Магия и жизнь

Диаваль просыпается не сразу, рывками выплывая из блаженного забытья в море боли. Виски мучительно пульсируют. Кажется — болит каждая чёртова косточка. Во рту отчётливый привкус дерьма — от тролльей пыли и не отличишь, блядь — и гулкий бой сердца отдаётся в судорожно стиснутых зубах. Он долго лежит так — даже не смея открыть глаза. Но по плечу мягко проскальзывает крыло, и неумолимо возвращаются воспоминания о прошлой ночи. Пиздец, думает он. Пиздец. Будто мало было того, что он уже натворил со своей жизнью. Осторожно сглотнув, он садится на кровати. Чем быстрее получишь по заслугам — тем лучше. Но чего бы он ни ожидал… Малефисента лежит совсем рядом, тоже поверх покрывала. Волосы ещё встрёпаны шальным свежим ветром, на ней старенькая мятая футболка — чёрт побери, она в футболке? — с обнажённой спиной, дающая простор крыльям. Диаваль надолго зависает вот так, не в силах оторвать взгляд от безупречной кожи. Но, в конце-то концов, заставляет себя собрать мысли в кучку, встать и одеться, как разумное, блядь, существо. Скрипя зубами, забив на то, что грудь словно в тисках зажало, он упихивает себя в одежду. И отчаянно пытается не думать, не думать, но, чёрт побери, вряд ли вообще существует лучший способ провести вечер, если твоя цель — облажаться по полной. Совсем как папаша-уёбок — яблочки, яблоньки, это вот всё — только попробуйте подарить ему что-то хорошее, и он обязательно всё испортит. Обязательно. В клочки порвёт и даже не задумается. А она… она — это худшее, думает он, рассеянно наблюдая за тем, как Малефисента спит, разметавшись на кровати, раскинув крылья — точно падший ангел, заночевавший в придорожном мотеле. Сколько последних шансов может выпасть такому, как он? У него ведь не было ничего, когда Малефисента решила подобрать его. Если б не она, Диаваль лишился бы квартиры, лишился права на условно-досрочное, вернулся бы в эту ёбаную клетку. Или вовсе давно б уже сдох. Но она посмотрела на него и подумала — чёрт, а может, он того стоит. Думала — он сможет выбраться из этой беспросветной задницы, разгрести всё это дерьмо, сможет вести себя как взрослый, блядь, человек. Она ведь доверяла ему. И, конечно, он немедленно продемонстрировал ей на практике, как жестоко она ошибалась. Бессильно рухнув на колченогий стул, Диаваль складывает на стол руки, утыкается в них лбом — ещё и половины волос не хватает, ну разве это, блядь, не прекрасно? — и ждёт. Ждёт, когда проснётся Малефисента.

***

И она просыпается совсем скоро — видимо, ощутив, что теперь одна в остывшей постели. И Диаваль не может, не может не смотреть — потому что он неудачник, он поехавший подонок — как она потягивается и расправляет крылья. И он вообще не представляет, что, чёрт возьми, делать дальше. Весь его опыт в подобных ситуациях сводится к наличию таких же похмельных типов и попыткам приготовить завтрак. Но в этом доме нет ничего, кроме старых яичных рулетиков и тайской лапши, и ему абсолютно нечего предложить Малефисенте. Кофе, доходит до него. Кофе. Пошатываясь, как деревенский дурачок, Диаваль встаёт и включает кофеварку. Малефисента не двигается с места. Она, скрестив длинные ноги, смотрит на него. — Мы не будем обсуждать прошлую ночь, если ты не хочешь. Но, тем не менее, я хотела бы кое-что спросить. Он зажмуривается, готовясь к тому, что сейчас грянет гром. — Хорошо. И ждёт… да он и сам не знает, чего ждёт. Отвращения к новой стрижке, например. Ждёт, что она будет кричать, ждёт, что она спросит — чем, чёрт возьми, он думал, когда потащился к бывшей, прекрасно зная, что та употребляет, зная, что ему предложат — а он это примет. Ждёт, что Малефисента уволит его. Но почему-то она этого не делает. — Чем я могу помочь? — спрашивает она. — Я располагаю… весьма значительными активами, и все они — в твоём распоряжении. Диаваль медленно учится дышать заново. Он тяжело опирается о барную стойку, не смея и надеяться. — Я уволен? Малефисента вздыхает. Она уходит внутрь себя так глубоко, как никогда прежде; крыльями, будто руками, обнимает себя за плечи, словно готовясь обороняться. — С профессиональной точки зрения, если твои… методы проведения досуга не сказываются на твоей эффективности в худшую сторону, то это твоё личное дело. — Она поднимает глаза, встречается с ним взглядом — будто прыгает с обрыва в глубину. — С моей личной точки зрения… я волнуюсь за тебя. Даже если б она его ударила — и то не было бы так больно. Слова застревают в горле. Диаваль пытается извиниться, пытается подобрать слова, что помогли бы разрулить этот последний и безоговорочный проёб. Но Малефисента лишь качает головой. — Я не… разочарована в тебе, Диаваль, и не зла, если тебя это волнует. Я только… — Её пальцы порхают в воздухе, барабанят по колену, а сама она — силится подобрать нужные слова, чтобы выразить невыразимое. Наконец она качает головой, вздохнув. — Мне принадлежит несколько зданий в шаговой доступности от головного офиса, — говорит она. — Во всех есть свободные квартиры. Я бы хотела, чтобы ты выбрал одну. И это настолько за гранью его понимания, его ожиданий, что Диаваль даже не не может постичь… не может начать… не может даже заговорить. Год тому назад, два, три — он, угонщик машин, озлобившийся на весь мир, — он пришёл бы в ярость. Он бы понял её неправильно. Подумал бы — это всё из жалости. Не поверил бы ей. Но сейчас гендиректор Moor Inc — могущественнейшая Иная во всём свете — сидит на его постели, взъерошенная, усталая, в его квартирке в паскуднейшем райончике этого города, потому что он позвонил посреди ночи — а она пришла. Без каких-либо условий, без каких-либо вопросов. Пришла к нему. Он видит её насквозь, он знает её — и не может сглотнуть лезвия, в клочья исполосовавшие глотку. — Это не ультиматум, — мягко добавляет она. — Просто пожелание. Кофеварка пищит, сигнализируя, что кофе готов. Диаваль машинально отыскивает пару чистых чашек. Берёт себе любимую чёрную, Малефисенте — заправляет так, как ей нравится, и подносит к постели. И долго ещё они оба молчат. Диаваль, не веря, что собственный голос не подведёт, закрывает лицо чашкой, прячет трясущиеся руки. Но Малефисента ждёт его ответа, и крылья её напряжены так, будто в любой момент он может сломаться. Как будто он что-то для неё значит. Как будто ей на него не плевать. — Я не знаю, — отвечает он наконец. — Я не знаю, смогу ли так. И он имеет в виду… имеет в виду всё это. Уж слишком жизнь, которую предлагает Малефисента, отличается от всего, что он знал когда-либо. Он не знает, сможет ли соответствовать. Не знает даже, сможет ли не сорваться вновь — хотя бы в обозримом будущем. Но несмотря ни на что, несмотря на его судимость, несмотря на все его бесконечные проёбы, Малефисента пододвигается к нему и берёт за руку. — Ты сможешь, — шепчет она. И Диаваль верит ей.