Бабочка под стеклом

А Рицу, довольный наконец наступившей в машине относительной тишиной и отсутствием назойливых приставаний, время от времени взглядывал на Соби, во сне издающего трогательно-жалобные звуки, и действительно думал. Думал о том, что же ему теперь делать с ребенком Тёко, который как назло ну просто ее точная копия. Если бы мальчишка обладал Силой, то подобного вопроса для Рицу бы не стояло: в срок он бы взялся за его обучение и обучил бы безупречно, ведь учить он и вправду умел превосходно, но, к сожалению, далеко не все выдерживали его жестокие методы. А те, кто выдерживали... их не мог превзойти практически никто, ни Бойцов, ни Жертв. Но в Соби Рицу, к вящей своей досаде, не ощущал и проблеска Силы, к тому же, его не было в списках носящих Истинные Имена, который обновлялся ежедневно, по мере рождения все новых Бойцов или Жертв. Так, Силы у мальчишки нет, а его сходство с предательницей-Тёко (сердце Рицу неприятно сжалось, и он судорожно вцепился в ни в чем не повинный руль) фотографическое. "Предательница! Предательница, не стоящая и крошки моего внимания!"- навязчиво крутилось в голове у Рицу. - "Ты бросила меня тогда и бросила теперь, не оставив даже надежды на то, что где-то, пусть и не рядом со мной, ты все-таки есть, а я... Я по-прежнему не могу избавиться от мыслей о тебе, и твой сын... он так похож на тебя! Тёко, как, по-твоему, я смогу это выдержать?!" Рицу вздохнул и досадливо поморщился: может он или не может - какая разница?! Он должен, ведь у него есть обязанности, служебные и не совсем, есть школа, за которую он отвечает, есть Сила и воспоминания о его Бойце, хоть и ранящие, но все же дорогие, есть... да, есть и никуда не денется невероятная болезненная привязанность к Тёко, которую он не рискнул бы назвать любовью, настолько она крепка и мучительна, а разрушить или, может, уменьшить ее не в состоянии ничто... И теперь еще есть Соби - а это не так уж и мало, чтобы сжать давно и безнадежно страдающее сердце в кулак и жить дальше, никому не показывая свое истинное лицо, перекошенное вечной ужасной гримасой, ведь при виде него любой отшатнется в брезгливой страхе!.. Да, придется терпеть дальше, терпеть бесконечно... но дело того стоит, не правда ли? Маленький Соби, хоть и не обладает Силой, но все равно требует соответствующего воспитания, и он его получит! Приняв такое решение, Рицу немного успокоился и начал внимательнее следить за дорогой: две катастрофы в один день для сына Тёко будет слишком, цинично усмехнулся он про себя. А чуть попозже напомнил своему глупому сердцу: "Не привязываться, ни в коем случае не привязываться!" Соби проснулся от того, что машина остановилась около какого-то здания казенного вида, напоминавшего школу. Мальчик знал, как выглядят школы, ведь мама уже водила его записываться в одну из них, поскольку в апреле Соби должен был идти в первый класс! Мама обещала, что в школе будет интересно, и Соби хотелось поскорее отправиться на уроки, но... Но сейчас, похоже, про школу и занятия придется забыть, а мамы больше нет... После сна все случившееся казалось мальчику несуразной в своей неправдоподобности фантасмагорией, настолько холодное и угловатое слово "умерли" не вязалось с веселыми синими глазами мамы и и спокойной уверенностью папы в их той, последней поездке. Любовь, объединяющую мужчину, женщину и их ребенка, тогда можно было почти потрогать руками, но против смерти, похоже, бессильна и она... Происшедшее вновь навалилось на плохо соображающего со сна мальчика всей своей тяжестью, слезы опять неостановимо потекли из его глаз, но в этот момент Рицу вышел из машины и велел: - Выходи, Соби-кун. Мальчик подчинился беспрекословно, кое-как выбрался наружу и немного отвлекся от своей беды, оглядываясь по сторонам. Школу (школу ли?) со всех сторон окружал мрачный парк, похожий на сказочный лес, в котором живут злые колдуны; в окнах изредка мелькали какие-то фигуры, вроде бы детские. "Значит, и вправду школа..." - немного отлегло от сердца у Соби. Вокруг сгущались неприветливые зимние сумерки, мальчику внезапно сделалось страшно, и он, не дожидаясь приглашения, торопливо ринулся на крыльцо, где приветливо светился неяркий желтый фонарь. Рицу, обрадованный отсутствием необходимости уговаривать, приказывать и давить, в два шага догнал его, сжал ледяную подрагивающую ладошку Соби в своей и молча повел его, опять плачущего, к себе, на этаж, отведенный под жилье для преподавателей, сейчас очень довольный тем, что в его распоряжении имеется гостевая комната, которую при определенном старании можно переоборудовать в детскую. А можно и НЕ переоборудовать - пусть мальчишка будет благодарен уже хотя бы за свое нахождение здесь вместо какого-нибудь задрипанного приюта! Да, Рицу в данную минуту ощущал почти отвращение к Соби, доверчиво топающему рядом, и чуть ли не ругал себя за совершенную ошибку. И правда, зачем он поступил настолько неосмотрительно, забрав сына Тёко к себе? Он, Рицу, далеко не мастер в воспитании детей; Бойцы и Жертвы - это совсем другое дело! Но, в принципе, раз Соби уже здесь, терзаться сомнениями уже поздно, нужно действовать. Но сначала необходимо понять, чем воспитание обычных детей отличается от обучения в "Семи голосах" боевых Пар. И он, Рицу, непременно займется этим вопросом на досуге, как только он у него появится в следующий раз. А пока пусть все идет как идет: перекраивать свои планы из-за какого-то там мальчишки Рицу на намерен. Доведя Соби до его нового жилища и открыв входную дверь, Минами легонько подтолкнул его в спину и предупредил: - Оставайся здесь, Соби-кун. Выходить тебе запрещено, - и правда, нечего ребенку без способностей болтаться одному по школе, где он запросто может стать мишенью для отработки заклинаний некоторых особо несносных Бойцов! Но закрывать комнату на ключ Рицу не захотел, реши проверить, насколько его подопечный послушен. Дверь мягко затворилась, и Соби остался один. Хоть в голосе дяди Рицу и не ощущалось той странной силы, которой Соби покорялся без возражений, спорить измученный мальчик был элементарно не в состоянии. Он ощупью в темноте добрался до кровати, с трудом стянул с себя верхнюю одежду и обувь, потом рухнул в постель и уснул уже до утра. И потянулись дни - одинаковые, тоскливые, серые... Соби просыпался, неохотно завтракал (еду ему приносили в комнату), затем несколько часов бездумно таращился в окно, без конца вспоминая родителей и не утирая льющихся по щекам слез, а внутри умирая от практически невыносимой пронзительной боли и безысходности; вяло ковырялся в обеде, пробовал читать, рисовать - в комнате обнаружилась и полка с его любимыми книжками, и рисовальные принадлежности - но все бесполезно. Единственным событием, нарушившим эту нескончаемую череду стали похороны, сообщившие мальчику дополнительную боль и уныние. К тому же, осле них он начал бояться темноты и теперь мог заснуть, только включив лампу, стоящую на прикроватной тумбочке. Рицу же занимался очередным набором в школу начинающих и освобождался только ближе к ночи, да и не считал возможным разводить всяческие неприличные сопли. А Соби так хотелось, чтобы кто-нибудь ласково, как мама, обнял его, притянул к себе и легонько поцеловал в макушку... Тогда бы он уткнулся этому человеку в грудь и от души поплакал, ведь слезы в одиночестве не приносили даже капельки облегчения! И, наверно, после Соби и вправду немного утешился бы, но ждать заботы и нежности мальчику здесь не приходилось. В такой смеси скорби и лишь усиливающего ее бездействия прошло... Соби точно не знал, сколько времени. Впрочем, он особо этим и не интересовался. Но вот однажды утром мальчик проснулся и почувствовал себя вроде бы слегка получше. Даже, кажется, аппетит появился, так что к завтраку Соби отнесся с куда большим энтузиазмом, чем в прежние дни. Доев, он выглянул в окно, увидел, что, похоже, зима постепенно сменяется весной и ощутил в себе самом помаленьку пробуждающийся после длительного сна, вызванного скорбью, интерес к жизни и любопытство, очень свойственное всем детям. Нет, грусть пока не ушла, но слегка утихла и горе приразжало свои беспощадно терзающие Соби когти. Итак, он позавтракал, отодвинул тарелку, обозрел пейзаж за окном (кстати, очень привлекательный на предмет новых впечатлений и свежего воздуха) и решил пойти прогуляться, невзирая на запрет Рицу. И действительно, кто он такой, этот дядька, чтобы указывать ему?! Чувство, что он совершает недозволенное, только подогрело стремление мальчика, и он, небрежно натянув на себя верхнюю одежду (и некому было проверить, все ли правильно он сделал...), поспешно выскочил в коридор, где, предварительно внимательно осмотревшись, припустился к лестнице, а внизу его ждала свобода, такая манящая! Но до лестницы Соби добраться не успел: чья-то бесцеремонная рука ухватила его за шиворот и вынудила остановиться. Мальчик гневно задергался, бешено размахивая хвостиком, а когда его наконец отпустили, порывисто оглянулся и раскрыл было рот, чтобы высказать наглецу, осмелившемуся столь непочтительно хватать его, все, что он о нем думает. Но едва он понял, КТО его схватил, как все слова застряли у него в горле: позади стоял Рицу-сенсей и презрительно смотрел на него своими ледяными глазами. - Разве я не предупреждал тебя, Соби-кун, - вкрадчиво и оттого еще более жутко начал он, - что тебе нельзя выходить? - Я... - Соби судорожно сглотнул, не в силах избавиться от пристального взгляда Минами. - Я хотел... - он съежился и жалобно заморгал. - Твои желания меня не интересуют, Соби-кун, - по арктическому холоду в голосе мужчины мальчик догадался о крайне степени его гнева. - И, поскольку ты неблагодарное маленькое чудовище, раз осмелился ослушаться меня, я вынужден прибегнуть к более жестким мерам воспитания. Отныне ты - мой вечный слуга. - Соби съежился еще больше и в ужасе зажмурил глаза. - В школу ты ходить не будешь, ведь грамотность рабам ни к чему, - продолжал Рицу, возвышаясь над мальчиком неумолимой глыбой то ли льда, то ли камня. - Да, учиться ты в ней не будешь, ты будешь ее убирать. Пойдем, - он развернулся и куда-то направился по коридору, а бедный Соби, полностью уничтоженный тоном опекуна и смыслом его слов, безропотно последовал за ним, не находя в себе сил ни воспротивиться велению, ни хотя бы возразить ему. Внутри у него все онемело от творящейся несправедливости и ужасно хотелось заплакать, но слез почему-то не было тоже - наверно, мальчик их все истратил раньше... Рицу шел быстро, и Соби приходилось почти бежать за ним, чтобы не отставать слишком сильно. Остановился Минами возле каморки, где хранились швабры и прочие принадлежности для уборки; Соби однажды видел, как ребята и девчонки (наверно, здешние ученики) вытаскивали их оттуда. Открыв каморку, Рицу гостеприимно повел рукой: - Вот твои орудия труда на всю оставшуюся жизнь. Обращайся с ними бережно и с любовью. И ты ведь хотел прогуляться? Бери для начала веник, а потом я отведу тебя туда, где не убирались уже давно. Соби почти бессознательно взял протянутый ему предмет и опять поплелся следом за Рицу по коридорам, казавшимся бесконечными, куда-то почти на чердак. Там находилось огромное заброшенное помещение, напоминающее зал для каких-нибудь торжественных собраний. На полу зала толстым плотным слоем лежала пыль, которую шаги Рицу и Соби даже особо не потревожили. Воздух в зале был затхлый и неживой, он будто навевал на безнадежно оглядывающегося мальчика дополнительную тоску. "Я же наверняка состарюсь и умру, как папа и мама, пока уберу тут..." - Соби отчаянно вскинул на Рицу глаза, подумав вдруг, что тот пошутил и сейчас уведет его из этого неуютного места, но взрослый разбил все его мечты вдребезги, скучливо велев: - Приступай, - после чего отправился прочь, даже не взглянув на мальчика. Ну и что тому оставалось делать? Соби горько вздохнул, шмыгнул носом и, найдя некоторое облегчение во вновь хлынувших слезах, принялся неумело мести зал, казавшийся бесконечным. Видно, ему и правда придется потратить всю свою жизнь, которая без родителей сделалась никому не нужной, на подметание, мытье полов и прочие столь же неинтересные занятия... Ведь вряд ли дядя Рицу стал бы брать его просто из милости, наверняка он рассчитывал сделать из него слугу заранее! и в школу ему теперь дорога закрыта, а он так хотел научиться как следует читать, писать и рисовать!.. Соби подметал, медленно и неуклюже, низко склонившись над полом, его слезы капали в пыль, оставаясь в ней темными крапинками и художественное воображение мальчика против его воли составляло из них вполне упорядоченные узоры. А Рицу спустя какое-то время после своего неожиданно строгого обращения с воспитанником никак не мог понять, что это вдруг на него нашло. Нет, конечно, Соби ослушался его и, понятно, заслужил наказание, но ведь не столь серьезное! Разумеется, в процессе перемещений по школе он и вправду мог бы попасться на глаза (да и в руки!) Бойцов, охочих до отработки сложных заклинаний на живых мишенях, и наказание Рицу отчасти отражало степенью своей суровости тревогу директора за целость и сохранность подопечного, но все же... Все же жизнь, посвященная уборке заброшенных школьных помещений, - слишком тяжелая расплата за самовольный выход в коридор, Рицу понимал это ясно и не уставал поражаться самому себе, поскольку тут крылось еще что-то помимо тревоги за Соби. Но вот что, что?! Не раз и не два как следует поразмыслив над своим странным поведением, Рицу был вынужден признать не очень-то приятную для себя истину - точнее, даже, несколько истин. Во-первых, он, хоть и являлся директором прежде всего ДЕТСКОГО - пусть и весьма специфического профиля - учебного заведения, сами дети его по большей части откровенно раздражали, чтобы не сказать бесили. Поэтому они занятия вел исключительно в старших классах, когда дети превращались уже в более-менее сдержанных и управляемых существ, поскольку иметь дело с только недавно принятыми двенадцатилетними сопляками у него никогда не хватало нервов, вот он и старался свести общение с ними к минимуму. Но, к сожалению, проводящегося из года в год набора в школу новых учеников не удавалось избежать столь успешно, поскольку ему, как директору, требовалось пообщаться с каждым потенциальным Бойцом, зачисляемым в "Семь голосов" лично, чтобы хотя бы в первом приближении оценить, получится ли из него что-нибудь приличное или нет. И, естественно, с родителями будущих учеников тоже разговаривал именно Рицу, но они, пусть и взрослые, иногда повергали его в шок не меньший, чем их невоспитанные избалованные сынки и дочки! О, эти родители! Какими порой ограниченными, недалекими и откровенно туповатыми они являлись, никак не желая понять просто факта: их детям, обладающим Силой, уготована судьба более привлекательная, чем у них самих, зачастую обычных трудяг, не видящих дальше собственного носа! В общем, и дети, и родители крайне утомляли Рицу, делая его, и так строгого, совсем уж нетерпимым к чужим промашкам, пусть даже и совершенно незначительным. Вот и Соби, сам того не зная, попался директору под горячую руку и теперь расхлебывал результаты плохого настроения Рицу. Но это была только первая причина. А вторая и, кстати, гораздо более серьезная, заключалась, опять-таки, в необыкновенной похожести мальчика на свою мать и его (во всяком случае, до поры до времени) кроткой безответности. Рицу хорошо понимал и чувствовал собственную абсолютную власть над Соби: взаправду, он может поступить с мальчишкой как угодно, и никто не остановит его! А что подобные низменные желания у него присутствуют, директор не сомневался ни секунды. Ведь стоило ему только взглянуть на хрупкую фигурку Соби с печально опущенным пышным хвостиком и внимательно присмотреться к его лицу - к этим огромным потрясающе синим глазам с дрожащими на ресницах слезами, к еще совершенно по-детски нежным губам, тоже вздрагивающим от долгого плача, - и все, в душе (и, наверно, в теле? Хотя нет, здесь Рицу пока контролировал собственные порывы особенно жестко) директора поднималась темная жажда подмять воспитанника под свою волю, сломать его, лишив если не разума, то того внутреннего стержня, который делает человека человеком, а не бесхарактерной живой куклой, и потом держать его при себе в качестве прелестной марионетки, когда-то имевшей и достоинство, и гордость, но теперь подчиняющейся опекуну безраздельно. Да, Рицу хоть и неохотно, но признавал за собой такие мечтания, и они всегда ставили его перед крайне неприятным вопросом: любил ли он мать Соби, Тёко, или тоже всего лишь хотел заполучить ее в свою полную власть? Раньше Рицу был уверен - да, любил, пусть и крайне болезненно, остро, почти маниакально, - и любит до сих пор, но сейчас... А возможности проверить всяческие предположения ему уже не представится. К тому же, Тёко при всей своей мягкости и женственности умела дать Минами достойный отпор, часто очень обескураживавший его, а ее сын только смотрит (или не смотрит, но все равно!) кротко и печально, не в силах хоть чуть-чуть воспротивиться давлению Рицу на его сознание... И его глаза, полные неизбывной грусти, так и подстрекают директора продолжить подчинять себе, ломая его волю, и даже когда они опущены, покорность, рожденная скорбью, ясно читается в плавных очертаниях его склоненной головы и горестно висящих Ушках... "Нет, хватит! - постановил Рицу однажды во время подобных раздумий. - Довольно и того, что я уже постыдно вышел из себя один раз! Больше такого повториться не должно. Разумеется, я отменю наказание Соби-куна и воспитаю его так, чтобы по его виду нельзя было догадаться о его внутренней мягкости и готовности к послушанию, дабы никому не пришло на ум плохо обращаться с ним... Да, нужно обучить его держать свои эмоции под контролем и при любых обстоятельствах сохранять абсолютное спокойствие. Но прерывать наказание прямо сейчас, наверно, не стоит, пусть он как следует подумает над своим поведением и сделает необходимые выводы". На этом моменте директор прекратил излишние мудрствования на педагогические темы, уяснив для себя дальнейшее развитие наказания, сформулировав одну из задач, стоящую перед ним как перед воспитателем, а заодно и собственные не очень здоровые мотивы, приведшие к развитию событий именно по данному пути. Соби же продолжал убираться, убираться, убираться... Последние дни слились для него в одно тянущееся бесконечно нечто - то ли день, то ли ночь... мальчик не брался ответить наверняка. Его грусть и тоска по ушедшим родителям примерно тогда, когда он закончил подметать первый из многих залов непонятного назначения, сменились никак не проходящей усталостью, от которой, впрочем, тоже всегда хотелось плакать, и тупым ужасным безразличием. Теперь Соби не хотелось ни пить, ни есть, только спать, спать долго и крепко, а еще, может, попасть к родителям... или пусть бы они вернулись (хотя бы ненадолго!), чтобы спасти его от казавшегося все более безжалостным дяди Рицу. Когда у мальчика проскальзывали подобные мысли - но они появлялись в оглушенном усталостью разуме все реже - Соби несколько раз сухо всхлипывал, давя истерические рыдания, и, словно робот, продолжал сметать в кучи слежавшуюся пыль, всегда толстым слоем устилавшую полы всех этих помещений, которых он привел в относительный порядок уже несколько. Как только он избавлял от грязи под ногами один зал, Рицу тут же вел его в другой, иногда от щедрот выделяя ему короткие перерывы на еду. На время сна опекун впрямую не покушался, но выспаться как следует Соби не мог тоже, поскольку Рицу требовал, чтобы очередное помещение было убрано в течение дня, который у мальчика часто затягивался до поздней ночи, ведь убираться быстро у него пока не получалось. А опекун, кстати, и сам изрядно удивлялся: ну зачем, скажите на милость, в "Семи голосах" столько странных просторных залов неизвестного назначения? Некоторые из них смахивали на места, предназначенные, видимо, для каких-то торжественных мероприятий, а некоторые, наоборот, напоминали скорее тренировочные, для учебных боев или официальных турниров по битвам заклинаний. Оставалось только гадать, рассчитывали ли проектировщики школы на гораздо большее число учеников (ведь на данный момент расписание было составлено так, чтобы часов практики хватало с избытком всем, и никаких накладок еще ни разу не возникло) или все эти помещения предназначались совсем для других целей. И все они почему-то располагались на верхнем, почти заброшенном этаже "Семи голосов", хотя, например, тренировочные залы гораздо целесообразнее размещать внизу, это ясно любому мало-мальски компетентному человеку. Словом, в данных помещениях никогда не возникало особой нужды, и там можно было не убираться еще лет сто, но раз уж Соби наказан, то пусть постарается! От него не убудет, а урок запомнится надолго: Рицу, конечно, не знал, что мальчик недосыпает, так как из-за нехватки времени заходил к нему крайне редко, иначе бы отменил свое решение раньше, ведь причинять вред здоровью воспитанника в его планы отнюдь не входило. И Соби никогда не говорил опекуну о том, что спит ужасно недолго, поскольку отчетливо видел безразличие Рицу к себе и своему состоянию; да и сам скоро погрузился в такое же. Тусклый свет ламп под высокими потолками заброшенных залов, их еле слышное гудение, навевающее дополнительную дрему, болящая от постоянно наклонного положения спина, ноги, которые вообще-то есть, но Соби уже совсем не чувствует их, пыль, поднимаемая веником, настырно лезущая в глаза и нос, неповоротливые обрывки мыслей в раньше таком живом уме, изредка сжимающий горло приступ плача... мести аккуратнее, особенно на совок, чтобы не просыпать мимо, руки слушаются плохо, и совок неожиданно падает, мусор рассыпается... Соби несколько раз мучительно всхлипывает и тут же прекращает - неимоверными усилиями (что толку плакать, если никто не слышит и не поможет!) - и принимается собирать рассыпанное заново... От тех дней у мальчика сохранились в основном такие воспоминания. Они - и не исчезнувшая со временем глухая обида на несправедливость и черствость опекуна. Но именно там, среди пыли и непрекращающегося труда судьба готовила поворот, навсегда изменивший жизнь Соби - правда, к лучшему или к худшему, сказать трудно. А произошло все так. В один без сомнения знаменательный день Соби имел чуть более ясную голову, поскольку накануне ухитрился поспать немного дольше, что не замедлило сказаться на его сообразительности. И в разгар махания веником мальчику пришла на ум следующая мысль: если в реальной жизни справедливо сказочное понятие "умерли", значит, возможно, и другие понятия из сказок будут работать здесь? Например, если он, Соби, попытается сотворить чудо - вдруг у него получится?! Сделав подобный вывод, мальчик тут же преисполнился надежды. Сейчас он попробует - и ненавистная пыль соберется в кучки сама, без его участия, а веник с совком тоже станут двигаться не от того, что ими шевелит Соби, но исключительно под воздействие волшебства! Здорово! И нужно скорее пытаться, ведь он тогда отдохнет еще хоть чуточку, пока уборка идет сама по себе! Пробовать нужно, да, но вот каким образом? Как там в сказках в принципе все происходит? Соби задумался, припоминая. Так, ага... Наверно, надо сначала изо всех сил сосредоточиться, а потом сказать волшебные слова - и вещи тотчас подчинятся! Правда, ни в одной сказке, которую мальчик знал, подобных слов не было, но это и неважно, он сочинит их сам! И вообще, на его взгляд, главное вовсе не слова, а Сила, долженствующая наполнить их! Только сомнениями на тему, имеется ли у него означенная Сила или нет, Соби заморачиваться не стал, дабы не сбивать себе настрой, и сразу приступил к делу. Он выпрямился, торжественно наставив Ушки и подняв хвост, а потом всем своим существом сконцентрировался на одном: пусть помещение очистится от пыли само! От напряжения у мальчика через несколько секунд потемнело в глазах, мозги будто завязались в узел, держать концентрацию больше одного мига оказалось жутко трудно, но он старался, одновременно чутко прислушиваясь к себе - когда же волшебство, таящееся в нем, отзовется? И, к немалому своему удивлению, правда через какое-то время ощутил, как нечто, раньше ничем не проявлявшее себя, откликается на его усилия. Вот оно, прежде почти незаметное, расширяется, беспрепятственно распространяясь повсюду внутри Соби (и ощущения у мальчика при этом поистине восхитительные!), вот как бы уплотняется, ища пути наружу, настойчиво бьется; вот пульсирует в нетерпении, готовое сорваться с кончиков пальцев и ждет только слова Соби, чтобы сделаться... чем? Мальчик не менее нетерпеливо жаждет узнать эту тайну и, точно поймав момент собственного наивысшего сосредоточения и одновременно наибольшего стремления вовне таинственной субстанции, полнящей его тело, уверенно говорит: - Хочу, чтобы веник и совок убрались здесь сами! - он еще не знает, что может просто повелевать, а не высказывать желания, но, тем не менее, его заклинание действует. В помещении внезапно делается темновато, но сейчас Соби нисколько не боится; он знает: так и должно быть, дабы заклятие осуществилось. Веник и совок, выпущенные им из рук, тут же послушно поднимаются, будто удерживаемые кем-то невидимым, и деловито начинают, как и положено орудиям уборки, наводить вокруг порядок: веник метет, совок ждет в стороночке, пока очередная кучка пыли не достигнет нормальной величины, а потом подплывает к венику, намекая, что пора им воспользоваться. Работа у них спорится, поскольку одни они шевелятся гораздо ловчее, чем когда с ними управляется Соби. Мальчик некоторое время наблюдает за ними сияющими глазами, потом восторженно шепчет - Получилось!.. - но тут его начинает жутко клонить в сон, и он, присев в уголке, закрывает глаза и вскоре безмятежно спит, а лицо его впервые после смерти родителей спокойно и ясно. А Рицу в этот день вдруг приспичило посетить в комнату воспитанника, чтобы глянуть, чем хоть он занимается, причем уже ближе к вечеру. К его удивлению, та пустовала. "Хм, - подумал Минами, - где он может болтаться в такое время? Навязался он на мою голову!" Нарочито тяжело вздохнув, он хотел было вернуться к себе, чтобы потом прийти еще раз и сделать несносному мальчишке очередное внушение насчет неукоснительного соблюдения дисциплины, но внезапно переменил свое решение и отправился на поиски Соби. Мало ли! А если его обижают, и он не в состоянии дать отпор? К тому же, краем сознания директор ощущал чью-то запущенную Систему, при этом незнакомую, что казалось ему еще более странным, поскольку Системы всех обучающихся в школе Бойцов он знал хотя бы в общих чертах. Поднявшись наверх, Рицу зашел в зал, где утром оставил Соби, и обомлел. Вокруг колыхалась зыбкая чернота Системы, прямо под ногами директора расправлялись с последней пылью ожившие веник и совок, а воспитанник преспокойно спал в дальнем углу, трогательно развесив Ушки и даже, кажется, улыбаясь. А Система была та самая, неизвестная... принадлежащая Соби, сейчас директор понимал это ясно. И, конечно, не замедлил в мыслях высказаться, причем в очень энергичных выражениях, по поводу собственной умственной неполноценности и профнепригодности в качестве Жертвы. Выходит, он ужасно, фатально ошибся насчет воспитанника! Мальчик, оказывается, обладает Силой, да, к тому же, недюжинной, раз заклинание продолжает действовать без его постоянного контроля! И в этом случае из него постепенно удастся воспитать выдающегося Бойца, даже, вполне возможно, непобедимого, если правильно подобрать Жертву. "Нет, почему подобрать? Она ведь должна существовать и так! Да, без сомнения, должна, но почему Имени Соби-куна нет в списках?! Странно, Боец есть (и где-то наверняка есть его Жертва), а Имени - нет?" Постойте-постойте... А вдруг его воспитанник - пресловутый чистый Боец, которые, если верить старым книгам, довольно часто встречались прежде, а теперь их нет уже давно, вот никто и не помнит об их существовании? Такое вполне вероятно, но тогда вопрос с Жертвой для воспитанника остается открытым, ведь чистым Бойцам обычно не положено природной Жертвы... Ладно, эту проблему можно решить попозже, в любом случае Соби-кун пока очень мал, а вот к его силе надо присматриваться уже сейчас и всемерно способствовать ее стабильному проявлению. Рицу, очень обрадованный обнаружившейся у воспитанника Силой, позволил себе скупо улыбнуться, затем вышел и тихонечко притворил за собой дверь. Спать во время уборки - это, разумеется, непростительно и заслуживает порицания, но сегодня он спустит Соби с рук практически любой проступок: мальчишка заслужил, продемонстрировав свои способности, даже неразвитые, в полном блеске. Так что спит - и пусть себе спит, детям, насколько слышал Рицу, вообще полезно много спать. А Соби, и вправду прекрасно отдохнув и ощутимо воспрянув духом, при пробуждении нашел зал убранным на славу и тут же утвердился во мнении, что он действительно колдун, как в сказках. Кстати, то черное, которое появилось перед началом исполнения его заклинания, никуда не делось, будто ждало решения мальчика, и он заставил его исчезнуть даже без слов, одной лишь силой мысли. "Ух ты, я и правда волшебник! - восхитился Соби, когда к помещению вернулся его прежний освещенный вид. - А раз я волшебник - то мне некого бояться, ведь я могу легко расправиться с ними со всеми!" Сделав подобный вывод и размышляя, стоит ли ему приняться за расправу над плохим дядькой Рицу прямо сейчас или немного подождать, Соби принял до ужаса независимый вид и прошествовал (другого слова и не подберешь!) в свою комнату, где его - конечно! - поджидал тот самый гадкий дядька-опекун. Вся смелость и самоуверенность мальчика тотчас куда-то испарились, он едва удержался от того, чтобы позорно не прижать Ушки, показывая Рицу свой страх перед ним. И вообще, что ему здесь нужно? Это ведь комната Соби, пусть и не в его доме, но все равно вламываться без приглашения нехорошо, а приходить надо было раньше, когда мальчик отчаянно нуждался в участии и поддержке! Нет, разумеется, печаль по родителям еще терзала Соби, как, впрочем, и отсутствие рядом хотя бы какого-нибудь близкого человека, но теперь у него появилась будоражащая душу тайна, требующая немедленно и всестороннего осмысления, и тем самым могущая отвлечь мальчика его от бесконечной скорби. А еще волшебный дар давал ему возможность в случае чего постоять за себя, поэтому он не позволит дяде Рицу обижать его безнаказанно. Но внимательный (насквозь он, что ли, его видит?) и холодно-бесстрастный взгляд опекуна все равно изрядно пугал мальчика, и тот мялся на пороге, не решаясь даже зайти в комнату. Только внезапно лицо дяди Рицу заметно смягчилось, он поманил Соби к себе и, когда мальчик робко приблизился, сказал насколько мог ласково: - Твое наказание отменяется, Соби-кун, потому что отныне тебе предстоит много учиться, - мальчик сначала недоверчиво глянул на опекуна, а потом, не в силах утаить свою радость, быстро-быстро замахал хвостиком. По губам же Рицу скользнул намек на улыбку, и он в сдержанной ласке легко провел рукой по голове Соби, побуждая того вообще растаять от такого неожиданного проявления теплоты. "Ладно, немного мягкости не помешает, - решил опекун, - ведь мальчик как-никак мой воспитанник, а, значит, ближе него у меня никого нет!". Потом Рицу, словно застеснявшись столь явной демонстрации своих чувств, стремительно ушел к себе, на ходу прикидывая, каких вершин может достичь Соби, если развить его силу в полной мере. А мальчик с размаху плюхнулся на кровать и с наслаждение потянулся, блаженно улыбаясь. Кажется, жизнь немного смилостивилась над ним, но это сейчас, и надо пользоваться моментом, ведь неизвестно, что будет завтра... зато это точно знал Рицу: его воспитаннику отныне предстоит долгий путь к овладению собственной Силой, но торопиться на этом пути не следует.