Бабочка под стеклом

Соби грустно таращился в монитор и потерянно вздыхал: эх, как же он хотел в эту школу - пожалуй, лучшую художественную школу страны! Но ему, наверно, придется довольствоваться лишь изучением ее сайта, содержание которого он вызубрил уже до мельчайших подробностей, разглядыванием работ ее учеников, размещенных там же, и печалиться о несбыточном... Ведь школа находится в Токио, почти в самом его центре, а Соби... Да, добираться туда и обратно даже дважды в неделю (такова частота занятий на первом году обучения) на машине нереально - это ж сколько нужно времени! А у Рицу-сенсея работа, у самого Соби - учеба, которую ведь тоже нельзя пропускать! И вообще, мальчик еще недостаточно уверен в том, что опекун относится к его увлечению рисованием серьезно, а не как к очередному баловству изнеженного маменькиного сыночка. Вот если бы не та ужасная авария, то мамочка бы наверняка согласилась с его желанием попасть в художественную школу, о которой Соби с определенных пор так мечтал! И лучше бы, похоже, ему вообще оставаться без компьютера и, соответственно, Интернета, чтобы не знать соблазна и не изводить себя, раз за разом рассматривая знакомые уже до последней черточки фотографии и читая условия приема! Но нет, у него начались уроки компьютерной грамотности, поэтому без собственного компьютера обходиться стало невозможно. Ведь за свою машину опекун его не пускает: опасается, что Соби наведет шороху в его рабочих материалах - ха, будто они кому-то интересны, те нудные таблицы и и много-много непонятных слов без единой картинки! Вот Сеть - совсем другое дело: там такая куча всего заманчивого, даже если учесть, что бдительный не в меру дядя Рицу ограничил ему доступ в половину привлекательных мест! Но и оставшегося Соби хватало для изучения, рассматривания, восхищения или расстройства - словом от Интернета он пребывал в полном и совершеннейшем восторге. И о существовании пресловутой школы, теперь так влекущей его к себе, узнал оттуда же, вдруг задавшись вопросом: а где в принципе можно учиться рисовать? Хотя мальчику вполне нравился его теперешний учитель, все же следовало разобраться: остальные дети, которые любят рисовать, тоже занимаются с преподавателями индивидуально? Или процесс происходит как-то по-другому? Или они не занимаются вообще, а просто рисуют в свое удовольствие, незаметно совершенствуясь исключительно за счет собственного старания и упорства, а не в результате посторонних объяснений и контроля? Соби, конечно, пока еще не понимал, что совершенствование в каком-либо деле ВСЕГДА проистекает из настойчивости обучающегося, а чужие объяснения и советы лишь помогают направить ее в правильное русло. Но он почти и не думал на подобные темы, считая такие размышления пустой тратой времени. И правда, зачем рассуждать о чем-то отвлеченном, интересном только скучным взрослым, если гораздо более увлекательным представляется помечтать о том, как он из-за чудесного стечения обстоятельств попал-таки в эту школу, являющуюся объектом его горячих желаний. Вот он не спеша идет по светлому просторному коридору, радостно отвечая на приветствия и переговариваясь с другими ребятами, и никто - решительно никто! - не смотрит на него косо, не показывает пальцем и не хихикает злорадно за спиной. Вот он в классе, демонстрирует выполненное домашнее задание - учитель в восторге, приводит его в пример прочим соученикам, те почтительно внимают, глядя на Соби чуть ли не благоговейно. Сам же мальчик гордиться, но не зазнается, и на проходящем дальше занятии охотно помогает всем, кто просит. Вот учитель объясняет новую тему, объясняет увлекательно и доходчиво, и пусть у Соби получается не сразу, но получается же, за чем следует очередная порция похвал и заверений в том, что мальчик в будущем непременно станет величайшим художником всех времен и народов. Соби опять ужасно польщен, но не зазнается и сейчас, а обучающиеся вместе с ним ребята относят к его успеху доброжелательно, безо всяких обидных подковырок и насмешек. Вот Соби закончил эту школу с отличием по всем предметам и уже теперь вправе называться выдающимся художником, только он хочет быть не выдающимся, но первым, лучшим за всю историю живописи, и для достижения данной цели он, ладно уж, поучится еще немного, в университете, а потом... Выставки, успех, восхваления в газетах и журналах, восторг в глазах и разговорах посетителей... И наконец он - всемирная знаменитость. Критики не находят ему равных нигде, простые люди напрочь покорены его талантом, а дальше... Вот что дальше - Соби уже не знал и поэтому следом за более-менее конкретными мечтаниями начиналась область чистой фантазии, абстрактной и абсолютно оторванной от жизни, с какими-то космическими пространствами и косматыми от протуберанцев звездами всех мыслимых и немыслимых цветов, ослепляющих своим беспощадным сиянием. Если бы Соби спросили, каким образом монументальные фрагменты космоса сочетаются с мечтами о карьере художника, ответить бы он не смог, но все равно заканчивались последние чаще всего именно так. Вероятно, подспудно он желал сделаться знаменитым не только не Земле, но и во всей Вселенной? Кто знает? Уж не Соби точно... Нафантазировавшись вдоволь, мальчик вздыхал и нехотя принимался за более насущные дела, но желание очутиться в той самой крутой школе полностью не покидало его никогда, хотя в целом его обучение рисованию в "Семи голосах" почти не отличалось от такового в любой художественной школе. Ну разве что его педагогу немного не хватало класса... Но Соби, разумеется, не мыслил подобными категориями (класс там, не класс...), ему просто хотелось туда, хотелось - и все, и одновременно он прекрасно понимал несбыточность своих чаяний. Между тем рисовал он лучше с каждый днем. И одним из главных компонентов его творчества, незримо присутствующим в любой проведенной на бумаге карандашной линии, являлось страдание, хорошо видное или затаенной, но неизменно придающее рисункам мальчика особую грустно-загадочную притягательность. если бы Соби не приходилось в жизни трудно, если бы ее скорби обошли его стороной... то его работы всегда представляли бы собой нечто, без сомнения талантливое (впрочем, талант подобного уровня встречается у многих одаренных детей, здесь Соби ничем не выделялся), но не слишком содержательное. Иными словами, его картины были бы пусты при действительно блестящей технике - о, при хороших данных отточить ее несложно, поверьте! И мечта мальчика об известности так и осталась бы мечтой, ведь кроме формы в любом произведении непременно должен присутствовать внутренний посыл, чувства, которые творец желает донести до зрителя, умные (или не очень, уж как повезет) мысли - короче, наполненность, засчет которой оно не забывается моментально, а живет в душе у тех, кому посчастливилось его созерцать (читать, слушать), будоража ее, не давая покоя, иногда даже серьезно раня... И изначально у Соби не имелось способностей выражать внутреннее через внешнее, поскольку не находилось именно самого внутреннего - достаточно интересного, чтобы привлечь множество жаждущих приобщиться к высшим истинам. А появиться ему помогла, как ни кощунственно это звучит, гибель родителей, ведь в сердце мальчика отныне навсегда утвердилась боль потери, которую, когда она делалась невыносимой, он выплескивал в рисунках. И ей, той болью, окрасились, напитались буквально все прочие его чувства - даже, что воистину парадоксально, светлые. Любое из них имело ее тонкий, порой чуть заметный, но все равно до невозможности пикантный привкус, придающий дразнящую воображение знатоков неоднозначность самым, на взгляд мальчика, безмятежным и счастливым работам. Она и рожденное ею страдание затягивали незримым флером неутолимой печали плещущие радостью цвета, приглушая их яркость и сообщая очень привлекательную для многих меланхоличность. Вот и Рицу, изучая рисунки воспитанника, подсознательно ощущал прикосновение дыхания бездны, на дне которой темным скромным сгустком таится смерть, и то в нем, чьи раны от потерь не заживали полностью никогда, с мучительной готовностью откликалось на дополнительный смысл, заложенный в работах Соби-куна, хотя последний, водя карандашом и кисточкой по бумаге, ничего такого в будущую картину специально не закладывал, не думая о подобном вовсе... Словом, тяжкие переживания превратили Соби из просто довольно способного мальчика в истинный талант; его учитель рисования прекрасно осознавал потенциал ученика и стремился развить его как можно более полно, но сам мальчик, казалось, в последнее время слегка охладел к их занятиям... Ну еще бы! Он всей душой рвался в школу своей мечты, нынешнее обучение полагая ерундой, не достойной пристального внимания. Между тем о желаниях воспитанника неизбежно сделалось известно Рицу. Каким образом? Да элементарно! Опекун же периодически заходил к воспитаннику, дабы проверить уроки и полюбоваться содержимым альбома с рисунками, при этом, разумеется, не забывая бросить беглый взгляд на монитор работающего компьютера: надо же контролировать сетевые развлечения Соби-куна и вовремя предостеречь, если его понесет не туда! Только ничего криминального Рицу там не обнаруживал, раз за разом просто замечая одно и то же изображение - общий вид здания, имеющего довольно старинный облик. "Неужели Соби-кун заинтересовался архитектурой?" - иронически вздергивал бровь Рицу, но с другой стороны даже он, не искушенный в искусстве строительства, понимал: ничего слишком выдающегося в особняке, отчего-то привлекшем внимание его воспитанника, не было. Только ведь есть какие-то причины, по которым Соби-кун прикипел к непонятному зданию? Естественно, они есть и надо непременно выяснить, какие! А выяснение, собственно, являлось исключительно делом техники - запомнить адрес страницы, без конца маячившей на мониторе воспитанника, и не торопясь изучить ее у себя, в уютно сдержанной тишине кабинета. Хм, так что там у нас? А-а-а, ясно... И если Соби-кун настолько прилип к данному сайту, ему хочется учиться в школе, для которой тот сделан, ведь верно? Верно. Конечно, опять придется платить и где-то болтаться, ожидая его с занятий (нельзя же отпустить ребенка, пусть и могущественного Бойца, в центр многолюдного города, особенно поначалу! Вот потом - вполне возможно, но сперва он, Рицу, просто обязан держать воспитанника под присмотром!), а времени не хватает катастрофически... Плата же, кстати, весьма приемлема, возраст мальчика идеально подходит для поступления (туда берут с десяти лет - значит, его уже смогут зачислить в текущем учебном году, прекрасно!), но каким образом происходит отбор? И здесь тоже все абсолютно понятно. Правда, если воспитанник желает попасть туда так сильно, что проглядел сайт практически до дыр (когда ни зайдешь - Интернет открыт на одном и том же месте!), то пусть начинает заниматься рисунками, которые думает показать приемной комиссии - полагаю, над ними он станет трудиться в поте лица! А что касается расстояния (похоже, Соби-куна смущает именно оно), то придется уже приступить к его обучению в качестве Бойца и объяснить один их специфический способ перемещения в пространстве. Любопытно, имеет он понятие о телепортации - например, из дурацких фантастических книг? Ведь подобные он иногда читает, я знаю всю его библиотеку наперечет и внимательно наблюдаю за тем, что он берет в библиотеке школьной... В общем, мне, Минами Рицу, следует с ним поговорить и объяснить свой взгляд на его желания. И, разумеется, Рицу не был бы Рицу, если бы откладывал свои намерения в долгий ящик. Однажды после занятий усталый Соби, вернувшись к себе, застал опекуна бесцеремонно рассевшимся за его столом и внимательно разглядывающим на мониторе ту самую школу, куда мальчик так упрямо, но безнадежно стремился. Соби в первый момент собрался съежиться с целью сделаться понезаметнее и прошмыгнуть мимо Рицу, например, в туалет, но не без труда поборол себя и уставился на оторвавшегося от монитора и теперь смотрящего на него с холодной пристальностью опекуна не испуганно и даже не смущенно, а почти с вызовом, подняв Ушки и напряженно вытянув уже обросший хвостик: дескать, кто дал вам право так дерзко вторгаться в мое жилище? По лицу Минами в ответ скользнула хоть и тень, но тень весьма отчетливая и недвусмысленная, поощрительной усмешки: мол, умница, Соби-кун, давно пора вести себя уверенней, а ты все куксишься и и теряешься - сколько можно? Наверно, тут же прикинул Рицу, это переходный возраст уже помаленьку вступает в свои права, вытесняя из мальчика наивное доверчивое детство, реагирующее на каждое жизненное неудобство преувеличенно бурно и трогательно-беззащитно, демонстрируя при том все уязвимые места, и заменяет его... чем? Каким сделается воспитанник, когда еще немного подрастет? Ох, Рицу очень надеялся, что не устраивающие его черты характера Соби-куна (к примеру, излишняя мягкость, доверчивость и то, что превращает человека в чуть-чуть мямлю) исчезнут, заменившись другими (порой абсолютно противоположными), которые опекун так старательно в нем пестует. Правда, в курсе ли данного пестования сам воспитанник или он воспринимает воспитательные меры Минами только лишь придирками, обидными, конечно, но не заслуживающими особого внимания? Ладно, в любом случае ждать уже недолго. Переходный возраст близится - а, значит, скоро должны проявиться (или НЕ проявиться, точно еще непонятно) плоды усилий Рицу по воспитанию на первый взгляд в высшей степени податливого, но на самом деле довольно упрямого и незаметно, но упорно сопротивляющегося любым применяемым к нему педагогическим приемам Соби-куна. Разумеется, насчет "педагогических приемов" Рицу себе безнадежно льстил. В его обращении с воспитанником никакой педагогикой и не пахло, но воспитывать же пытаются не только педагоги, верно? И у подобных людей даже что-то получается - а что конкретно, Минами как раз и думал узнать позднее. Да-да, позднее, сейчас отвлекаться не стоит; разговор с Соби-куном - вот главное! - Итак, Соби-кун, без предисловий начал Рицу, - ты хотел бы обучаться здесь? - и он для пущей наглядности повернул к мальчику монитор, на котором вполне предсказуемо красовался предмет стремлений воспитанника. Соби, услышав слова опекуна, бросил на монитор беглый взгляд (а внутри у него все страшно напряглось от сконцентрированного до последней степени желания - "Да, хочу, невероятно, ужасно! Пожалуйста!!!") и, напустив на себя вид нарочито равнодушный вид (вдруг Рицу, сумевший пронюхать о его тайных мечтаниях, будет снова обзываться и говорить всяческие обидные колкости, на которые он большой мастер?), но его выдали Ушки, сделавшиеся чуть ли не ощутимо твердыми из-за предельной сосредоточенности, и вспыхнувшие сумасшедшей надеждой глаза. Рицу, вопреки своему обыкновению раздражаться, если Соби не торопился отвечать на заданный вопрос, спокойно ждал слов воспитанника. Тот же помялся еще немного (бурлящие к него в душе эмоции опекун ощущал почти физически) и наконец тихо произнес, подергивая жалко поникшим хвостиком: - Но... она же так далеко... - Соби-кун, - Минами в кои-то веки решил сохранять ровное расположение духа на протяжении всего разговора, и пока с трудом, но, тем не менее, придерживался своего решения, - я не спрашиваю тебя о расстоянии, на котором по отношению к нам расположено данное учебное заведение, - у мальчика голова пошла кругом от сложности формулировок. Ну вот почему нельзя сказать то же самое, только попроще? Ох уж эти взрослые в целом и Рицу-сенсей в частности! - Я спрашиваю абсолютно другое: хотел бы ты посещать тамошние занятия? Тут Соби, уже не в силах противостоять напирающим изнутри мечтам и желаниям, которые никогда еще в его жизни не были столь огромны и не подконтрольны разуму, полностью заполнив мальчика и вытеснив из него прочь другие, меньшие по интенсивности чувства и стремления (хотя, наверно, так же страстно он желал воскресить родителей или, если это невозможно, самому очутиться рядом с ними... а может, и нет, ведь в глубине души он четко знал, что подобное осуществится вряд ли, но, помнится, желал, желал все равно и якобы неосуществимость чаяний его вовсе не останавливала...) сдался и односложно выпалил: - Да!!! Энтузиазм, звучавший в его согласии, опять заставил Рицу усмехнуться ("Эх, молодость! И до чего ты, Соби-кун, еще непосредственный!"), а воспитанник, неправильно истолковав усмешку Минами, моментально решил, будто сейчас ему влетит за пустые мечты и принялся мямлить: - Только... очень ведь далеко... - Тогда советую тебе заняться рисунками, необходимыми для предоставления на просмотр, - просто ответил Рицу, не обращая внимания на попытки Соби-куна поставить преграды исполнению собственной же мечты и, легко поднявшись, вышел, подвода итог разговора. Соби с искренним сомнением в правильности расслышанного и понятого, некоторое время смотрел ему вслед, а потом тихонько взвизгнул, он с от счастья и ринулся к столу. Плюхнувшись за него, он сначала с блаженной улыбкой глазел в пространство перед собой, опять воображая картины одна другой заманчивей, затем его руки жадно схватили альбом и прочие принадлежности для рисования. Ведь дядя Рицу сказал готовиться - значит, его веление нужно исполнить немедленно! Если бы опекун сейчас видел мальчика, то мог бы порадоваться, что хоть какому-то из его распоряжений следуют со столь похвальным рвением, коего ему удавалось добиться от Соби-куна исключительно редко. Но Минами был у себя, вновь принимаясь за работу. Правда, он прекрасно уловил восторженные визги воспитанника и опять неудержимо заулыбался (подозрительно часто за вечер!) - насколько все же мало надо для счастья детям, даже таким, казалось бы, сложно устроенным внутри и постоянно печальным снаружи, как Соби-кун! Да и самому Рицу сделалось неожиданно тепло на сердце - да, доставлять радость не менее чудесно, чем получать ее, а он, старый циник, уже пожалуй, и забыл подобный удовольствия!.. Конечно, сие упущение легко поправить: он, если придет охота, сможет иногда делать всяческие приятные сюрпризы Соби-куну (только не часто и не слишком грандиозные, чтобы не разбаловать мальчишку окончательно), а взамен наслаждаться двумя радостями сразу - и его, и своей... Но вот сегодня, однако, придется проследить, дабы воспитанник своевременно отправился спать. А то еще будет, окрыленный согласием опекуна и своими мечтами (ох, уж, наверно, намечтать успел с три короба, знаем мы его!) рисовать допоздна! Но режим должен соблюдаться всегда и при любых обстоятельствах, об этом Соби-куну лучше не забывать. Соби и вправду рисовал будто одержимый, наготовив к приближающемуся просмотру кучу работ и почти совсем запустив приготовление уроков по прочим предметам. Особенно несчастную математику. Проблемы с ней у мальчика существовали всегда, начиная с первого класса. Уже тогда он понимал точные науки неважно – видимо, в силу творческого, гуманитарного склада своего мышления. Учитель бился с ним, как мог, и порой пытался поговорить с исполненным придирок Минами-саном, чтобы тот оставил свои претензии не предъявленными. Пусть Агацума-кун успевает в меру собственных возможностей, ведь далеко не всем предстоит стать светилами в данной области! А у мальчика ум явно работает совершенно по-другому – так зачем его мучить непосильными требованиями? Но господин директор был неумолим – все общеобразовательные предметы мальчик должен освоить на довольно приличном уровне (если не на «пять», то хотя бы на твердую четверку), и никаких возражений и оправданий он по этому вопросу слушать не желает. Учитель же дорожил своей работой в «Семи голосах» - за прочих-то учеников, занимающихся через пень-колоду, с него настолько строго не спрашивали! – и продолжал требовать с бедного Соби, не проникающегося математикой совершенно, беспощадно. Тот уж и тупо зубрил, и честно пытался разобраться, что там к чему… Нет, радикально не помогало ничего; а более-менее удерживаться в курсе математических дел удавалось, если быть крайне внимательным и аккуратно готовить уроки, ни в коем случае ими не пренебрегая. Тогда еще ладно, постепенно возникало – не понимание, конечно, нет, до конца Соби дурацкую математику не понимал никогда – а его смутная тень, достаточная, впрочем, для того, чтобы оценки выходили неплохими. Но вот сейчас… сейчас все обернулось плохо. Мальчик, занятый рисованием, рисованием, рисованием, фатально задвинул сомнительную науку подальше. И в один далеко не прекрасный момент учитель, возвращая ему проверенную домашнюю работу сто стоящей внизу жирной тройкой с двумя минусами (натянутой их жалости и опасения за собственную шкуру), предупредил, укоризненно покачивая головой: - Агацума-кун, я вынужден доложить Минами-сану о твоей низкой успеваемости. – Тут он был кругом прав: в нынешнем, еще только начавшемся, триместре нетвердые тройки чередовались у Соби с вполне твердыми двойками, горделиво изгибающими шеи. Лишь за первые несколько дней в журнале, куда мальчика вписывали отдельной выделенной строкой, сиротливо притулилась пара четверок. Соби горестно вздохнул и поник Ушками: нет, не видать ему вожделенной школы! Учитель говорит верно, он запустил математику сам и даже попытаться защититься, когда его станут обвинять, у него, до сих еще правдивого, не повернется язык. К тому же, день приема работ кандидатов близится, а дядю Рицу, как назло, куда-то вызвали, и он спешно уехал, совершенно, на взгляд Соби, позабыв про любовно приготовленную папку с множеством старательно сделанных и с великим тщанием отобранных рисунков… Но теперь, если опекун и успеет (а он наверняка не успеет, ведь жизнь несправедлива! Сперва поманит чем-то хорошим, но потом, когда ты уже вовсю надеешься, выхватывает обещанное прямо из-под носа!) вернуться пораньше, чтобы отвезти их в приемную комиссию, то ему непременно нажалуется математик!.. В общем, Соби в любом случае лучше прекратить тратить время на напрасные мечтания и заняться той же математикой, дабы после, при разговоре с дядей Рицу, который, безусловно, выйдет весьма тяжелым для самолюбия мальчика, с чистой совестью сказать, что он взялся за ум и усердно вникает в не усвоенный материал. И все же… Все же Соби, вопреки явно складывающимся против него обстоятельствам, продолжал надеяться. Возможно, в нем еще жила вера во взрослых, всегда помогающих (даже если все плохо до ужаса) и каждую, казалось бы, безвыходную ситуацию обращающих к своей пользе. Пользе своей и детей, глядящих на них с благоговейным трепетом, как на существ всемогущих и обладающих высшей справедливостью, позволяющей преодолевать все возникающие на их пути трудности! И, надо сказать, здесь мальчик не ошибся. Рицу накануне судьбоносного дня сидевший на бесконечных совещаниях словно на иголках (он и сам предполагал успеть вернуться хотя бы в последнюю минуту, но вышестоящие бюрократы жестоко разочаровали его, сообщив, что рутинное ежегодное мероприятие, посвященное очередному началу учебы, в этот раз несколько подзатянется), еле дождался, пока докладчик закончит говорить, и ринулся к выходу, расталкивая более степенных коллег и чувствуя спиной их осуждающие взгляды. Впрочем, они его не волновали нисколько в отличие от рассчитывающего на дядю Рицу (тут Минами ностальгически хмыкнул – Соби давно уже не называл его так!) воспитанника, надежды которого он в кои-то веки не хотел разрушать. Поэтому скорее, скорее к машине! А там педаль газа в пол и внимательно следить за дорогой! И ведь, будто назло, среди присутствующих на мероприятии не найдется ни одного Бойца, дабы попросить его о нескольких перемещениях; место же ежегодного сбора директоров учебных заведений, подобных «Семи голосам», находится одинаково далеко и от Гоуры, и от Токио… Словом, за рулем придется провести всю ночь и к началу заседаний, назначенных на следующий день, он, разумеется, опоздает тоже, поскольку машина – не самолет, а приемная комиссия художественной школы работает с определенного часа, а не с раннего утра… И позже, выслушивая порицания, Минами, особо не вникая в их смысл (ха, будто там содержится что-то принципиально новое! Да он точно такими же словами - ну, разве немногим более простыми! - распекает провинившихся учеников и преподавателей!), думал только об одном: "Соби-кун, хочется надеяться, что я рискую своей карьерой не напрасно, и тебя все-таки примут туда, куда ты так стремишься!" Соби же, ночью спавший неспокойно и, тем не менее, не заметивший, как Рицу, стараясь, впрочем, не наделать лишнего шума, влетел в его комнату, схватил со стола терпеливо ждущую своего часа папку с рисунками воспитанника, осторожно прикрыл за собой дверь и легкой неуловимой тенью устремился вниз по лестнице. Быстрей, быстрей! Снова за руль, в Токио и затем обратно, на это скучнейшее и никому, в принципе, не нужное сборище! "Ответ, Минами сан, будет направлен на указанной в заполненной вами анкете электронный адрес, но уже сейчас я могу вам сказать, что работы... Агацумы-куна, я правильно запомнил?.. представляются лично мне весьма интересными. Но решаю не я один, вы же понимаете! Да-да, мы непременно свяжемся с вами! Всего доброго!" И не надо зудеть у меня над ухом, уважаемый господин-как-вас там (у, бюрократы, развелось вас! Я даже имена уже перестал трудиться даже слушать, не то, что помнить, а надпись на бейдже мне читать откровенно лень, и глаза слипаются от бессонной ночи!..), главное сейчас не вы и не мое продвижение по службе, а будущее Соби-куна, понимаете?! А Соби волновался ужасно, буквально не находя себе места. Встав утром ожидаемого с таким трепетом дня, он сразу заметил, что папки с рисунками на столе нет - значит, мелькнула у него безумная мысль, дядя Рицу непостижимым образом когда-то ухитрился забрать ее и теперь передаст в школу? Ушки мальчика тотчас беспорядочно задергались от вновь бурно всколыхнувшихся надежд, и Соби, наверно, целую минуту тешил себя ими, весь опять там, в мечтах о славе и поклонении... но потом вспомнил о плачевной ситуации с математикой и Ушки безвольно повисли, а хвостик перестал радостно мотаться из стороны в сторону. "Эх... - печально размышлял мальчик, опять полагая взрослых всесильными и, главное, сосредоточенными, подобно ему самому, на одной-единственной проблеме. - Даже если дядя Рицу и забрал мои картины, - нет, называть свои работы рисунками ему казалось слишком несерьезным! - то препод математики уже наверняка наябедничал ему, и он их никуда не повезет... И почему я такой невезучий?" В подобных раздумьях, периодически сменяющихся навязчивым желанием сделать что-нибудь самому (но что? и как?!), Соби провел бОльшую часть дня. На уроках он ерзал и в беспокойстве грыз ногти, отвечал невпопад и слушал невнимательно. Учителя качали головами и делали бесконечные замечания, но мальчика уже ничто не могло напугать или растревожить больше, чем уже предчувствуемый сегодня облом. Наконец уроки остались позади; Соби, вернувшись к себе и напряженный до крайности, первым делом, естественно, бросил взгляд на стол, туда, где валялась пара-тройка рисунков, вытащенная им в последний момент из папки, составлявшей сейчас все его помыслы, по причине каких-то микроскопических недостатков. Соби шагнул к столу и порывисто сжал рисунки в руках, отчаянно, невероятно, до боли желая очутиться там, в школе искусств, перед приемной комиссией... Или, уж ладно, для начала просто перед входом, знакомым до мельчайших трещинок в камне по фотографиям в Сети. И в следующий миг... В следующий миг он стоял около здания, куда так стремился, судорожно прижимая к груди рисунки, и вертел головой по сторонам, задыхаясь от удивления и ощущая басовитое гудение Силы внутри. "Выходит, Бойцы могут и так?" - походя мелькнуло в голове, но далее, несмотря на явную необычность способа перемещения (да то там необычность? Слабо ведь сказано-то!), мысли мальчика потекли в другом направлении: как же ему стоит поступить дальше? ОН так хотел оказаться здесь - и вот, вход в школу совсем рядом; но если он войдет, один, без взрослых, станут ли его слушать? Он ведь покажет им рисунки, а они красивые даже с помарками, только все равно мало ли... В разуме Соби, основательно дезориентируя его, шла борьба этих противоположных точек зрения, примерно равных в плане аргументов; но тут мальчик совершенно неожиданно вспомнил о проблемах с математикой и горестно вздохнул, крепко прижав Ушки. Даже если он сейчас решится войти и его примут впоследствии, дядя Рицу наверняка запретит ему ходить на занятия и еще дополнительно наругается за маневры без его ведома... Правда, Соби, получается, может переноситься с места на место мгновенно (у мальчика снова на секунду захватило дух от восторга перед своими способностями и открывающимися в этом свете перспективами), и, значит, попадать сюда ему труда не составит (ага, вот почему дядя Рицу считал расстояние неважным! Интересно, а он сам так умеет?), но все же, все же... Врать Соби не любил и не умел; ему всегда было проще перенести наказание, особенно заслуженное, чем вилять и притворяться. К тому же, опекун не виноват, что Соби такой бестолковый в математике, и у мальчика (он чувствовал это все яснее) не хватит хитрости учиться втихаря, как бы в обход своей вины. Выходит... "Да..." - Соби вздохнул еще раз и со вселенской тоской в глазах переместился обратно, в "Семь голосов" (в телепортации он разобрался быстро!), по-прежнему держа в руках так и не пригодившиеся рисунки. Потом он с отвращением швырнул их на стол и, ожесточенно хмурясь, засел за уроки. Рицу возвратился из командировки заметно отдохнувшим (он постепенно приловчился на совещаниях дремать, сохраняя приличествующий случаю заинтересованный вид, и в результате неплохо отоспался) и, вопреки своим обычаям держать воспитанника в неведении относительно дальнейших планов до упора, поспешил обрадовать его, тем самым демонстрируя и свою крайнюю озабоченность исходом дела. - Соби-кун, я передал твои рисунки по назначению, - даже, пожалуй, довольным (неслыханно!) голосом сообщил он, подозревая, что до жути впечатлительный мальчишка извелся от неизвестности (и, возможно, желая в очередной раз лицезреть его радость?). Но тот вместо счастливых визгов и писков, почему-то так запавших в душу Минами, тщательно спрятал глаза и издал нечто среднее между вздохом и всхлипом; потом помолчал, будто собираясь с силами или храбростью, и заговорил. Когда мальчик закончил свою печальную историю зловредной математике, Рицу не знал, то ли ему гордиться воспитанником, оказавшимся в состоянии преодолеть страх перед признанием (директор прекрасно видел, как Соби во время рассказа прятал хвостик между ног, что у детей свидетельствует о сильнейшей дискомфорте) и, к тому же, весьма правдивым, то ли начать ругаться. Но откровенность Соби-куна неожиданно настроила его на самый благодушный лад, и он, не сказав воспитаннику ни одного бранного слова, ушел к себе, а Соби, у которого от честности просто камень с души свалился, почувствовал великое облегчение и вновь возродившуюся надежду, что все еще сложится как надо. В обещанный приемной комиссией день в почте Минами красовалось соответствующее письмо, которое Рицу смог открыть его не вдруг, поскольку у него ощутимо дрожали руки. "Черт! Неужели я все-таки умудрился привязаться к этому маленькому негоднику?!" В ответе (ух, гора с плеч!) говорилось: "Примите наши поздравления, Минами-сан! Мы будем рады видеть Вашего воспитанника, Агацуму Соби-куна, в стенах нашей школы..." Далее шло обязательное в подобных письмах бла-бла-бла, а в конце - длинный список необходимого для занятий, вроде кистей и красок с непроизносимыми названиями. Рицу смотрел на него, будто баран на новые ворота (правда, наиболее скупердяйская его часть уже прикидывала расходы) и думал, что непосвященный человек во всех этих словах не разберется никогда и что надо отнести список Соби-куну - заодно и обрадовать его скорым началом занятий. Впрочем, надо ли? Достоин ли его воспитанник-двоечник такого подарка? Рицу немного подумал и (он же, в конце концов, обещал себе радовать Соби-куна, а математика в жизни не главное, особенно для тех, чьи способности поделены между Силой Бойца и рисованием... Но самому воспитаннику знать о подобных взглядах опекуна необязательно, пусть учится прилежно по всем предметам, нечего!), отбросив все разумные доводы "за" и "против", распахнул дверь в комнату Соби. Тот, сидя за столом и бесцельно таращась в пространство, повернул к нему белое от волнения лицо с темными кругами под глазами (да, Соби все это время ужасно тревожился по поводу своего будущего обучения и очень плохо спал, беспокоясь даже во сне) и вопросительно уставился на опекуна, слегка сведя брови к переносице. Рицу, боясь неподходящими словами испортить весь эффект, молча подошел к столу и положил перед воспитанником список, ровно велев: - Соби-кун, отметь здесь то, что у тебя есть. За недостающим придется ехать в выходные. Мальчие перевел взгляд на лежащую перед ним распечатку письма и озадаченно нахмурился, еще не совсем поняв, что это такое перед ним. А когда понял... то вскочил, опрокинув стул, и запрыгал по комнате, вновь издавая так радующие сердце Рицу взвизги восторга. Хвостом он размахивал как сумасшедший, глаза напоминали сейчас не небо, не море и не крылья бабочек, но голубые сверхновые, способные своим сиянием сжечь... или обогреть. И Рицу грелся, в тот момент совсем не думая о самоконтроле и дистанции, которую он и Соби обязан сохранять между собой, чтобы не вышло хуже.