Бабочка под стеклом

- Вот несносный мальчишка! Нигде от него покоя нет! - от души выругался Рицу, раздраженный доносящимся из ванной громким сердитым плачем. А секунду назад его отвлек от с таким трудом достигнутой концентрации внимания, очень необходимой при чтении путаных служебных бумаг, раздавшийся оттуда же грохот и плеск: словно в стену гневно чем-то швырнули, а потом это что-то, отскочив, плюхнулось в воду. Ну и кому, спрашивается, быть в столь поздний час в директорской ванной, мешая самому директору доделывать дома никогда не кончающуюся работу? Разумеется, Соби, больше-то некому! И ванная у них как раз общая, поскольку отдельную ванную, предназначенную для гостей, которых, кстати, у него было не так уж и много, Рицу счел непозволительной роскошью и видеть с своих апартаментах не пожелал. Вот почему Соби вынужденно пользовался его ванной, иногда, конечно, шумя и плещась сверх меры, но подобного сегодняшнему он не позволял себе никогда. - И что у него случилось? - по-прежнему вслух подумал Рицу, отложил недочитанные документы и, без особой охоты поднявшись, отправился проверить, чем же его воспитанник настолько недоволен или обижен, если плачет не переставая. А Соби мыл - вернее, пытался помыть - голову, но, не привыкший делать это самостоятельно, столкнулся с определенными трудностями. Ведь раньше, пока родители были живы, его всегда купала мамочка, которая умела намыливать его волосы и смывать шампунь так, чтобы пена не попадала ее сыну в глаза, а вода - в Ушки (бр-р-р, ужасно неприятное ощущение, когда она хлюпает там, внутри!). Но вот мамочки не стало, и Соби, очутившись у Рицу, с великой печалью предположил: видимо, отныне ему придется делать все самому, ведь опекун такой серьезный и строгий, к нему подойти лишний раз с просьбой - и то страшно! А уж задать ему вопрос относительно помощи с мытьем - подобного Соби не представлял вообще, поскольку ему делалось очень не по себе от одного присутствия опекуна рядом. И мальчик не сомневался в том, что Рицу, мужчина неласковый и как бы всегда сосредоточенный на каких-то высших целях, и мелкие проблемы быта - явления, между собой не состыкующиеся абсолютно: ну разве можно вообразить его, чья внешность настолько безукоризненно аккуратна, что прямо дух захватывает, с засученными рукавами и в хлопьях пены? Разве можно, скажите на милость? Да конечно нет, это же сразу понятно при первой взгляде на дядю Рицу! В общем, похоже, заниматься не слишком любимым мытьем головы Соби обречен в одиночку, и сей факт просто ужасен! Но Рицу, хоть и действительно не горел желанием вытирать воспитаннику нос и заниматься прочими делами в подобном духе (мытье головы, естественно, относилось им туда же), которые созданы исключительно для женщин (ну, или в крайнем случае, для глав семейств, умеющих управляться со своими капризными изнеженными отпрысками. А он, старый холостяк, погрязший в бесконечной работе, для такого непригоден абсолютно!.. Считал ли Рицу себя на полном серьезе не подходящим к этой стороне ухода за ребенком или просто боялся размякнуть, дотронувшись до воспитанника и ощутив пальцами его внешнюю мягкость так же, как инстинктивно ощущал мягкость внутреннюю, - сказать сложно. Вполне возможно, он боялся, столкнувшись с предельно уязвимой нежностью кожи и волос Соби, не сдержаться и сделать ему только хуже, дорвавшись наконец до утверждения своей безраздельной власти над ним? Или элементарно брезговал возиться с пока еще непривычным для него ребенком, тщательно отмывая его от грязи? Кто знает? В любом случае, у самого Рицу вразумительного ответа на данный вопрос не существовало, и для начала он решил посмотреть, удастся ли воспитаннику справиться с гигиеническими процедурами в одиночку. Но Соби, вопреки его надеждам, не справился. Он еще совсем не умел мыться самостоятельно, а уж дурацкие волосы, слишком, на его взгляд, длинные для мальчика, вообще являлись целой огромнейшей проблемой. Каждое утро их приходилось тщательно и подолгу расчесывать, иначе они быстро сбивались в некрасивые колтуны, где расческа застревала просто намертво; но даже если колтунов и прочих спутанностей в волосах мальчика не наблюдалось, она обязательно больно цепляла Ушки, особенно когда Соби орудовал ей впопыхах и неаккуратно. А аккуратностью в плане причесывания и одежды он пока не отличался вовсе, особо не заостряя внимание на своем внешнем виде. А чего, интересно? Он ведь не голый, умытый и даже причесанный - очень выборочно, если говорить откровенно - но какая разница? Правда, для опекуна, судя по его реакции, разница существовала приличная, поскольку его лицо при изучении облика воспитанника на предмет изъянов (Соби стоял перед дядей Рицу навытяжку, боясь лишний раз вздохнуть и пошевелиться) достаточно заметно кривилось, и он, уговаривая себя не запугивать ребенка очередной порцией гнева и ругани (но разве можно не ругаться, если коли бестолковый сын Тёко никак не научится правильно застегивать пуговицы на рубашке?!), начинал подтягивать, одергивать, поправлять и прочее в том же духе, что полагается делать с одеждой, дабы она украшал своего владельца и придавал ему лишний лоск, а не помогала изображать чучело. Одежда, кстати, вообще являлась в отношения Рицу и Соби дополнительным источником проблем, хотя подобных источников и помимо нее имелось предостаточно. Поэтому опекун и его воспитанник вполне могли бы обойтись без еще одного, но, видимо, их отношениям в принципе не суждено было сделаться - пусть и только когда-нибудь - легкими, теплыми и не напряженными. Разногласия у них возникали по поводу и без, зачастую из каких-то совсем уж мельчайших пустяков, не стоящих даже того, чтобы вообще обращать на них внимание, но нет... Как, допустим, Соби мог не огорчиться из-за слишком сурового взгляда опекуна, брошенного на него пусть и мельком, но, тем не менее, брошенного же! А чего он, интересно, этот нехороший дядя Рицу?! Разве нельзя ему смотреть на бедного Соби, и так не знающего, куда себя деть в его присутствии (и в самом деле, не под кровать же прятаться! Но иногда просто ужасно хочется!), хотя бы чуть-чуть поласковее и говорить помягче и понежнее, а не так отрывисто и строго, как обычно он разговаривает? В конце концов, Соби ничем не заслужил подобного грубого обращения! Он ведь изо всех старается вести себя хорошо - например, не шумит вечерами в комнате, зная, что опекун этого не одобряет, прилежно учится и рисует, дабы дядя Рицу, разглядывая потом плоды его творчества, сумел бы оценить его по достоинству и высказал бы однажды свое одобрение (ну, если не полноценное одобрение, то хотя бы намек на него! Трудно ему, что ли, сделать воспитаннику приятное?). И, кроме того, он, Соби, уже почти не дрожит и не тушуется, как раньше, успешно скрывая свое смущение и робость, когда опекун рядом, подозревая (нет, он абсолютно уверен!), будто Рицу его трепетное волнение, возникающее всякий раз под давлением чужой воли, особенно давлением чрезмерно мощным, которое переносилось мальчиком с явным трудом, и его трогательно-застенчивые попытки избавиться от чужих посягательств на его внутренний мир (ну а уж если они не удались - нужно непременно печально таращиться и обиженно шмыгать носом, вот просто непременно!) раздражали неимоверно. Тоже еще - хлюпик несчастный! Сколько, интересно, нужно находиться рядом с ним, дабы он привык: Рицу такой сам по себе и всегда, а не потому, что якобы чем-то недоволен! И вообще, Минами совсем не старается смягчиться, общаясь с воспитанником, именно для блага последнего. Ведь умение держать себя в руках, не демонстрируя при неприятностях направо и налево свою уязвимую сущность - залог успеха в жизни, тем более для Бойца, поскольку их проблемы и тревоги трогают Жертв отнюдь не всегда, а иногда те, если отношения в Паре не очень, и вовсе пытаются задеть побольнее, лишая душевного равновесия напрочь! В общем, Бойцам даже ценящих их Жертв (пусть те и относятся к ним приязненно и нежно), лучше все время оставаться предельно сдержанными и не показывать свои чувства столь явно, что их сможет понять любой досужий зевака; да и в жизни вообще стоит вести себя тоже именно так. Здесь злящийся (вопреки, кстати, собственным взглядам, декларируемым каждому, кто согласится слушать) на воспитанника Рицу натыкался, как правило, на невесть откуда возникающее в его разуме сомнение следующего плана: а возможно ли безупречное владение собой для натур творческих, коей, понятное дело, является и Соби-кун, ведь беспокойство души с его постоянно сменяющимися чувствами наверняка служит обязательным условием для развития их дара и воплощения его в картинах, стихах, музыке? Да, сразу же возражала наиболее рациональная и быстро соображающая часть Минами, это действительно так; но ты, Рицу, же не требуешь от него начисто отказаться от эмоций, застыв навечно в холодном безразличии? Нет, саркастически хмыкал Рицу, потворствуя забавному (и одновременно раздражающему!) раздвоению собственной личности, не требую, ты абсолютно прав здесь, Рицу! Я хочу лишь, чтобы Соби-кун ограничил их внешнее проявление, не давая каждому встречному-поперечному понять, что происходит у него внутри в данный момент. Пожалуйста, пусть в сердце у него хоть ураган бушует, вызванный там, например, любовью или ненавистью (для наших рассуждений это неважно, верно? Верно, с удовольствием соглашался он сам с собой, наша беседа чисто умозрительная и способна обойтись без конкретики); главное для него - сохранить внешнее спокойствие, и тогда я отстану от него, больше не давя и не придираясь, поскольку сочту свой долг (то есть, один из его пунктов, коих в деле воспитания детей немерено) выполненным, и даже найду в этом повод чуть-чуть погордиться собой: растить сына Тёко достойным человеком весьма и весьма сложная задача, чего греха таить! Ну вот видишь, подбадривал Рицу его оппонент (а поговорить с умным человеком всегда приятно, как известно), ты нисколько не ущемляешь его личность и не препятствуешь самореализации, а, значит, волноваться здесь решительно не о чем! Ах, спасибо, благодарил Рицу, я, конечно, не то чтобы очень сомневался, но услышать подтверждение собственной правоты лестно любому, и я весьма признателен самому себе за плодотворное общение и поддержку в каждой мало-мальски затруднительной ситуации! Да ладно, мой скромный вклад в нелегкое дело воспитания этого чрезмерно бурно чувствующего ребенка не стоит столь многочисленных изъявлений признательности, поверьте, сосед по разуму! Неправда, ваши мысли неоценимы, коллега, и возражения не принимаются, качал головой Рицу, и затем вновь начинал ощущать себя единым целым; не очень-то приятное чувство собственной раздвоенности уходило, а некоторое время спустя он возмущался: Соби - просто ужас что такое, раз он, Рицу, даже уже раздвоением личности страдает, заработанным при обдумывании, как его лучше вырастить! И Минами ничего не остается. кроме как признать: вездесущий и неотвязный воспитанник, несмотря на его поистине титанические усилия не поддаваться его обаянию, не заметному с первого взгляда, но чем дальше, тем более неотразимому, и не пускать мальчика слишком глубоко внутрь, Соби уже с ненавязчивой легкостью проник в его разум, но свою душу Рицу от него все же защитит, пусть это будет и зверски тяжело! Ведь больше всего Минами бесила не доверчивая эмоциональность воспитанника, от которой тот, кстати говоря, постепенно избавлялся, ощущая мрачное неудовольствие опекуна, а его до сих пор мощнейшее желание (почти требование!) любви, поскольку Соби всегда было ужасно сложно без нее обходиться ("Ну хоть чуточку, чуточку ее, мне не нужно много! Но и вовсе без любви я не могу тоже!" - всегда молило его подсознание, не поддававшееся совершенно никакому контролю, и данная неумолчная просьба отражалась во всем облике мальчика до последней шерстинки на кончике Ушка). А Рицу, находясь в обществе воспитанника, в последнее время со страхом чувствовал, как его душа мучительно откликается на готовность Соби неограниченно принимать любовь и дарить бесконечную привязанность в ответ - и такое сильное желание у всего лишь обычного человека удивляло и немного пугало его. Если Соби так нуждается в ком-то любящем и любимом, пока Сила еще не проснулась в нем, какой же интенсивности достигнут его стремления, когда она наконец пробудится, превратив мальчика в полноценного Бойца, которым внимание и приязнь Жертвы требуются порой гораздо больше, чем воздух?! "Да чего тут, я ведь и сам в точности подобен ему, - с жуткой внутренней дрожью признавал железобетонный директор "Семи голосов". - Если я дам себе волю, я привяжусь к Соби-куну тут же, и он получит желаемое с лихвой!" Но как раз в этом вопросе Минами не собирался потакать ни воспитаннику, ни своему глупому сердцу, жестоко изнемогающему иногда от невозможности поделиться кипящей в нем нежностью хоть с кем-то: нет, нет! С него довольно!!! Привязанность, любовь, нежность - путь, ведущий в конце концов к практически невыносимым страданиям, которых в его нынешней жизни хватает и так! Его Боец, Тёко - каждый (каждый!!!) из них беспрерывно напоминает о себе кровоточащей огромной раной в душе, которой не суждено зарасти никогда, а Соби подобные ощущения не нужны вовсе, ведь он, наверное, гораздо менее стойкий, чем сам Рицу, и может не вынести такого ада; пусть потери в его жизни ограничатся утратой родителей, которой, в общем, для него больше чем достаточно!.. Но, с другой стороны, жажду привязанности в нем надо тщательно культивировать - она обязательно пригодится в будущем, когда для воспитанника найдется Жертва и, несомненно, сделается для воспитанника центром Вселенной! Соби будет всячески лелеять ее и сдувать пылинки, а его желание угодить любимому человеку поможет им обоим превратиться со временем в не знающих поражений в боях, поскольку мотивирует его сражаться как можно лучше... но сейчас им, опекуну и опекаемому, целесообразнее держать свои чувства при себе, оставаясь почти чужими - Рицу вовсе не хочет занимать чужое место и новых страданий не хочет тоже, так что никаких сближений, взаимных сюсюканий и прочих недостойных будущего сильнейшего Бойца и его видавшего виды разочаровавшегося о всем опекуна сопливостей! Словом, у Рицу и Соби было навалом проблем, так сказать, душевно-сердечного характера, поэтому мелкие бытовые неурядицы могли бы обойти их стороной, да вот не обходили! И одежда - точнее, ее выбор и приобретение - являлись одним из подобных камней преткновения. Соби ведь ужасно быстро рос, представляя для кошелька Рицу настоящее разорение, поскольку тот ну никак не мог позволить воспитаннику разгуливать по школе в неподобающем виде, к которому, без сомнения, среди всего прочего (например, нечесаной головы и спутанной шерсти на хвостике) относилась и одежда не по размеру. С другой стороны, покупать вещи на вырост, что избавило бы их с Соби от слишком частого посещения магазинов, Минами тоже полагал неприемлемым: ребенок в рубашке со слишком длинными рукавами ровным счетом ничем не отличается от ребенка, рукава чьей рубашки являются непозволительно короткими - и то, и то и другое в его глазах было вопиющей неопрятностью, для воспитанника, разумеется, запрещенной. И вследствие подобной своей придирчивости и педантичности во всем, относящемся к внешности Соби, Рицу приходилось наведываться в заведения, торгующие детской одеждой, значительно чаще, чем ему бы хотелось; на это уходили многие столь долгожданные выходные, когда директору позволялось слегка перевести дух и наконец, выбросив из головы миллионы школьных дел, немного расслабиться. Но... вместо отдохновенного лежания на диване и наслаждения, допустим, новинками художественной литературы или занимательными передачами по телевизору, Рицу часами бродил среди вешалок с брюками, футболками и прочими разновидностями одежды для детей и подростков, взирая на такое почти неприличное ее количество крайне неодобрительно - конечно, здесь до вечера выбирать можно и даже дольше! - и ища то обязательно лучшее, что подойдет его воспитаннику, украсив его и выгодно оттенив все достоинства внешности. Недовольный Соби, ведомый опекуном за руку, как правило, плелся рядом или, при случае, старался отстать: он от души ненавидел эти дурацкие посещения дурацких магазинов, ведь на них уходило навалом времени, нужного для других, гораздо более захватывающих дел! Так что в вопросе времени, которое можно провести достойнее, чем таскаться по всяким там торговым заведениям, опекун и воспитанник, сами того не подозревая, демонстрировали полную солидарность. Но вот когда дело доходило до примерки и непосредственно приобретения, их вкусы не совпадали фатально. Например, рубашки, которым был так предан Рицу, не нравились Соби совершенно. Он полагал их чересчур строгими и неудобными (они очень сковывали его движения, превращая живого и порывистого не только в душевных, но и в телесных реакциях мальчика в на редкость неповоротливое существо, неуклюжее и оттого просто жалкое!). Он находил их скорее предназначенными для каких-нибудь жутко официальных мероприятий (ну или, ладно уж, для походов на работу, ведь его папочка всегда ходил туда исключительно в рубашках, а не в столь обожаемых его сыном футболках) или торжеств, где нужно выглядеть строго и элегантно; но подобных событий в его жизни пока не наблюдалось вовсе - так зачем, спрашивается, носить именно эти глупые предметы одежды? Вот раньше, до гибели родителей, он же надевал разные веселые футболки с красивыми картинками спереди, мягкие и уютные, так почему должен изменять своим привычкам сейчас? Хорошо, так уж и быть, он не против вырядиться в рубашку перед занятиями, дабы во время учебы чувствовать себя собранно и быстро сосредотачиваться - а как иначе, ведь даже одежда обязывает, если призывов учителя недостаточно! - но в другое время - футболки! Исключительно они! Но здесь желания Соби сталкивались с желаниями его опекуна, соглашавшегося видеть воспитанника в одних лишь рубашках, чистых и безупречно отглаженных. И никаких футболок, раздражающих своей расхлябанностью, которая, в свою очередь, прямо путь к разболтанности умственной и душевной! В общем, о футболках, мягких и удобных, Соби вскоре того, как он поселился у Рицу, пришлось забыть и начать привыкать к так не жалуемым им рубашкам: их он к восьми годам все еще не научился застегивать правильно. У него от старательности постоянно либо отрывались пуговицы (за них он дергал слишком сильно), либо он оставались на местах, но просовывались не в те петли - и в результате рубашка, тщательно выбранная и перед покупкой примеренная раз сто, не меньше, а потому долженствующая сидеть безукоризненно, превращалась в нечто странное и откровенно позорное; облаченный же в нее Соби смотрелся разгильдяем и неряхой... но Рицу ничего и слушать не желал: рубашки - и точка! И нещадно ругался, видя криво застегнуты или вообще отсутствующие пуговицы, неумехой и другими обидными словами, но своими нотациями лишь усугублял неприязнь воспитанника к пресловутому предмету одежды, ведь Соби непроизвольно переносил свои огорчения из-за нагоняев опекуна на все те же рубашки - в общем, конечно, ни в чем не повинные! - и, разумеется, его нелюбовь к ним постепенно делалась все больше. Он бы с удовольствием как-нибудь избавился от них вовсе, но тогда опекун наверняка не ограничится одной руганью и ужасно накажет его... Наказаний мальчику, ясное дело, не хотелось, поэтому он молчал, не смея даже как следует возразить, и каждое утро неохотно натягивал свежеотглаженную женщиной из обслуживающего персонала рубашку, заодно обучаясь терпению - качеству, поистине необходимому для будущего Бойца. И отыгрывался на Рицу при покупке брюк.