В переводе с латинского «гвоздика» — «цветок бога», а красная гвоздика — это не просто символ Испании, борьбы и революции, но и олицетворение сильной любви и преданности, которое буквально можно интерпретировать, как «Мое сердце навсегда принадлежит только тебе»
Мадам Джоана
Пальцы медленно скользят по самодельному пергаменту, ощущая все неровности и изгибы, как по хрупкому изваянию, над которым в поте лица и ночью и днем кропотливо трудился мастер, отсекая ненужное и придавая обычной глыбе изящные и нежные изгибы. И пусть это обычная бумага, смоченная в крепком кофе или чае, а судя по запаху и насыщенному оттенку и в том и в другом, но она была сделана своими руками, а не куплена в магазине. Наверняка Джоана делала это глубокой ночью, когда сон в очередной раз не хотел к ней приходить. Должно быть, она снова ужасно спит, снова засыпает только под утро, а после ворочается и что-то бухтит себе под нос, снова просыпается от малейшего шороха, — сон в такие моменты у Джоаны очень чуткий — или и вовсе от кошмаров вся в холодном поту, напуганная и растерянная, а после маячит по комнате, в попытках усмирить очередной приступ паники. В такие моменты Джоана казалась Крис маленьким ребенком, запертым в теле взрослой девушки. Напуганным, беззащитным ребенком, которого хотелось прижать к своей груди и медленно укачивать до тех пор, пока он не уснет прямо в объятьях. Да что там говорить, Джоана часто вызывала такое ощущение, до тех пор пока этот самый ребенок не превратился в эгоистичного подростка с абьюзивными наклонностями. Подростка, которому все еще нужна помощь и забота, который все так же напуган и растерян, но который не видит грани в своих действиях. И вот вода пенится в небольшой вазе, которая без дела пылилась где-то на полке уже который год, но сейчас Кристина аккуратно ставит туда цветы, поправляя так, чтобы выглядело как на картинке. Сото любуется этими восьмью красными гвоздиками, ощущая на губах привкус теплой печали. Почему это случилось с ней? Что стало причиной? Джоана была склонна к этому на генетическом уровне или все дело в детской травме? Почему в мире вообще происходят такие вещи, когда одни живут и горя не знают, а другие вынуждены бороться с собой каждый день, хотя бы просто для того, чтобы тебя не называли странным? Так много вопросов и, как всегда, нет ни одного ответа. И Кристина уверена, что Джоана бы точно попыталась найти на все эти вопросительные знаки хотя бы предположения. Наверняка бы долго-долго рассуждала, вглядываясь в небо, как она обычно это делает, словно с него ей кто-то транслирует ответы. И они наверняка есть, если как следует подумать, но уже полностью остывший кофе выливается в раковину, а Кристину снова ждет так глубоко ненавистное ею место. Но прежде она достаёт телефон и находит нужный и заученный наизусть контакт. «Очень важно в общении с пограничными личностями указывать на их девиантное поведение и не оставлять без внимания их положительные порывы: так они смогут понять, что причиняет вам боль, а что заставляет светиться от счастья.»Жабка:
Спасибо за цветы Теперь мое настроение не такое паршивое
Идиотка: Ты достойна намного большего, Чем обычного букета гвоздик***
Дождь грозно барабанит по крыше синего Форд Фокуса, и Крис барабанит в такт по рулю указательным пальцем, но даже так тревога и раздражение не покидают голову, и все равно такое чувство, будто бы эти назойливые холодные капли разбиваются об голову. Эта неделя оказалась для нее самым настоящим адом, в котором ничего не происходило, и это раздражало еще больше, вводило в непонятный ступор. Чертов день сурка, в котором менялись лишь лица актеров. Надменные, деловые лица, в которые Кристина хотела плюнуть, отхаркнуть все, что у нее было. Она терпеть не может эти шлюшьи физиономии, терпеть не может их глупые глаза, тела и их присутствие. Она уже не скрывает своего отвращения, язвительно отвечает на любые попытки заговорить. Крис не хочет говорить с ними. Крис не хочет иметь с ними ничего общего. Единственное, что разбавляло эти бесконечные, похожие друг на друга, будни — сообщения Джоаны. Они всегда были короткими и вопросительными: «Как день?», «Что делаешь?», «Как настроение?», «Ты поела?», «Не хочешь встретиться?». На последнее, которое было прислано день назад, Кристина ответила особенно грубо. Тогда она поругалась с одной из актрис, и Джоана со своей заботой была совсем не к месту, именно тогда из горящих от злости пальцев Кристины вырвалось совершенно необоснованное и грубое «Ты можешь отъебаться хотя бы сегодня», на что ответом было обычное «Ок». Без игривых скобочек, без заботы и чувств. Просто две сухие буквы и надпись «Была в сети только что». Эта надпись продержалась до поздней ночи, к которой Кристина уже успела написать кучу извинений, на которые так и не поступило ответа. Крис чувствовала себя мерзко. Очень мерзко. Она просто использовала Джоану как подушку, на которую вымещают злость. Только в отличие от подушки, Джоана живой человек, умеющий испытывать эмоции и чувства, и скорее всего она выместила их на себе. Это молчание пугало до необъяснимой паранойи, и лишь надпись «В сети», возникающая пару раз в день, давала хрупкую надежду. Крис знала, что не все в порядке, но она была хотя бы уверена, что Джоана не вскрыла себе вены. Такая себе подушка безопасности. И сегодня этот концерт продолжился. Ее вновь отчитывали, как маленькую девочку. Фабио прочитал целую лекцию о том, как нужно вести себя с актерами, и Крис лопнула. Она буквально разорвалась на части. Она послала к черту каждого из них. Покрыла трехэтажным матом. Истерила так, как не истерила никогда в своей жизни, но даже так она сохранила свое место. Кристина не знает, почему Фабио просто не вышвырнет ее, ведь ее работоспособность упала слишком сильно. Может быть, причиной служит нехватка рабочих рук и строгий график выпуска роликов? Да кто его, черт возьми, знает, но Крис не сможет уволиться самостоятельно. Не сейчас. Ей слишком нужны деньги. Непогода набирает обороты, как только Сото паркует свой Форд у дома, и дождь теперь буквально рвет барабанные перепонки, разбиваясь об темно-синюю сталь. Кристина неохотно выпускает баранку из рук, наблюдая за стекающими по лобовому стеклу ручейками. До подъезда ей всего метров десять, но при таком ливне есть все шансы промокнуть до ниточки даже при такой короткой дистанции. Пена натягивает на голову воротник легкой спортивной куртки, прекрасно понимая, что она вряд ли спасет от дождя, и быстро вываливается из салона. Белые кроссовки на высокой подошве бороздят лужи, пачкая носы дорожной пылью, осевшей на мокром асфальте вязкой жижей — дорожные сливы явно не справляются с таким количеством осадков, но кто же знал, что для вечно солнечного Мадрида февраль в этом году выдастся на редкость капризным. Сквозь сплошную стену ливня можно едва ли разглядеть хоть что-то в радиусе четырех метров, но Крис отчетливо видит силуэт, стоящий под одним из деревьев — глупо, на самом деле, ведь листьев еще нет, а голые ветки точно ничем не помогут. Сгорбившийся силуэт стоит спиной к ветру, пытаясь скрыть своим телом что-то, что сжимает в руках, от непогоды, и Сото не сразу понимает, кто это, но когда до нее доходит, прибавляет шаг, пачкая свои джинсы брызгами от мутных луж. — Ты в своем уме!? — Она резко хватается за промокшую донельзя черную толстовку на плече, ощущая, как через пальцы просачивается вода и стекает по запястью, словно бы Крис сжала пропитанную водой губку. — Какого хрена ты тут делаешь!? — Я… — Джоана растерянно хлопает глазами, и на мгновение ее губы растягиваются в наивной улыбке. — Я просто… тут тебе кое-что, я… Она в растерянности вытаскивает свой потертый рюкзак из-под толстовки, и ее руки путаются в плотной ткани: дрожащие и мокрые. Крис закатывает глаза, думая, что Джоана совсем лишилась рассудка, потому не дает ей сказать ни слова, а лишь тянет за собой, ухватившись за край толстовки. Мокрые следы тянутся по ступеням, оставляя за собой грязь и разводы. Здесь, в закрытом помещении, дождь не такой громкий, но все равно пахнет сыростью и спертостью. Сото устало потирает лоб, открывая дверь квартиры. Она никак не рассчитывала на прием гостей сегодня, но разве она могла знать, что эта идиотка потащится сюда в такую погоду через пол-Мадрида. И ведь наверняка шла пешком. Как всегда. Кристина устало плетется вперед, а Джоана по-прежнему стоит на пороге, с опаской осматриваясь по сторонам, словно бы находится здесь впервые. — Проходи. — Голос тихий, немного севший, и Акоста отзывается на него слабым быстрым кивком. Крис окидывает ее измученным взглядом — вся сырая, хоть выжимай. — Я найду тебе что-нибудь из одежды. — Нет-нет, Крис, я только отдам и уйду, обещаю. — затараторила Бианчи, вновь терроризируя свой рюкзак в попытках открыть его. Джоана не хочет навязываться. Джоана навязывается целую неделю. Она была слишком надоедливой, такой, что у Крис лопнуло терпение, и она прямым текстом попросила «отъебаться». Джоана вновь совершила ошибку. Какую уже по счету? Джоана сбилась. Она просто отдаст ей то, что хочет и все. Она слишком навязчивая. Это Джоана плохая, а Крис хорошая. Джоана просто отвратительна. — Ты совсем идиотка? Акоста замирает, поднимая виноватый взгляд, встречается со строгим голубым, таким пронзительным, что руки неосознанно покрываются мелкой дрожью. Она вновь вспоминает себя в детстве, когда за любую попытку обратить на себя внимание на нее повышали голос или смотрели точно так же — с упреком. Говорили, что она глупая и слишком надоедливая, что она мешает и не дает отдохнуть. Говорили, чтобы она была тише, меньше бегала, меньше смеялась, играла в своей комнате и вообще не подавала признаков жизни, хотя бы малейшего намека на собственное существование, словно мебель, на которую обращаешь внимание только тогда, когда это нужно. И Джоана тонула в одиночестве, выдумывая все более изощрённые способы показать, что она жива. Она есть. Она существует. Она не мебель. И вот все снова повторяется. Крис работает, устает, а она навязывается со своими никому не нужными пустяками. Крис хорошая, а она просто омерзительная. Она просто само омерзение. — Прости… — Джоана медленно опускает руки, склоняя голову в пол, и отчетливо шмыгает, а Сото поджимает губы. Она знает, что все это из-за того чертового сообщения. — Идем, — Аккуратно касается предплечья, добавляя уже более мягким голосом. — тебе нужно переодеться, а то ты заболеешь.***
Волны чая в стакане лениво разбиваются об его край, и Джоана сильнее обвивает пальцами керамику, отогревая свои промёрзшие пальцы. Она не привыкла пить что-то горячим, потому дует еще сильнее, нахмурив брови. Крис сидит напротив, положив ногу на ногу, ковыряет ложкой йогурт, который, несмотря на голод, все равно встает комом в горле. Дождь по-прежнему барабанит в окно, и даже за двойным слоем пластикового стекла слышно, как тоскливо подвывает ветер. — Ты хотела что-то мне показать? — Кристина крутит десертной ложкой у подбородка, всматриваясь в опущенные вниз карие глаза. Акоста слабо кивает, зависая на пару мгновений. Она не решается взглянуть Сото в глаза, отсчитывая про себя свой неровный пульс. Почему-то ее руки немеют, непослушно тянут немного промокший рюкзак на колени. Хоть бы не промокло. Пена наблюдает за нелепыми, дергаными движениями, терпеливо выжидая, пока Джоана копошится в рюкзаке, а после облегченно выдыхает. Не намок. Дрожь сковывает руки новым приступом, Крис замечает это, видя перед собой небольшую раму для фотографий повернутой вниз стеклом. Шумный выдох перекрывает собой шум ветра и дождя, как только Крис берет. Руки оказываются свободными, и правая тут же тянется ко рту. Как обычно. Джоана только недавно сняла этот проклятый пластырь со своего пальца и вот опять. Она жутко ненавидит эту привычку, но вгрызается в ноготь сильнее, поддевая кожу зубами, когда Крис переворачивает раму. Усталость притупляет эмоции, но даже так щеки слегка краснеют, ведь из рамы на Крис смотрит ее портрет, бережно выведенный карандашом. Широкая улыбка, распушенные пряди, аккуратно лежащие на плечах, и едва заметная родинка на щеке — все это выведено с такой непривычной осторожностью и нежностью, ведь обычно все штрихи Джоаны резкие и небрежные, но здесь они были плавными, с мягкими тенями, отчего на лице появляется легкая улыбка, ведь на что-то большее попросту не хватает сил. — Не нравится? — Робость голоса кажется такой наивной, Джоана прячет свою руку подальше от своего рта и боязливой дрожи, пока Сото рассматривает рисунок, скользя по стеклу пальцами. — Вовсе нет, получилось очень красиво. — почти шепчет она, пытаясь выловить карий взгляд, но он по-прежнему смотрит куда-то в стол. — Спасибо. Джоана снова кивает, снова громко шмыгает, потирая нос. Она слишком навязчивая. Ей нужно уйти. Сейчас же! — Я пойду, Крис. — Куда ты пойдешь, на улице все еще идет дождь, и твоя одежда сырая. Угловатые плечи нерешительно поднимаются вверх, чтобы резко опуститься. Еще не высохшие волосы прикрывают лицо, но даже так Кристина все равно понимает, какая эмоция сейчас застыла на лице Акосты. Сейчас она вновь напоминает ребенка, который в чем-то провинился перед родителями и сидит перед их строгими лицами, сложив руки на коленях и впиваясь в коленные чашечки пальцами. Беззащитный напуганный маленький ребенок. — Я постелю тебе на диване. Крис медленно встает со стула под отчетливый хруст своих коленей. Сегодня был безумно напряженный день, ей тоже нужно выспаться. Останавливается в дверном проеме, сжимая раму в руках, но Джоана по-прежнему сидит неподвижно, опустив плечи, и вновь громко шмыгает. Слишком навязчивая. Слишком ненавидящая себя за это. — Прости, что я такая надоедливая… — Безобразная ухмылка сменяется глухим молчанием, отскакивающим от окна вместе с шумом ливня. — Прости, что я все испортила… снова… — Едва заметный пар поднимался из кружки, утопая в чуть желтоватом освещении, от которого все казалось каким-то невзрачным, приглушенным, словно искусственным. — Прости… До Крис вновь доносится размытый хрипящий всхлип, и угловатые плечи пару раз дергаются, прежде чем опуститься и застыть согнутыми под тяжестью мыслей. Сото аккуратно сжимает раму в руке, поднимая взгляд в потолок. Белый потолок, который вновь кажется невероятно далеким. Она вдыхает немного влажный и прохладный воздух, наполняя себя тяжестью, от которой просто хочется рухнуть на пол. Холодный, прожигающий ступни пол. Кристина высматривает в свете люстры непонятные вспышки, которые обычно видишь, когда долго смотришь на свет, а потом ее глаза слезятся от желтизны, и она промаргивается с тяжелым выдохом, словно выдыхая последний существующий на свете воздух. Ее тяготит это чувство непонятной пустоты, будто бы у нее отняли что-то важное. Тяготит этот влажный воздух с привкусом горечи на корне языка, привкусом обиды и печали, но вместе с тем Крис чувствует сладость. Немного непонятную терпкую сладость явно на любителя, но все равно продолжает смаковать, пытаясь распробовать как можно четче. Кажется, именно такой вкус имеют воспоминания или тоска по дням, по которым очень скучаешь, когда боль смешивается с тихим счастьем, и ты уже не знаешь, какую эмоцию испытываешь сейчас. Обиду? Спокойствие? Печаль? Радость? Неизвестно, потому что все это превращается в одну непонятную, которая поглощает тебя, буквально засасывает, и ты уже не можешь от нее избавиться. Не можешь перебить эту терпкую сладость, как бы ни старался. — Идем, тебе нужно отдохнуть. Крис слегка прикасается к застывшему плечу, опять ощущая каждую косточку под ладонью, ощущая мягкость и прохладу кожи даже через футболку — белую футболку с короткими рукавами. И этого касания достаточно, чтобы эта сладость усилилась втройне, чтобы давила еще сильнее, наполняя воздух свинцом, который почему-то вдыхался легче, чем когда-либо. Сото чуть сместила свою ладонь, чувствуя выпирающую ключицу под кончиками пальцев, и свинец застывает в легких, приятно тянет к низу, тяжелеет и превращается в вакуум, который хочется поскорее заполнить. Заполнить теплом, холодом, давно выкуренной сигаретой и запахом мяты с чем-то немного приторным, лишь бы не ощущать себя такой неполноценной. Рассудок на секунду мутнеет, а перед глазами стоят лишь нечеткие предметы в желтоватом свете, словно в тумане, когда сверху на теплую руку ложится худая и прохладная, и Кристина почему-то не убирает свою. Из-под ресниц она лишь наблюдает, как тонкие, слегка дрожащие пальцы с особой нежностью проходятся по костяшкам. Вырисовывают странные узоры, завораживая и приковывая взгляд, подцепляют и едва ощутимо поглаживают пальцы, вновь возвращаясь к костяшкам, и Крис выдыхает: медленно и легко, все так же не отводя глаз. Легкие наполняются жжением, но не тем жжением, от которого хочется плеваться, а тем, которое неспешно разогревает изнутри, поднимает это тепло к горлу и приятно колет, с каждым касанием, с каждым непонятным, но таким простым узором. Она наполняется, заполняет пустоту в своих легких, становится цельной и неотрывно смотрит. Вот бы сейчас увидеть ее глаза. Темные, немного печальные, но безумно нежные глаза, в которых хочется тонуть без попыток спастись. Просто смотреть в эти глаза неотрывно, пристально, а после прижаться всем своим телом к худому и хрупкому, вцепиться в него и никогда не отпускать, защищать его от всех и вся, лишь бы оно всегда было целым и никогда больше не разбивалось на маленькие кусочки. Лишь бы оно всегда было рядом, ведь они не чужие люди: никогда ими не были и никогда ими не будут. Вот так все просто, без лишних усложнений. Вот так просто Крис в абсолютной тишине наблюдает за тем, как Джоана медленно, осторожно и боязливо целует ее пальцы, а после прижимается к ним щекой и замирает, едва дыша, а кожа чувствует сырые, почти высохшие дорожки на этих скулах. И как-то все в одно мгновение теряет смысл, остаются лишь отголоски мягких губ и впалые щеки, по которым Крис так скучала. — Я люблю тебя, Крис… — Этот шепот едва можно разобрать в шуме барабанящего по стеклу дождя, но он все равно кажется слишком громким в застывшей тишине. — И я скажу это миллионы раз, даже если никогда не услышу от тебя того же. Уголки пухлых губ чуть приподнимаются в грустной улыбке, и Крис чувствует, что Джоана улыбается, тоже слабо растягивая губы. Конечно, как бы Крис ни старалась переводить темы каждый раз, Джоана все равно все понимает. Она слишком внимательная к таким мелочам, чтобы не заметить того, что Крис ни разу не ответила ей тем же на эти искренние слова. И терпкая сладость вновь наполняет легкие, только вместо свинца Кристина вдыхает легкость, словно бы она наконец-то смогла поведать самому близкому ей человеку секрет, о котором так боялась говорить. — Я очень боюсь сожалений, Крис, хоть они и преследуют меня всю мою жизнь… — Джоана вновь оставляет на пальцах легкий поцелуй, а Крис прикрывает глаза, сосредотачиваясь на этой невесомости прикосновений. — Просто я не хочу, чтобы потом получилось так же, как с Элоем… Я не хочу больше жалеть о недосказанных словах… Кристина кивает, словно бы Джоана могла видеть ее затылком, снова ощущает впалую щеку на своей руке — мягкую и прохладную. Они теряются в счете времени, в этом прикосновении, вызывающем такие несопоставимые друг с другом эмоции, такой контраст чувств, но он безумно сочетался в своем несочетании, ведь именно сейчас, в эти секунды и мгновения, они были как никогда далеки и близки одновременно, были такими чужими и родными. Такими нужными друг другу. — Думаю, нужно идти спать. Джоана еще пару раз касается костяшек своими пальцами, прежде чем опустить свою руку и медленно развернуться к Крис. И Сото клянется, что это именно тот самый теплый, выразительный взгляд, та самая легкая, нежная улыбка, которые принадлежат лишь Джоане. Настоящей Джоане, а не ее расстройству или зависимости. И Кристина также медленно опускает свою руку, едва кивая.