Скажи мне, что это мы

      Это было страшно. Страшно видеть Джоану в таком состоянии. Страшно видеть ее округленные глаза, глядящие за спину, будто бы она видела за ней что-то ужасное. Страшно было и тогда, когда Джоана резко побледнела и затряслась, а глаза ее на мгновение закатились, и Крис не выдержала. Мало кто выдержал бы такое. И Джоана визжала так, словно с нее сдирали кожу, когда Крис тащила ее за шиворот к своей машине. Крис была просто вне себя от ярости и ей было плевать, останутся ли у Бианчи синяки или ссадины. Крис просто тащила Джоану по земле, прямо по жижеобразной грязи, и молила себя о том, чтобы сдержаться и не ударить ее.       Ей хотелось ударить Бианчи каждый раз, когда мимо проходили люди и косились на происходящее, а после начался асфальт, и Акоста закричала от боли. Ее левое колено прочертило по грязи, оставляя за собой кровавую полосу, и тогда Крис остановилась. Становилось жарко от злости, а Джоана не переставала кричать, прижимая трясущиеся ладони к содранному колену, в попытках остановить кровь. Крис трясло, и тогда она стала кричать, буквально раздирать свое горло, потому что это невозможно, ведь Бианчи даже не могла встать на ноги, все время падая и повторяя лишь одно: «Они отказали, отказали». Крис не верила. Не верила ни единому слову, ее руки горели, когда она тянула Акосту снова и снова, то за рукава грязной джинсовки, то за волосы, больно сжимая, и та кричала вновь. Крис надоело. — Я сказала, заткнись!       Она отшвыривает Джоану обратно на землю, и та катается по ней, ухватившись за свой бок и снова вопя. Слишком сильно. Садится на корточки рядом, хватаясь за голову, а после поднимает взгляд и видит перед собой зареванное грязное лицо. Все ладони Джоаны в бардовых ссадинах, а ее джинсовку можно смело выкидывать на помойку, как и порванные на левом колене джинсы, которые уже достаточно пропитались кровью. Боже, да что она делает!?       Сото тянется к Джоане руками, чтобы помочь ей нормально встать, но та отскакивает словно дикий котенок, не доверяющий ни одному человеку. Трясется, утирает лицо от слез, и живот ее скручивает слишком резко и неожиданно. Крис молча смотрит на то, как Акосту выворачивает на изнанку прямо на свои руки, и тяжело выдыхает. Неужели это и есть та Джоана, которая когда-то заманила Кристину в эту ловушку: такая мерзкая, полностью не понимающая происходящего, сидящая в собственной рвоте, нелепо стряхивая ее с рук резкими движениями. Крис не может в это поверить. Это не она. Это кто-то другой, но это не ее Джо. Не ее!       Пене противно смотреть на нее, она испытывает такое сильное отвращение, что ее саму начинает тошнить от происходящего, и на мгновение Крис думает о том, что ей даже мерзко прикасаться к Акосте, потому она отворачивается и отходит к машине. Она льет оставшуюся в бутылке воду Бианчи на руки, чтобы хоть немного смыть эту дрянь, утирает рот влажными салфетками, которые завалялись в бардачке и уже давно высохли, а Джоана все плачет и плачет, сжимаясь от дрожи в теле. Крис по-прежнему злится, но все же помогает Акосте залезть в машину, а после едет так быстро, что все вокруг сливается в единую светящуюся полосу, а мотор рычит, готовый вот-вот взорваться от перегрева.       Кристине приходится остановиться, потому что Джоану снова рвет прямо в машине, и Сото вновь кричит на нее, вытаскивая за шиворот, и та падает на колени, вновь крича от боли. Пена наворачивает круги, вцепившись в свои волосы. Она пытается успокоить себя, но не выходит, и просто кидает в Джоану упаковку салфеток со всей силы, продолжая ходить по кругу. Отчитывает Бианчи, снова и снова повышая голос, пока горло не начинает болеть, а та плачет без остановки, растирая по лицу все что можно высохшими салфетками. Сото тычет в нее пальцами, пинает невидимую пыль, машет руками, вновь кидает в Акосту упаковку, попадая прямо в лицо.       Крис никогда не была настолько зла. Она была готова начать бить собственную машину, пинать ее колеса, была готова даже схватить Джоану за волосы и впечатать ее лицо в заблеванный асфальт, но лишь заламывала свои пальцы, продолжая кричать и прыгать на месте, отбивая ступни о твердую поверхность. Крис не знала, куда можно деть эту ярость. Она не знала, что с ней можно сделать, она была слишком яркой и невыносимой. Она выворачивала каждую клетку ее тела наизнанку, заставляя гореть изнутри до нестерпимой боли.       И злость смешивалась с обидой, порождая что-то невероятно мощное и неконтролируемое, безжалостное, сносящее все на своем пути, когда Кристина запихивала Джоану в ванную, поливая холодной водой, и та все просила остановиться, вопила, что ей холодно, но Сото не останавливалась, наблюдая за этим грязным и промёрзшим телом. Она не могла остановиться и даже не знала почему, просто продолжала лить на Джоану ледяную воду, не реагируя на ее вопли и скулеж. Крис показалось, что в ней что-то сломалось в эту секунду, и тогда она просто швырнула в Бианчи душевую лейку, с ненавистью пиная стенку ванной, так сильно, что от грохота Акоста намертво прибилась к противоположной стороне ванной, сжавшись от страха, а после раздался хлопок двери.       В голове у Крис густая каша, она стекает к ее глазам, поглощая пространство белой пеленой, вытекает из покалывающих кончиков пальцев, сжигая пол, словно расплавленный металл, когда тяжелая поступь двигалась вдоль небольшого коридора, останавливаясь у двери. Неважно, что Джоана будет делать в этой проклятой ванной, совершенно неважно. Крис не нянька, чтобы вертеться вокруг нее с платочком и каждый раз подтирать ее сопли, потому что Джоане лень сделать это самостоятельно. Крис уже помогла ей выбраться с той проклятой улицы рядом с каким-то до жути мерзким и грязным баром или клубом.       Крис не знает, что это было за место, но выглядело оно ужасно: обшарпанные и загаженные стены, исписанные отвратительными словами и обклеенные не пойми чем, полуразвалившийся вход, хлипкая пластиковая дверь, которая пропускает через себя каждый звук, вокруг лужи, сигареты, бутылки и прочий мусор, и люди с глупыми улыбками, Крис не уверена, но ей показалось, что она даже видела парочку шприцов, валяющихся у стены в темноте. Наверняка там продают отвратительный и дешевый алкоголь, от которого можно отравиться, и не удивительно, что ноги Джоаны отказали от этой дряни. И тело ежится от этой картины, Крис бы никогда не посетила такое место, да она в таких никогда и не была, потому что в них может произойти все что угодно, и никто тебе не поможет, но у Джоаны, должно быть, хватает денег только на подобные места.       Крис снова чувствует тяжесть, когда слышит шум в ванной и протяжный скулеж, молящий ее вернуться и помочь, потому что Акоста не может совершить элементарных действий самостоятельно, сидя в холодной, керамической коробке, с душевой лейкой на коленях. И, наверное, она скоро получит обморожение, если не сможет выключить воду. Но она не может, потому воет все сильнее и сильнее, а Крис по-прежнему стоит в своей комнате, не сдвинувшись с места, словно не слыша этих воплей, и чувствует, как тело ее становится больше, расширяется, поднимается выше и вытягивается, словно бы ее засасывает в черную дыру. Сначала оттягиваются кончики пальцев на руках и шея, за ней следуют плечи и грудь, поясница и бедра, наконец, ощущения спускаются на икроножные мышцы и ступни, до кончиков пальцев на ногах, и все тело замирает в напряжении, а вопли проходят через него от закрытой ванной, по полу в коридоре, наконец достигая Крис через дверь в ее спальне легкой вибрацией, но рассеиваются где-то в районе плеч, так и не достигнув головы. Крис ее не слышит.       Она лишь молча стоит уставившись в одну точку, позволяя пространству и воздуху проходить через клетки ее тела электрическими импульсами раздражения, ни одну не пропуская. Позволяет себе тянуться к потолку и застывать там, как извергнутая вулканом лава. Позволяет себе стоять, игнорируя весь шум позади за дверью, потому что Крис устала. Устала быть бесплатной нянькой для несносного ребенка, который все никак не может остановиться и понять, что любому, даже самому железному терпению, рано или поздно приходит конец.

***

      Джоана просыпается на полу в гостиной вся сырая, грязная и замерзшая. С трудом отрывает свое тело от пола, и первое, что бросается в глаза — это ободранные руки, все в ссадинах и ушибах. Ее лицо болит где-то у подбородка, и она нащупывает там точку, где больнее всего — синяк. Садится, осматривая свои ноги: грязные черные джинсы и содранное левое колено с запекшейся на разорванной плотной ткани кровью. Рукава ее черной толстовки, тоже грязные и испачканные, оттянуты так сильно, что теперь полностью прикрывают собой кисти рук. Вся она болит и ноет, будто бы на протяжении целой ночи катилась вниз по склону, тормозя всеми частями тела.       Джоана оглядывается по сторонам, пытаясь вспомнить события вчерашнего вечера и ранней ночи, но вместо воспоминаний в голову ударяет резкая пульсирующая боль, а по кончикам пальцев пробегает холодок, сменяющейся дрожью, и только сейчас Джоана может услышать, как тяжело и быстро бьется ее сердце. Она знает, что снова облажалась, и на этот раз значительно крупнее, а ее воспоминания кончаются лишь на том моменте, когда она снюхивает остатки содержимого в небольшом пакетике со своего телефона в грязном туалете, после чего ее сознание словно бы отделилось от тела, погружаясь во тьму. В памяти Джоаны нет даже хаотично разбросанных картинок, которые помогли хотя бы частично воссоздать события, что следовали после этого резкого вдоха, но ничего. Полная пустота. Абсолютная амнезия. Наверное, то же самое бы произошло, если бы ее ударили по голове чем-нибудь тяжелым, Джоана не знает.       Каждый неуверенный, хлипкий шаг отдавал болью в висках, глаза слезились и ныли от света, руки ломило и саднило, а голова вскипала от едва слышимого шуршания ступней об пол. Эти ощущения похожи на жутчайшую мигрень, но у Джоаны никогда не было мигрени, она не может знать точно. Ее шаги резко прерываются у стены, что граничит с кухней, и Джоана заламывает пальцы, нелепо шатаясь. Она не может заставить свое тело повернуться и сделать еще два шага, чтобы переступить порог кухни, потому что она слышит, что Крис там.       Джоана вслушивается, медленно и аккуратно прислоняясь к стене: звук бурлящего электрического чайника и тихие постукивания по столу всегда длинными и идеальными ногтями. Но вот раздается щелчок, чайник перестает бурлить так громко, и Джоана слышит тяжелые, медленные и уставшие шаги. Они движутся от кухонного стола к гарнитуру, чайник приподнимается в воздухе, вновь слегка щелкая, вода наполняет стакан, тихо шипя, и ложка в нем едва позвякивает, когда стакан отрывается от гарнитурной поверхности. Тихий, но такой отчетливый глоток, и Джоану сковывает страх.       Почему-то она вспомнила, как раньше, когда ей было лет шестнадцать, она после очередной ссоры точно так же подолгу стояла за стеной кухни в квартире своих родителей и вслушивалась в их тихие разговоры, в их движения и натянутые вдохи и выдохи, представляя их действия и мысли в мельчайших подробностях и пытаясь найти в себе силы, чтобы пересечь межкомнатную арку и извиниться. Все это было так давно, и Джоана уже достаточно взрослая, но извиняться так и не научилась.       Извинения всегда давались Джоане слишком тяжело, потому что ее всегда захлестывали волнение и дрожь, из-за которых она не могла произнести ни слова, путаясь в собственной речи, но родители всегда понимали ее неразборчивый поток слов и прощали. Все всегда прощали Джоану, зная, что она не специально, она не хотела. Все всегда отпускали ей даже самые мерзкие и ужасные поступки, но отпустит ли их Крис?       Джоана мнется все сильнее и сильнее, заламывая пальцы, дыхание становится поверхностным и неровным, а скулы почему-то краснеют. Должно быть, от стыда. Ей хочется просто убежать отсюда и не пересекаться с Крис какое-то время, а после вернуться, как ни в чем не бывало. Очень по-детски, но Джоана делает и делала так постоянно. Это уже вошло в привычку — убегать от собственных чувств, от собственной ответственности, из-за страха перед ней и перед всем тем, что Джоана натворила.       Наверное, Ческо все же прав отчасти: Джоана и правда не думает головой, и ее жизнь, действительно, была бы нормальной, если бы Джоана хоть иногда задумывалась о последствиях, если бы она хоть раз взяла на себя свою собственную ответственность за свои собственные поступки. В конце концов ничего бы этого не было, если бы она не вела себя как конченная и эгоистичная мразь, сука, целую неделю, она не стояла бы сейчас здесь, испытывая колоссальный страх перед разговором с Крис и перед ее взглядом, а могла бы сейчас находиться в ее объятьях, нежась в теплой постели. — И как долго ты собираешься там стоять?       Ложка вновь звенит, но на этот раз значительно громче ударяясь об края стакана, и Джоана вздрагивает, откусывая кусочек кожи на своем большом пальце правой руки. Страх усиливается. Она медленно тянет голову вперед, максимально вытягивая шею, будто бы пытаясь отделить свою голову от тела, как-то защитить его от неизбежной бури, но мышцы ее начинают дрожать, и Джоана неуверенно делает первый шаг, выглядывая из-за дверного косяка, как нашкодивший котенок.       Крис стоит, оперевшись поясницей о гарнитур, в ее руках объемный белый стакан с теплым чаем, похожий на круглый плафон от прикроватной лампы, круглые очки немного спадают на переносицу, и длинные светлые волосы неряшливо падают на плечи. Крис устало смотрит сначала на чай, после в окно, выходящее прямо на неширокую дорогу перед домом, вдоль которой стоят машины его жильцов, и с медленным и тяжелым выдохом переводит внимание на Джоану.       Кристина смотрит так странно, отчего Акоста неуверенно сглатывает и совсем не знает, куда деть свои руки, потому прячет их за спину, лишь бы не болтать ими вдоль тела. Сото не отводит взгляда, ее глаза усталые, впавшие, казалось, что они стали значительно меньше и уже, а их цвет потускнел. Веки нависают над ними, как тяжелые мешки, едва заметные синяки, и Джоана ловит легкую секундную панику, когда находит в себе силы вглядеться в это выражение лица. Она не узнала Крис. Это была уставшая, замученная бессонными ночами и бесконечным стрессом девушка. Она выглядела слишком взросло, слишком устало и серьезно, и Джоана тут же опустила взгляд на свои грязные ноги, не в силах больше смотреть в эти измученные черты лица.       Она слышит, как Крис снова ставит стакан на гарнитур, как медленно выдыхает в ожидании, но не может подобрать слов, чтобы сказать хоть что-то. Ей хочется просто сесть на пол и плакать от собственной глупости, бесполезности и эгоистичности. Хочется наказать себя болью. Физической болью. Кромсать свои кисти острым лезвием и плакать, наблюдая за капающей на пол кровью. Хочется измучить свое тело голодом и бессонными ночами, табачным дымом и алкоголем, да чем угодно, но чтобы это причинило боли в миллионы раз больше той, которую испытывает Крис. Джоана не достойна этой боли. Не достойна этих усталых глаз, этих плотно сомкнутых губ и хмурых бровей. Не достойна ни единой слезинки, упавшей с подбородка Крис на белую футболку. Джоана не достойна Крис в целом. Она не достойна ничего. — Крис, я… — Не нужно, Джоана. — Она прерывает ее слишком резко и слишком холодно, карие глаза бегают по паркету в растерянности. Все. Абсолютно все Джоана не узнает в Крис. Даже ее голос. — Я уже наслушалась, теперь хочу, чтобы ты послушала меня.       Слышит тяжелые, но тихие шаги, они приближаются так грозно, что Джоана чувствует все то же самое, что чувствовала в том жутком сне. Она чувствует себя маленьким, беззащитным ребенком, медленно скукоживающимся под натиском неизбежного, а Крис кажется высокой и большой, как скала, смотрящей сверху вниз, огромная стена, у которой нельзя разглядеть конца и края, если Джоана осмелится поднять голову и взглянуть ввысь, но она не осмелилась. Жалкое существо. — Я думаю, нам нужно взять паузу.       Ведро ледяной воды падает откуда-то сверху, и Джоану омывает холодом. Она боялась этого больше всего на свете. Боялась того, что Крис бросит ее, что снова останется одна. И вот сейчас ее страх воплощается в реальность. Холодно, мерзко и очень больно. Джоана одними лишь губами произносит дрожащее «Крис», вытягивает руки вперед, чтобы коснуться ее, убедиться в том, что это реальность, а не пугающая иллюзия, что это не сон. Зажмуривает глаза в надежде, что вот-вот проснется, но вновь видит перед собой серьезное лицо, полное боли и разочарования, и свои дрожащие руки.       Акоста тянет к Сото кончики пальцев, приоткрывая рот, словно ребенок, но та резко выставляет перед собой свои руки, отступая на полшага и не позволяя коснуться себя. Кристина исчезает. Она буквально растирается в мелкую крошку, осыпаясь пылью под ногами, и Джоана остается одна в пустом белом пространстве, потому что весь ее мир только что покрылся мелкими трещинами и разлетелся на части, точно так же оставляя лишь белую пыль. Бианчи безнадежно опускает свои кисти, шмыгая, а после смотрит себе под ноги, все же резко и судорожно утирая свою щеку, чтобы не было заметно. — Значит… — Речь обрывается резким и коротким выдохом, и губы растягиваются в широкой и нахальной ухмылке, но Крис знает, что дерзость и нахальство Акосты всего лишь ее защитный механизм, который вырабатывался долгие годы. — Значит, ты бросаешь меня?.. — Я не говорила этого. — Крис твердо и уверенно скрещивает руки на груди, она не собирается быть мягкой сегодня. — Но ты сказала «взять паузу», разве это не одно и то же. — Нет, Джоана, если бы я хотела бросить тебя, я бы сказала: «Мы расстаемся» вместо «Нам нужна пауза». Не выворачивай мои слова наизнанку, Джоана. — Но зачем?       Крис заливается тихим и истерическим смехом, крепко сжимая свои предплечья. Ей больно, она злится и удивляется тому, что Джоана может быть такой идиоткой, и этот вопрос совершенно выбивает из колеи, но вместо всех лишних и грубых слов Крис делает глубокий вдох, сохраняя свою непоколебимость. Она резко замолкает, тускло-голубые глаза снова становятся непривычно серьезными, и холод медленно проникает под кожу, вызывая омерзительные мурашки до зуда и жжения, от чего защитная ухмылка медленно растворяется на бледном худом лице, подобно миражу посреди безжизненных песков. — Затем, чтобы спасти нас, Джоана! — Голос ее звучит привычно тихо, но с непривычным лязгом металла и бетонной твердостью, Джоана непроизвольно ежится, опять ощущая себя глупым ребенком. — Я все это время терпела все твои выходки, все твои истерики, проглатывала каждое чертово слово, но, знаешь, я устала. — Крис прерывается, чтобы совершить резкий вдох и не сорваться. — Я человек, Джоана, у меня есть чувства, и мне больно. Я не могу терпеть все это бесконечно, я не могу вечно тащить на себе наши отношения, я человек, а не тряпка у входа, об которую можно вытирать ноги.       Джоана вслушивается в каждое слово, вгрызаясь в ноготь, и в этот момент на нее буквально как тонна песка обрушивается осознание происходящего. Ческо, действительно, был прав, на все сто процентов — Джоана привыкла вечно оправдываться своим расстройством, оправдывать им каждое свое действие, каждое слово. Она была неспособна понять это целых двадцать три года, и вот сейчас, когда Крис твердо и спокойно говорит о том, что ее терпение уже на исходе, Джоана наконец понимает это. — Я, правда, хочу помочь тебе, Джо… — Голос на секунду смягчается, но вновь становится решительным. — Но ты не доверяешь мне, ты не хочешь говорить мне, кто эти люди, и что вообще происходит, почему ты отдаляешься от меня. И как, по-твоему, я должна помочь тебе, если ничего не знаю? Все это блядское время я пыталась помочь тебе, нам, но я больше не могу делать это одна, мне нужна и твоя помощь тоже, твое участие в этом. Потому, мне кажется, нам нужна эта пауза, чтобы все переварить и обдумать.       Джоана не может поднять на Крис свой взгляд. Не может посмотреть в глаза, потому что каждое слово — это чистая правда. Эта та истина, от которой Бианчи бежала все это время, все эти дни, когда утопала в белом порошке и алкоголе. И эта слабость выводит из себя, заставляя ногти с силой вдавливаться в ладони. Хватит быть тряпкой, Джоана!       Хватит бежать от своих же проблем, от людей, которые дороги, бесконечно оправдывая свое поведение! Джоану злит своя слабость, своя бесхребетность, напряженная челюсть скрепит зубами, и этот скрежет кажется таким противным, отдающим в висках. Она должна стать сильнее. Должна стать чем-то большим, не ради Крис, не ради родителей, а ради себя. Ради себя в первую очередь! Ради себя, потому что родителей рано или поздно придется потерять, потому что Крис рано или поздно может не вытерпеть и уйти, а с самой собой Джоана будет вынуждена прожить всю свою жизнь. Короткую или длинную - не важно!       И она медленно поднимает взгляд с пола, чувствуя дрожь в руках. Он скользит по силуэту Сото от голеней к бедрам, от них - по белой, немного смятой футболке, достигает плеч, по которым спутанно вьются блондинистые волосы, от них - по шее и, наконец, достигают губ, носа и глаз. Покрасневших глаз, которые смотрят с некой надеждой, надеждой на то, что Акоста смогла понять все слова. Они хмурятся, пристально наблюдают и краснеют все больше, но Джоана не видит в них слез, не видит даже намека на них, лишь чувствует тяжелое дыхание, будто бы Кристина вот-вот заплачет, но она не плачет.       Сжимает губы и кулаки, но не плачет, сохраняя полное спокойствие, полный самоконтроль, прикладывая максимум силы, потому что Пена устала плакать. Потому что она плакала всегда, но не сейчас. Потому что она стала сильнее. Повзрослела. Стала той самой Крис, которой всегда хотела стать: мужественной, ответственной, смелой, решительной и рассудительной. Той самой Крис, которой, как она сама думала, никогда не станет. — Я не хочу, чтобы все заканчивалось именно так, Джоана… — Я знаю… — Тихо шепчет Бианчи, и Кристина видит на ее лице грустную улыбку. Улыбку сожаления, печали и осознания. Поняла, Сото смогла до нее достучаться. — Прости…       Крис едва улыбается в ответ, лишь одними уголками губ, и чуть кивает, а после провожает Джоанну долгим взглядом, оставаясь в кричащей тишине.

***

      Желание позвонить и бесконечно приносить свои извинения растет в ней с каждой секундой, но Джоана старательно отводит свой взгляд в сторону от телефона, понимая, что это будет лишним. Она вновь трогает свои скулы в попытках избавиться от очередной нахлынувшей дереализации, но ее мозг снова и снова отказывается верить в реальность происходящего, потому Джоана раздраженно выдыхает, окончательно бросив попытки убедиться в происходящем, переводя взгляд ниже со своего отражения, чтобы умыть лицо ледяной водой и хоть чуточку привести себя в чувства. Странно, но это ощущение не навещало ее во время ее безбашенных приключений длиною в целую неделю. Да что там, на протяжении всей этой недели Джоана даже ни разу не вспоминала о Крис.       Она настолько сильно погрузилась в беспросветное состояние самобичевания и самоненавести, что и забыла о существовании такого человека как Крис. Она всячески старалась вычеркнуть это имя из своей головы, потому что так ее мозг начинал думать, что это все неправда, и Джоана сама все выдумала. Но каждый раз она натыкалась на воспоминания о своем ужасном поступке, и когда терпеть это стало невыносимо, в ход пошли другие способы.       Ее карманы оказались пустыми слишком быстро, даже быстрее, чем Джоана сама рассчитывала, и сейчас на ее карте нет ни единого евроцента. Хоть сумма и была относительно небольшой, но все же удивительно, куда она могла потратить все свои деньги, хотя Джоана прекрасно знала ответ на этот вопрос, и вся накопленная ею сумма сейчас раскидана по различным магазинам с дешевыми сигаретами и барам с не менее дешевым алкоголем. Самая глупая трата денег после кокаина, разумеется.       Вода едва пощипывает кожу своим холодом, стекая с подбородка на шею, и Джоана жмурится, чтобы убрать капли со своих ресниц и суметь открыть глаза. Кажется, стало чуточку легче, но по-прежнему тягостно и больно. Она понимает Крис. Понимает, что это, действительно, необходимо, ведь за все это время произошло столько всего, и это накалило их обеих. Им и вправду стоит хорошо обдумать происходящее, но все же где-то там глубоко в подсознании кто-то тихо шепчет «Ты ей не нужна. Она просто поигралась с тобой и кинула. Она не вернется больше», и Джоана опять окатывает свое лицо водой, избавляясь от этого противного шепота.       Джоана знала, что это не правда, что его не стоит слушать. Знала, что во всей этой ситуации не Крис поигралась с ней, а она поигралась с Крис. Джоана снова возвысила свои чувства над чувствами других, будто бы Крис сделана из металла, и ей не было больно тоже, а Джоана как пятилетний ребенок, заигравшийся в песочнице и не заметивший прихода темноты. Знала, что этот назойливый шепот в ее голове — это не ее мысли, что это не она, а ее чертово расстройство, которое вновь хочет сделать как можно больнее, заставить страдать и вновь совершать необдуманные глупости, о которых потом будет жалеть, но Джоана на это не купится. Не в этот раз. И она понятия не имеет, как будет возвращать к себе былое доверие.       Джоана знает, что есть вещи, которые нельзя простить. Есть грань, переступив через которую уже не сможешь вернуться. И сколько таких граней Джоана уже перешагнула? Честно, она и сама сбилась со счета, но знает, что их было слишком много. Возможно ли простить такое? А вот этого Джоана уже не знала, хотя очень надеялась, но даже при огромном желании она не может залезть в голову Крис и прочитать ее мысли, точно так же, как и сама Крис не может сделать этого с головой Джоаны.       И сейчас, глядя в свое отражение, Джоана осознает, насколько сильно она соскучилась по Кристине, как долго она не касалась ее, не говорила ей о всяких глупостях, не целовала ее в лоб, не держала за руку и просто не находилась рядом. Сколько же времени уже прошло? Джоана снова жмет плечами, медленно вдыхая и на секунду задерживая воздух в легких, чтобы туго выдохнуть. Все это не может так просто закончиться. Нет! Джоана отказывается в это верить! Только не после того, что они пережили вместе и что между ними происходило.       Она находит свой телефон в кармане джинсовки, валяющейся на полу рядом с кроватью, вид которой оставлял желать лучшего даже после стирки. Хмурится, оглядывая ее со всех сторон, а после вновь кидает на пол, снимая телефон с блокировки. Вроде бы на ее счету еще остались деньги хотя бы для одного телефонного звонка. Ходит кругами, считая про себя раздражающие длинные гудки, и вздрагивает, когда они резко обрываются, и на том конце линии слышно отчетливое копошение. — Эм, — Неуверенно проглатывает воздух, останавливаясь в одном из углов комнаты. — мам? — Да-да, Джоана, детка, что-то случилось?       Каждый раз один и тот же вопрос, и Джоана думает, почему ее мама всегда задает его в первую очередь, а после вспоминает, что в основном звонит ей только тогда, когда что-то происходит, и этот случай не был исключением из правил. — Эм, нет, то есть да, то есть… — Она замолкает, чтобы привести свои мысли в порядок и перестать путаться в собственных словах от волнения. — Я могу приехать сейчас? — Да-да, конечно! Но что случилось? — Голос Камиллы звучит взволнованно-радостно, и шум на втором плане становится заметно громче.       Джоана слышит, как гремят тарелки, шипит вода, а где-то там далеко, в другой комнате, ее папа вновь смотрит матч по боксу, выкрутив громкость почти на сто процентов. И все эти звуки так успокаивают, что недавняя тревога вмиг растворяется в них, оставляя место для чего-то теплого. Оставляя место для воспоминаний.       Теплых детских воспоминаний, которых, к сожалению, было не так уж и много, потому что ее родители слишком много работали в попытках удержаться в новом городе и в новой стране. И, наверное, именно оттуда и пошел дикий страх быть покинутой, потому что большую часть своего детства Джоана провела в пустых и одиноких стенах еще не до конца обустроенной квартиры. Странно, что она помнит это так отчетливо, ведь тогда ей было около шести лет, но ведь детские травмы тяжело забываемы, а Джоана считала эту одной из них, которые в конечном счете вылились в проблемы с психическим здоровьем. — Расскажу при встрече. — Коротко отвечает она спустя пару секунд, и, конечно же, не собираясь говорить правду. — Хорошо. — Она чувствует, как мама улыбается в динамик телефона, а после слышит восторженный вскрик ее отца. — Альберто, ради всего святого, убавь телевизор! — Кричит Камилла, отодвинув телефон от лица, но телевизор по-прежнему надрывается из соседней комнаты. Есть вещи, которые даже спустя годы остаются неизменными, и Джоана широко улыбается. — Я жду, то есть, мы с папой тебя ждем, как раз успеешь к ужину. Я как раз готовлю твою любимую паэлью, прямо как чувствовала. — О, паэлья. — Довольно протягивает Джоана, и Камилла тихо смеется. — Тогда уже бегу. — Давай-давай, бегом.       Камилла вновь открыто смеется, и Джоана, не выдержав, тихо смеется в ответ. Снова оглядывает свою джинсовку и морщится, но не находит альтернативы, потому все же надевает ее. И только выйдя из подъезда, Джоана вновь вспоминает про отсутствие денег. Что ж, не такая уж и проблема, к тому же она привыкла ходить пешком.

***

      Холодный ветер юрко пробирается под джинсовку, и Джоана ежится, сильнее сжимая кулаки в карманах, будто бы это поможет. Она снова загоняет себя в состояние легкой тоски, наверное, потому что в ее наушниках громко играет nothing,nowhere «barely bleeding», и Джоане всегда казалось, что эта песня отчасти чем-то похожа на нее.       Она медленно вынимает наушники, пихая их в карман, осматривает здание перед собой. По-прежнему холодно, но почему-то Джоана не торопится заходить. Наверное, потому что ее снова раздражает тот факт, что придется врать. Она ненавидит это. Она уже достаточно погрязла во всей этой лжи, даже если некоторая из нее, по её мнению, была сказана во благо. — Джоана, детка! — Камилла заключает ее в крепкие материнские объятия, на что Джоана легко смеется, неловко отвечая на этот физический контакт. — Боже, что с твоими руками?       Камилла мягко берет руки дочери в свои ладони, и Джоана пытается аккуратно высвободить их, но ничего не выходит. Камилла морщится, рассматривая царапины и мелкие синячки, крутит ладони, а после поднимает вопросительный взгляд на свою дочь, отчего Джоана громко сглатывает, пытаясь угомонить тремор в конечностях. — Я просто… — Она замолкает, жмурясь. Лучше сказать правду, а вернее, лишь ее крошечную часть. — Я сильно напилась на днях, видимо, много падала…       Камилла переводит свое внимание на лицо дочери, и та неловко улыбается, слегка краснея от стыда, но улыбка исчезает, как только Камилла начинает хмуриться, замечая небольшой синяк на подбородке. Джоана не помнит большую часть событий того вечера. Не помнит, как оказалась у Крис в квартире, не помнит, откуда у нее царапины, но, наверное, именно падения стали тому причиной, или, может быть, Крис побила ее, а может быть, и то и другое вместе взятое, Джоана не уверена. — Почему ты напилась?       Спокойно спрашивает Камилла, проходя вглубь квартиры, Джоана неуверенно следует за ней, осматриваясь по сторонам, словно бы находится в чужой квартире, а не у своих родителей. Она предпочла отмолчаться, и Камилла, словно бы понимая, не задает больше вопросов. Джоана медленно вытирает ладони об свою кофту.       Паэлья как всегда была невероятно вкусной. Джоана даже не помнит, когда в ней просыпался такой аппетит и она ощущала себя так спокойно, сидя за одним столом со своими родителями. Ей было безумно интересно слушать их разговоры, да и просто находиться рядом с ними, и они будто бы пытались восполнить все пробелы в их общении. Они живо общались на протяжении двух часов, и вот когда Альберто вышел из-за стола и отправился в душ, Джоана вспомнила, зачем сюда пришла. — Мам… — Камилла живо кивнула, стоя у раковины и моя посуду. — Можешь занять мне немного денег?       Тарелки со звоном соприкасаются с поверхностью стола, и Камилла выключает воду, медленно оборачиваясь к дочери. — Я верну, как только смогу. — Джоана стыдливо опускает голову вниз, разглядывая свои руки на коленях. Она не любит просить своих родителей о подобном, потому что они уже и так сделали слишком много для нее. Джоана вновь чувствует себя несамостоятельным подростком, зависящим от родителей. — Боже, Джоана, детка, конечно, могу, что за глупости ты спрашиваешь, и мне вовсе не важно, сможешь ты отдать или нет. — Она упирается поясницей о столешницу, рассматривая лицо своей дочери. — Вы поругались? — Да… — Тихо отвечает Джоана, все так же не поднимая головы, и слышит, как ее мать тяжело выдыхает, медленно подходя к столу и утирая руки тряпкой. Садится на соседний стул. — Вы помиритесь, вот увидишь. — Нежно произносит Камилла, и Джоана неуверенно жмет плечами, грустно улыбаясь, ведь ей так хочется верить в эти слова, быть уверенной в том, что это правда. — Не знаю, я очень вспылила и наделала кучу глупостей… — Ну, Крис сильная девушка, как мне показалось, думаю, она может справиться с тобой. — Камилла легко смеется, и прохладные дрожащие пальцы сильнее впиваются в колени. Знала бы она, насколько все ужасно, то не была бы так уверена. — Хочешь сделать что-то для нее? — Да. — Что именно, можно узнать? — Она медленно встает со стула и вновь возвращается к раковине, включая воду. — Я пока не знаю, но что-то особенное.       Джоана наблюдает за действиями матери, вновь ощущая странное спокойствие, вспоминая, как раньше очень давно восьмилетняя Джоана сидела на этом же месте, на этом же стуле, свесив ноги, и точно так же наблюдала за Камиллой, готовящей ужин. И это еще одно тоскливое воспоминание, потому что моментов, когда Камилла что-то готовила и когда они сидели за столом всей семьей, можно было пересчитать по пальцам, но Джоана помнит, как она была по-детски счастлива в такие минуты. — Ну раз так, то, я уверена, она не сможет устоять. Поверь мне, я знаю, какой ты можешь быть обаятельной, детка. — Угу…       Едва отвечает она на легкий смех матери, ощущая непередаваемое чувство нужности и важности прямо здесь, прямо в эти секунды. Они любят ее и всегда любили. Джоана их единственный ребенок. Они всегда старались ей во благо, просто так получилось, что в погоне за материальным благополучием своего ребенка они забыли о самом важном — о духовном, но разве можно винить тех родителей, которые всегда желали лишь самого лучшего? — Спасибо. — Не стоит, детка. Ты же знаешь, что я всегда на твоей стороне.       И Джоана молча кивает в ответ, будто бы Камилла могла видеть спиной, а после закрывает глаза, ощущая, как невидимый и противный страх покидает ее тело через прохладные кончики пальцев, расслабленно лежащих на коленях.