Скажи мне, что это мы

      Ее разум был похож на средневековое поле битвы. Ее мысли перерезали друг другу глотки, оставляя глубокие следы массивных копыт на поле сознания, усеянном кровавыми трупами ее идей. Они мчались вперед с непонятной для Джоаны траекторией, сбивались в кучи, рычали, просачивались сквозь них и снова мчались, уничтожая все на своем пути. Джоана не знала, куда спрятаться от этого безумия в ее голове. Но знала, что никогда еще мысли в ее сознании не были такими жестокими.       За все это время, что она старалась здраво мыслить и давать честную оценку своим действиям, Джоана поняла, что она не сможет. Никогда не сможет справиться сама. И как бы отчаянно она ни пыталась нести все на своих хрупких плечах, она по-прежнему оставалась слабым человеком. Она по-прежнему была просто напуганной девушкой с тонкими руками и немного дистрофичным телосложением, нуждающейся в помощи. Джоана пыталась, но то ли боль ее стала слишком невыносимой, то ли мысли в один день стали слишком кровожадными. Она решила для себя одно — она не позволит единственному лучику света покинуть ее мрачную жизнь. Даже если придется переступить через собственные страхи и пожертвовать остатками своей мужественности, она все равно заставит свои мысли ошибиться. Хотя бы раз.       Джоана хочет выиграть хотя бы одно сражение в своей голове у своих же демонов. Хотя бы раз доказать себе, что это она главная, не они. Что это ее мысли. Ее жизнь. И они так старательно внушали ей все это время, что Джоана со своей болью никому не нужна вовсе; что Крис оставит ее, как только откроется правда; что никто не захочет помочь ей справиться с этим бременем собственных проб и ошибок; что проще закрыться и держать все в тайне, особенно от дорогих людей. Они так старательно отвоевывали ее мозг себе, что Джоана просто потерялась среди этого страха, и, кажется, проснулась совсем недавно, когда ее мозг сковало такой паникой, какой не сковывало еще никогда.       Это было впервые, когда вместо неподвижного ужаса, направленного в одну точку, Джоана в панике носилась по всей квартире. Она громко кричала от страха, заливалась слезами до тех пор, пока ее не сбивал кашель, а после снова наворачивала круги по комнате, обхватывая себя за плечи. И она клянется, что еще никогда не ощущала страх приближающейся смерти так ярко. Ей еще никогда не казалось, будто бы смерть дышала прямо в спину, от чего Джоану пробивал озноб, и страх усиливался. Еще никогда она не рвалась к жизни с таким желанием, но не смогла ничего возразить им, — мыслям — не потому что ее язык вновь стал невероятно тяжелым и неподвижным, а потому что Джоана просто не знала, что можно сказать. Не знала, каким словом можно было бы успокоить их, напомнить, что это ее тело. Она не смогла и просто позволила им совершить бесчеловечный акт насилия над ее разумом.       Джоана молчала, закусывая щеки, точно так же как и молчала всегда, когда издевались над ее ни в чем неповинным телом. Когда в ее голове мысли раздирали друг друга в клочья в то время, как ее тело терпело унижения изо дня в день, а Джоана по-прежнему молчала. Она не могла позволить себе даже плакать под ярким светом прожекторов, не то что бы как-то возразить. Она лишь с ужасом молчания терпела эти касания, когда их липкие и грубые руки были абсолютно везде; терпела губы на своих губах, когда их скользкие языки вынуждали давиться от нехватки воздуха; когда они использовали ее, как кусок мяса. Совершенно не подготовленную как морально, так и физически они брали ее, как им вздумается, просто для хорошей картинки, и никто даже и не думал, что все эти наигранные стоны были стонами боли и отчаяния. Эти мерзкие силуэты были везде. Не были лишь там, куда нельзя было пролезть. И это было больно, когда Джоана просто молчала, а в ее сознание вдалбливались насухую, стирая мысли в кровь.       Это было насилие. Насилие, несмотря на то, что решение было принято ей самой, это по-прежнему оставалось насилием в чистом его виде, потому что Джоана не хотела. Никогда не хотела, но у нее, как ей самой казалось, просто не было выбора. Джоана позволяла совершать над собой все эти мерзкие вещи, она лишила себя света, лишила себя любви и других человеческих чувств лишь из-за одной причины. И она искренне поверила в эти мысли. Убедила себя в том, что, действительно, не достойна ничего, чего достойны простые люди. Ее мысли убедили ее в этом. И когда Джоана перестала чувствовать, вселенная послала ей луч, который убедил ее воспаленный мозг в обратном. Убедил в том, что Джоана обычный человек, достойный обычной заботы, внимания, понимания, поддержки и любви. Словно маленький ребенок, которому просто нужен кто-то, кто мог бы указать ему правильный путь.       И сейчас вид ошарашенного взгляда голубых глаз расползается диким страхом под ее тонкой бледной кожей, намертво прирастая к мышцам, присыхая, словно грязь, которую невозможно отмыть. Резкие порывы ветра пробираются под толстовку и футболку, и от холода Джоана потирает руки. Хочет спрятать их в карманы джинсов, но те слишком маленькие, чтобы в них можно было согреться. Горели бы в аду все дизайнеры женских джинсов за такие карманы! — Хорошо…       Неуверенно шепчет Крис, потирая кончик носа тыльной стороной руки, и Акоста вздрагивает, каменея. Сото всматривается в бетон под своими ногами, в ее голове вновь царит беспорядок, который сложно разложить по полкам. Казалось бы, существует столько вопросов, повисших где-то в воздухе, на которые бы она хотела получить ответы, но они беспорядочно крутятся в ее голове, как на самой страшной и быстрой карусели в парке аттракционов, от которой до тошноты кружится голова. — Как… — Медленно поднимает взгляд, тут же замечая тонкие руки, удерживающие друг друга с такой силой, что пальцы оставляют следы на бледной коже. Они мнут запястья, сжимаются в кулаки, разжимаются, правая тянется вверх, но ее тут же перехватывает левая, цепляясь до красноты, и все по кругу. — Как ты попала в порно?..       Джоана нервно ухмыляется. Она почему-то так и думала, что именно этот вопрос Пена задаст в первую очередь, и оказалась права. Этот вопрос по сути своей в разы облегчал задачу, потому что именно он и являлся ключевым, и ответив на него, Акоста может ответить на все сразу, но это не делает ответ проще. И не понятно было: колотило ее от ветра или от собственного волнения, но колени дрожали так сильно, что изломанное тело, казалось, вот-вот упадет на холодный бетон и разобьётся словно хрусталь, разлетевшись миллионами осколков, которые смоет ночным ливнем, и Джоана не соберет их снова. Не сможет больше. Не хватит больше сил.       Ей едва ли хватает сил собраться с мыслями. Едва ли хватает их, чтобы просто стоять здесь, с силой потирая свои запястья из-за глубокой ломоты в костях. Она снова разрушена. Она снова сломала себя пополам. Согнула с громким треском так, что ребра пронзили насквозь ее почерневшие от никотина легкие, и теперь трудно сделать даже крохотный вдох, но еще страшнее выдохнуть. Иногда Джоане кажется, словно бы ее тело давно умерло и сейчас разлагается, гнилыми ошметками падая по оставленным ею следам. Она лишь дух, обреченный бесконечно страдать от собственной безвольности и слабости. Обреченный навсегда быть одним и громко смеяться над собственной безысходностью.       И язык ее вновь становится невероятно тяжелым, напоминающим гнилой кусок мяса, повисший во рту. С каждым крошечным вдохом горло продирает, будто бы Джоана глотает наждачку или же жадно пьет высоко концентрированную кислоту, растворяющую ее изнутри. И опять Джоана видит голубые глаза напротив. Видит, как медленно в них угасает надежда. Как ее топит под собой темное холодное море, и она уходит все глубже и глубже, пока от нее не остается лишь слабый размытый образ: печальный и до жути пугающий. Крис роняет слабый выдох, но он падает на острые плечи слишком больно, и Джоана упирается рукой о бетон, чтобы сохранить равновесие.       Она не может сдаться сейчас. Она слишком часто прокручивала этот диалог в своей голове, представляя его в мельчайших подробностях. Только не сейчас! И она цепляется за скользкий выступ, чтобы окончательно не уйти на дно. Ее руки сводит, и резкая боль пронзает щеку, после которой следует отчетливый вкус крови, приводящий Джоану в чувства. Она делает вдох, видя перед собой выжженую дотла землю. Спасительный, но такой болезненный вдох.       Ее слова льются нескончаемым потоком, а в горле по-прежнему бурлит кислота, застрявшая у самого зева. Она вот-вот потечет через края ее сухих и бледных губ, смешанная со сгустками крови, растворяя под собой челюсть и дрожащий подбородок. Джоана едва ли способна шевелить гнилым куском мяса, он становится слишком неуправляемым, запинаясь на каждом слоге, больно соприкасаясь с зубами, и лишь порывистый ветер, словно подгоняя ее мысли, задувает в спину. Он свистит в ее ушах, отчего темнеет в глазах, и к телу вновь липнет грязь. Она просачивается из пор вместо пота, обволакивая все тело, вызывая единственное желание — с головой окунуться в ванную, наполненную кипятком, и свариться там заживо.       Джоана не любит горячий душ, но последние несколько дней она топит себя в огненной воде, после с легкой улыбкой наблюдая за своим отражением в запотевшем зеркале и рассматривая красные пятна на своем теле. Ее пугает эта улыбка, как и температура воды, но почему-то каждый раз, наблюдая за этим, она чувствует облегчение. Наверное, это лишь очередная жалкая попытка наказать себя. Она наказывает себя каждый день, разгрызая ногти и щеки изнутри, пока не ощутит вкус крови, а потом как истинный садист прижимает вспотевшие пальцы к обветренным губам, чувствуя болезненные покалывания. Наказывает себя за глупость, страх, вранье, безвольность и мерзость.       Наказывает себя, потому что ужасна. Потому что достойна боли. А после смотрит в пустой потолок, понимая что только что стала еще ужасней. И, может быть, Джоана, действительно, достойна того, чтобы ощущать, как гниет ее тело. Как оно крошится изнутри, разваливаясь с каждым хлипким шагом. Достойна быть просто духом, поселенным в мертвой оболочке. Достойна видеть эти с ужасом распахнутые голубые глаза, краснеющие от уголков и к радужке с каждым новым словом, пока краснота не превращается во влагу. Достойна той боли, когда потеряет Крис.       Она все поймет, если Крис откажется от всей этой грязи, которую вылила на нее тонной слов. Она не будет гнаться за Крис, потому что так, определенно, будет лучше для нее. Не станет умолять ее дать сотый по счету шанс. Но знает, что будет ужасно больно лишиться солнца. Знает, что ослепнет в кромешной тьме своего разума, заблудится в ней и больше никогда не найдет дорогу к себе. Но так будет лучше, чем разрушать жизнь того, кого любишь. И между двумя жизнями Джоана, не раздумывая, выберет свою смерть, потому что знает, что не проживет и года в одиночестве. И не важно, как она умрет. Будет ли эта смерть спланирована ею, от собственной руки, или предначертанная вселенной. Совершенно плевать. Если ее никчёмная жизнь стоит счастья этих голубых глаз, то Джоана готова пойти на эту жертву. Потому что так будет лучше. Потому что Джоана сеет вокруг себя лишь кромешную тьму, совершенно неспособная дать что-то больше кроме боли. Они обе это знают.       И кислота стекает с подбородка, растворяя в себе соль. Горькую соль, щиплющую усталые глаза, потому Джоана туго выдыхает и жмурится, плотно смыкая губы. Она не чувствует ничего, кроме назойливого ветра, бьющего в спину грозными порывами. Как опавший цветок она качается из стороны в сторону, теряя свою устойчивость. Бетон становится ее спасением, и вторая рука, дрожа, с силой вжимается в холод. Джоане страшно открыть глаза. Страшно увидеть перед собой огни города и утонуть в них, ведь они все такие ненастоящие. Словно картонные. Словно это декорации к спектаклю, созданные ребенком: тронешь пальцем - и весь картон тут же обрушится на пол. Джоане страшно ощущать твердость под ногами, будто бы она вот-вот испарится. Будто бы она тоже сделана из тонкого картона. Будто бы Джоана сама картонная. И даже собственное дыхание кажется ей ненастоящим. Вся ее жизнь. Ее искусственная и неправдоподобная жизнь. И лишь теплые ладони кажутся отчётливо живыми.       Живые, теплые ладони, с особой бережностью обхватывающие искусственное, гнилое тело со спины. И вся эта иллюзия, такая до жути пугающая, весь этот картон вокруг, который вот-вот обрушится к ногам, меркнет. Они исчезают так же быстро, как и самоконтроль, позволяя дрожи наконец-то пробить все тело. Соль полностью заменяет собой кровавую кислоту, впитываясь в мягкое плечо. — Тебе нужна моя помощь? — Тихий шепот смешивается с ветром, сливаясь с ним в один гул, который уже не звучит так устрашающе. — Помоги мне, пожалуйста, Крис… — Слышится слабое «Хорошо», и дышать становится уже не так больно.       Картон постепенно крепнет, обретая свои формы, и медленно превращается в реальность.

***

      Она попросила Джоану уйти. Крис нужно переспать со всем услышанным, обработать и уложить в своей голове. И в ней вновь творится черт знает что. Весь этот нескончаемый поток информации смешивается с теплом на кончиках пальцев, вызывая новый поток чувств и эмоций, и они наслаиваются друг на друга, словно снежный ком, катятся с огромной скоростью так, что этот ком уже невозможно остановить, и Крис искренне надеется, что он не раздавит ее к чертям.       Крис не хотела ее отпускать. Она хотела как можно дольше обнимать ее вздрагивающие плечи, утирать ее слезы с холодных от ветра щек и заглядывать в темные от прищура глаза, полные сожаления и раскаяния. Она хотела быть рядом с ней хотя бы еще пару секунд, но раздирающие голову мысли были сильнее. Теперь все встало на свои места. Теперь Кристина окончательно сложила этот кубик Рубика в своей голове, смогла совладать с отмычкой и наконец открыть тяжелую книгу в плотном переплете, чтобы ужаснуться ее содержимому.       Она мгновенно вспомнила миллионы деталей, которые все никак не могла сложить в единую картину, но теперь точно знает, что тот непонятный мужчина, преследовавший ее от дома, в котором жила Джоана, тот же самый мужчина, который был у клуба в новогоднюю ночь. Знала, что он был послан кем-то выше и следил за Джоаной все это время, чтобы она никуда не испарилась. Знала, что то жуткое послание в ее машине и случай, когда ее чуть не задавили у собственного дома — все это было лишь для того, чтобы напугать Джоану. Чтобы она просто согласилась на очередную чертову сделку. Чтобы собственноручно убивала людей, забирая за их жизни деньги. Чтобы просто со стороны наблюдала за тем, как они убивают себя, и делая вид, что непричастна.       И Крис страшно, потому что вся эта история до тошноты мерзкая, пугающая и печальная. Но эта история принадлежит Джоане — человеку, в котором Крис так отчаянно нуждается. Человеку, которому Крис готова отдать намного больше, чем кому-либо еще. Человеку, которого Крис хочет оберегать, как самое сокровенное, что у нее есть. И она снова и снова прокручивает эту тяжелую информацию в своей голове. Снова и снова. Ее руки трясет даже не от той огромной суммы долга, на которую можно купить полноценную квартиру в Мадриде и которая висит на Джоане, а от простого осознания того, насколько же все это время Крис была слепа.       Она ненавидела, но стала частью этой грязи. Она призирала каждую из актрис, но даже не задумывалась над их судьбами. Они всегда были для нее лишь пустышками, совершенно одинаковыми и мерзкими. И Крис всегда с безразличием выполняла свою работу, но даже не подозревала, что каждой из них была нужна помощь. Спасение, которого они так и не получили, навсегда застряв в этом аду. И только после слов Джоаны о том, что почти каждая в этих стенах должница, зависимая или же куда страшнее не имеющая даже крыши над головой и документов, у Крис словно бы открылись глаза, и она поняла, в какой грязи купалась все это время. Купалась и считала это морем, может быть, даже океаном, совершенно не замечая миллионы судеб таких же сломанных людей, прячущих всю свою боль за алкогольной и наркотической зависимостью. Все эти души проходили через ее руки. Все они каждый раз лишь притворялись, делали вид, что их все устраивает, а Кристина верила и считала их мерзкими.       И вдруг неожиданно для самой себя Крис поняла, что это не Джоана такая особенная среди всех этих людей, а просто они так тщательно спрятали свою боль, чего Джоана ввиду своего ПРЛ просто не умеет. Джоана — плохой лжец. И стало так мерзко, что захотелось убежать от этой мерзости как можно дальше, чтобы нигде и никогда больше с ней не сталкиваться. Потому что каждый раз Крис бездушно наблюдала за безжалостным насилием, не видя в нем ничего ужасающего.       Но что она могла сделать? Обратиться в полицию? Для чего? Для того, чтобы сломать свою жизнь? Для того, чтобы ее потом убили где-нибудь в темном переулке или же еще страшнее лишили всего, что у нее есть, заперев в этом дерьме пожизненно. Кристина никогда не связывалась с подобными людьми, она понятия не имеет, что они могут сделать с ее жизнью, но точно знает, что им ничего не стоит ее разрушить. И тогда в ней закипела ненависть. Ненависть и злоба ко всему, что хоть как-то относится к происходящему, даже если косвенно. Она смешивалась со страхом и безумным, может быть, даже безрассудным желанием неосуществимой мести. Неосуществимой, потому что Крис не имела такой власти и смелости, чтобы решиться на что-то столь отвратительное. Она просто не такой человек, который мог бы разрушить чью-то жизнь и поступить как последняя мразь.       И Крис думала. Думала очень долго. Она хотела воспроизвести в своей голове идеальный план действий, чтобы в итоге все же суметь выйти сухой из воды. Чтобы они обе вышли сухими, а после забыли обо всем этом и начали с чистого листа. Крис знала, что нужно встретиться еще раз и уже окончательно решить проблему. Потому что Джоана наконец-то приняла тот факт, что уже не справляется в одиночку.

***

— Куда ты меня ведешь? — Сото в полном неведении и кромешной темноте пытается нащупать пространство перед собой, одной рукой ухватившись за прохладную ладонь, что куда-то тащила ее. — Сейчас увидишь.       Кристина обреченно вдыхает теплый воздух, смиренно следуя туда, куда ее ведет Бианчи. Изначально она пыталась примерно прикинуть направление, чтобы не потерять припаркованную машину, но вот когда шум улицы сменился на тихий шорох теплого ветра, Пена окончательно потеряла ориентир. Все мысленные карты, встроенные в ее голову, оказались сбиты с толку, и вот уже под своими подошвами она ощущает не твердость брусчатки или асфальта, а мягкую почву с зеленеющей травой. Крис даже прикинуть не может, куда именно ее затащила Джоана в этот довольно значимый день, — 14 февраля — ведь не слышит даже человеческой речи поблизости, лишь размеренный шум ветра, путающегося в голых ветвях и еще совсем крохотных свежих листьях. — Готова? — Джоана обходит Сото сбоку, останавливаясь за спиной, и та неуверенно кивает головой, совершенно не понимая, чего стоит ожидать.       Когда вчера совершенно неожиданно Кристина получила сообщение «Встретимся завтра?» и согласилась, она никак не думала, что как только припаркует свою машину на какой-то совершенно незнакомой ей парковке, Джоана завяжет ей глаза и поведет не пойми куда сквозь толпы людей. Это было довольно волнительно, потому что они не виделись с того самого дня, когда все карты оказались раскрыты. Даже не присылали друг другу короткие смс. Поэтому на протяжении всего, как казалось из-за завязанных глаз, бесконечного пути Пена поджимала губы то ли от волнения, то ли от некого страха. Она правда не была готова к такой неожиданности. Но вместе с этим к ней пришло отчетливое чувство трепетности и легкости где-то под ребрами. Такое согревающее, что Крис совсем не хотела отпускать прохладную ладонь из своих пальцев, как только Джоана стала обходить ее. — Черт… — Прошипела Акоста, потянув за края завязанного ею куска ткани, который уже и не помнит, где нашла, случайно задевая несколько прядей светлых волос, и Сото тянется к своей голове руками из-за неприятного тянущего ощущения. — Прости, сейчас…       Наконец немного жесткая ткань медленно сползает с лица Кристины, и та зажмуривается, прежде чем решается открыть глаза.       Всего за два дня погода резко поменяла свое настроение, и вот уже теплый ветер мягко шуршал в деревьях, которые, почуяв тепло, тут же принялись распускать листья, зазеленела трава, а термометр показывал отметку +15◦. Парки тут же наполнились людьми, сменившими свои куртки на что-то более легкое, которые желали отдохнуть от почти недельных дождей и понежиться под лучами мадридского солнца. Наступала весна, а за ней и жаркое, душное лето.       Крис медленно разомкнула веки, и ее взгляд тут же наткнулся на ярко-голубое покрывало, расстеленное на свежей траве и заставленное различной закуской. Тут были и тапасы с беконом, и чичарон, и пинчос, и жареные кольца кальмара, два небольших сэндвича, немного картошки фри, чуррос и парочка энсаймада. Она внимательно разглядывала всё, словно пытаясь убедиться в реальности этих вещей, тут же натыкаясь на выглядывающую из корзины для пикника бутылку «Сангрии». — Эм, да… — Джоана моментально поняла, куда смотрит Крис, и тут же достала бутылку из корзины. — Она входила в заказ, так что… — Акоста поморщилась, прокручивая вино в своих руках, словно держала грязную половую тряпку. — Я не могла ее убрать. — Ну мы ведь не обязаны его пить. — Это выражение лица вызвало на пухлых губах легкую улыбку, и когда Бианчи кивнула пару раз, вновь убрав бутылку, Пена наконец- то села на покрывало.       Оглядевшись по сторонам, она все же смогла понять, куда Джоана привела ее. Это был парк Каприччо. И хоть сама Кристина никогда не бывала в нем, но кое-что она слышала об этом месте, хоть оно и не так популярно, как скажем, парк Ретиро. В основном потому, что это место пользовалось спросом лишь среди влюбленных, и то что Джоана смогла найти столь укромное место в такой день, вызывало удивление. Они находились где-то в кругу хвойных деревьев, прямо у небольшого пруда с плавающими утками, и лишь где-то там, на невысоком мостике, говорили люди. Но их разговоры были настолько тихими, что с легкостью перебивались шелестом ветра и шумом воды, взбаламученной утками. — Ты не сказала, что это будет свидание. — Осмотрев все вокруг себя, Сото наконец вернулась взглядом к мнущейся у все той же корзинки Джоане. — Да… Я хотела сделать сюрприз или что-то вроде того… — Бианчи неуверенно перебирала свои пальцы, почему-то не решаясь поднять головы, что вызвало очередную улыбку на лице Крис. Наверное, потому что спустя такое долгое время пребывания в, как ей казалось, бесконечном стрессе, она чувствует себя расслабленно и спокойно. — Здесь очень красиво. — Прошептала Пена, и Акоста наконец-то подняла на нее взгляд. — И тихо. Мне нравится.       Бледные губы едва растянулись в полуулыбке, и, постояв еще пару секунд, Бианчи медленно присела рядом, обхватывая свои согнутые колени. Ее карий взгляд лениво следил за утками в пруду до тех пор, пока она не сморщилась, снова потирая шею и судорожно выдыхая. Ей все еще больно, и Кристина не знает, как долго это будет длиться, но отчетливо ощущала мелкую дрожь в ее тонких пальцах, когда та вела ее сюда. — Знаешь, я никогда не была в этом парке.       Сото медленно поднесла к своим губам тапас на шпажке, прокручивая ее пальцами и осматривая со всех сторон. Выглядит аппетитно, учитывая, что Крис еще ничего не ела. Джоана даже не отреагировала, продолжая смотреть в одну точку, что уже было непонятно, за чем она так внимательно наблюдает. — Хочешь что-то сказать? — С наполовину набитым ртом спросила Крис; ее язык явно был рад ощутить хоть какую-то еду за сегодня. — Эм, да… — Акоста снова наморщилась, возвращаясь к неприятным воспоминаниям, и выдержала паузу, с силой растирая свои запястья. — Я не думаю, что смогу это сделать… — Но ведь это последнее, что им нужно, разве нет?       Бианчи слабо кивнула, и ее руки потянулись к картошке фри в пищевой упаковке из картона. Жадно чмокая, Джоана закидывала в рот картофель один за другим, ее дрожащие пальцы оставляли жирные следы на картоне, пока сама упаковка едва заметно подрагивала в них, а Пена наблюдала за этим, как за каким-то чудом, ведь впервые ей доводилось видеть такой аппетит у Акосты, словно та впервые держала что-то съедобное в своих руках. Даже Кристина, с утра ничего не евшая и уже ощущавшая тяжесть и легкий дискомфорт в животе, на фоне Бианчи была не такой уж и голодной. — Разве не лучше просто разобраться с этим раз и навсегда? — Акоста тяжело выдохнула, и полупустая в один миг упаковка опустилась на покрывало. — Ты не понимаешь, Крис. — Она на мгновение задержала воздух во рту, надув щеки, после чего и без того тяжелое дыхание стало еще тяжелее и сбивчивей. — Так объясни мне…       Там на мостике раздался чей-то радостный визг, привлёкший внимание Сото, и лишь как следует приглядевшись и прищурившись, она смогла разглядеть подпрыгивающую на месте девушку и парня, стоящего на одном колене. Крис вдруг почему-то подумала, что это очень глупо — делать предложение руки и сердца в такой день и в таком месте, и от чего-то наморщилась. — Я уже делала это… — Вдруг неожиданно прохрипела Джоана, возвращая к себе внимание Пены. — Да, ты говорила…       Где-то там высоко снова зашуршал ветер, и голубые глаза вновь устремились к мостику, на котором радостные влюбленные уже крепко обнимали друг друга. Крис вдруг задумалась: а будет ли она когда-нибудь также пищать от радости? Если да, то она бы хотела, чтобы это случилось где-нибудь в более уютной и личной обстановке, а не так — посередине парка. Она бы не хотела, чтобы у такого важного для нее события были свидетели. — Просто тогда я увидела это.       Хриплый кашель застрял в горле, и Акоста с трудом откашлялась, после утирая влажный лоб и вновь растирая свою шею. — Увидела что? — Сото нахмурилась, вновь переводя взгляд с мостика на Бианчи, словно бы только что замечая ее контраст с окружением.       На фоне оживающей природы Джоана смотрелась особенно мрачно и ужасающе. Ее липкое от холодного пота вытянутое лицо было склонено книзу, впалые покрасневшие глаза напоминали сквозные отверстия, обрамленные темными пятнами. Она сидела сгорбившись, скукожившись, от чего ее плечи поднимались до самых ушей в тяжелых и частых вздохах. Казалось, что она вот-вот потеряет сознание, если не престанет дышать так часто и поверхностно. Лицо Кристины снова исказила гримаса жалости и сожаления, и вместе с этим на спину словно бы кто-то надавил со всей силы, от чего Пена сгорбилась точно также. — Увидела, как это дерьмо убивает людей. — Прошептала Акоста. Так тихо, словно боялась, что ее кто-то услышит, и тогда ее непременно настигнет неизбежное наказание. — Тогда мы с Элоем были в каком-то баре, и я продала эту хрень одной девушке…       Бианчи вновь запнулась, осмотревшись по сторонам, будто бы ее, действительно, мог кто-то услышать, и Крис тоже обернулась в сторону мостика, вновь щуря взгляд. Он был уже пуст. — На вид она была не старше меня или, может быть, младше, я не знаю. — Очередной приступ кашля вынудил на секунду прерваться. — Я не придала этому значения и просто забрала деньги, а потом…       Она замолчала, впиваясь в свои колени и зажмуриваясь так сильно, что все ее бледное лицо вмиг стало красноватым. Сото сосредоточенно нахмурила брови и пододвинулась чуть ближе. Она видела, как Джоане тяжело собраться с мыслями, как это, очевидно, травмирующее событие отпечаталось в ее памяти, будто бы фотография, запечатленная на обратной стороне век, которую Джоана видит каждый раз, закрывая глаза. Ее пальцы сжимали колени так сильно, что на это было больно смотреть, от чего Кристина отвела взгляд, тоже сильно зажмурившись, но тут же вздрогнув от гортанного звука. — Тебя тошнит? — Резко подскочила Пена, но едва согнутая ладонь тут же остановила ее. — Такое бывает, когда я ем… — Все так же гортанно произнесла Акоста, прикрывая одной рукой рот, в то время как другая плавно опустилась на бедро Крис. — Всегда? — Она проскользила взглядом по тонкому запястью, ощущая дрожь пальцев через джинсовую ткань. — Нет… — Бианчи громко сглотнула, запрокидывая голову и утирая губы, оставив влажный след от слюней на подбородке, от чего Сото сморщилась. — Только когда ломает…       В пруду громко заплескались утки, и Кристина в очередной раз вздрогнула. Ее плечи сковало неприятным чувством отвращения и жалости, будто к ее собственному горлу медленно подступала желчь, и тогда Пена ощутила горечь на корне языка. Она сжалась от подувшего ветра, ухватившись руками за края спортивной куртки - по позвоночнику колючими касаниями пробежался холодок. — Потом она умерла… — Крис съёжилась еще сильнее, так что стала напоминать своим видом комок из ткани. — Она отрубилась прямо на барной стойке, и никто даже не обратил внимание. Всем было плевать.       На секунду на бледных губах проскочила ухмылка: пугающая, но до ужаса искусственная и печальная, от которой холод стал распространяться на плечи, и Крис хватило лишь секунды, чтобы разглядеть во взгляде Джоаны страх и боль. Крис даже представить не может, насколько сильно это отпечаталось в памяти Акосты, а та все помнила. Помнила до мелочей и каждый раз задавалась вопросом «А что если бы?». И каждый раз не находила на него ответа. — Когда я перевернула ее, она уже захлебнулась собственной рвотой. — Улыбка становилась шире с каждым словом, и Бианчи хотела бы стереть ее к чертовой матери, потому что это страшно. Страшно, когда ты говоришь о подобном, улыбаясь. Страшно и мерзко. — Наверное, она сильно смешала с алкоголем или чем-то еще…Я не знаю.       Джоана отчетливо запомнила ее посиневшее лицо, запачканное рвотными массами. Запомнила, как тряслись руки, и тогда она заплакала, в панике разыскивая Элоя в толпе. Запомнила, как он успокаивал ее тогда в машине, потому что Джоана не могла остановиться. Должно быть, это глупо, ведь она не знала даже имени этой девушки, но это не помешало мыслям обвинить саму себя в этой случайной смерти, которую она не должна была увидеть. В ту ночь ей было тяжело уснуть, потому что каждый раз перед глазами маячили каштановые волосы до плеч и ямочки на щеках, когда Бианчи протянула ей эту дрянь. Это она убила ее. Не удивительно, что после этого у Джоаны случился очередной распад, во время которого она успела возненавидеть и заново полюбить Элоя как минимум три раза, воссоздать в своей голове идеальный план самоубийства и сбежать черт знает куда посередине ночи. Это было слишком для нее, и тогда она взяла с Элоя обещание, что это последний раз. Разумеется, он был не последний.       С каждым разом они брали поставки на сумму, превосходящую предыдущую. Это были легкие деньги, если так можно было сказать. И тогда Джоана открыла для себя кое-что: если очень сильно напиться или упороться, то мысли и совесть не будут жрать тебя изнутри. Наверное, по этой причине Джоана плохо помнит те дни, потому что каждый раз она убегала от себя, пряча свой страх в порошке и алкоголе. Не удивительно, что тогда они потеряли такое количество дури, и закрытая машина — это явно последнее, о чем может думать мозг под несколькими граммами кокаина. — Это не твоя вина, Джо. — Крис аккуратно коснулась напряженного плеча, замечая, как обезображенная улыбка сменяется плотно сомкнутыми губами. — Я знаю, что тебе сложно понять это, но у нее был выбор, и она его сделала. — Его могло бы не быть, Крис…       Она промолчала. Она не знала, что на это ответить, и это, действительно, ужасно. Крис даже представить не может, чтобы бы чувствовала на месте Бианчи, и уж тем более не может представить, что она ощущала тогда и сейчас, даже спустя столько времени, потому лишь громко выдохнула, сжимая твердое плечо. — Что будет, если ты не вернешь деньги? — Не знаю… — Акоста пожала плечами, вновь криво ухмыльнувшись. — Наверное, они убьют меня и сдадут на органы. Не знаю…У меня нет таких денег, а если и будут, то им придется очень долго ждать.       Пена резко кивнула, вытянув губы, сжатые трубочкой. — Они не станут ждать, Крис… Больше не станут.       Кристина потупила свой взгляд в голубое покрывало. Не может быть такого, чтобы ситуация была настолько тупиковой. Сото же отовсюду слышала, что безвыходных ситуаций не бывает, значит, и здесь должен быть выход. Должен же быть! — Может, я могу продать свою машину?.. Это будет хотя бы что-то. — Протянула Крис, и Джоана тут же буквально вскочила. — Нет! — Она вновь ухватилась подрагивающей рукой за бедро. — Тебе не нужно вмешиваться в это дерьмо! — Но я уже ввязалась в него, Джоана.       И снова эта безобразная ухмылка на потрескавшихся губах. — Послушай, я понимаю, что для тебя это очень тяжело, и тот эпизод сильно травмировал тебя, но… — Крис нахмурилась, пытаясь сформулировать свою мысль правильно, потому что мыслей в ее голове вновь стало слишком много. — Но разве есть другие варианты? Я не настаиваю, просто хочу, чтобы ты еще раз подумала над этим. В любом случае, я поддержу любое твое решение, слышишь? Я буду рядом. — Я не знаю…       Акоста медленно убрала руку с бедра Сото, прежде чем повернуться к ней и встретить заботливый и обеспокоенный взгляд. Она успела лишь выдавить из себя слабую улыбку, как кашель снова разодрал ее горло. Такой сильный, что заслезились глаза. И Джоана боялась, что если разомкнет веки, то увидит перед собой лишь пустое пространство и шуршащие деревья. Но она размыкает, и Крис все еще здесь.       Она рядом.