Скажи мне, что это мы

      Крис выкидывает телефон на соседнее сиденье, так и не дождавшись ответа на вызов. Она звонила Джо уже как минимум три раза, и каждый вызов заканчивался короткими гудками и фразой «Абонент временно недоступен, перезвоните позже». Крис снова не понимает, что происходит, но есть два предположительно верных варианта: либо Джоана уснула и не слышит, либо она вновь накрутила себя и игнорирует — пожалуй, третьего варианта просто не существует. Крис нервно постукивает по рулю, оглядываясь назад: сзади нее точно такая же беспросветная вереница машин. Как же Крис ненавидит пробки!       Она сворачивает в первый попавшийся переулок, чтобы хоть как-то сократить свой маршрут, но каково же было ее удивление, когда в этом переулке ее взору предстала точно такая же цепочка из сигналящего друг другу транспорта — видимо, эти люди оказались такими же гениями, как и Сото. Вновь короткие гудки, и Кристина кидает телефон так сильно, что он отскакивает от сиденья и падает. Нервно шипя и закатывая глаза, нагибается вниз, тут же дергаясь и ударяясь головой об руль от резкого звука сзади. Машина спереди продвинулась всего на метр, а Пену торопят громким сигналом, будто бы за этот несчастный метр что-то изменится. Крис хочется открыть окно и выкрикнуть что-то язвительное и грубое, но она лишь потирает переносицу, отпуская сцепление и медленно давя на газ.       «На метро было бы куда быстрее» — думает она в потоке бесконечной пробки, которая не хочет выпускать ее уже около часа, но вот он — долгожданный поворот, и Сото паркует свой форд на привычном, к ее удивлению, еще никем не занятом месте.       В подъезде невероятно темно, отчего Кристина шепотом ругается, чуть спотыкаясь об ступеньку. Если Джоана спит, то она прибьет ее, а если обижается, то… тоже прибьет ее. Им нужно серьезно поговорить по поводу того, что произошло, ведь в голове до сих пор крутится «Нам нужно расстаться, Крис». И Пена не понимает: сказала ли Джоана это всерьез, или это просто случайно выскользнувшая, совершенно необдуманная и импульсивная идея ее нездорового мозга? Крис долго думала: Сможет ли она? Сможет ли она вот так просто оборвать с Джо все связи и вести себя как ни в чем не бывало? В конечном итоге ответом было — нет, не сможет. Еще и эта ситуация с порезами окончательно укрепила ее веру в это.       Сото копошится в своей бананке и вновь нервничает и психует, но вот когда на самом ее дне она все-таки находит ключи, облегченно выдыхает, открывая дверь. В квартире темно, и ей требуется несколько секунд, чтобы нащупать выключатель. Такое чувство, будто бы Джоаны здесь и нет вовсе, если только она опять куда-нибудь ушла, то Крис тоже прибьет ее. Да она прибьет ее в любом чертовом случае, потому что уж больно много проблем она создает в последнее время. — Джо?       Заглядывает на кухню, но не находит там привычного силуэта, поэтому движется дальше по коридору к комнате. Медленно открывает дверь и видит что-то,лежащее на кровати — точно она. Тусклая настольная лампа едва ли освещает пространство комнаты и телефон Джоаны, лежащий рядом с ней. — Джо, просыпайся. — Крис трясет Бианчи за плечи, но та не реагирует, даже не мычит недовольно сквозь сон, как она это обычно делает, поэтому Крис трясет ее сильнее. — Ну же, Джо.       Сото переворачивает Акосту за плечо, потому что та лежала к ней спиной, и даже при тусклом свете лампы заметно, что лицо у Джоаны до ужаса бледное, почти белое. — Джоана… — Ее тело не реагирует ни на какие прикосновение, и руки Крис начинают покрываться дрожью, когда она замечает приоткрытые сухие бледные, отдающие нездорово голубым цветом губы. — Джоана, это не смешно!       Шлепок, но скула остается бледной даже после такого сильного удара. Пена вновь трясет ее за плечи, умоляя подняться, но будто бы эти просьбы исчезают где-то в невесомости, оставаясь без ответа, голос становится тихим и хриплым с каждой секундой, пока не превращается во что-то, отдаленно напоминающее скулеж. Нет, это не может быть правдой! Крис не хочет! Крис отказывается в это верить! Джоана не могла умереть! Нет! Она безрезультатно трясет ее и бьет по щекам, теряя самоконтроль и не видя ничего из-за слез. Умоляет. И когда надежд больше не остается, падает на колени перед кроватью, удерживая равновесие дрожащими руками. Она потеряла ее. Потеряла навсегда и теперь сидит перед ее телом на коленях, не в силах в это поверить. Не может. Не хочет.       Всхлипы становятся громче, руки до боли сжимают простыню, и темнота давит на плечи как что-то осязаемое и невероятно тяжелое. Крис не знает, что делать. Она была готова ко всему, но только не к этому. К чему угодно, но только не к тому, чтобы обнаружить Джоану мертвой в ее квартире на кровати! Ей нечем дышать, и кажется, что темнота забирает из Крис все жизненные силы, медленно утягивая в бессознательность, поэтому она еще крепче сжимает простынь, до крови впечатывая свои ногти в собственные ладони. — Крис… — Мотает головой, продолжая рыдать. Кажется, у нее начались галлюцинации. — Ты чего здесь?..       Кристина поднимает свою голову вверх и видит перед собой Джоану с таким же бледным лицом и немного посиневшими губами. Она криво улыбается, а потом Сото смотрит ей в глаза, и все встает на свои места: зрачки настолько огромные, что из-за них не видно даже цвета глаз, и кажется, будто бы они абсолютно черные. Белки покрасневшие, словно бы она плакала целые сутки, выражение лица странное, с безумно глупой и натянутой улыбкой. Под кайфом. Снова. — Ты, бля, обещала! — Пена резко вскакивает - от недавнего шока не осталось и следа, теперь на смену ему пришли злость и обида. — Какого черта!? Ты же обещала!       Она толкает Бианчи в плечи, когда та принимает сидячее положение, отскакивает от кровати и хватается за волосы. Она не может уложить это в голове! Акоста же обещала больше не касаться этой дряни, и вот прямо сейчас она нелепо поднимается с кровати, шатаясь и криво улыбаясь. — Эй, Жабка, ну прости, я чуть-чуть. — Джоана издает некое подобие смешка, поднимая правую руку на уровень глаз и оставляя между большим и указательным пальцем небольшое расстояние. — Эй, ну, Жабка, иди сюда, я так соскучилась. — Не прикасайся ко мне!       Сото резко отшвыривает от себя ее руки, отступает на два шага, упирается в стену, обхватывая себя за плечи и опускаясь на пол. Ее разрывает. Она больше не может терпеть это, сил больше нет. Она пыталась помочь, правда, пыталась, но как можно помочь тому, кто сам не хочет помогать себе? Как можно тянуть кого-то вверх, когда этот кто-то лежит неподвижно и даже пальцем не пошевелит. Все, абсолютно все Джоана благополучно зарыла в этом блядском порошке! Зарыла так глубоко, что уже невозможно откопать. Крис на это не подписывалась! Она не думала, что это будет так сложно! Не думала! — Прости…       Пена не хочет открывать глаза. Она не хочет видеть ее виноватое и упоротое лицо, потому что через день или два все снова пойдет по накатанной. Потому что Джоана снова все пустит по пизде! Зажмурившись, Кристина продолжает сидеть у стены, у нее нет сил плакать, поэтому она просто задыхается от всхлипов, больше похожих на хрипы, пока не слышит странные звуки, а после отчетливо слышит шум открытого настежь окна. — Ты совсем с ума сошла!? — Она тут же вскакивает с пола, подбегая к Акосте, которая уже одной ногой свесилась из окна. — Перестань, идиотка! — Отпусти меня, Крис! — тихо хрипит и тут же закашливается Джоана, и Сото стаскивает ее с подоконника, обхватив за плечи. — Просто дай мне умереть, Крис! Дай мне умереть!       Они обе падают на пол, отчего Крис ударяется спиной и громко шипит от боли, продолжая крепко удерживать Джоану за талию. Бианчи выворачивается и дергается так сильно, будто бы вот-вот сломает свое собственное тело напополам, выворачивает свои суставы наизнанку, выкручивает горло, хрипит, а Пена все держит и держит, утыкаясь лицом в холодную спину и только сейчас ощущая влагу на своих щеках.       Акосты не хватает надолго, и в конце концов она сдается, расслабляясь и запрокидывая голову, надавливая на Кристину всем весом. Уже не дергается и даже не совершает попыток подняться, не кричит, но Сото по-прежнему крепко держит ее, будто бы если ослабит хватку хотя бы на чуть-чуть, то та сразу же испарится.       Крис не знает, как она могла так вляпаться, и почему каждый раз она продолжает оставаться рядом, несмотря на всю эту боль и все эти нервы. Не знает, почему это происходит именно с ней, и чем таким она заслужила все эти страдания, но именно в этот момент Крис задумывается о существовании ада, и решает, что если бы она попала в ад, то ее адом обязательно была бы Джоана.       Джоана — ее мучительный ад и ее бесконечная вселенная, без которых Крис уже не может.

***

      Крис больно смотреть на нее. Больно видеть, как Джоана скручивается калачиком на кровати и скалит зубы, сильно сжимая их, что они вот-вот раскрошатся. Она вздрагивает пару раз, а потом вновь скручивается, прижимая колени к подбородку, и вновь туго пропускает воздух через стиснутые зубы, и так происходит уже на протяжении часа. Крис больно смотреть на это. На то, как ее Джо убивает себя, как разрушается ее тело. Больно смотреть на ее побледневшее лицо, покрытое липким и холодным потом, на ее вывернутые в агонии руки, которыми Джоана плотно обхватывает себя, царапая спину через футболку. Все это больно, но Крис все еще не понимает, что она испытывает сейчас, сидя на краю кровати и наблюдая за этим саморазрушением. Крис злится, Крис боится, Крис обижается, но даже так без лишних слов идет на кухню за водой, когда слышит тихую, хриплую просьбу.       Вода сильно плещется в стакане, потому Крис придерживает его, чтобы он не упал, и Акоста жадно глотает, будто бы не пила месяцами. Маленькие струйки воды переливаются через края стакана, стекая из уголков бледных губ к подбородку, и падают на пропитанную потом простыню. — Неужели это того стоило..? — тихо шепчет Сото, не сразу понимая, что мыслит вслух.       Бианчи нелепо утирает подбородок, ее руки совсем не слушаются, когда она возвращает стакан Кристине. Нет. Конечно, оно того не стоило. Ничего не стоит того, чтобы потом так выворачиваться наизнанку, отходя от этой дряни. Джоана знает, что она переборщила, и она знает, что следует после этого. Так происходит каждый раз, когда она не рассчитывает дозу, и ей кажется, что она снова умирает, потому что в груди начинает щемить и поднывать, а бедное сердце работает на износ: так громко и быстро, что оно ощущается даже на кончике языка.       Джоана знает, что когда-нибудь оно не выдержит, не сможет поддерживать жизнь в ее разрушенном теле и разорвётся на части, как это было с Элоем. Что когда-нибудь она может просто уснуть и не проснуться или же упасть где-нибудь на улице или в квартире, ухватившись за огонь в своей груди, который будет сжигать ее грудную клетку до нестерпимой боли. Джоана прекрасно знает, что большинство кокаинщиков умирает именно от инфаркта. Знает это, потому просто опускает голову вниз, не в силах что-либо ответить. — Принести еще воды..? — тихо спрашивает Крис, потому что не знает, о чем можно говорить сейчас, потому что она чувствует столько всего сразу, что тонет в этих эмоциях, не понимая, за какую именно сейчас ей стоит уцепиться. — Да…       Джоана отвечает также тихо, буквально себе под нос, все еще не поднимая головы. Ей стыдно, она чувствует себя просто омерзительно. Она слабая, никчемная, ничего не стоящая прозрачная материя, готовая исчезнуть через секунду. Ссыкло, не способное брать на себя ответственность за свои мерзкие поступки, не способное взять себя в руки хотя бы ради Крис — человека, который ей дорог, которого она любит. Правда любит. Джоана ненавидит себя за это. Ненавидит за свою болезнь, за свою зависимость, за свою неприспособленность к жизни, и когда Крис скрывается за дверью, чтобы пополнить стакан, Джоана вновь принимает позу эмбриона, желая, чтобы ее сердце разорвалось на части и наконец перестало поддерживать в ней остатки ее жалкого существования.

***

      Она не знает, правильно ли она делает сейчас, перерывая в комнате Джоаны все что можно. Правильно ли делает, когда вышвыривает из ее шкафа всю одежду в поисках этой дряни, кидает содержимое всех шкафчиков в ее тумбе прямо на пол и находит среди исчерченных безумием плотных бумаг рисунок, на котором изображена сама Крис. На мгновение замирает, рассматривая плавные линии и аккуратную штриховку. Это так непривычно, ведь обычно штриховка у Джо размашистая и резкая, будто бы она пытается разорвать карандашом лист, но этот рисунок, кажется, выведен с особой нежностью и любовью: Крис изображена с широкой улыбкой и колосками, а вокруг ее силуэта много небрежных спиралей.       Джоана часто изображает спирали на своих рисунках, но почему-то только сейчас Крис задумывается над их значением. Должно быть, для Джоаны они олицетворяют что-то, но Крис, наверное, никогда не поймет что именно. Может быть, это олицетворение бесконечности: Джоана как-то говорила, что спирали похожи на фракталы и по сути своей являются бесконечными — сколько их ни раскручивай, сколько в них ни вглядывайся, у спиралей нет конца, и люди видят лишь малую часть спиралей, в то время как самое интересное прячется в бесконечности.       Крис легко и тоскливо улыбается. Джо имеет просто невероятную способность философствовать даже на самые обычные на первый взгляд вещи. Кто бы смог так углубиться в обычные спирали, в обычную линию, закрученную вокруг своей собственной оси и выведенную черной гелиевой ручкой. Крис не знает, кто бы еще мог быть способен на такое, как не Джоана. Находить прекрасное даже в самых невзрачных и обычных вещах, видеть смысл там, где его, кажется, и нет вовсе. Крис нравится эта часть Джо, которая может написать целую научную диссертацию о простых спиралях, связав их с вечностью вселенной и с бесконечностью человеческого сознания. Очень нравится. Но она откладывает рисунок, бережно расправляя слегка погнутые уголки, и продолжает поиски.       Крис роется в вещах Джоаны уже целый час, но ничего не находит. Задумчиво садится на пол, поднимая взгляд в потолок. Крис на сто процентов уверена, что эта дрянь где-то здесь. На сто процентов уверена, что у Джоаны есть еще. Но где? Крис медленно оглядывает комнату: где можно прятать наркотики в такой маленькой комнате? Куда бы сама Крис спрятала их, если бы была на месте Джоаны. Ну же, думай, Крис!       Взгляд словно бы случайно падает на кровать, и Кристина тут же вскакивает с пола, подходя к ней. Одеяло и подушки летят на пол, матрас довольно тяжелый, поэтому Крис стаскивает его двумя руками, с силой упираясь в пол ногами. Ее зрачки расширяются вместе с глазами, когда она видит что-то белое под каркасом кровати. Не раздумывая, просовывает туда руки, но отверстие между досок слишком маленькое, поэтому кожу предплечья неприятно жжет, но Крис не останавливается, пытаясь дотянуться, и дотягивается.       В ее руках дрожат два пакетика. Два пакетика с этой дрянью, один из которых уже наполовину пуст. Крис не может поверить своим глазам. Джоана снова делает это. Снова принимает это дерьмо, снова травит себя, снова тратит на это деньги, снова врет. Каждая мышца в теле наливается бетоном, который тут же стынет, и руки тяжелеют от злости и обиды. Крис не оставит это просто так! Крис не позволит ей снова так издеваться над собой! Да Крис сделает все что угодно, и ей уже не страшно, она просто злится. Сжимает эти пакетики в руке, отчего костяшки ее пальцев белеют, вдавливаясь в их содержимое все сильнее и сильнее с такой ненавистью, что она вот-вот продырявит полиэтилен пальцами. — Что происходит, Крис? — тихий голос за ее спиной раздается слишком неожиданно, но Сото не оборачивается. Она знает, что не сможет сдержать себя, если повернется сейчас. — Крис?..       Джоана перешагивает собственные вещи, рассматривая комнату, только сейчас вспоминая про пакет с продуктами в ее руке. Так вот зачем Крис послала ее в магазин. Бианчи парализует, когда она понимает происходящее, смотрит на скинутые подушки, одеяла и матрас и не может сделать ни шага. Нашла… — Крис, прошу тебя, дай мне объяснить… — Единственное, что она способна выдавить из себя сейчас; Джоана знает, что эта фраза звучит слишком глупо. — Что это, блять!? — Эмоции бьют в голову резко и без промаха, Крис не справляется, но какая разница, Джоана сама виновата в этом, она прекрасно знала о последствиях. — Крис, прошу, дай это сюда… — Акоста делает всего один шаг, слегка вытягивая руку, тут же получая громкий ответ. — Не подходи! — Пена сильнее сжимает пакетики в руках, выпучивая глаза. — Ты хочешь, чтобы я ещё отдала эту дрянь тебе!? — Становится невероятно смешно оттого, что Джоана полагает, будто бы Кристина так просто отдаст ей наркотики. Джоана либо глупа, либо просто лишилась совести. — Нет уж, дорогая, я ни за что не отдам тебе эту хрень! Почему?! Почему ты имеешь такую удивительную способность херить все подряд, Джоана!? Почему ты всегда все портишь!?       Джоана чувствует, как ее разум темнеет после этих слов. Он наполняется густой, вязкой смолой, и адекватные мысли застревают в ней, путаются, становятся слишком недосягаемыми. Ее скулы напрягаются, руки сжимаются в кулаки, потому что Крис ударила по больному, ударила по тому, что Джоана и без нее знает. Ударила по тому, по чему бы ей не следовало бить. Это как удар под дых, но вместо нехватки воздуха Джоана чувствует его переизбыток - ее легкие горят огнем, когда она делает резкий и глубокий вдох. — Я устала, Джоана! Мне надоело! Либо ты избавляешься от этого дерьма, либо я… — Крис на секунду запинается, давится собственной слюной, ее горло першит от криков, потому она уже более тихо, но не менее утвердительно добавляет. — …отношу это в полицию!       Тишина давит на плечи и голову, отчего те неприятно тяжелеют, и только сейчас Джоана лишается воздуха. Только после второго удара. — Ты не сделаешь этого… — Бианчи неуверенно отступает на шаг, Крис видит в ее глазах страх вместо злости. Она боится. Боится сесть из-за этого дерьма за решетку, и, может быть, Крис не должна была шантажировать, но она не видит другого способа достучаться. — О, нет, Джоана, еще как посмею, эта дрянь в моих руках. — Быстро и напролом шагает вперед, перешагивая подушки, трясет пакетиками в своей руке. — Ты ни за что не получишь это дерьмо, ясно!?       Пакетики падают на пол, теряясь в куче тетрадей и одежды, и пространство вокруг обдает холодом, а Крис не чувствует ничего кроме обиды и горящей от сильного удара левой щеки. Отступает на шаг и только сейчас замечает жгучую боль, медленно касаясь своей щеки — огненная — а после Крис поднимает взгляд и видит перед собой равнодушное лицо, окутанное полутьмой. Настоящее лицо Джоаны — жестокое и холодное, и стеклянные темные глаза, смотрящие в упор.       Они не смотрят никуда, в них нет жизни, только ледяное безразличие, от которого по спине бегут мурашки. Они следят за тем, как Сото растирает свою щеку, что по-прежнему болит, как опускает свою руку, а затем переходят на пакетики с кокаином, лежащие в куче из всего подряд. Бианчи сверлит их взглядом, но стоит неподвижно, только сейчас выпуская воздух из легких, который застрял там, казалось, на целую вечность. — Крис, я… — Не смей! — громкий, металлический голос обрывает ее слова, когда Пена вновь делает угрожающий шаг вперед. — Не смей больше называть меня по имени!       Кристина выставляет указательный палец перед лицом Акосты, и та видит в ее руке дрожь, но не от испуга, а от глубочайшей злости. Ее голубые, широко раскрытые глаза контрастируют на фоне ярко-красной щеки, и подбородок дрожит, когда Сото пытается сдержать свой тон. Стоит так пару секунд, заглядывая в карие, пока те не начинают блестеть от осознания происходящего. — Хочешь убивать себя дальше - пожалуйста. — Бианчи вздрагивает от голоса Пены, настолько не похожего на себя, что это пугает. — Но без меня, поняла?! И больше никогда не смей прикасаться ко мне!       Она резко обходит Акосту, даже не бросив на нее взгляда, и та слышит ее тяжелые шаги вглубь квартиры, а когда от стен отскакивает эхо громкого хлопка входной двери, Джоана не может даже моргнуть, залипая на пакетики, лежащие под ее ногами…

***

      Кулак уже болит, но Джоана настырно продолжает стучать в ту самую дверь, в которую, как она думала, она не постучит больше никогда. В самом дальнем кармане ее потрёпанного, уже несколько раз подшитого черного рюкзака лежат те самые пакетики. Джоана не знала, куда еще ей можно пойти, к кому обратиться. Она стучит еще раз, ощущая легкое головокружение — ее тело вновь дрожит от той дряни, которую она снюхала. Медленно опускается на ступени, перед этим с силой пнув дверь, обхватывает свои колени, и ее уже почти протрезвевший разум вновь начинает жрать ее заживо. Эта боль усиливается в миллиарды раз, отчего Джоана впивается ногтями в свои плечи, царапая себя через бинт и толстовку, смачивая свои рукава слезами. Не сдерживается и плачет навзрыд, потому что ей нет прощения, потому что она достойна самых ужасных вещей на этой планете, потому что она вновь ненавидит себя и ей вновь невыносимо больно.       Как она могла ударить Крис? Ее любимую Крис! Ударить из-за блядской наркоты! Ударить из-за своей блядской зависимости! Наркотики меняют личность — и Джоана смеется сквозь слезы, потому что никогда не верила этой фразе. Она всегда тешила себя надеждами «Я же большая девочка, в любой момент смогу взять себя в руки, верно?» Неверно. Совершенно неверно, эта дрянь, сидящая в ней, в сотни раз сильнее ее чувства воли, которого уже просто не осталось. Безвольное, жалкое существо — вот кто такая Джоана Бианчи Акоста. Сидит, прижав к своему подбородку колени, и плачет, задыхаясь. — Джоана? — Она медленно поднимает свое заплаканное лицо, щурится от слез, так как все перед глазами размыто, и громко шмыгает. — Что ты здесь делаешь? Ты плачешь? Что случилось?       Бианчи с дрожью в теле утирает свое лицо, убирая растрепанные волосы за уши, поднимается с холодных ступеней, слегка шатаясь от потемнения в глазах. Как же она ненавидит это! — Я… просто… — ее голос вновь обрывается громким шмыганьем, после которого Акоста тянет правую руку ко рту, закусывая ноготь. — Могу я поговорить с тобой, Ческо?       Он молчит пару секунд, осматривая ее худой сгорбившийся силуэт, на что Джоана криво и вымученно улыбается, поправляя лямку сползшего рюкзака. Вид этого худого тела заставляет его сначала плотно зажмуриться, выгибая густые брови, а после Ческо едва заметно кивает, открывая дверь дома, и Бианчи проходит первая, когда он пропускает ее, кивая в глубь помещения.

***

      Едва заметный пар поднимается из стакана, наполненного горячим чаем, и рассеивается, так и не достигнув потолка. Джоана морщится, сопоставляя себя с этим паром, смотрит на него пристально, не решаясь прикоснуться к краям стакана не потому, что он горячий — знает, что все равно не почувствует боли — а потому, что руки все еще дрожат, и на правой ладони до сих пор отчетливо горит мягкая щека с едва заметной родинкой. Морщится снова, устало потирая глаза, и их щиплет от нажима пальцев, будто бы Джоана пытается выдавить их из глазниц, лишь бы больше не видеть своего собственного отражения. — Если ты пришла за, то я… — Она отрицательно мотает головой, и Ческо замолкает, садясь рядом. Случилось что-то плохое, даже ужасное, поэтому он выжидающе ждет, поджигая самокрутку. — Скажи мне, только честно. — Джоана потирает свои колени, все еще бесцельно глядя на дымящуюся жидкость. — Я ужасный человек?       Ческо замолкает, выплевывая дым резким кашлем, и только сейчас может как следует разглядеть ее лицо: вытянутое, худое, бледное. Тушит самокрутку в пепельницу, предвкушая серьезный разговор, и пихает остаток в потрёпанную пачку, где осталось еще две. — Да. — Джоана опускает голову, поджимая губы. — Но и нет…       Смотрит на свои пальцы с потрескавшимся черным лаком, на виднеющиеся из-под задранного рукава на левой руке синячки, проходится по ним дергающимися пальцами к запястью и сухожилиям на тыльной стороне ладони. Такая легкая рука, такая худая и слабая, но именно ей Джоана ударила Крис. Ударила, потому что испугалась. Испугалась не полиции или того, что Крис бросит ее, а того, что может остаться без этой дряни. Все повторяется снова и снова. Это замкнутый круг. — Это очень сложно, но никто не делает ужасных поступков просто так. — Ческо аккуратно ставит стакан на журнальный столик, но чай все равно немного проливается. — Думаю, ты и без меня знаешь, что у всего есть последствия. Твои поступки — это последствия, или что-то типа того, ну, думаю, ты понимаешь, что я хочу сказать. — У всего, но не у меня… — Джоана хмыкает, обводя край стакана пальцем и совсем не чувствуя горячего пара. — Я всегда делаю ужасные вещи, есть на то причина или нет, просто потому что это я. — Я делал вещи куда более ужасней твоих… — Ческо вновь поджигает недокуренный остаток самокрутки, и горький дым оседает в горле, оставляя терпкое послевкусие в воздухе, от которого Джоана слегка закашливается. — Скажи, ты под кайфом? — Джоана слегка кивает после недолгого молчания и все же делает глоток. — Так и знал, у тебя глаза красные.       На бледных губах появляется некое подобие улыбки и мерзкая дрожь проходится по всему телу. Джоана протягивает руку, указывая на сигарету, и Ческо сперва недоверчиво смотрит, но с долгим выдохом, перерастающим в легкий кашель, протягивает сигарету. — Как давно? — Он внимательно следит за медленной затяжкой, пока Джоана не закашливается. — Они крепче, чем те, которые ты обычно куришь. — Скоро должно отпустить. — прокуренно-хриплым голосом отвечает она, обращая внимание на часы, которые висят на противоположной стене. Они удачно старые, и ей кажется, будто бы они старше самого Ческо, а может быть, так и есть. — И что ты делал? — Ческо вопросительно кивает, не понимая сути вопроса. — Ты сказал, что делал вещи ужасней. Какие? — Ну, например, я почти убил человека…       Снова долгая затяжка, и Джоана наблюдает, как огонь медленно пожирает табак, поднимаясь дымом к потолку, не рассеиваясь. — Я тоже почти убила. — Вновь вымученная улыбка, тонкие пальцы топят самокрутку в пепле, Ческо лениво крутит головой, едва улыбаясь. — Нет, Джоана, я сделал это осознанно. А знаешь из-за чего? — Джоана кивает, снова делая глоток. — Мы не поделили дурь, и я забил его арматурой. Я испортил жизнь своей семье, потому что променял ее на наркотики, испортил жизнь своей матери, потому что вынес половину дома. Я ужасный человек, Джоана, с мерзким прошлым и не лучшим настоящим.       Ческо замолкает, издавая странный звук в стакан, и вновь ставит его на столик, прежде чем продолжить. — Мы все совершаем ужасные вещи, Джоана. Иногда недооцениваем последствия, иногда просто не думаем головой, но главное - вовремя поймать себя на этом и взять себя в руки, потому что кто еще, если не ты. Потому что только ты виновата в том, что сейчас происходит, и только ты можешь это остановить, понимаешь. Хватит жалеть и оправдывать себя, Джоана. — Ты говоришь так, будто бы от этого так просто избавиться. — Джоана плотно сцепляет свои руки, ощущая напряжение во всем теле. — Да ты сам хренов торчок, Ческо! — А разве я сказал, что я не торчок? — Он разводит руки в стороны, поднимая брови в удивлении. — Я просто хочу, чтобы ты признала это, Джоана. — Признала что?! — Джоана вскакивает, резким движением отодвигая от себя журнальный столик, и чай разливается по его поверхности. — Что моя жизнь с самого начала была полным дерьмом?! Что у меня с самого рождения не было шанса!? — Твоя жизнь была бы нормальной, если бы ты думала головой, Джоана. — Она замолкает, когда Ческо поднимается следом, вид у него строгий, отчего по спине идут мурашки. — Если бы не пила алкоголь, когда тебе его нельзя, не курила, не забивала хер на свое здоровье и лечение, все было бы нормально. Если бы ты хотя бы раз поднапрягла свою задницу и попыталась сделать что-то сама, не перекладывая свою ответственность на других. — Ты, блять, думаешь, это так легко, когда ты психически нездорова!? — А ты думаешь, что можешь оправдываться своим расстройством в любых случаях? Возьми себя в руки, Джоана, хватит быть куском дерьма!       Она замирает. Ческо не может говорить такие ужасные вещи. Никто не может говорить такие ужасные вещи, потому что они не знают, каково ей. Каково это жить такой жизнью. Потому что сказать всегда намного легче, чем поставить себя на место другого. И Джоана вновь чувствует боль под ребрами. Она шла сюда за поддержкой, а не за этим дерьмом. Шла сюда за пониманием, а в итоге ее обвинили во всех бедах вселенной, и тугой ком поднимается из живота к горлу. Ей снова больно. Чертовски больно. — Да пошел ты нахуй, Ческо! — Она делает всего шаг в сторону двери, но крепкая хватка за запястья отдёргивает ее назад, и Джоана чувствует жжение от маленьких синяков прямо под кожей. — Отпусти, уебок! — Просто признайся сама себе, Джоана, что ты наркоманка и тебе нужна блядская помощь, потому что ты не справляешься. — Ческо отпускает тонкую руку, и Джоана, запутавшись в ногах, падает. Руки ее трясет, а ребра сводит от ментальной боли и пустоты, когда по впалым щекам скатываются слезы. — Прости, это было слишком грубо, но иначе ты не понимаешь. Ты достойна лучшего, Джоана. Каждый достоин лучшего, в какой бы жопе он не оказался, но только вот для этого «лучшего» нужно как следует постараться, и не все это понимают. И хватит зарывать себя, у тебя еще вся жизнь впереди.       Ческо медленно подходит к журнальному столику, рассматривая пустые стаканы и разлитый чай, хмурится, прежде чем забрать их, кинув «Налью еще», а Джоана все еще сидит на полу, подогнув под себя колени, бесцельно смотрит в пол, чувствуя, как с кончика носа на него капают слезы. Ческо останавливается у двери, совсем не слыша всхлипов, сжимает губы в тонкую полосу, и думает о том, что нужно было сказать ей правду более мягче. Ему больно смотреть на то, как Джоана дрожащей рукой утирает слезы, больно смотреть на ее мучения, и именно по этой причине он и выразился так грубо. Ческо боится.       Боится, что с Джоаной произойдет то же самое. Боится, что однажды ее сердце забарахлит точно так же, как и его собственное, а анализы будут не самыми утешительными. Боится, что она умрет, так и не почувствовав вкус этой трудной, но прекрасной жизни.       И он заваривает ей не особо крепкий чай, кладет в кружку две ложки сахара, потому что знает, что Джоана любит сладкое. Медленно перемешивает и идет обратно в зал, где единственное, что он видит — это журнальный столик, пустой потрёпанный диван и тихо тикающие часы, висящие на стене напротив дивана. И невероятно тяжелая тишина…