шаги диссонировали неторопливостью. Лишь на последнем витке лестницы удалось разглядеть лица. К пустому алтарю, не стесняясь пыльного дорожного костюма, вышла Жылан. За спиной её маячили двое: Жерменке и сенатор Кыдыр. Для человека, которому пару часов назад отрубили голову, Кыдыр очень хорошо выглядела. Так хорошо, что Аспен, от ужаса, стала белее храмовых стен. Но при виде Жылан она просто начала пятиться — без мыслей. С дрожащих губ не сорвался ни один звук. Аспен не смогла бы подобрать слова. Жылан разглядывала её, будто насекомое, бившееся на подоконнике на закате дня.  — Некоторые вещи, уважаемая Аспен, всё же стоит делать своими руками и видеть своими глазами, — сказала она. — Чтобы быть уверенной в результате.  Прежде, чем Аспен напоролась на скамью, к которой всё ещё была привязана Аю, её в четыре руки подхватили суровые коргаушы. Другие тем временем, ориентируясь на кивки начальства и сенаторов, заламывали руки Ат-тон. — Пс, — позвала Аю одного из коргаушей, — я знаю, что у нас не всё гладко с твоим подразделением, но мог бы ты меня развязать, уважаемый?  К Жылан подошёл Мыктысау. Вздохнул, оглядел с головы до ног, словно Жылан вытянулась за эти дни сантиметров на пять в росте, и, приложив руку к сердцу, надолго склонил голову. Жылан протянула ему скрученный плотный пергамент. Чернила только-только высохли.   — Все подписавшиеся готовы выступить в суде как свидетели против Аспен из Орталыка. Случившееся полностью попадает под полномочия Арнайы Коргау. Так как ситуация чрезвычайная, сенатор Аспен отстраняется от должности без выноса этого вопроса на голосование.  Жылан кинула на казначея Шарта, теперь уже бывшего, последний взгляд. Тени на её горделивом, симпатичном лице неуловимо сместились. Жылан словно бы жёстче сомкнула зубы. Как никогда в этот момент она походила на змею: с выпяченной, украшенной сталью грудью, сверкающими глазами и агрессивным наклоном головы. Тонкая, она занимала своей силой весь храм, и люди вокруг, словно оркестр, слаженно подчинялись заданным ею целям. — Ах, да, — проговорила Жылан, отворачиваясь от Аспен раз и навсегда, будто от раздавленной мухи. — Я уверена, что вы знаете свою работу, уважаемый Мыктысау, но сейчас я попрошу вас об одной услуге лично. Как матриарх. Не позволяйте этой женщине оставаться без наблюдения ни на секунду. Даже когда она нужду справляет. — Я знаю свою работу, — уверил её Мыктысау. Жерменке приблизилась к Жылан и протянула ей раскрытую ладонь. На ладони лежало  почти белое, но не из серебра выплавленное кольцо.  — Как вы доберётесь до дворца? — спросила она. — Я готова подвезти, — весело заявила Аю, потирая содранные запястья. Она оказалась рядом, как только с неё сняли верёвки. Жылан, покосившись на неё — ласково, бесконечно близко, вместо прикосновения, — усмехнулась:  — Эти бы ноги, да мне на плечи, а? Аю была побита. Сдаться коргаушам, пусть по собственной прихоти, никогда не было легко, они не церемонились. Тем более что Аю притворялась, будто действительно сопротивлялась и была застигнута врасплох. Обошлось без переломов или ран, нанесённых лезвиями, ран, к которым она была готова безусловно и давно, ради Жылан на что угодно она была готова; да только болели битые ноги и спина.  Но Аю усмехнулась в ответ, забрала у Жерменке кольцо и нежно надела его Жылан на палец. Сердце, глупое, ёкнуло от невидимой торжественности момента, почти как в первый, когда она дарила это кольцо. Разве что в храме они с Жылан не были мокрыми и голыми, как тогда.