Магия и жизнь

Она никогда не просила Диаваля принести ей что-нибудь — ни кофе, ни, уж конечно, новинки из ассортимента «Пряничного домика», кондитерской вниз по улице. И тем не менее, когда в понедельник он зашёл в её кабинет без неизменного мешка с подарками, Малефисента неминуемо ощутила укол разочарования. И тихий голосок в её голове прошептал: всё изменилось. Должно быть, лицо выдало её. Диаваль поставил на край стола картонный лоток с кофе и рассмеялся. — Не волнуйтесь, — сказал он. — Разве могу я допустить, чтобы вы приступили к работе голодной? Малефисента, состроив максимально непроницаемое лицо, откинулась в кресле. — Что бы ты там себе ни думал, я в состоянии поесть перед офисом. Диаваль ухмыльнулся. — Я тоже позавтракаю с вами. Налетайте. Малефисента послушно переложила бумаги на столе, чтобы освободить место для него. «Ничего не изменилось», сказала она себе, сосредотачиваясь на движениях рук, чтобы обуздать мысли. Им нравилось повторять раз за разом этот ежеутренний ритуал. Ничего не изменилось. Но вместо привычного ей коричневого бумажного пакета Диаваль поставил на стол икеевский Тупперваре. Приподняв бровь, Малефисента спросила: — Что это? Диаваль лишь просиял в ответ. Сцепив кулаки за спиной, он покачнулся на носках. Волосы спадали ему на глаза, рубашка уже успела где-то измяться, и весь он выглядел одной сплошной неприятностью во плоти. — Новый спонсор — новое хобби, — объявил он. — Ну же, смелее. Как вам? А. Должно быть, всё дело было в этом. Малефисента подвинулась, силясь утихомирить крылья. «Он просто сменил паззлы на кулинарию», сказала она себе. Всё просто. Не о чем волноваться. Но встопорщившиеся перья всё равно не желали успокаиваться, и ныли суставы. Открыв контейнер, Малефисента обнаружила внутри аккуратные гнёздышки с круассанами. На неё смотрела дюжина идеальных небольших полумесяцев, оправленных в тонкое карамельное кружево. — Красивые, — сказала она, примеряясь к одному. Диаваль усмехнулся только, наблюдая за ней — продолжая наблюдать, — но крылья по-прежнему нашёптывали ей о дурном ветре. Глупость, конечно. Он просто её угостил. Не о чем беспокоиться. Нечем рисковать. Раздражённо прищёлкнув крыльями, Малефисента прогнала прочь подспудную тревогу. И откусила от круассана. Сладость таяла на языке, сладко-солёная, со вкусом муската и ноткой миндаля. Глаза невольно закрылись. Диаваль заплясал на месте и издал торжествующий вопль. — Так вам нравится? Вернувшись в реальность, она вдруг поняла, как он смотрит на неё — с каким волнением, каким пылом — гнет его счастья, его желания обрушился на неё, как удар. Бабочки взметнулись в груди и разбились о рёбра. Малефисента медленно сглотнула. И ещё раз сглотнула. И принялась стряхивать крошки на салфетку, чтобы чем-нибудь занять руки. — Здорово, — вынесла она вердикт. Наконец-то — наконец-то! — Диаваль сел. Он наклонился поближе — Малефисенту передёрнуло от его близости — и тоже взял себе круассан. — Ну хорошо, если так, — с заметным удовлетворением сказал он. — Я так с этой карамелью задолбался, чесслово. Ей на несколько этажей вокруг всё пропахло. Малефисента дышала медленно и ровно, чтобы дать развеяться сиюминутному наваждению, помрачившему рассудок. «Ничего не изменилось», сказала она себе. «Ничего, ничего не изменилось.» Она взяла свой кофе с картонной подставки, высыпала в него пакетик сахара, чтобы чем-то занять руки. Хотя, конечно, Диаваль наверняка уже добавил его сам. Он знал её привычки — он знал её, и от этой мысли на сердце было столь же тепло, сколь и неспокойно. Стиснув стаканчик в руках, она пыталась придумать ответ. Будто блуждая в потёмках, она силилась вернуться к нормальности, ломала голову, изобретая способ вывести всё к обычной их перепалке — но собственные мысли ускользали от неё: обратно к полю, к мягкому изгибу его губ, к тому, как он лежал так близко, что она кожей чувствовала его жар, и она… Нет. Она не могла. Только не снова. Нет. — Тяжёлая выдалась ночка? — спросил Диаваль. Сбившись с мысли, Малефисента оторвала взгляд от собственных рук — и обнаружила, что он хмурится. — Что? — Плохо спали? — Я редко сплю хорошо, — ответила она. Ей вдруг захотелось, чтобы он ушёл — хоть на минуту, хоть на секунду, чтобы дал ей перевести дух. — Дурные сны — или?.. — Или, — огрызнулась она — куда грубее, чем хотела. Сердце колотилось в груди, точно испуганный кролик, и она стиснула пальцами край стола, силясь успокоиться. — Извини. Но Диаваль лишь улыбнулся. Покачав головой, он поднялся на ноги. — Да всё в порядке. Не буду вам больше мешать. Он понял. Конечно, он понял. Он всегда всё понимал. — Не забудь контейнер, — окликнула она его болезненно ровным голосом, протянув Тупперваре. Остановившись у двери, Диаваль обернулся к ней, по-прежнему улыбаясь. — Нет уж. Это ваше, — ответил он. — Я помогу вам поправиться, — и выскользнул прочь, закрыв за собой дверь.

***

Некоторое время после того, как он ушёл, Малефисента пялилась на контейнер с выпечкой, пытаясь вспомнить, как дышать. Она силилась вспомнить, делал ли кто-нибудь что-нибудь для неё. Может, ему было нужно что-то? Но обычно он просто говорил, чего ему хотелось — или, в случае внеплановых выходных, просто брал её с собой, предварительно освободив остаток её дня. Если б ему было нужно что-то, уж конечно он мог бы сказать ей об этом и так, без всего… всего этого. Малефисента аккуратно защёлкнула контейнер и отложила в сторону. И, хотя она попыталась переключиться на почту — он всё равно оттягивал на себя её внимание, словно смотря на неё через стол. Она вдруг поняла, что опять думает о Диавале — как он растянулся на траве, как нежен и мягок был его взгляд, и как было в нём что-то вроде… надежды. Надежды — на что? Неважно. Это просто смешно. Пустая трата времени и сил. Даже если… если что-то и было — а ничего не было — она была его работодателем. Поэтому всё в лучшем случае выглядело крайне… сомнительно, а в худшем — как злоупотребление служебными полномочиями. Они были коллегами. Сослуживцами. Может быть, даже… друзьями. И если ей показалось странным вновь обрести друга спустя столько лет одиночества — ну, что ж, ей следовало ожидать некоторых… странностей. Это ничего не значило. Ничего не изменилось. Стряхивая с себя леденящий ужас, Малефисента взмахнула крыльями — хотя толку с этого было чуть — и возвратилась к бланкам заказов, заполонившим стол.

***

Пускай перья по-прежнему дрожали — от подспудного страха, предчувствуя дурные ветра, Малефисента игнорировала это. И, в конце концов, благодаря силе воли всё вернулось к норме. Диаваль, по-прежнему рассматривая стук в дверь как занятие исключительно добровольное, периодически появлялся в её кабинете с как минимум одним из птенцов, вцепившимся в какую-либо часть его тела. Он как никогда часто игнорировал её угрозы, увещевая её улыбнуться, когда у неё портилось настроение — и растягиваясь на полу её кабинета, когда дела шли хорошо. Как бы то ни было, он продолжал печь. Каждый день она обнаруживала на своём столе плоды очередного кондитерского эксперимента. И с каждым днём всё больше и больше сотрудников — Малефисента не могла не заметить, что в основном это были женщины, хотя это, разумеется, не имело никакого значения, — находило какой-нибудь благовидный повод наведаться в её приёмную и покинуть её с печеньем или пирожным в руке. Однажды утром Малефисента пришла на работу и обнаружила, что Диаваль её опередил. Он стоял в приёмной и, прищурившись, изучал инструкцию по сборке, и у ног его были раскиданы детали будущего стола. — Это зачем? — спросила она, и Диаваль лишь улыбнулся ей. — Тесновато как-то стало, — ответил он. Малефисента, покачав головой, прошла к себе в кабинет. Как бы то ни было — больше она ни о чём не спрашивала.

***

Время шло, весна сменилась летом. Диаваль переключился с печенья на слойки, затейливо экспериментируя с сыром и ягодами, каштанами и пивом. Он испёк крошечные пирожные, покрытые сливочным кремом, сахаром и безе — проверка чего-то, какого-то свойства, которое он назвать не сумел. Его стол ломился от канноли и эклеров, эмпанадас и фа гао. Его первые шаги на пончиковом поприще оккупировали её стол, в неизменном сопровождении вилочек и неверно нанесённого лимонного желе. Диаваль принёс ей макаруны, когда наконец разрулил проблему с тестом, и оставил в её холодильнике волован, начинённый шоколадным кремом. Он попробовал сделать грушевые турноверы — могло быть и лучше — и взялся за ореховые булочки, какие пекла его бабушка. Но ничего, разумеется, не изменилось.

***

Однажды поздней бессонной ночью — ещё одной в мучительной череде бессонных ночей — телефон Малефисенты захрипел колыбельную для воронят, оповещая о пришедшем сообщении. :: Спите? :: :: Нет:: — напечатала она в ответ. :: Я разобрался с гоблиновыми плодами. Не хотите составить мне компанию? :: Вопреки себе самой и вопреки всему своему здравому смыслу, Малефисента приняла приглашение.

***

— Узрите же плоды моей ошеломительной смекалки! — торжественно объявил он, открыв дверь, и простёр руку в направлении кухни. — Кстати, наряд у вас очаровательный. Шутка, подначка. Но всё изменилось. Малефисента замерла на пороге. Она смотрела на него — потрёпанная футболка под фартуком с надписью «Kiss the Cook» — и не чувствовала собственных рук. — А вот твой наряд ничего хорошего не предвещает, — сказала она. — Это какая-то часть твоего коварного плана? Остановившись на полпути к кухне, Диаваль улыбнулся. Он встретился с ней взглядом и тут же отвёл глаза в сторону. — Зависит от, — ответил он, и его голос был таким странно, таким неуместно нежным, — зависит от того, хотите ли вы поцеловать повара. Она хотела?.. В ушах зазвенело — будто отголоском далёкой бури. Сердце сжало в тисках. Океанская глубь, чёрная и бездонная, разверзнулась под ногами, осколки льда застряли в горле, когти впились в грудь. Пред её взором предстало лицо Стефана — помолодевшее на много лет, налитое кровью отчаянного гнева: «Но ведь так лучше для нас. Мы сможем сойти за людей. Никто больше не будет пялиться на нас. Мы наконец-то, блядь, станем нормальными!» …и она не чувствует крыльев. Болит всё тело, такое маленькое, такое… …затерялась в толпе, и не вдохнуть — и нет крыльев, и не взлететь — она в западне, в западне… …тонет в море камер, в людской толчее — люди, одни только люди, — что вы чувствуете сейчас, знаете ли вы, сожалеете ли вы… …боль. Боль и кровь, стекающая по руке… — Чёрт, очнитесь, — голос Диаваля прорвался сквозь наваждение. Малефисента вдруг обнаружила, что он стоит теперь совсем рядом, и весь его вид выражает беспокойство. Он осторожно, легонько совсем коснулся её запястья — но на коже словно вспыхнуло клеймо. Она невольно вздрогнула, и Диаваль тут же отстранился от неё. — Ладно, проехали, — вымученно улыбнулся он. — Вот, держите. Шоколад. Шоколад делает всё лучше. Трясущейся рукой — будь прокляты эти чёртовы руки — Малефисента взяла гоблинов плод, предложенный ей Диавалем. Его стиснули чьи-то чужие, бесполезные пальцы, будто и не ей вовсе принадлежащие. Она вспомнила кольцо. Вспомнила, как была счастлива. И как глупа. Как она и впрямь поверила… Потирая толстую полосу шрама, опоясавшую безымянный палец, Малефисента вдруг обратила внимание на лакомство, что держала в руке. Она бросила на Диаваля… Диаваля, который бы никогда… никогда и ни за что… И ей действительно хотелось этого. Действительно. Ей хотелось коснуться его столь же сильно, что и бежать прочь. — Прости, — Диаваль опять отступил на шаг, сдёрнул с себя фартук и швырнул куда-то себе за спину, даже не глядя. — Я… я не имел в виду… Малефисента сглотнула. — Всё в порядке, — сказала она, покачав головой. — Просто иногда ко мне возвращаются призраки прошлого. — Плохая ночь? — Очень, да. Диаваль улыбнулся — так мягко и так горько, лишь руки его беспокойно двигались, не находя себе места. — Если тебе нужно уйти — я всё пойму. Я не стану думать о тебе хуже, если ты примешь моё угощение и сбежишь. И… она была трусихой. Она была дурой. Она так хотела… Но она сбежала.

***

Так мало времени потребовалось ей, чтобы добраться до дома. И ещё меньше — чтобы осознать: он так и не сказал, что пошутил. А он сказал бы. Она ведь знала его. Он бы обязательно ей сказал, будь это и впрямь просто шутка. Но он не сказал этого. Потому что он никогда не лгал ей. Скинув с себя одежду, Малефисента прошла в спальню. Лицо Стефана болезненно пульсировало в её мозгу, накладываясь на лицо Диаваля. Беспокойные, ноющие крылья болезненно тряслись за спиной. Она хотела позвонить ему; она этого не сделала. Она хотела бы извиниться — но не могла. Да и что тут можно сказать-то вообще? Из-за тебя мне тесно в моей коже. Я так хочу прикоснуться к тебе; я не могу этого вынести. Сев на кровать, Малефисента обняла саму себя крыльями так крепко, как только могла. Фантомно зудело на пальце кольцо, которого не было там уже много, много-много лет. И она пыталась остановиться, пыталась вдохнуть, но слова и образы мчались сквозь мысли так быстро, что и не уловить. Она так хотела; но она этого не сделала. Хуже всего было того, что именно Диаваль бы всё понял. Если бы она позвонила ему и попросила прилететь — он бы прилетел. Без каких-либо вопросов. Малефисента бросила взгляд на телефон. Под кожей прорастало стекло. Трясясь в полном одиночестве посреди своей спальни, она вдруг поняла: они больше не были друзьями. Они стали друг другу кем-то куда похуже. И всё изменилось.