Бабочка под стеклом

Соби, выслушав, кивнул внешне бесстрастно (во взгляде Рицу промелькнула тень одобрения), но в глубине души ужасно взволновался: неужели он, сам того не ведая, натворил что-нибудь нехорошее, и опекун станет его отчитывать? А если нет, зачем он зовет его именно в рабочий кабинет, где Соби чувствует себя особенно неуютно из-за сурово-аскетичной обстановки и развешанных по стенам мертвых бабочек в рамках? Да вроде нет, принялся лихорадочно припоминать мальчик, никаких серьезных проступков за ним не числится... если, конечно, не считать недавний спор с учителем рисования (в его обществе мальчик, чуя доброжелательность и явную заинтересованность в себе, ощущал себя наиболее раскованно), который вышел, пожалуй, излишне бурным и громогласным. А что поделаешь, если Соби категорически не согласился с выдающимися достоинствами одной из классических картин, приводимых ему в пример, и рискнул высказать свое мнение, не затрудняясь подбором особо деликатных слов? учитель удивился и принялся возражать, сначала мягко, потом все более азартно и тоже не церемонясь в выражениях, а середину и конец дискуссии, наверно, слышала хорошо, если не вся школа, так они вопили... Неужели препод все-таки нажаловался Рицу, уныло думал Соби, нога за ногу бредя в сторону кабинета директора. Странно, раньше он никогда не ябедничал, даже если Соби в припадке раздражения разговаривал с ним крайне непочтительно или выполнял какие-то задания спустя рукава, из-за чего на рисунках выходило сущее позорище... "Эх, почему я не сдержался?! - ругал себя мальчик. - Ведь я знаю, насколько все взрослые обожают лицемерие и внешние приличия! Сказал бы, что картина потрясающая, гениальная, вот и были бы все довольны... Ну, кроме меня, конечно, но мне бы пришлось потерпеть..." Правда, все время терпеть надоело ужасно (тут хвост мальчика негодующе закачался вверх-вниз)! Почему эти взрослые такие несправедливые и совсем не любят правду и мнения, отличные от их, якобы единственно верного?.. Хотя учитель и сам препирался с неслабым энтузиазмом и вовсе не ругал Соби потом, наоборот, похвалил за смелость в отстаивании собственных убеждений... Так что, может, он и не доносил? "Но тогда вообще странно!" - терялся в догадках мальчик. Занимается он прилежно, учителя им довольны, с опекуном он вроде тоже держится нормально, не дрожит, не заикается и не плачет; правда, боится его по-прежнему (ну разве самую малость поменьше)... Просто он, общаясь с дядей Рицу (ой, то есть с Рицу-сенсеем!), старается не сравнивать его больше с папой и мамой, да и после разговоров - тоже, дабы лишний раз не расстраиваться. Нет, память о родителях и сопутствующая ей боль никуда не делась из сердца мальчика, просто она словно бы покрылась сверху твердой оболочкой и уже не мучила так, как раньше, и Соби опасался тревожить ее даже случайно, устав от горя. Его вполне устраивала царящая сейчас в душе глухая серая тоска, которая, впрочем, уже начинала отступать перед детской любовью к жизни и также свойственной детям беспричинной радостью, когда каждый наступающий день таит в себе бездну счастья, много-много новых возможностей и увлекательнейших дел. Да с опекуном он, кстати, и общался не очень часто: Рицу периодически заходил к нему, бегло просматривал тетрадки, об учебе не спрашивая вообще ничего; рисунки он, правда, разглядывал более пристально, но не хвалил и не ругал… Так где же, где Соби умудрился провиниться?! Настроение у мальчика, вовсе не радужное, испортилось окончательно, стоило ему подойти к двери, ведущей в кабинет опекуна. Заранее испуганно прижав Ушки, Соби робко постучал и, дождавшись неопределенно-утвердительного звука, означающего приглашение внутрь, отворил ее и шагнул за порог, уже здесь трепеща и весь сжимаясь из-за буквально витающей в воздухе ледяной суровости Рицу-сенсея (да, выполняя свою работу, он совсем не походил на «дядю Рицу»…), которую его душа изо всех сил отторгала, не в состоянии пока смириться, но резко остановился, натолкнувшись на нагло прущих в коридор Кохэку и Нобу. Соби отпрянул, глазея на них с тихим вызовом, а Бесформенные, узрев в столь удачной встрече бесспорный шанс наконец-таки блеснуть перед директором своими новыми умениями, понимающе переглянулись, ехидно ухмыляясь, и Нобу, толкнув Кохэку локтем, возбужденно прошептал: - Давай! – если бы Соби обратил побольше внимания на виднеющегося в глубине помещения опекуна, то заметил бы, как тот, услышав шепот Жертвы Бесформенных, одобрительно кивнул. Но мальчику сейчас было не до Рицу: он целиком сосредоточился на противных Мацуоко и Ивасаки, гадая, какой гадости от них ждать на сей раз. И предчувствия, разумеется, не обманули его. Кохэку дерзко прищурился и, напирая на взбудоражено навострившего Ушки Соби, нахально заявил: - А ведь мы с тобой, Агацума, так в прошлый раз и не закончили! Соби машинально вильнул хвостиком (ох, мохнатый предатель! Вечно шевелится, когда не просят!!!), выражая согласие, и вопросительно поднял брови (он подглядел такое движение у Рицу, в чьем исполнении оно смотрелось очень эффектно), ожидая продолжения и в глубине души зная, каким оно будет. - Мы вызываем тебя! – Бесформенные жутко оскорбительно, по мнению Соби, захихикали, подмигивая друг другу с таким видом, будто не сомневались в его трусости. Но Соби после многочисленных подобных битв, хоть урывками, но промелькнувших перед ним, сделался отнюдь не промах; он ощутил в душе нарастающую воинственность, поддерживаемую той самой загадочной Силой, крывшейся у него внутри и заявляющей о себе в полный голос еще очень редко, и ответил по всем правилам (конечно, в школьных коридорах он слышал такой ответ не раз и уже успел запомнить всю процедуру наизусть!), грозно встопорщив шерсть на Ушках и хвостике (эх, жаль, на хвостике особо не встопорщишь – слишком она там длинная!..): - Я принимаю! Бесформенные обменялись торжествующими взорами (надо же, как легко мелкий Агацума поддался!), Рицу приготовился к занимательному зрелищу, а Соби, не дожидаясь противников, приказал звенящим от волнения голосом: - Система, раскройся! Бесформенные хором фыркнули – вот ведь мелюзга необученная, а все туда же! – и Кохэку последовал примеру Агацумы, произнеся нужные слова буднично-небрежным тоном: дескать, смотри, мелочь пузатая, как надо! Но Соби это прекрасно знал и без него, просто ему по неким необъяснимым причинам не нравилось слово «боевая», поскольку в Системе наверняка можно не только сражаться, а еще просто творить всяческие удивительные вещи сугубо в мирных целях – так зачем называть столь замечательное место боевым? И, к тому же, мальчику казалось более правильным обращаться к Системе непосредственно, словно к живому существу или даже другу (ну ладно, пусть к дружески настроенной неведомой сущности…), чем бесцеремонно командовать ей, что сделать. Система тотчас оценила уважение мальчика к себе по достоинству, объяв его своей ласково-манящей тьмой, ведь желания оказаться там у Соби было хоть отбавляй! Бесформенные миг спустя тоже очутились в Системе, Нобу неразборчивым шепотом дал Кохэку последние наставления - и битва началась. Пока Кохэку набирал в грудь воздуха и шевелил мозгами, придумывая заклинание, долженствующее вывести противника из строя быстро и наверняка (работа его мысли замечалась невооруженным взглядом, поскольку полностью отражалась на лице), Соби ждал, напустив на себя максимально независимый и храбрый вид. Но на самом деле в какой-то момент перед первой атакой Бесформенных он изрядно испугался, вспомнив, на чем прервалось их предыдущее сражение: уродливые щупальца, в которые превратились его руки, цепи (да, сейчас мальчик уже знал название «ограничители»), причиняющие острую трудновыносимую боль, собственное недоумение и проистекающую из него неспособность оказать нормальное сопротивление… На секунду им завладела чуть ли не паника, но теперь он сделался постарше и, несомненно, более искушенным (во всяком случае, Соби так полагал, поскольку наблюдал со стороны многие схватки) в магических поединках. Поэтому он постарался взять себя в руки, собрав всю имеющую в его распоряжении смелость, и решил, что в назревающем бою так просто не поддастся и не отступит. Но тут Кохэку наконец разродился заклинанием, для затравки предварив его насмешкой. - Ты же, кажется, любишь цветы, Агацума? – издевательски поинтересовался он. Соби в ответ сердито прищурился, но промолчал, не желая признавать правоту Мацуоко, ведь цветы он действительно любил. Цветы и деревья, и всю природу в целом, а еще небо (на нем такие причудливые облака!), реки, моря и океаны, звезды в ночном небе, дождь и радугу после него… Словом, Соби был неисправимым романтиком, но не сообщать же сей факт направо и налево всяким там!.. А Кохэку тем временем продолжил: - Так пусть они вырастут вокруг тебя и задушат, исцарапают, разорвут! – Рицу, внимательно следивший, какое же заклинание Бесформенные используют первым, поджал губы и осуждающе покачал головой: ну что за корявые формы?! Просто ужас! Но тут уж Кохэку ничего не мог с собой поделать – талант к стихосложению у него отсутствовал начисто, из-за чего, понятно, заклинания тоже отнюдь не блистали красотой и изысканностью. Только корявое или нет, а произнесенное заклинание получилось эффективным: из-под ног Соби сразу же стремительно полезли гибкие тонкие стебли, усеянные, против всех законов природы, устрашающими треугольными шипами. Стебли росли - и вот они уже обвиваются вокруг ног на секунду растерявшегося Соби, сковывая его движения; сладострастно проводят шипами по сразу покрывшейся мурашками коже, а потом медленно, словно наслаждаясь, понемногу вонзаются все глубже. Соби вскрикивает от боли и страха, судорожно дергает ногами, пытаясь избавиться от приставучих растений, но этим их не взять: шипы колются все больнее, а стебли удлиняются на глазах, грозя обвиться уже вокруг туловища мальчика… Вдобавок на них внезапно возникают длинные изгибистые усы, которые немедленно принимаются хлестать по воздуху, издавая тонкий отрывистый свист – они словно примериваются, как бы потом половчее ударить самого Соби. Мальчик на мгновение чувствует себя полностью деморализованным, но очень кстати видит перед собой победные ухмылки Бесформенных (ха, они так и знали! Одолеть эту мелюзгу – проще простого!); они ужасно раздражают его и придают боевой злости. Соби кое-как выпутывает одну ногу из уже приличной густоты зарослей, недовольно топает ей и капризно говорит Бесформенным: - Вы все врете! Какие же это цветы? Это вообще непонятно что, даже без листьев! – и, хотя он еще не призывал Силу, нетерпеливо бьющуюся внутри, наполнить его слова, она, не дожидаясь дополнительных приглашений, уже звучит повелением в его голосе, приказывая разросшимся стеблям задуматься о своей сущности: в самом деле, если они не цветы – то кто? Стебли, видимо, почувствовав себя оскорбленными, замирают на месте, прекратив удлиняться, и приникают друг к другу, будто совещаясь. Но Соби совсем не с руки ждать конца их разговоров, и он торопливо продолжает (да, он теперь специалист и знает, что атаковать должны обе стороны, а не одна, как тогда нечестные Бесформенные): - Я призываю огонь, который превратит в пепел и ваши гадкие растения, и вас самих! – и рукой показывает будущему пламени направление. Теперь уже пугаются Бесформенные, но, не желая позориться в глазах Рицу, аж вытянувшего от интереса шею, быстро овладевают собой и хмыкают, стараясь, чтобы прозвучало скептически. Но у них выходит скорее неуверенно (не ожидали все же они от мелюзги вроде тихони-Агацумы подобной прыти!), а Соби ведет за собой его Сила, подсказывая нужные выражения, наполняя их собой практически без его участия и сотрясая все его существо будто второе могучее сердце. И заклинание действует безотказно: растения разжимают свои тиски, охваченные едва видимым, но горячим пламенем. Через миг Соби свободен целиком, и оно, повинуясь его жесту, сперва из нескольких языков превращается в сплошную стену огня, почти целиком скрывая мальчика от вновь запаниковавших Бесформенных, а потом движется вперед, к ним, даже издали дыша нестерпимым жаром, заставляющим дрожать воздух чуть ли не по всей Системе. Кохэку, в ужасе прижав Ушки, сейчас ясно чувствует необходимость защитить Нобу, пусть и ценой собственной жизни, и, мельком оглянувшись на него, прикидывает почти парализованными от страха мозгами, как половчее закрыть его собой, одновременно понимая: от огня подобный маневр поможет вряд ли… Только вот Нобу сохраняет пока остатки присутствия духа; дернув своего Бойца за руку, он что-то хрипло объясняет ему, изо всех сил перекрикивая рев пламени. На лице Соби, зловеще искаженном скользящими по нему бликами огня, отражается нехорошее торжество, ранее ему вовсе не свойственное. Самому мальчику представляется: еще мгновение – и он злобно расхохочется, будто какой-нибудь злыдень из страшных сказок… Но окончательно проявить все дурные стороны своей натуры Соби не дает Кохэку, который, прокашлявшись, объявляет скороговоркой: - Твой огонь не пройдет через болото, влажное и глубокое, готовое поглотить тебя без следа! Ясно? – не удержавшись, зловредно добавляет он от себя. Соби машинально кивает, вызывая довольное хихиканье бесформенных, а через несколько секунд издает стон разочарования, когда его чудесный, послушный малейшему движению мысли огонь, одолев примерно две трети пути до противников, натыкается своей нижней частью на вязкую трясину, возникшую по велению Кохэку на полу Системы, и гаснет в ней, исходя протестующее шипящим паром. А потом и сам мальчик ощущает под собой вместо надежной тверди зыбкую отвратительно причмокивающую хлябь и, сделав неловкое движение, проваливается в нее сразу по пояс. «Любопытно, почему вместо ограничителей соперники испытывают на себе только эффекты развившихся до конца заклинаний?» - лениво размышляет Рицу, неотрывно разглядывая сражающихся. Соби неистово бьется, пытаясь выбраться из противно-липкой глубины трясины, но лишь погружается еще дальше; на лбу у него выступает испарина, глаза расширяются в смертельном страхе. «Нет, нет!..» - бессвязно думает мальчик, чувствуя, как от холодного ужаса сжимается горло и делается трудно дышать. Но его верная Сила не бросает его и тут, когда сам Соби уже готов сдаться на волю обстоятельств: она ярчайшей звездой вспыхивает внутри, изгоняя позорный страх и желание опустить руки; беспокойно шевелится, и Соби кажется, будто при этом рождается звук, напоминающий шелест весеннего ветра в листве деревьев, который, сначала неразборчивый, постепенно превращается во вполне осмысленный шепот, подсказывающий, как же поступить дальше. - Неправда, никакого болота тут нет! – возражает приободрившийся Соби, хотя над лениво булькающей поверхностью трясины торчит одна его голова с разом насторожившимися Ушками. – Здесь пустыня, и песчаная буря иссечет вас до костей, развеяв мясо и кожу вокруг! – заклинание немного слишком кровожадное, но ведь Соби чуть не утонул в созданном Кохэку с подачи Нобу болоте! Так что и он не будет церемониться с ними! И вообще, они первые полезли – и тогда, и сейчас! Вот и пусть теперь получат! Дальше мальчик с облегчением чувствует, как ему ударяет в лицо и ерошит волосы дыхание раскаленных безлюдных пространств – песчаный вихрь. Крошечные песчинки не больно секут щеки Соби, потом усилившийся ветер обвивается вокруг него своими жаркими потоками и тянет вверх. Болото, уже наполовину высохшее под влиянием установившейся в Системе жары, отпускает свою добычу с неохотным голодным чмоканьем, а ветер бережно опускает своего повелителя-Соби на пол, нормальный твердый пол, устойчивый и надежный, и замирает в немом вопросе: что же теперь? Мальчик, благодарно улыбнувшись своему спасителю, кивает в сторону напрягшихся Бесформенных и для верности машет рукой: вон туда! Твоя цель там! Ветер послушно взвивается ввысь, прямо на глазах превращаясь в подсказанную Силой бурю, торжествующе завывает, делаясь непрозрачным от миллионов несомых им песчинок, и, будто диковинный хищник, одним неуловимым движением оказывается рядом с Бесформенными, лезет в глаза, больно раня их песком, царапает лица, путает волосы… Нобу зажмуривается и трясет головой, пытаясь избавиться от вездесущего песка, но Кохэку умудряется сосредоточиться и возражает ощутимо дрожащим голосом: - Ветра не может быть там, где нет воздуха! Ты в безвоздушном пространстве, Агацума, поэтому задохнешься и умрешь в муках! В глазах Рицу читается отчетливое наслаждение. О, как он любит подобные схватки безо всяких ограничений, не на жизнь, а на смерть! Ведь только в них каждый может проявить свои способности по-настоящему! Ветер тут же стихает, Соби хочет вдохнуть и не может: воздух вокруг него и вправду кончился. Тогда, сосредоточившись до предела, мальчик выпаливает, тратя последние остатки кислорода в легких (ну не дожидаться же, пока придется корчиться от удушья на глазах этих дураков-Бесформенных!): - А вы умрете просто так, потому что у вас остановится сердце! Данное его заклинание – самое сильное и действенное из всех, применявшихся сегодня; Соби отлично чувствует его мощь и, замирая, следит за тем, что же будет дальше. Собственное могущество пронизывает его от макушки до кончиков пальцев, заставляя тело мелко дрожать от почти болезненного желания действовать, а душу – млеть и трепетать в его объятиях, полных богатырской ласки. Заклятие, внешне напоминающее сгусток тусклого света, летит вперед, прямо на застывшего в середине движения Кохэку, определив своей целью именно его. Но тут из-за его спины прыжком выскакивает Нобу, осознав всю таимую в заклинании опасность и готовый прикрыть своего Бойца, как, собственно, и положено хорошей Жертве. А заклинанию явно все равно: Нобу – так Нобу, без разницы. Оно влетает ему в грудь, и Нобу неуклюже валится на спину, судорожно дергая руками и ногами, из его рта вылетают ужасные хрипы, заставляющие обоих бойцов оцепенеть от страха. Соби, никогда не отличавшийся особой вредностью, пугается не хуже Кохэку и под влиянием испуга теряет необходимое для действия заклятия сосредоточение, тем самым отменяя его. И Нобу, дернувшись в последний раз, затихает: то ли с облегчением, то ли навсегда – не поймешь… Кохэку бросается к нему, падает рядом на колени и трясет за плечи, истерически всхлипывая и крича Соби тонким плачущим голосом: - Ты что, совсем дурак?! - Вы первые начали… - бормочет тот протестующе, тем не менее, чувствуя себя донельзя виноватым. - Соображать же надо! – в голос ревет Кохэку, поскольку Нобу никак не приходит в себя несмотря на то, что он теребит его все сильнее и впридачу хлопает по щекам, со страху за свою Жертву не соображая, как еще можно попробовать привести его в чувство. - А не надо лезть! – уже громче возражает Соби, но уверенности в его голосе не прибавляется – ведь Сила, дарившая ему такое восхитительное ощущение собственной правоты и могущества, уже опять спряталась в свое тайное убежище, на глазах превращая Соби в обычного мальчика. Хорошо хоть, напоследок позволила закрыть Систему! Рицу же скептически-разочарованно качает головой, мысленно решая сразу две проблемы: как все-таки расшевелить этого Соби, чья Сила прячется столь искусно, что заставить ее проявить себя в полной мере, разрушив перед этим препятствующие ее свободному истечению внутренние заслоны, - целая история, и одновременно сокрушаясь по поводу отвратительного самообладания молокососов-Бесформенных, не позволившему им продолжать бой. Да, не тому он их учит, не тому… Какие там еще нюансы и хитрости – тут надо прежде всего добиваться от них бесстрастности и умения владеть собой в любых ситуациях, даже смертельно опасных. Ведь, в конце концов, Жертва на то и Жертва, чтобы принимать на себя повреждения, положенные Бойцу, и нечего реагировать на ее ранения с такой нездоровой страстью; надо сражаться дальше! Но среди всех этих мрачных раздумий есть и небольшое утешение: теперь он, Рицу, всю битву с жадным любопытством прислушивавшийся к Силе воспитанника, на сто процентов уверен – мощь Соби поистине велика, и после надлежащего обучения ему, пожалуй, не будет равных. Дело только за ее пробуждением, которого надо добиться обязательно и как можно скорее. А определенный стиль у мальчишки уже есть (врожденное, что ли?), Рицу останется лишь отшлифовать его, дабы воспитанник из неприметного (но все равно крупного!) алмаза превратился в шикарный бриллиант, никому не позволяющий запятнать свой первоначальный блеск. А Соби, не подозревая, что занимает столь важное место в теперешних думах опекуна, зачарованно наблюдает, как Нобу, наконец почувствовав беспокойство, переходящее в отчаяние, своего Бойца, медленно приходит в себя. Кохэку не сразу замечает сей радостный факт, по инерции продолжая трясти Нобу, а его шлепки по щекам уже подозрительно напоминают затрещины, конечно, совсем не вдохновляющие Нобу. Поэтому он довольно бесцеремонно отпихивает Кохэку в сторону и с некоторым трудом поднимается на ноги, удивленно глазея на плачущего теперь от облегчения своего Бойца. Потом Кохэку поспешно закрывает Систему и уводит Нобу прочь, в их комнату, по дороге бережно поддерживая и все еще всхлипывая. О Рицу они оба даже не вспоминают; результаты только что завершившегося якобы испытания их не волнуют тоже. Соби, завидуя столь преданной дружбе (о Жертвах и отношениях внутри Пары он по-прежнему не в курсе, поскольку простому наблюдателю разглядеть их трудно), долго глядит им вслед, а потом, спохватившись и в очередной раз тяжело вздохнув, аккуратно вдвигается в кабинет Рицу, предварительно поправив одежду и пригладив волосы (вот странно, болотная грязь после окончания боя исчезла без следа, о нем напоминают только изорванные колючками брюки и раны на ногах, видные даже через лохмотья). Но они почти не болят, и Соби не составляет никакого труда не замечать их. Его сейчас волнует другое: зачем все-таки опекун позвал его? А Рицу, видя осторожненько возникающего на пороге воспитанника, спохватывается тоже, срочно начиная придумывать причину, сподвигшую его вызвать Соби пред свои ясные очи. Растрепанный вид воспитанника заставляет его осуждающе поджать губы, но вслух он по этому поводу ничего не говорит – дескать, не заметил – и с пристрастием расспрашивает мальчика об успехах в учебе и рисовании: как бы нашлась свободная минутка – вот он и интересуется делами Соби-куна. А то ведь столько работы, столько работы… даже с ребенком поговорить возможности нет! Соби отвечает робко, но подробно, а его значительная часть прикидывает, какие еще заклинания, более мощные, стоило бы использовать в недавней битве. Да, Сила в мальчике постепенно берет свое. Но, хоть Сила Соби постепенно и вправду просыпалась, а мальчик был готов терпеливо ждать, сколько потребуется, Рицу отнюдь не удовлетворился подобным положением дел. Уж очень, на его взгляд, медленно и вальяжно все происходило – никаких нервов не хватит! И директор, верный себе – точнее, собственной привычке решать все проблемы, рубя сплеча, - немного поразмыслил (воистину, Соби оказался сложным объектом для воспитания! Чуть что – укоризненно смотрит глазами на мокром месте, недвусмысленно опустив Ушки, поскольку еще так и не привык к лишенному сюсюканья обхождению Рицу; и даже его Сила такая же капризная и непостижимая, как и ее обладатель!) и пришел к выводу, который был очевиден: не завершенное Бесформенными должны завершить другие. Правда, зачем настолько торопить события, директор толком не знал. Казалось бы, сейчас он располагает точными сведениями об имеющейся у воспитанника Силе Бойца, причем Силе далеко не заурядной, а напротив – выдающейся по своим характеристикам; она, эта Сила, все равно рано или поздно наверняка проявит себя в полной мере… ибо с момента возникновения первой Пары в ведущихся с тех пор хрониках не встречалось записей о Бойцах (или Жертвах, не суть важно!), чья начавшая просыпаться Сила так и не проснулась до конца. Иными словами, если уж Сила показала себя, то обязательно, в конце концов, найдет способ сорвать засовы, удерживающие ее внутри своего обладателя и не дающие ей перемещаться когда и как заблагорассудится, и волноваться тут совершенно не о чем. К тому же, в любом случае Соби на данный момент слишком мал для обучения; даже для вводного курса, самого элементарного – и то мал, а спешить в столь деликатных областях совсем не следует, иначе вместо ожидаемого превосходного результата можно получить его полную противоположность, так что нужно просто запастись терпением и надеяться на естественный ход вещей. Ведь природа мудра и в плане развития Силы у наделенных ею людей ошибается крайне редко, но… Но Рицу, будто назло, напрочь изменила его хваленая выдержка, о которой по школе ходили многочисленные легенды, порой разукрашенные откровенно фантастическими подробностями. Он, чувствуя себя натуральным маньяком, желал только одного – скорей бы, скорей Сила воспитанника вырвалась из своего заточения, превращая Соби из Бойца потенциального во вполне реального, просто еще не обученного! А если директор жаждал чего-то настолько страстно, он привык добиваться исполнения своих чаяний всеми возможными и даже невозможными способами, не гнушаясь ничем. Кроме, разумеется, Тёко… Здесь он постыдно спасовал, не считая нормальным поступать против ее воли, и в результате подобного миндальничанья она досталась другому, а идиот-Минами страдает до сих пор, и конца его мучениям не предвидится; во всяком случае, пока он жив – уж точно… Ах, дурак-дурак!.. Ну вот что, спрашивается, ему стоило слегка покопаться в ее сознании и подправить там некоторые моменты, совсем пустяковые?! И Соби тогда вполне мог бы быть ЕГО сыном… Но нет, как же, тогда нами владела влюбленность (эх, опять ты врешь, Рицу! Не влюбленность – любовь чувствовал ты и тогда, и сейчас!..), и проистекающее из нее никчемное благородство, заставившее отступить перед более удачливым соперником… И благородство - впрочем, как и прочая прекрасная чушь в таком духе – это замечательно для сказок, которые рассказывают детям, но не для горькой правды жизни, открывающейся рано или поздно каждому взрослому; да, исключительно для них, выдуманных глупых историй! А в реальности Минами больше никогда не позволит себе подобных смехотворных решений! Вот и сейчас он хочет разбудить у воспитанника Силу – и разбудит ее любыми методами, пусть и откровенно жесткими. А то, что самому Соби во время этого процесса наверняка придется не слишком сладко – наплевать, потерпит! Все равно ведь удел Бойца – подчиняться и терпеть, вот пусть и привыкает заранее, для него будет только полезно! В общем, Рицу твердо решил добиться полного пробуждения Силы воспитанника; мнение же мальчика на сей счет его не интересовало совершенно, и следующего боя ему не удалось бы избежать ни под каким видом.