Бабочка под стеклом

Здесь был непримирим уже Соби, для которого огромное значение имело расположение на брюках дырочки, куда просовывается хвостик, долженствующей располагаться точно на уровне последнего, ни в коем случае не выше и не ниже. В этом смысле мальчик предпочитал максимальный комфорт и, разумеется, ни в какую не желал поступаться им, особенно в угоду Рицу, остатки терпения потратившему при выборе очередной партии рубашек. Но короткие обтрепанные брюки - тоже не дело; правда, Минами, не приспособленный к долгому хождению по магазинам, с трудом сдерживался от раздраженных замечаний в адрес воспитанника уже вскоре после начала шопинга, а до брюк его руки почему-то (хотя это понятно - те не столь важны, в отличие от рубашек!) доходили последними, но Соби, обычно такой податливый, тут стоял просто насмерть. И хорошо еще, что он не являлся столь придирчивым в плане трусов! Там мальчик - правда, с определенным недовольством - соглашался на пуговички, отделяющие друг от друга несколько расположенных по вертикали отверстий для хвостика и тем самым превращающие большинство детских трусов в универсальные, не требующие бесконечных прикидок перед покупкой и удобных в ношении - конечно, суй хвостик в любую дырку, расположенную более-менее удачно! Но пуговичек на трусах окружающим видно не было, поэтому Соби со вздохом кивал, соглашаясь с почти скрипящим зубами от бешенства опекуном (нет, походов за одеждой ни один самоконтроль не выдержит, даже совершеннейший! И как только женщины могут пропадать в подобных местах часами?!), который недвусмысленно размахивал перед его носом без особого пристрастия выбранным бельем, а потом, ухватив покрепче за руку, тащил по направлению к кассе. Да, в такие моменты мальчик, хоть и немного вынужденно, задвигал свои предпочтения подальше, но в отношении брюк не отступал ни на йоту. Последние в том торговом центре, куда чаще всего ездили закупаться Рицу и Соби, имелись самые разные, в том числе и весьма популярные у многих детские модели, снабженные сзади, например, молнией, которая опять-таки позволяла оставить отверстие для хвостика в любом месте, удобном будущему обладателю брюк, но придирчивого воспитанника Минами данная конструкция отчего-то не устраивала категорически: возможно, тоже казалась излишне детской? Нет, молния, решающая многие проблемы, отвергалась даже изрядно замученным шопингом Соби абсолютно, он признавал на брюках сзади лишь единственную дырку безо всяких, разумеется, дурацких застежек (пусть и вполне взрослых молний), находящуюся строго на нужной высоте, дабы его красивенький хвостик (о, привлекательность данной части своего тела он осознавал прекрасно и без дополнительных восторгов окружающих, не столь уж редких), просунутый в нее, чувствовал себя предельно комфортно, а сами штаны нигде не тянули и не давили. Хорошо хоть, ни он, ни Рицу особо не заморачивались разновидностью и фасоном брюк - если, например, подходят джинсы, пусть будут они, не важно, лишь бы - с точки зрения Рицу - они выглядели аккуратно и вовремя стирались. Кстати, стирали и гладили одежду мальчика по специальной просьбе директора работницы, занимающиеся в "Семи голосах" уборкой преподавательских жилищ, приготовлением еды в столовой, приведением в порядок гардероба самого директора и прочими подобными вещами - разумеется, за дополнительную плату (ох, дети-дети! Одни от вас убытки!). Поначалу, правда, дождавшись, пока Соби немного подрастет, Рицу планировал получить уход за одеждой, принадлежащей мальчику, ему самому - пусть заранее приучается к самостоятельности, это ведь даже полезно! - но потом сообразил, что, похоже, проблем от такого решения получится гораздо больше, чем пользы. Например, воспитанник станет ломать стиральные машины, из любопытства (дети - они такие, да!) усиленно нажимая на них несколько кнопок одновременно, или обожжется горячим утюгом... Нет уж, вот подрастет он по-настоящему - тогда Минами и взвалит на него эту обязанность, а сейчас лучше поручить это занятие специально, так сказать, обученным людям. Специально обученные люди справлялись со своей задачей блестяще, Соби всегда выгодно отличался в плане одежды от большинства прочих учеников школы постоянной чистотой, отглаженностью и чуть ли не накрахмаленностью (вот если бы еще наконец научился нормально рубашки застегивать! Но, видимо, пока ему не судьба...), только выбирать наиболее подходящие ему штаны было для Рицу настоящим испытанием... чтобы не сказать мучением. После одного такого похода, находясь в странной смеси бешенства и отчаяния, он не терпящим возражений тоном предложил воспитаннику вообще не высовывать хвостик из брюк, а спрятать его в одну из штанин. Соби задумчиво пошевелил Ушками и неожиданно для опекуна согласился безропотно, без своих обычных расстроенных взглядов исподлобья и плохого настроения впоследствии - а все потому, что, совершая подобный маневр, он в результате словно бы делался более взрослым (пусть даже исключительно в собственных глазах) - хвостика-то нет! Вот, правда, от Ушек так просто не избавишься, но полдела сделано все равно! Но носить хвостик внутри, а не снаружи оказалось неудобно: во-первых, садясь, Соби больно придавливал его, отчего бедный хвостик грозил вот-вот сломаться; во-вторых, у мальчика неминуемо потела и чесалась нога, к которой прижимался хвостик, по причине густой шерстистости последнего; в-третьих, брюки приходилось носить с довольно широкими штанинами дабы через них особенно не виднелись очертания спрятанного там хвоста , но Соби предпочитал гораздо более узкие модели, во всех прочих чувствуя себя неуютно, и здесь Рицу полностью разделял его пристрастия (зачем напяливать на стройного до звонкости мальчишку ужасные бесформенные тряпки?! Ведь ни к чему совершенно!); в-четвертых, Соби элементарно наслаждался движениями колеблемых потоками воздуха шерстинок, когда он вилял и дергал никуда не упрятанным хвостом, и отказываться от этого ему бы хотелось не слишком. Словом, идея Рицу при ближайшем рассмотрении не пришлась мальчику по вкусу, а самому Минами, как неохотно он признался себе однажды, тоже больше нравилось смотреть на Соби с гордо поднятым или печально опущенным, но с хвостиком, а не на кургузое нечто, словно бы лишенное девственности наполовину. И в магазинах воспитанник продолжал при приобретении каждой новой пары брюк изводить Рицу безбожно: эти сзади на молнии, не подходят, здесь дырка слишком низко, неудобно, здесь очень высоко - и неудобно тоже, а эти вообще малы... А если тот, доведенный до белого каления, повышал голос и орал, не стесняясь людей вокруг (или наоборот, говорил тихо, но с мрачной угрозой, что пугало Соби еще больше), будто они сейчас возьмут штаны, первыми попавшиеся под руку ("Вот эти, например!" - хватал он с вешалки огромный экземпляр странного невразумительного цвета) и пойдут наконец домой, тот, разумеется, сразу поникал и начинал либо дуться, либо таращился на опекуна с немым упреком во взоре своими потрясающе выразительными глазищами, так похожими на глаза Тёко (правда, тем скорее было свойственно выражение нежного лукавства). И Рицу, конечно, не выдерживал, ведь ему представлялось, что это сама Тёко глядит на него укоризненно, словно спрашивая: почему ты, Рицу, обижаешь моего сына?.. Минами, понятно, не в состоянии ответить ничего путного, смущался, вызывая у Соби немало удивления... и уступал, ведь в данной области их с воспитанником отношений он мог себе позволить небольшую слабость. И мальчик, поняв, что настроение опекуна поменялось, снова робко тянул его к рядам вешалок, дабы продолжить поиски тех самых, заветных брюк, в которых он и его хвостик ощутят себя по-настоящему комфортно. В плане же гигиенических процедур, в частности, мытья головы, Рицу хотел, чтобы Соби, начиная прямо с первого момента своей жизни в "Семи голосах" все делал сам, без всякой помощи со стороны. Но он опять жестоко просчитался. Мальчик в ванне, полной замечательно теплой воды, либо горько плакал, вспоминая ласковые мамины руки, держащие мочалку, всю в сугробах ароматной нежной пены, таящей в себе множество маленьких радуг, - он так мягко и ужасно приятно скользила по его телу, заодно как бы счищая осадок, оставленный, бывало, неприятностями и огорчениями (ну и что, что детскими, небольшими?! Все равно от них плохо!), и с души, - либо просто сидел, с мечтательно-задумчивым видом разглядывая воду и спартанскую обстановку ванной (Рицу никогда особо не волновало, насколько его жилище красиво в глазах окружающих), а по поводу непосредственно мытья обычно спохватывался в последний момент; кое-как намыливался и сердился на шампунь, непременно попадающий в Ушки, но булькающая в них вода раздражала его гораздо больше, поэтому споласкивался мальчик до крайности небрежно, и половина шампуня так и оставалась на его волосах. Поэтому Рицу, один раз зашедший в комнату воспитанника оценить, насколько хорошо тому удается следить за собой, решил, внутренне ужаснувшись виду только вышедшего из ванной Соби с изрядным количеством пены на голове, не пускать дело на самотек, а вновь попросить об одолжении наиболее надежных женщин из обслуживающего персонала. Ему ведь так нравились волосы воспитанника, красивые, светлые, густые! Не хватало еще, чтобы мальчишка, абсолютно не приспособленный к жизни без постоянно прыгающих вокруг него родителей, испортил их неумелым обращением! А те, кого он просил помочь с мытьем Соби, естественно, согласились с легкостью, ведь мальчик, в отличие от УЧЕНИКОВ "Семи голосов", вызывал у них симпатию и умиление. Еще бы - такой чудесный ребенок, такой прелестный и печальный, прямо маленький ангелочек! И уже сирота, бедняжка! Ужасная жалость! А уж с опекуном ему не повезло страшно: разве Рицу умеет обращаться с детьми?! Конечно, нет, тут и сомневаться не приходится! Да от одного его взгляда - разве нормальные люди так смотрят? - кровь в жилах стынет! Вот и нужно приласкать паренька, чтобы хоть немного помочь ему отвлечься!.. Ох, горе, горе-то какое!.. Словом, в желающих недостатка не находилось, тем более Рицу, когда просил о чем-то, всегда к благодарностям устного характера (не производивших, кстати, на благодаримых нужного впечатления из-за их сухости и чрезмерной официальности) прибавлял материальные, а кто, спрашивается, откажется от лишних денег? К тому же, и работа-то совсем не сложная; даже приятная! А вот у Соби, как всегда, не спросили, приятно ли ЕМУ, когда его теребят и намыливают совершенно незнакомые бесцеремонные тетки! Ему и одному вообще-то неплохо было, он так ясно представлял, будто вода - это уютные объятия мамы, защищающие от любых бед и горестей; мама словно опять вновь и вновь, вопреки смерти, прикасалась к нему, только уже не руками, а душой... Мальчик чрезвычайно дорожил подобными иллюзиями, но Рицу, разумеется, особо не вникал в его внутренний мир и не узнал, что своим вмешательством в дело еженедельного мытья разрушил нечто сокровенное и страшно важное для воспитанника. А с посторонними тетками, так и норовящими под непрекращающееся сюсюканье погладить его по голове, потом же цепкими ручищами вытащить из воды и намылить, часто грубовато и иногда почти больно, - какие там мечты и воспоминания о прошлом! Соби не нужна здесь помощь, он хочет мыться один, один, понимаете?! И ну и что, что качество вымытости не очень, подумаешь! Он ведь сильно не пачкается, а дурацкие волосы давно пора укоротить, да посильнее - тогда, наверно, их можно станет не мыть вообще! Но эти тетки, ласково-неумолимые, никак не желают оставить его в покое, никак не соображают: Соби обойдется и без их навязчивой участливости и бесконечных слащавых утешений! Женщины, конечно, пытались хоть чуть-чуть облегчить горе мальчика, искренне и от души, но тот все равно находил их слова сочувствия и бережные касания жутко фальшивыми и неуместными, ведь нежные объятия воды были совсем как мамины, а раз они с мамой вдвоем хоть ненадолго, никто чужой им не нужен! Но самое ужасное наступало, когда тетки, ополоснув его напоследок (правда, неохотно думал Соби, они умеют смывать пену с головы так, чтобы вода не наливалась в Ушки, этого нельзя не признать...), доставали мальчика из ванны и начинали вытирать, глазея все так же беспардонно. Тот жутко смущался, краснел и пытался прикрыть хвостиком деликатные места, но получалось не очень... А тетки и их, те места, вытирали потом тоже - о, кошмар!!! Словом, для Соби такие помывки, особенно поначалу, были довольны унизительными; только спустя достаточно долгое время он сумел кое-как примириться с ними и даже начал испытывать к суетящимся вокруг него теткам некое подобие признательности, научившись видеть и ощущать приветы от родителей во всяких других вещах. Но когда Соби исполнилось восемь, Рицу окончательно и бесповоротно вменил ему в обязанность мыться исключительно самому, поскольку восемь лет - это все-таки не семь и не шесть, это уже практически взрослый человек! Мальчик, разумеется, не спорил и не возражал, за два года успев уже неплохо проникнуться железобетонным характером опекуна, который если уж что-то вбил себе в голову, то пытаться переубедить его - занятие малоблагодарное. Правда, действовать так, чтобы вода не попадала в Ушки, он до сих пор не научился, но, наверно, эдакие глупости опекуна волнуют вряд ли... И Соби вновь пришлось мыться одному, но, увы, одинокое пребывание в ванне уже утратило для него бОльшую часть своей прелести, превратившись из своеобразного общения с мамой в заурядную процедуру по поддержанию на требуемом Рицу-сенсеем уровне. Рицу, видя, что воспитанник теперь справляется неплохо, мысленно стер пот со лба: ну вот, не в меру избалованный Соби-кун хоть в чем-то делается самостоятельным - значит, выбранная стратегия воспитания помаленьку оправдывает себя! И, к тому же, деньги целее будут, за исключением расходов на шампунь, не раздражающий глаза. Здесь у Рицу пока никак не получалось перестать потакать воспитаннику, который очень любил с намыленной головой неожиданно раскрыть глаза, дабы насладиться видом белых клочьев пены, свисающих сверху и непременно сползающих на лицо - и в глаза тоже, вот обидно! Пена казалась мальчику похожей одновременно на снег и облака, веселые летние облачка, в которых, наверное, и живут большие небесные радуги, ведь вон в пузырьках пены живут радуги маленькие! Словом, пена пользовалась большим и постоянным вниманием мальчика, но, попадая в глаза, она из ласково-невесомой почему делалась едкой и кусачей, и плакал Соби скорее от обиды на переменчивую субстанцию, чем взаправду от боли. И Рицу, зная о подобной причуде - рассматривать пену, надо же! - воспитанника и не умея (или не желая?) пока свести ее на нет, скрепя сердце (сколько же расходов! Похоже, к моменту совершеннолетия Соби-куна он разорится окончательно!..) покупал ему детский шампунь, позволяющий таращиться по сторонам хоть с килограммом пены в каждом глазу. И мальчик, кстати, был за это опекуну весьма благодарен - разумеется, никогда не произнося своих благодарностей вслух. Но его изнывающее от одиночества сердечко очень грела признательность дяде Рицу, который все-таки, выходит, не настолько сердито-равнодушный, каким хочет казаться... Может, со временем он даже полюбит Соби, избавившись от окружающей его непробиваемым панцирем суровости, и Соби тогда тоже позволит себе потянуться ему навстречу, больше не останавливаемый ледяной отстраненностью и запредельной строгостью опекуна; а потом они заживут весело и счастливо, никогда больше не обижая и не огорчая друг друга... Да, выводы мальчика, делаемые из всего лишь бутылочки с шампунем, были на редкость далекоидущими, но они были таковыми именно потому, что подобный шампунь являлся предметом НЕОБЯЗАТЕЛЬНЫМ (и в самом дел, зачем покупать специальный, если вполне можно пользоваться обычным - правда, снова ущемив себя в удовольствиях, обеспечивающих радость жизни?). И раз Рицу способен тратиться на, с его точки зрения, пустяки, но пустяки, очень важные для Соби, значит, он не совсем безнадежен и, вероятно, постепенно сделается еще более понимающим!.. А от понимания и до любви недалеко, поэтому... поэтому мальчик не терял уверенности в будущем лучшем, чем настоящее. Но вот в данный конкретный день, вернее, вечер (а если совсем вернее - то уже ближе к ночи), он, изрядно замечтавшийся, нарисовал несколько эскизов привидевшихся ему в грезах существ и пейзажей, но потом, вздрогнув, припомнил - ему же сегодня надо глобально мыться! Вот неприятность! И так неохота!.. Но все же надо обязательно, иначе ему завтра непременно влетит от опекуна, всегда ужасно придирчивого в отношении внешности воспитанника. Нарываться на взбучку Соби не жаждал гораздо сильнее, чем избежать сегодняшнего мытья, поэтому без всякого энтузиазма встал и, еще витая в облаках, побрел в ванную, где по невнимательности схватил, понятно, шампунь, принадлежащий вовсе не ему, а Рицу. Шампунь, такой же зловредный, как и его обладатель, не преминул воспользоваться быстро подвернувшейся возможностью оказаться в глазах мальчика, который, не в силах справиться с охватившей его злостью, сердито заревел и порыве гнева швырнул пузырек в стену, а когда тот со звучным плеском шлепнулся в наполненную ванну, попробовал быстро смыть едучую пену - естественно, неловко, налив целые Ушки воды. Мальчик разъярился и одновременно обиделся незнамо на кого всерьез и расплакался еще громче, но потом вдруг испуганно примолк, поскольку дверь ванной ("Ой, забыл закрыть! Вот дурак!") распахнулась и внутрь шагнул дядя Рицу, воззрившийся на воспитанника с выражением утомленного долготерпения на лице. - Что случилось, Соби-кун? - спросил он затем, продолжая внимательно разглядывать мальчика. Раскрасневшийся, облепленный пеной, почти одинаковой по цвету с его редкой белизны кожей, напитанными водой и потому томно свисающими по сторонам Ушками, тот был умилителен до невозможности, и опекун немедленно ощутил, как в душе с новой силой зашевелилось желание дарить и получать приязнь, а следом дала о себе знать сущность Жертвы, готовая тут же наброситься на Соби и навсегда подчинить его себе, лишив воли и желаний. - Нич-чего, дядя... то есть Рицу-сенсей, - робко пробормотал мальчик, уже владевший собой настолько, чтобы не кукситься и не бояться слишком сильно в присутствии опекуна рядом. - Я просто... взял не тот шампунь... - счел нужным пояснить он и поспешно втянул голову в плечи, понимая, что теперь уж точно нахлобучки не избежать: невнимательности Рицу-сенсей не терпел. - И пена стала щипать глаза? - уточнил опекун с некоторым даже пониманием. Соби кивнул, приятно удивленный тем, что Рицу в кои-то веки раз догадался о произошедшем без долгих и нудных выяснений, нахмуренных бровей и дурацких, с точки зрения мальчика, вопросов. - Так смой ее - и проблемы исчезнут! - скучливо посоветовал Рицу, равнодушием маскируя бешеную тягу к мальчику, ужасно застящую разум. - А я и смыл! - возмущенно заявил Соби: интересно, дядя Рицу считает его совсем глупым, что ли?! - Вернее, начал... - поправился он и замолчал. Разве опекун сможет понять всю противность булькающей в Ушках воды?! Ох, вряд ли... Вот мальчик и молчал, исподлобья меряя дядю Рицу подозрительно-недоверчивым взглядом. - И? - односложно поторопил Рицу, не желая торчать в душной маленькой ванной всю ночь. - Ну...и вода попала в Ушки... - произнес мальчик неохотно. Наверно, теперь опекун от души посмеется над ним и уйдет, заставив Соби проглотить обиду - и почему он относится к нему настолько невнимательно? Прямо злость иногда берет - сейчас, например! Но тот, против всех ожиданий Соби, смеяться и уходить не стал; наоборот, опять понимающе покачал головой и вздохнул (он сам от себя не ожидал подобного!): - Эх ты, горе луковое! - глаза мальчика удивленно расширились. - Дай сюда, - он отобрал от впавшего от ошеломления в ступор воспитанника душ (еще бы! Дядя Рицу не ругается, а хочет помочь! Вот странно!) и принялся аккуратно смывать с его головы остатки пены, тщательно избегая попадать в Ушки. Соби, немножко пришедший было в себя, замер снова, лихорадочно соображая: где же подвох? Почему строгий до жути и настолько же неприветливый дядя Рицу, рядом с которым боязно даже просто находиться, вдруг проявляет заботу вовсе для него не характерную?! Может, он замыслил что-нибудь нехорошее? Вероятно, он, Соби, окончательно надоел опекуну и в целях избавления от воспитанника, приносящего одни лишь хлопоты, Рицу надумал утопить его прямо тут, в ванне, предварительно усыпив бдительность с помощью небольшой поддержки, прекрасно зная, как Соби ее не хватает?! Вообразив такое кошмарное развитие событий, мальчик хотел уже вырываться и звать на помощь, но что-то в нем, благодаря которому Соби всегда, даже в самые страшные минуты горя и отчаяния будто сиял изнутри тихим манящим светом, что-то, непоколебимо-твердо верящее в хорошее, несмотря на выпавшие ему испытания, способные любого превратить в угрюмого вечного пессимиста, что-то, не дающее ему целиком впасть в уныние и тоску, уже не отпускающие из своих жадных лап, - так вот, это что-то - самая прекрасная часть существа мальчика - нисколько не сомневаясь, подсказала: опекун не желает Соби зла; нет, он, напротив, вправду хочет помочь и, возможно, хоть капельку утолить ту жажду тепла и ласки, которая терзает его ничуть не меньше, чем самого мальчика (последний вывод, сделанный благодаря чудесному наитию, поразил Соби до глубины души, но потом отчего-то почти сразу забылся, вновь превращая опекуна в глазах воспитанника в неприступно-жесткое чудище)... И мальчик доверчиво расслабился, полностью вверяя себя в руки дяди Рицу, бережно расправляющего спутанные пряди его волос, и млея от ужасно приятных ласковых прикосновений: он ведь так по ним соскучился! А Рицу потом обвинял в том, что сделал (и зачем его вообще тогда понесло в ванную? Соби-кун бы прекрасно справился сам, нечего его баловать! А теперь, когда он неосторожно касался его, совладать с не в меру разошедшимся сердцем станет еще сложнее! А он уже и так еле держится...) временное помрачение рассудка, выведшее из строя его безупречный самоконтроль. Да и потом, вода в Ушках - действительно страшно неприятная штука, он помнит до сих пор! И стоило ему лишь практически невесомо коснуться с готовностью подставленной макушки воспитанника, легонько массируя ее, чтобы лучше промыть волосы, как пальцы свело жуткой судорогой в мучительной потребности касаться Соби снова и снова, бережно проводить их кончиками по трепетно льнущему к нему телу, умирая от невыносимо приятного ощущения доверчивой неги, наполняющей воспитанника, разомлевшего в его объятиях, - родительских, конечно, а не тех, о которых могут подумать отдельные испорченные личности! Или... или подобное стремления - как раз то, о чем они подумают в первую очередь? "Неужели я педофил? - спросил себя Рицу с кривой улыбкой. - Или я опять переношу на Соби-куна свои чувства к Тёко? Или я уже незаметно для себя так же сильно привязался к нему, как когда к его матери? А черт его знает! Ну неужели я не могу себе позволить даже такую малость: вымыть ребенка - и, между прочим, не первого попавшегося, а своего воспитанника, дьявол меня побери сто раз?! Нет уж, здесь я, пожалуй, немного себе уступлю... домою его сейчас и стану мыть дальше, пока он, - тут Рицу усмехнулся с неопределенно-нежным выражением в глубине глаз, - не научится оставлять свои Ушки внутри сухими... Но все же держать себя в руках - основное для меня; я ни в коем случае не должен поощрять желание Соби-куна сделаться ближе ко мне, подчинять его себе как Жертва Бойца и... посягать на его тело. Он еще слишком мал! но, возможно, потом... " - тут Рицу предпочел прервать свои размышления, путаные и сбивчивые, запретив себе даже краем разума касаться подобных жутко скользких материй, продолжая намывать счастливо вздыхавшего мальчика и не замечая, что и сам вздыхает в точности как он. А вытираться он предоставил Соби-куну самому, таким образом избавив и его, и себя от совершенно лишней неловкости. Выходя из ванной и не замечая, что рукава рубашки намокли почти до локтей, Рицу ощущал себя подозрительно спокойно и расслабленно; сердце его переполняла, грозя перелиться через край, тягучая обволакивающая нежность. Нежность ко всему. К Соби, к деревьям за окном, к темному ночному небу... И Соби в своей комнате был с ним полностью солидарен.