***
Голова низко опущена. Стол почти завален высокими стопками книг, фолиантов и свитков. Пожалуй, только Академия Милдиан может похвастаться столь большим количеством бумажных изделий. Бумага для письма в это время всё ещё была слишком дорогим удовольствием — исключительно для богатых людей и финансируемых этими самыми людьми учебных заведений. Академия Милдиан была названа в честь города, который построили вокруг неё, что уже говорит о высоком статусе. Это одна из лучших магических школ, что когда-либо существовали. Старший брат Зерефа наказывал ему идти именно сюда. И он понял, почему — столько знаний, собранных в одном месте, ещё надо было поискать! Возможно, Зереф восторгался бы красотами замка и размером библиотеки, если бы тот самый брат, чья награда «лучшего выпускника Академии» стоит сейчас в кабинете директора, был жив. Но он мёртв. Больше не потреплет холодной рукой по волосам, не поднимет на руки, как в далёком детстве, не пронесётся сквозь коридор, опаздывая на тренировку… Зерефу тринадцать, он на втором году обучения. У него нет друзей, только книги и учителя. Его приняли в Академию без экзаменов и денег — за счёт славы старшего брата и жалости к бедному сироте. Зереф ежедневно закапывается в книги, вымаливает доступ в закрытую часть библиотеки, но всё равно ничего не находит. Ни единой возможности вернуть к жизни тех, кто уже ушёл за грань. Преподаватели лишь хмурятся и строго говорят: — Побойся Акселама, Зереф! Бог жизни и смерти карает тех, кто вмешивается в его работу. Но Зерефу уже плевать. Четыре могилы выкопаны на кладбище Милдиана. Три из них — пусты. Это один из самых дальних уголков — тот, где хоронят то, что осталось от погибших, от которых не осталось даже тела. Драгнилу не хватило духу положить в яму прекрасный белый шарф и серебряный медальон — вместо того, что сгорел вместе с его братом. Его малыш Нацу с вымазанными в шоколаде щёчками, мать в запачканном мукой фартуке, отец, протирающий тряпкой посуду, старший брат, выписывающий вензеля в дневнике. Ни одного из них не осталось в живых. Лишь белый шарф на шее, да медальон с парой розовых волосков и бутыльком крови висит на шее. Он думает, что сможет создать новые тела, когда воскресит их. Он точно-точно их воскресит. Он обязан. Ведь кто, если не Зереф? Никому нет дела до семьи Драгнил, даже если они были сильнейшими огненными магами на континенте. Они жили в уединении и никогда не выходили на войну. Против драконов никто, кроме драгонслееров, не пойдёт. А воскресить одного из них? «Побойся Анкселама, покарает»! Да плевать ему на этого Анкселама. Будь он хоть сам творец, Зереф ни за что не отдаст ему свою семью.***
Ему уже пятнадцать. Есть личная комната, слава безумного гения и сотни пергаментов с изобретениями. Как минимум половине из них пора на костёр, но Зереф всё ещё надеется, что хоть одна из этих вещей поможет. Однако ни один из существующих разделов магии не способен на воскрешение! Он словно слепой, идущий по бесконечному лабиринту. Никогда не знаешь, где свернул туда, а где — нет, и не наткнёшься ли на тупик. Иногда Зерефу кажется, что всё бесполезно и ему уже никогда не вернуть близких. Он глубже и глубже падает в эту тьму, откуда не выплыть и не вырваться. Всё чаще Драгнил думает о том, что лучше бы погиб в тот день, чем бессмысленно жил, не способный даже отомстить. — Зереф! — он оборачивается. Это профессор философии, почему-то побледневший и вытирающий блестящую от пота лысину платком. — Здесь… кхм, человек, который хочет тебя видеть. Он сказал, что был другом твоей семьи. Юноша поднимается со стула. Это покашливание немного смущает, но Зереф догадывается, кто это может быть. Сначала ему казалось, что тот человек тоже погиб, но даже до такого далёкого от драконов места, как Милдиан, доходили слухи об огромных пустырях, усеянных драконьими трупами. Не оставалось сомнений, что лишь один маг на континенте способен на подобное. Когда Зереф убегал с Нацу на спине, он видел, что могут драконы. Его брат сражался с ними наравне, что уж говорить о том человеке. Руки дрожат от волнения, пока он пытается успокоить истошно колотящееся сердце. Всё ещё бледный профессор медленно ведёт его в свой кабинет. Пусть это и ожидаемо, но Зереф всё равно застывает, когда видит его. Акнология. Мужчина выглядит истощённым. Лицо измождённое, а на шее… на шее блестит медальон его брата. Он всё такой же загорелый, но шрамов, кажется, стало больше. Зереф сжимает кулаки и резко выдыхает. Он ждёт, пока убийца драконов начнёт говорить. Но Акнология молчит. Его взгляд пуст, он смотрит словно сквозь Драгнила. Ни один из них не замечает, как профессор выходит из кабинета. Загорелый лишь мужчина садится на парту и кивает на стоящую рядом, приглашая. Зереф медленно подходит и опирается на угол стола. Он смотрит прямо в глаза бывшему учителю своего старшего брата. Акнология вытаскивает изрядно потрёпанный дневник из чёрной кожи — тот самый, о котором так заботился Мелас. Откуда он у него…? Мужчина бережно открывает самую сокровенную вещь его брата. Он выглядит спокойным, но Зереф видит, как подрагивают его руки. Страница за страницей, желтоватые листы шелестят, пока не останавливаются на почти пустом. Там всего одна короткая запись, датированная тем самым днём. «Я вернусь». У Зерефа перехватывает дыхание. Мир смазывается от слёз, текущих из глаз. Он всхлипывает и дрожит, словно от холода, глядя на Акнологию бессмысленным взглядом. Тысячи мыслей проносятся в голове, но ускользают, как песок сквозь пальцы. Он плохо понимает, где находится, всё плывёт и кружится. Ощущение тёплой руки, треплющей волосы, немного возвращает в реальности. Непривычно тихий, даже слабый мужской голос звучит в ушах: — Мы вернём их. Акнология печально смотрит на него. Зереф замечает — в его позе нет прежней силы. Он будто потерял внутренний стержень, кажется, что весь его облик потускнел и смазался. Убийца драконов выглядит потерянным и таким одиноким, прямо как сам Зереф. Они похожи — оба живут несбыточной мечтой и воспоминаниями о мертвецах. Их жизни вьются вокруг глупых целей, но только так они могут продолжать двигаться дальше. Но куда — дальше? Впереди лишь бездна без единого просвета, лабиринт без выхода. Смысла жить дальше нет, но два глупых человека всё равно цепляются за строчку в дневнике, как утопающие за соломинку. Они и правда жалкие. Подросток медленно кивает, выдавливая улыбку.***
Зачем всё это? Он годами выживал, стараясь изо всех сил, но в чем всё-таки смысл? Он чёртов бесполезный демон, несущий лишь несчастья и смерть, так почему он не может просто исчезнуть? Он столько думал об этом, мечтал просто сгинуть на грязной улице и никогда не просыпаться, раствориться в той тьме, что удушающе сковывает сердце. Но каждый раз в голове раздаются чьи-то насмешливые слова «Это всё?» И он встаёт, идёт дальше. Живёт без причины, просто ради этого далёкого обладателя самого красивого голоса на свете. Отчего-то он уверен, что его владелец непременно выглядит, словно бог, сошедший со старинной гравюры из маленькой церквушки. Его таскали туда пару раз, чтобы «изгнать тьму», но в конце-концов плюнули. Он в отчаянии ненавидит самого себя. Магия внутри него бурлит, но не может вырваться, и это подтачивает его волю. Тогда, в детстве, она словно заснула. Но в какой-то момент — годы спустя — взвилась, как гейзер (он видел такие на картинках). Ему холодно, очень холодно. Он похож на скелет, обтянутый бледной кожей. Всё тело болит, дышать тяжело. В голове пульсирует болью, на ладонях и стопах — засохшая кровь. Он уже давно не плачет, лишь из груди вырываются тихие рыдания вперемешку с хрипами боли. Он сжался в комочек, укутавшись в жалкий ошмёток ткани вместо одеяла. Покрытый пылью и грязью с головы до ног, одежду заменяет кусок полотна, а волосы, несмотря мытьё в реке, пусть и холодной, похожи на гнездо. Мальчик надрывно кашляет, горло разрывает от боли. Ему то жарко, то холодно, всё тело трясёт. Он почти не спит, потому что после отдыха всегда становится ещё хуже. Магия внутри вспыхивает ярко-ярко, растекается в груди радостным предвкушением. Его закрывает от слепящего холодного солнца чья-то фигура. Нет сил даже поднять голову, только едва-едва открыть глаза. Высокий человек в чёрном плаще. Ему видны лишь высокие грязные сапоги. Их владелец присаживается на корточки рядом и поднимает его голову за подбородок. Взгляд натыкается на загорелое лицо, покрытое узорами непонятного цвета, между зелёным и синим. Черты лица грубые, глаза нахмурены, смотрят холодно, тяжело и остро, но будто с капелькой надежды. Они очень красивые — глубокие тёмно-зелёные, как иголки на деревьях в заброшенном лесу. Лицо обрамлено восхитительно длинными волосами того же цвета, что и узоры. Растрёпанными и очень жёсткими на вид. Ему кажется, что они должны быть очень мягкими. Почему…?***
Мальчишке на вид едва двенадцать. Он ужасно худой и явно истощённый, покрытый грязью и ранами. Тонкие-тонкие руки со следами от побоев, ноги такие тощие, что едва держат. Черные бездонные глаза блестят от слез, трясутся искусанные сухие губы. Ни капли былой ухоженности, ни следа улыбки и уверенности. По одной лишь мгле в зрачках Акнология может понять, что это он. Глупый ребёнок, сгоревший в собственном чёрном огне. Его единственный ученик, с этой едва уловимой улыбкой. Он помнит его и малышом с внимательным взглядом, и нескладным неуклюжим подростком, и ласковым юношей, танцующим под никому неслышимую музыку. Воспоминания скользят перед глазами, пока рука неосознанно гладит по сбившимся в колтун волосам. В чернилах наивных боязливых глаз нет узнавания, но это неважно. Ничего сейчас не может быть важнее, чем этот мальчишка на земле маленькой улочки. Акнология вернёт ему всё, что задолжал, положит тысячи драконьих голов к ногам, лишь бы глупый ребёнок не покинул его и на этот раз. — Мелас…? — низкий, с хрипотцой голос разрывает тишину переулка. Глубокие глаза смотрят, как на что-то драгоценное, бесконечно нужное. И мир вспыхивает. Матушка улыбается, протягивая младенца, младшего брата. За столом напротив сидит высокий мужчина. Полыхает чёрное пламя на поляне среди деревьев. Чешуйчатый шарф красуется на шее самого младшего. Рёв множества драконов. Грохот. В нос ударяет запах горелых волос. Широко распахнутые в ужасе болотные глаза. Вспышка. Боль. Он всхлипывает, слезы текут непрерывным потоком, размазывая грязь на щеках, его трясёт от ужаса. Ребёнок бросается на человека — «дракона», шепчет память — перед собой, обнимая за шею. Мир подождёт. У него наконец появилась цель в этой жизни. — Акнология-сама…!