Зирфа ударом распахнула дверь в казармы. Воины испуганно повскакивали с мест, падая на колени лицом вниз и выкрикивая приветствия. Но ей было плевать на церемонии, размашисто шагая через распростертые тела, она добралась наконец до ясула. И прежде, чем тот напомнил ей о приличиях, выплюнула:
— Твой собрат покинул Стан без моего дозволения полностью вооружённым. — Вормир было открыл рот напомнить, что Велир подчиняется Варкуле и Перуну, но дочь Ар-Вана, гневно сверкая глазами и яростно тыкая в него детской игрушкой, вновь перебила его: — Он сказал, что отправляется туда, куда мы идти не желаем! Это куда же
мы не желаем идти?!
Мы не трусы! Хватит, ясул, терем отцовский стеречь! Я требую, чтобы
мы догнали его и помогли ему! Или вернули!
Вормир смотрел на дочь Траяна и думал, что той бы впору парнем уродиться. Он знал, что теперь Зирфу никакая сила в Стане не удержит. Ладно. Виниться перед Ай-Ван потом будет. А сейчас надобно рядом с девицей быть, дабы та голову под сечь ненароком не подставила свою… или чужую.
Широкая степь стелилась между холмами бескрайней выцветшей равниной до самого горизонта. Высохшие пушистые колосья дикого злака и седого ковыля рвал колючий северный ветер.
Велир спешился и, прикрыв глаза ладонью, щурился в попытке разглядеть дорогу. Заблудился он. Не иначе. Хотя голос в голове зло смеялся, шептал слова гадостные, звал. Но впереди была лишь поросшая бурьяном и репьём полоса, а за ней лесок. Редкий, корявый. Не помнил такого Велир, когда с Исой в Стан ехал. Совсем другой степь виделась. Дух от неё захватывало. И дней-то прошло немного, чтобы близящаяся зима вот так краски все высосала. Не краски — жизнь саму. Да и зима ли?..
Тряхнув волосами, Велир задрал голову и с тревогой посмотрел на стремительно мрачнеющее утреннее небо. Затянули, закрыли тёмные тучи едва заалевший на горизонте рассвет. Поползли по земле ядовито-свинцовые тени. Исступлённо взвыл ветер, словно гнал путника назад, в Стан. Но Велир лишь закутался плотнее в плащ и, крепко ухватив коня под уздцы, двинулся вперёд.
Травы сами стелились ему под ноги, укладываясь в извилистую тропинку. Изгибаясь, подобно змеям, расступались перед ирийцем ветви кустов, указывая дорогу. Конь испуганно храпел, ржал, взбрыкивал, упирался.
— Милор! — приглушённо прикрикнул на него Велир и замер, не зная, как поступить. Дальше тянуть — так вырвется. Привязать — ирийец оглянулся вокруг себя — так некуда.
«Отпусти коня. Ко мне иди. Велир…» — эхом пронеслось по степи.
Рука сама выпустила повод. Конь всхрапнул и, ударив копытами, бросился прочь.
— Они поймут… они узнают… — самозабвенно шептал степняк, чуть раскачиваясь на трясущихся ногах, туго опутывая верёвками хладное тело и накрепко привязывая его к тонкому, заросшему седым лишаем больному деревцу. — Кто я?
Что я? Неужто это продлится вечно? Холод, и туман, и птицы… косяки птиц, — откуда бы им быть здесь? С роду не бывало… с роду…
Приступ кашля прервал его речь. Лёгкие неистово сжимались, выхаркивая смоляную, пахнущую тухлятиной жидкость прямо на залитую кровью хатангу бывшего сотоварища.
Кои-Ван с содроганием и ужасом уставился на вязко растекающееся пятно, и в это мгновение что-то вновь вспыхнуло в нём. Что-то давно утерянное, о чём степняк совершенно позабыл ещё задолго до
беды. Так он называл то немыслимое, что происходило с ним, в те редкие моменты, когда мог снова думать
сам, чувствовать своё тело и видеть своими глазами, вырываясь угасающим сознанием из всепоглощающего тёмного дыма. Но даже тогда злобная тварь, что засела в нём, завладев им как вещью, ненасытно требовала одного.
Крови.
«Тил-линь тили-дили-динь», — эхом пронеслось по всему лесу.
Кои-Ван выронил из рук моток верёвки и в страхе отшатнулся назад. Вдалеке послышались хлопки крыльев, а за ними громкие раскаты птичьего крика.
— Нет… нет, нет, нет! Опять! Я не могу больше это терпеть! — заскулил степняк и в отчаянии схватил себя за волосы.
Воздух сгущался, а солнце стремительно падало за горизонт, словно стремясь быстрее спрятать свои лучи подальше от редких деревьев перелеска.
Степняк сжался, подобно улитке, ощутившей болезненный укол, мечтая забраться в такую раковину, что скрыла бы его от этой
беды. Измученное кашлем тело его скрючилось и прислонилось спиной к тому самому деревцу, у ствола которого Кои-Ван совершал приготовления к чему-то, чего сам не ведал, действуя под чужой волей. Во рту пересохло, в ушах гудело, и все внутренности сводило судорогой. Он загнанно заозирался по сторонам.
«Баю-бай да люли!
Хоть сегодня умри.
Завтра мороз, снесут на погост.
Мы поплачем-повоем, в могилу зароем.
Баю-бай да люли!
Не грусти, манюни.
В чело бело посмотрю -
И опять плясать пойду…»
Степняк взвыл, подобно умирающему от голода волку. По широкому смуглому лицу потекли горячие слёзы, а тело всё крупнее била дрожь. Силясь удержаться на ногах, Кои-Ван прижался к стволу дерева.
Жуткая колыбельная, казалось, звучала отовсюду, вызывая в нем страх и отвращение. Кои-Ван не понимал, что
ей от него нужно, зачем
она продолжает мучить его.
«Что ты не весел, как я? Али я наскучила тебе, степняк?», — прозвучал голос в его голове. Голос, полный насмешки и яда.
Кои-Ван замотал головой из стороны в сторону, желая вытряхнуть
её из мыслей. Он вцепился себе в волосы и вновь отчаянно взвыл.
«Ку-ку?», — раздалось сверху.
Он медленно запрокинул голову вверх и издал ужасающий вопль, огласивший эхом сумеречную степь.
Око́лок, куда он забрёл, не оглашался ни птичьим пением, ни шорохом листвы. Густая тишина обволакивала путника, оседая на широких плечах тяжёлым грузом. Велир брёл, сам не зная куда, полностью доверившись наитию. Странная сила тянула его вглубь перелеска, где не было ни троп, ни следов человеческих или животных.
Зато была кровь.
Нахмурившись, юноша присел на корточки. На выжженной солнцем траве виднелась большими мазками свежая кровь. Словно кто-то, пританцовывая в безумной пляске, тут же истекал кровью. Что-то подсказало Велиру поднять взгляд вверх.
Громко выдохнув, он в ужасе отшатнулся. Схватившись за свиту на груди, юноша пытался успокоить участившееся от страха сердцебиение.
Под небесным сводом на ветвях иссохших деревьев были насажены тела девушек. Это он смог понять лишь по развевающимся исполосованным сарафанам. Лица же были изуродованы, как и тела. У одной корявая ветвь торчала прямо промеж грудей; другая была насажена на неё от промежности и до самой макушки, откуда выходила кривым колом; третью же прибили к стволу копьём за горло. Липкие от крови и грязи волосы болтались ошмётками, а местами были выдраны с мясом.
Велира вывернуло наизнанку. А затем совсем неподалёку раздался душераздирающий вопль.
— Почто умертвил меня?
Затянутые мутной пеленой глаза криво смотрели на Кои-Вана сверху вниз. Дикая улыбка, ещё больше изуродовавшая лицо Фатара, рвала синюшную истончившуюся внезапно кожу щек.
Кои-Ван хотел бы отползти, подняться и бежать прочь не оглядываясь, но мог лишь ошалелыми глазами смотреть на это гниющее лицо сверху.
—
Думал, всё сойдёт тебе с рук, степной брат? Думал, сдохну и забуду про тебя? — почти женское хихиканье вырвалось из его груди вместе с жужжащими мухами.
— Никогда я тебя не оставлю. Ты, — захрипел он перерезанным горлом, — измазал мой светич своей поганью, навечно привязал меня к этому миру, вынудил смотреть на мерзости, что ты творишь с моим телом.
Степняк замотал головой, роняя крупные слёзы на поджатые к груди колени. Взгляд Фатара стал удивлённым.
— Или, может, ты думаешь, что ты вовсе не виноват, а? — От нарастающей ярости тело Фатара затряслось, как в агонии, шатая ствол дерева.
— Нет, ты во всём виноват, во всём виноват! Не это ли ты желал сделать со всеми, кто даже просто косился на наследника? Со всеми, кто не давал тебе возвыситься, чтобы приблизиться к нему? Особенно его младший брат — грязь безродная. Сколько раз ты убил в своей голове? А это только твои мысли. Твои грязные мысли. О, ты и поужаснее себе вещи представлял, не правда ли?
Кои-Ван, чувствуя в груди безмерную тоску и жалость к себе, продолжал мотать головой, отказываясь признавать то, что говорил бывший сослуживец.
—
Думаешь, никто не видел твоих отвратительно масляных взглядов по его стройному юному телу? Скажи это, скажи, что ты хотел с ним сделать! — громыхал Фатар, брыжжа слюной и кровью.
— Как ты хотел привязать его к кровати животом вниз и толкаться, зажимая рот своей грязной лапой! Как хотел видеть слёзы на его щеках! Ты, — наклонился Фатар почти к самому лицу своего убийцы, —
просто омерзителен. Как только Мировяз дозволяет тебе топтать его землю?
Тот пробормотал что-то невразумительное.
—
Знаешь ли ты, зачем я твоими руками привязала его к дереву? — вдруг женским голосом, переходящим в шипение, заговорил Фатар.
— Когда я закончу этот чёрный ритуал, что древнее самого Мировяза, вы оба навеки станете моими. — Руки у Кои-Вана затряслись, а со лба уже градом лил пот.
— Три девы, что не испытали жара мужской страсти, один невинно убиенный и… — женский голос, смакуя каждое слово, закончил:
— один отступник, что попрал своим существованием все законы благочестия. А когда я расскажу ей, что делала, то она одарит меня и поставит рядом с собой!
— Не быть этому… — проскрежетал Кои-Ван. — Я не позволю тебе сделать это со мной. Да, я был нечестив. Дела и думы мои глубоко погрязли в похоти и вожделении, я желал смерти своих недругов и не стеснялся себе представлять, как саморучно их сужу. Но я также и любил. Любил отчаянно и наперекор всему…
Громкий надтреснутый смех прокатился по лесу, больно отдаваясь у степняка в ушах. Раскатистое эхо шло волнами повсюду, и вскоре сила его стала невыносима. Кои-Ван зажал уши руками и закричал, ощущая кровь, стекающую по пальцам. Теперь голос звучал лишь в его голове.
—
Ты не знаешь, что значит любить. Ты способен лишь разрушать, доставлять боль и упиваться ею. Тебя просто не научили, не дали времени даже увидеть, что значит по-настоящему любить. И знаешь, почему я выбрала именно тебя? — Глаза Фатара загорелись фанатичным, безумным огнём.
— Ты такой же, как я.
Велир во все глаза смотрел на развернувшуюся перед его взором жуть. Знакомый ему степняк, что постоянно ошивался вокруг одной из дочерей Ар-Вана, невообразимо изменившийся, сидел под деревом и дрожал так, что даже отсюда было слышно, как тряслись его колени, стуча друг о друга костями. Исхудавшее, мертвенно-землистого цвета лицо с огромными запавшими глазами с ужасом глядело на склонившееся над ним лицо. Привязанный ничем не выдавал то, что же так сильно пугало воя, и Велир уже хотел было выйти из своей засады, как вдруг в недоумении замер, разглядев огромную гноящуюся рану на горле. Ноги словно вросли в землю.
С такими не живут!
Вдруг после каких-то слов привязанного к дереву воя степняк взревел и с ненавистью в глазах кинулся на него. В это же мгновение хлипкие путы развязались, и дёргающееся тело мертвеца вцепилось руками степняку в горло. Звуки схватки заставляли кровь Велира стыть в жилах: булькающее дыхание мертвеца и скулёж степняка вперемешку со звуком лопающейся плоти. Хрипы, стоны. Два существа, некогда бывшие людьми, ныне же — живые мертвецы. И вот уже, бесновато гогоча, ранее привязанный вой занёс над головой противника камень. Тёмная кровь брызнула из рассечённого горла степняка.
—
Правда глаза колет, Кои-Ван? — расхохотался умертвий, скалясь зубами.
Не помня себя, Велир выхватил из ножен меч и выскочил из укрытия.
Зирфа гнала коня, громко покрикивая на него. Всё можно было, и отправить за чужаком отряд, и вообще забыть о нём. Но Рыжий рыл копытами степь, летя стрелой вперед.
Увидев мирно пасшегося Милора без седока, Зирфа натянула удила, поднимая Рыжего на дыбы.
— Тихо, хороший, иди ко мне, — не слушая Вормира, она медленно подобрала волочащийся по земле повод и потянула на себя. Конь фыркнул, мотнул головой, но послушно пошёл. И только тогда Зирфа взглянула на ясула, как заметила за его спиной взлохмаченную голову Варкуловой полюбовницы. — А ты здесь откуда?!
Вормир обернулся и с тяжелым вздохом, в котором слышалось эхо только что заданного вопроса, покачал головой. Но вместо ответа Иса подняла палец, призывая прислушаться. Где-то совсем рядом, в колках кричали люди.
—
А вот и ещё один герой! — с ядовитой усмешкой произнёс мертвяк и вместо того, чтобы размозжить голову собрату, швырнул камень в Велира, метко выбивая из руки поднятый меч. Тот со звоном отлетел в кусты. —
Это ты?! — узнавая воя, взвизгнула полуденница, вытаращив глаза. Страх, вспыхнувший всего на мгновение и заставивший её качнуться в сторону от обладателя губительного оберега, тут же сменился жаждой отмщения, и нежить кинулась на него.
Они вместе рухнули на землю и покатились по траве. Пальцы ирийца проваливались сквозь стремительно разлагающуюся плоть до самых костей. От тошнотворного запаха мутило, слезились глаза.
— Ты! — хрипел умертвий, отчаянно царапаясь в попытках дотянуться до горла врага. — Опять ты!
— Да сгинь ты, — задержав дыхание, сквозь зубы, прорычал Велир, упираясь ладонью в лоб степняка.
Фатар неестественно дёрнулся и оглушительно заверещал женским голосом, суматошно смахивая со лба выгорающее клеймо. Завоняло горелым мясом, и тело степняка обмякло, подминая под себя ирийца. Рой мух вырвался из каждого отверстия в его теле, сливаясь в силуэт девушки, и, будто подхваченный ветерком, проскользнул по поляне в сторону Кои-Вана, который всё это время прятался за деревом и загнанно наблюдал за происходящим. Видя, как жужжащий рой приближается к нему, Кои-Ван застучал зубами и стал судорожно отползать в кусты.
— Нет! Не хочу! — жалобно вскрикнул он, спотыкаясь и падая с ослабших ног.
Степняк пытался ползти, царапая грязными ногтями землю, но в тот момент женский силуэт застыл над ним огромной чёрной тучей. Безумный крик, полный отчаяния, огласил околок, а затем с булькающим звуком заглох, когда весь рой ринулся в открытый в крике рот. Степняк глухо промычал, чувствуя, как нежить проникает в каждую клеточку его тела, обжигает и выкачивает из груди воздух. Вновь.
Иса прислонила руку ко рту, сдерживая подступившую тошноту, но безрезультатно. Схватившись за ошарашенную Зирфу, она отвернулась, её рвало на ещё зелёные листья папоротника.
Тело Кои-Вана перестало дёргаться и одним резким движением поднялось. Размяв мужские плечи, нежить обернулась на придавленного телом Фатара Велира. Глаза её полнились густой тьмой.
—
Убью! — оскалилась она, с треском отламывая длинный сук.
Ириец пытался спихнуть с себя отчего-то немыслимо потяжелевшее тело мертвеца, кляня себя за то, что не освободился раньше, а смотрел за ужасающими перемещениями нежити из одного тела в другое.
Полуденница стремительно приблизилась и занесла над ним тяжелый сук. Глаза их встретились, и Велиру показалось, что он видит саму смерть.
Тяжелый удар тараном сбил Кои-Вана с ног. Вцепившись в волосы сестриного возлюбленного, Зирфа с силой била его головой об землю. Взревев от бешенства, полуденница извернулась так, что едва не свернула Кои-Вану шею, и, клацнув зубами, сбросила с себя девушку. Откатившись в сторону, та, зарычав, выхватила кинжал, но уже поднявшийся Кои-Ван странно дёрнулся и рухнул перед ней на колени.
—
Ах, какая куколка, — тихим эхом пронеслось по рощице.
Полупрозрачная девушка с умилением подняла с пожухлой травы выпавшую у Зирфы в драке игрушку. Длинные волосы ржаными волнами рассыпались по некогда красивым плечам. Белый сарафан ремками волочился по земле, совсем не прикрывая босые грязные ноги. —
Ну, совсем как дитятко. Иди ко мне, маленькая.
Затаив дыхание Зирфа смотрела, как нежить уселась в траву и самозабвенно стала играться с Велировой куколкой, подбрасывать её, качать на руках.
Прижав палец к губам, Вормир жестом приказал старшей дочери Траяна уходить в кусты, а сам ухватил обессиленного Кои-Вана за шиворот, зажав ему рот, и поволок за ней следом. Замыкали вереницу Иса и Велир, крадучись утаскивая с собой тело Фатара. Уже почти скрывшись в кустах, ириец не утерпел и обернулся — играясь с куколкой, чудовищной силы нежить, словно слабоумное малое дитя, уже пританцовывала по кругу, баюкая и напевая, но, несмотря на нежность в голосе, чёрные глазищи её оставались бездонны и холодны. Мороз пробежал по коже Велира, заставляя содрогнуться и поспешить прочь.
Поглаживая Милора по мокрой от пота шее, Иса неотрывно следила, как Вормир стянул её соплеменнику руки за спиной, всё это время Кои-Ван пустым взглядом шарил по небу, что-то бессвязно мычал себе под нос, изредка содрогаясь в конвульсиях, и, подобно мешку с зерном, взвалил на круп гнедого скакуна. Степнячка крепко ухватила коня под уздцы, когда тот нервно мотнул головой и переступил с ноги на ногу. Лицо возлюбленного Лаи-Лим оказалось к ней слишком близко. Тонкая ниточка слюны потянулась из его рта к земле. Иса брезгливо дернула губами, коснулась пальцем виска Кои-Вана, погружая степняка в сон, и вновь взглянула на ясула, застывшего над Фатаром. На испещрённом серыми прожилками синюшном лбу убитого горелой воина чернело клеймо от кольца ирийца.
Передёрнув плечами, степнячка чуть отшагнула в сторону, когда Вормир перекинул через седло изувеченное тело.
— Что же это за тварь такая была? — негромко спросила его Иса. Голос предательски дрогнул, выдавая внутренний ужас.
Надёжно привязав Фатара к Милору, Вормир как-то устало вздохнул и словно постарел в одно мгновенье.
— Кабы я знал…
Усевшись на поваленное дерево, Велир перевёл задумчивый взгляд с выжженного клейма на лбу Фатара на свою ладонь. Из-за возни и драки кольцо — подарок Сагала — развернулось печатью внутрь. Она-то и вышибла нежить из степняка. Ириец с благодарностью погладил кольцо.
Надеюсь, и мой подарок тебя хранит, друже.
Оторвав от исподней рубахи полосу, Зирфа плеснула на неё воды из турсу́ка* и осторожно, почти ласково коснулась мокрой тканью разбитой скулы родовича. Велир шикнул от боли и непроизвольно дернулся в сторону.
— Тише-тише, воин. С мёртвым Фатаром дрался — не боялся, а от меня шарахаешься, — в голосе девушки не было насмешки. Что-то сродни восхищению проскользнуло в нём.
— Ты поопаснее мертвяка будешь, — буркнул Велир, но подался вперёд, подставляя лицо девичьим рукам, а в глазах ожили, засверкали лукавые искорки.
Одобрительно хмыкнув, Зирфа попыталась спрятать улыбку, но, встретившись взглядом с серыми глазами ирийца, только шире заулыбалась.
Отбросив глупую браваду, Велир забрался на коня старшей дочери Ар-Вана с помощью Вормира. Ухватив девушку повыше локтя, помог Зирфе.
— Как вы без сёдел скачете?
Девичьи руки с его плеч соскользнули на талию и обхватили тугим кольцом.
— Вот так, — шепнула ему на ухо Зирфа, прижимаясь к его спине всем телом. — Нам не надо ремней и плетей. Только сжать бока коня ногами покрепче. Наши кони послушны, что ваши девушки.
Вормир глухо кашлянул, напоминая дочери Траяна о приличиях, но та и ухом не повела, с удовольствием наблюдая, как ириец покрывается красными пятнами. Цокнув, Зирфа чуть толкнула пятками холёные лошадиные бока.
Велир с беспокойством обернулся, окидывая просыпающуюся степь внимательным взглядом. Отсюда до Загорья должно быть всего полдня пути. А там Турон… Жив ли? Но Вормир и мысли не допускал, чтобы повернуть на заставу. Только в Стан.
В небе ветер стремительно разгонял тяжёлые тучи. Вдоль горизонта разливалась жёлто-алая полоса рассвета, окрашивая собой ещё тёмную высь.
И Велир вдруг понял: хоть и звучал в голове
её смех, хоть и манила
она его, но не к
ней он пришел. Сам Лес призывал его, указывал дорогу, будто желал быстрее избавиться от той гнили, что засела в нём. Любыми возможными способами.
—
Ах, ты моя милая, какая же ты хорошенькая. Будь у меня дитятко, — было бы точь-в-точь как ты!
Бездонные глаза жадно всматривались в чёрные бусинки глаз тряпичной куколки, ища в них собственное отражение.
Отложив её в сторону, полуденница вдруг вся осунулась и словно выцвела. Опустошение читалось на замаранном кровью лице. Произошедшее на этой поляне уже давно её не волновало: куколка, сделанная своим мастером с любовью, захватила весь разум нежити. В один момент полуденнице казалось, что та улыбается ей и задорно подмигивает, а в другой — что она жестоко смеётся и глумится над ней.
—
Любишь ли ты меня, дитя? — Полуденница вперила взгляд в неподвижную куколку. —
Любишь? — Затихла в ожидании ответа и вдруг почернела лицом и басисто зарычала: —
Любишь?!
В вышине злобно каркнул ворон. Нечисть дёрнула щекой и в страхе обернулась.
Тяжёлый колкий взгляд впился в неё, подобно шипам. Она чуть отступила назад, закрывая телом куколку.
—
Госпожа… я… — залепетала она, не смея поднять глаз. —
Что я здесь делаю? — Выражение недоумения вдруг отразилось на её лице.
Захрустели кости, вытягиваясь и ломаясь, переходя из одной формы в другую, посыпались на землю чёрные перья, а затем голые ступни невесомо коснулись травы. Шаг. Затем другой. Женщина смотрела на полуденницу изучающе, с недобрым интересом, описывая вокруг неё круг.
—
Я знаю, что о чём-то забыла… О чём-то важном. Здесь был кто-то. А потом пришла она. — Кривая улыбка изуродовала безжизненное лицо. —
Она так красива, ты же видишь?
Полуденница вновь схватила куколку и стала подбрасывать её вверх, тихо хихикая. Но вот игрушка зависла в воздухе и в один миг вспыхнула синим пламенем. Через секунду от неё остались лишь обугленные ошмётки.
Холодно сверкнув глазами, юда взмахнула рукой. Полуденница неестественно выгнулась и поднялась вверх, надрывно застонав. Послышался тихий булькающий смех.
—
Ты не убьёшь меня… Тебе нужны такие, как я. Неприкаянные, привязанные к Миру между Мирами. Никто за тобой не пойдёт, кроме таких, как мы. — Судороги исказили её лицо.
Юда медленно кружила вокруг, не сводя взора со своей послушницы. Губы стянулись в жёсткую линию.
— Ты, наверное, думаешь, что нет ничего хуже того существования, что ты влачишь. Но
я знаю, что бывают места куда хуже, жизнь — куда скуднее и невыносимее. И ты заплатишь за свою ошибку.
Чёрный туман медленно расползался вокруг, огибая стволы деревьев и всё ближе надвигаясь на полуденницу. Она закашлялась кровью, а затем безумными глазами посмотрела на свою хозяйку и прошипела:
—
Ничего ты не знаешь о нас. Ты думаешь, что ты пастух среди глупых трясущихся овечек, но все твои попытки управлять нами закончатся неудачей. Нет ни в этом мире, ни в другом такой силы, что заставила бы нас забыть самих себя, ибо это единственное, что у нас осталось после ушедшей жизни.
Повинуясь настроению своей хозяйки, туман всё сильнее сгущался, и зловоние расползлось повсюду. Под ледяным взором вороновых глаз из него образовался силуэт длинной костлявой руки. Она нависла над выгнутой грудью полуденницы.
— В пространствах Бытия существуют места, настолько огромные, такие чудовищно пустые, что даже пребывание в ловушке Мира-Между-Мирами покажется подарком Судьбы. Ибо в этих местах, — голос юды едва заметно дрогнул, — нет любви.
Полуденница дёрнулась, как от удара хлыста, и животный рык вырвался из её груди.
Чёрная рука проникла в её тело, и нежить бешено завопила. Она почувствовала что-то так давно угасшее и вновь потревоженное. Внезапно все забытые чувства вдруг нахлынули огромной волной. Тоска, боль потери, желание жить, быть любимой и…
Любить.
Детский испуг отразился в её бездонных потемневших глазах. Картины прежней, давно забытой жизни запестрели ярко, что невозможно было их наблюдать, ибо они были наполнены солнечным светом жизни, который она давно утратила.
Плотно обхватив остывший светич, чёрная длань стала медленно вытягивать его из нежити, заставляя ту корчиться в муках и трястись всем телом. Юда заворожённо наблюдала за этим, и глаза её светились фанатичным огнём.
Полуденница кричала что-то ей, умоляла оставить эти воспоминания, а затем прекратить их, не выдерживая чувств, что давно не ощущала.
Один плавный рывок — и тусклый бледный огонёк оказался зажат когтистой рукой. Глаза полуденницы вспыхнули, а затем и рот, раскрытый в крике. Всё её тело засквозило дырами, вытлевая, как сырой лист на горячих углях, и через мгновение огромная воронка сжала её, засасывая в себя. Пожелтевшее изношенное платье плавно опустилось наземь.
Юда блаженно вдохнула воздух, а затем разочарованно выдохнула, отвернув свой взор от степи.
Свободная нежить не подходила ей. Она как огонь, что, вырвавшись из очага, стремился пожечь всё, встреченное на своём пути. И её саму тоже.
Юде же нужен был кто-то более послушный, управляемый и сильный. И она знала, кто.
Огромный чёрный ворон одним взмахом крыльев поднялся в воздух над околоком.
***
Кои-Вана била крупная дрожь. Не от страха. Он ничего не боялся. Невозможно бояться того, чего не знаешь, не понимаешь, не осознаёшь!
Длинная верёвка, привязанная к седлу хмурого дородного воина, время от времени натягивалась, дергая Кои-Вана за связанные запястья и вынуждая ускорять шаг. Вокруг кричали люди, грозно потрясая кулаками и бросаясь в него гнилыми фруктами. Ему было безразлично. Его больше не было. В обезумевших глазах зияла пустота. Ничего не осталось, кроме разрозненных обрывков воспоминаний.
— Вам всем конец! — неожиданно расхохотался он, глядя сквозь полыхающую праведным гневом толпу. — Вы меня не получите! Ничего не получите! Она заберёт всё, абсолютно всё.
Цепляясь за руку брата, Лаи-Лим испуганно и недоверчиво смотрела, как её окровавленного и всклокоченного возлюбленного ввели в Вершие Палаты.
— Кои-Ван, — больше похожее на вздох имя сорвалось с её губ.
Степняк замер и, обернувшись, посмотрел на девушку, не узнавая её, словно перед ним было пустое место. Чёрный взгляд скользнул в сторону и остановился на Най-Лиме, наполняясь сознанием. Не ясным пламенем разгорающегося костра, а последним мерцанием гаснущих углей. Безумное лицо перекосило подобие улыбки, связанные руки потянулись к старшему из сыновей Ар-Вана, заставляя Най-Лима отпрянуть в сторону, заслоняя собой сестру. Но Кои-Вану и дела не было до неё.
Он! Только
он имел значение.
— Нет! Не уходи! Не беги от меня! Най-Лим! Я всё это сделал, чтобы только быть с тобой.
Услышав его слова, и без того едва державшаяся Лаи-Лим разрыдалась, пряча лицо в чёрной рубахе брата. Её сердце всё еще не верило в происходящее и… любило.
— Най-Лим! Най-Лим! Мой Ночной Ветер! — хрипел безумец, заливаясь слезами. — Хоть раз дай себя коснуться, любовь моя!
Во внезапно воцарившейся тишине, когда даже Лаи-Лим перестала плакать и вдруг обняла брата, словно он нуждался в её защите, вдруг тяжело упал на стол филигранный перстень из ослабевших пальцев Мин-Лиам.
Шедший позади остальных Велир толком и не расслышал, что такого проскулил степняк, отчего все вокруг застыли. Ириец проследил за катящимся перстнем, взглянул на резко побледневшую Зирфу, вытянувшееся лицо Вормира и отправил степняка в беспамятство одним коротким ударом, в который вложил всю свою злость, ужас и отвращение. Велиру было плевать, кого там любил степняк, но тот пустил в своё тело нежить и, управляемый ею, творил чёрные дела. Для ирийца Кои-Ван был просто убийцей, кровожадной тварью хуже давраха. Те, по крайней мере, не убивали себе подобных ради забавы.
Среди подушек и покрывал, забившись маленькой яркой птичкой, свернулась калачиком Лаи-Лим.
Невозможно! Невозможно! Она не плакала, не кричала, не кусала от горя и ужаса до крови тоненькие пальцы. Она просто не могла поверить. Тихий, едва слышный мучительный стон срывался с её губ.
Невозможно! Она бы против племени пошла, против отца, жизнь бы отдала за Кои-Вана! Она брата псом безродным назвала ради него. Девушка с силой сдавила ноющее сердце.
Невозможно! Тот, кто всецело завладел её душой, желал мужчину. Желал её брата! Любимого брата! Ириган был прав… Ириган был прав! Кои-Ван — убийца и насильник. Рвотные позывы накатывали волнами — ириец сказал, что Кои-Ван надругался над телом Фатара.
Омерзительно! Омерзительно! Лаи-Лим соскочила с кровати и бросилась к тазу с остывшей водой. Трясущиеся пальцы отчаянно, до кровоподтеков тёрли мокрой тряпкой руки, шею, ноги… Её рвало. Вцепившись в медные края посудины, Лаи-Лим буквально захлёбывалась спазмами. Она потянулась к кувшину с водой, но вместо этого едва не опрокинула его.
Крепкие руки удержали и её, и кувшин. Най-Лим прижал сестру к себе, баюкая в своих надёжных объятиях, чувствуя, как её колотит. В них было так тепло, так спокойно. Лаи-Лим осторожно прижала ладони к груди брата, чувствуя, как под ними бьётся его сердце.
— Прости меня, — прошептала она, прижимаясь к Най-Лиму щекой между своими ладонями и закрывая глаза. — Прости меня. Я привела в дом чудовище. Прости меня.
— Ты ни в чем не виновата. — Най-Лим коснулся губами макушки сестры. Он бросил взгляд на стоящую рядом Зирфу и чуть заметно качнул головой. Сегодня он сам побудет с младшей сестрой, которая жалась к нему, словно ища убежища.
Суд состоялся на рассвете следующего дня.
Как пережила эту ночь Мин-Лиам, только ей одной ведомо. Как Ай-Ван Великой Степи, она не могла не судить Кои-Вана, свидетелей его преступлений набралось предостаточно, да и сам он не отказывался от содеянного. Но как мать, она с тяжелым сердцем ждала рассвета. Как переживёт смерть возлюбленного Лаи-Лим? Осознала ли младшая дочь произошедшее не только разумом, но и сердцем? Сумеет ли принять это потом?
А Най-Лим? Её спокойный, справедливый Ночной Ветер, любимый сын и будущий Ар-Ван. Что будет с ним, если на суде Кои-Ван вновь заговорит о своей любви к нему? Жизнь Най-Лима будет кончена. Великая степь не принимает ни тех, кто желает мужчину, ни тех, кто вызывает такое желание. Получится ли утаить позор? Ведь Кои-Ван — что зверь, в бешенстве кусающий всех без разбора.
Мин-Лиам сняла ставший тяжёлым венец и устало опустила голову на ладони.
Когда же ты вернешься, Траян?
Осеннее утро, холодное по-зимнему, разлилось кроваво-красным рассветом над Станом, и даже белые стены домов казались зловеще-багровыми. Дурной знак. Мин-Лиам поправила меховой жилет и в сопровождении Вормира направилась к площади, где к позорному столбу цепью был прикован Кои-Ван.
Матери убитых девушек, покрывшие головы чёрными платками, кричали, катались по земле, рыдали и умоляли о немедленной смерти убийцы, а тот смотрел на них пустыми, равнодушными глазами, пока не наткнулся на вдову Хадаана. Лицо молодой женщины отражало столь искреннее сочувствие и благодарность, что внутри Кои-Вана шевельнулось то живое, человеческое, что ещё осталось в нем, и он чуть качнул головой, принимая немую благодарность юной вдовы.
Семья вождя поднялась на «горку» по трём каменным ступеням. Ни один мускул не дрогнул на лице Ай-Ван, когда она оглашала содеянные избранником её дочери злодеяния. Голос её был спокоен и уверен, когда она отдавала приказ выпороть его прилюдно тридцатью плетями, а как окрепнет — привязать к лошадям за руки и ноги и пустить тех в четыре стороны. И даже когда позади рвано вздохнула Лаи-Лим, Мин-Лиам осталась Матерью народа.
Мягко сжав ладонь младшей сестры, Най-Лим встал к ней так близко, что, когда во время приговора у Лаи-Лим ослабли ноги и она, пошатнувшись, оперлась спиной на брата, тот сумел её незаметно поддержать и помочь выстоять, не теряя достоинства. Зирфа хмуро косилась на сестру, но со вчерашнего дня ей и слова не сказала, ни утешительного, ни осуждающего.
Плеть со свистом рассекала воздух, и каждый её удар сопровождался сначала криками, затем стонами, пока Кои-Ван не потерял сознание.
Но толпе было всё мало, словно утратив разум, люди хотели ещё и ещё и никак не могли насытиться кровавым зрелищем. Сведя на переносице точёные брови, Ай-Ван не узнавала свой народ. Никогда еще казнь не вызывала в её людях столько нездоровой радости. Палач отсчитал последний удар, и Мин-Лиам дала знак очистить площадь.
***
Долгий перелёт через туманные пустоши и лес не оказался для юды лёгким. Ветер больше не держал её своими потоками, позволяя парить, а бил хлёсткими ударами, норовя сбросить вниз. И как она ни старалась взять свои чувства под контроль, убеждала себя, что ничего трудного в таком привычном перевоплощении нет, однако, казалось, чем больше она сопротивлялась, чем яростнее хлопала крыльями — тем более истончалась материя нового тела, словно расползаясь по нитям. Ей было неудобно в каждой тонкой косточке птицы, и женщина, осознавая это, в сердцах прокляла свою непутёвую прислужницу, из-за которой теперь юда сомневалась в могуществе своей силы.
Приземление оказалось болезненным, а перевоплощение — мучительным. Громко выругавшись, женщина прикрыла на мгновение глаза, унимая расползающиеся чёрные круги и головокружение. Всё это безумно злило её. С какой стати магия теперь давалась так тяжело? Разве это не её предназначение — подчинить своей воле все писаные ритуалы, сплести свои жилы с чёрным ремеслом настолько тесно, чтобы стать с ним одним целым?
Она с раздражением отряхнула платье и со злостью выдохнула. Её ждала важная встреча.
Яркие вспышки пробежали по обе стороны от юды, уносясь вверх, словно маленькие искры. Его магия была красива, и женщина чувствовала зависть к этому, ведь её чары целиком состояли из тумана, крови и ветра. Это древнее существо было рождено на заре Мира, когда любая магия таила в себе как свет, так и тьму; красоту, граничащую порой с отвращением. Энергия Хозяина Леса пульсировала гармонией. Будто стержень, по обе стороны которого были равные весы, он мастерски владел своим могуществом даже спустя столько тысячелетий сна.
Пустые глазницы в голом черепе обратились на неё.
— Ты молода и ещё почти ничего не знаешь об устройстве Миров. Каждый из них связан с другими. Если у одного ты отымешь, знай, что это место не займёт пустота. Миры восполняют свои потери и зачастую, — он понизил голос, — отталкивают инородное. — Существо окинуло взглядом сухие тёмные деревья. На мир опускалась ночь. — Несмотря на то, что я долго был погружён в сон, бдение моё не прекращалось. Не так давно земля рассказала мне о захлестнуших её горестях , ветера выли мне о них, а гибнущие деревья подхватили их стонами. Не всё ладно на Мировязе, но что — мне пока неведомо. Быть может, ты знаешь на это ответ?
Заинтересованность в голосе Хозяина заставила юду насторожиться. Её глаза холодно блеснули, и он глухо рассмеялся.
— Я не стану выведывать твои тайны и замыслы: мне это ни к чему. Меня не волнует, что ты хочешь делать с этим миром.
— Тогда что ещё способно тебя волновать?
Чудовище подняло голову и молча смотрело на юду. Воспоминания кружили в его мыслях, вновь и вновь показывая деву в белых одеждах, которую он так любил. Воспоминания давно минувшей эпохи.
Юда прищурилась и мысленно усмехнулась. До этого момента она не понимала, почему могущественный союзник решил помогать ей, но теперь всё стало ясно.
— Показывай то, что собирался.
— Тогда следуй за мной, — прошелестело в ответ.
Зловонные топи местами собирались в запруды, над которыми тучами нависали комариные рои. Будь юда новичком в тёмной волшбе, она бы наверняка скривилась от представшей пред ней картины: истерзанная мошкарой плоть животных источала омерзительную вонь, а сами они тут и там лежали без движения. Все ягоды и грибы были покрыты густым слоем плесени, и, видя это, женщина впервые задумалась: если владения Хозяина в таком упадке, то откуда же он берёт свои невероятные силы? Любому существу, принадлежащему к миру магии, известно, что юда, дух или фет берёт свои силы из тех, кто им служит, по своей воле или по принуждению. Однако в этих лесах и болотах вряд ли нашлась бы хоть одна живая душа, способная нести службу.
Не сдержавшись, женщина шумно вдохнула воздух, когда в её мыслях родилась догадка. Хозяин Леса, шедший впереди, медленно остановился.
— А ты догадлива, — проговорил он с толикой уважения в голосе. — Да, несмотря на возраст и величие, правила жизни любого магического существа остаются одинаковыми для всех. — Чудовище протянуло раскрытую ладонь в сторону, и спустя мгновение с тихим вздохом в ней появился голубой пульсирующий огонёк. — Знай же, что мёртвые, а в особенности уставшие, потерянные или невинные души подчинить легче всего. Ведь мёртвые никогда не врут, — тихо добавил он, и его красные огоньки глаз вдруг загорелись ярче.
— Духи, находящиеся между измерениями за свои злодеяния — да, — неуверенно начала женщина, приблизившись к огоньку, — они принадлежат нам, но обычные люди, по каким-то причинам застрявшие здесь… Разве такое возможно?
— Ты ещё не знаешь, какие на самом деле возможности у нашего рода. Все эти блуждающие огоньки и есть такие души. Они либо погибли своей смертью в моих владениях, либо насильственной, а так как этими землями обладаю я, в моей власти было отпустить их в последнее пристанище душ или заставить себе служить. — Словно в доказательство этих слов, огонёк стал медленно чахнуть, испуская глухие звуки, так похожие на стоны. — Это будоражит, заставляет принять то, кем мы на самом деле являемся. Какими бы ни были твои намерения, знай, что в сердцах таких, как мы, нет места любви и счастью. Чего бы ты ни желала, к чему бы ни стремилась, — это приведёт лишь к одному. К смерти.
Огонёк с тихим хлопком исчез, оставив после себя такой знакомый запах горелой плоти. Юда подняла взор к пылающим огонькам на месте пустых глазниц Хозяина.
— Я знала, на что шла, как только ступила на эту кривую дорожку. И не тебе мне рассказывать, что можно потерять, избрав её — эту чашу я испила до дна. И если ты сейчас же не покажешь мне то, зачем я пробудила тебя, клянусь, тебе никогда не увидеть
её лик вновь.
Чудовище издало обречённый смешок, а затем свой продолжило путь.
Сухие ветви расступились, открывая глазам сердце болот. Огромная гниющая заводь в центре была затянута тиной и рогозом, а кругом парили вздыхающие голубые огоньки. Хозяин Леса окинул пространство рукой.
— Это — то, что ты так жаждала увидеть. Сильнейший портал Мировяза спал здесь так же долго, как и я, и вместе со мной да пробудится.
Глухой рокот прокатился по болоту, отражаясь в тине содроганием. Волны заходили по заводи, расступаясь перед тем, что проступало через неё. И вот на поверхность поднялось огромное старческое лицо, покрытое гнилой рыбой и песками, что глубоко залегли в бороздах морщин. Юда почувствовала, как сердце заходится в восторженном ритме.
Мгновение тишины — и закрытые уже много веков веки раскрылись. Пустые стеклянные глаза цвета утреннего тумана широко глядели в едва пробивающееся сквозь тучи ночное небо. Голос же, прозвучавший следом, был тяжёл и печален:
—
Кто посмел пробудить меня от вечного сна?
— Я вернулся, и не один, — ответил Хозяин, приблизившись к кромке заводи. — Время сна прошло, наступает час Судьбы, когда всё, что происходит — вершит дальнейший исход этого и других Миров.
Наступила тишина, а затем лицо ответило:
—
Повинуюсь.
Зашелестели листья на редких деревьях, и корни их с рокотом вырвались из земли, выстилая собой тугой помост, ведущий прямо ко лбу огромной головы. Чудовище протянуло юде свою каменную длань, и они вместе ступили на помост, что продолжил сплетаться под их ногами.
— Это — Хранитель, так его издревле называли. Он был создан из первого человека, затонувшего в этой трясине, когда сам лес ещё был молод. Голова его оторвалась от тела и распухала, пока не заполнила собой всю запруду. Именно тогда эти земли нашёл я и присвоил себе. С тех пор он обречён на службу тому, чего раньше никогда не ведал. Загляни в его глаза, дитя.
Юда медленно наклонилась вперёд и в то же мгновение увидела своё отражение в затуманенных глазах. Смертельно бледная и напряжённая, она всё глубже всматривалась в него, и ей казалось, что тело её отрывается от земли, поднимаясь всё выше и выше. Головокружительное, испытанное лишь единожды ощущение, но теперь в нём не было чувства боли и страха, осознания своей беспомощности. Наоборот: раскрыв глаза, она вновь увидела мерцающие повсюду звёзды, холодный воздух потоками наполнял лёгкие, а под ногами лежала земля, пульсируя и множась душами — живыми и мёртвыми.
— Это — тот мир, что привязал тебя к себе в то же мгновение, когда ты впервые вдохнула его воздуха и огласила округу своим первым криком. Но те времена давно уже прошли, так давно, что ты даже не помнишь той радости, когда солнечные лучи касаются кожи и греют её. Твоя судьба не была начертана при рождении, но она пришла к тебе, и лишь на тебе теперь эта ноша ответственности за неё. Так узри же то, чем ты так желаешь обладать!
Бешеным водоворотом перед глазами женщины замелькали картины судеб: плач новорождённых детей, радости первых поцелуев под луной, празднества в поселениях, смерти и боль утрат, радость дней жатвы и сеяния. Она смотрела на это и невольно желала больше, всё глубже уходя в созерцание жизни, пока неожиданная боль искрой не пронзила её тело насквозь.
Хижина, даврах, копоть, смерть и обугленные дома повсюду. А ещё юноша. И сила... Невероятная сила исходила от него. Так похожая не её, но много... много мощнее и смертоноснее.
Мгновение было утеряно, и вот она уже вновь стояла на морщинистом огромном лбу, а под локоть её держал Хозяин Леса.
— На сегодня достаточно, — сухим голосом проговорил он.
Юда в ярости схватила его за голый костяк шеи.
— Не тебе решать, хватит мне или нет! — прошипела она.
Чудовище оторвало от себя её руки и небрежно отбросило в сторону.
— Как раз-таки мне. Пока что.
Юда с чувством сплюнула ему на ногу, а затем, развернувшись, направилась прочь. Ошеломительное видение манило её прочь из топи.
***
В этой глуши, казалось, на самых задворках Мировяза, время словно остановилось, делая один день похожим на другой. И о том, что в мире не всё ладно, напоминали лишь пустые, тёмные окна домов да Друже. Удивительно, но со дня встречи с селянами ни единой твари не появилось в округе деревни. Лишь раз в лесу засияли красные огоньки да раздался многоголосый вой. Но стоило Лиалину выйти на крыльцо — как всё мгновенно стихло, лишь даврах недовольно ворчал позади.
Рана на плече затянулась за одну ночь, оставив после себя лишь тонкий шрам и ложные боли, которые Лин впервые ощутил, когда вышел к безымянной речке за водой и от резкой боли, пронзившей плечо, выронил ведро. Вновь, как тогда, ему не хватало воздуха. Лин скрюченными пальцами в ужасе карябнул шрам, не замечая, как срывает отцовский оберег. Серебряное деревце упало в коричневую траву, теряясь в ней. И только царапнув зажившую отметину от стрелы, Лин осознал, что всё это нереально. Вытерев рукавом проступивший холодный пот, он тихо свистнул, подзывая давраха, и потихоньку побрёл к дому с полупустым ведром.
А спустя ещё пару дней к нему вернулись сны, которых не было с дня гибели родителей. Вот только сны ли это были… После них Лин просыпался ещё более усталым, разбитым.
Солнце медленно поднималось над мёртвой деревней, заливая тёплыми лучами пустые дома, скользило по битым окнам, распахнутым дверям.
Женщина задумчиво одёрнула подол длинной юбки — пустые деревни наводили на неё тоску одиночества, делая само её существование беспросветно скучным и бесцельным. Проведя ладонями по лицу, будто умываясь, она передёрнула плечами и приняла облик, более схожий с местными женщинами. Чуть смугловатая кожа красиво зазолотилась в лучах рассвета.
Спустившись с пригорка, женщина уверенно направилась к небольшому старому домику у самой кромки леса.
Тёмная аура, окутавшая дом и его окрестности, подобно штормовым тучам, пробирала нежить до самых костей, стоило той приблизиться к покосившемуся плетню.
Осторожно приоткрыв калитку, нежить скользнула во двор. Какая тишина… И чистота. Кумушница обернулась на оставшуюся позади деревню. А ведь и правда, чисто здесь. Везде… Ни смрада, ни тел… Только пустые дома.
— Прибрался, значит, за своими «детьми», — усмехнулась женщина.
В доме было так же чисто, как и снаружи. Небогатая утварь, выметенный и подлатанный пол, ещё не остывшая печь. Кумушница спустила платок с головы и, закрыв глаза, вздохнула полной грудью. Воздух был Тьмой пропитан насквозь.
— Ты кто? — к спокойному голосу за спиной присоединилось глухое угрожающее рычание.
Кумушница обернулась и… испуганно распахнув глаза, едва слышно залепетала:
— Не гневайся, хозяин! Я так долго искала хоть одну душу живую. Никого! Все разодраны этими! — голос женщины сменился истерическими всхлипами. Медленно отступая в дальний угол, она трясущимися руками схватилась за метлу, будто та могла её спасти. Даврах прижал уши и оскалил пасть. Кроваво-красные глаза вспыхнули огнём.
— Тихо, Друже, — рука Лина успокаивающе пригладила жёсткую вздыбленную холку. Зверь недовольно и предупреждающе рыкнул в сторону незваной гостьи и рухнул у порога, перегородив выход. — Не бойся. Он не тронет тебя. Если ты не тронешь меня.
Произнося это, Лиалин широко и добро улыбнулся и протянул женщине руку, помогая той выбраться из угла.
—Как зовут тебя?
—Кум… ила. — Гостья неуверенно и даже как-то криво улыбнулась и шагнула навстречу.
— Похозяйничаешь, Кумила? — Лин указал взглядом на валяющуюся у порога тушку фарха. — Я пока дров принесу и воды. А потом ты мне расскажешь, что с тобой случилось и нужна ли помощь моя.
Кумушница послушно кивнула головой.
Конечно! Уж она-то похозяйничает здесь!
Вскоре весело затрещали в печи поленья, и холодная изба наполнилась теплом, а по дому разлился аромат, от которого предательски заурчал живот.
— Вот ведь, — неловко улыбнулся Лин. С довольной улыбкой нежить разлила по глиняным мискам мясную похлебку и уселась напротив хозяина дома, начав свой рассказ.
Затянувшаяся за полночь беседа сморила Лина прямо за столом. Он искренне сочувствовал горю, обрушившемуся на женщину, и сопереживал её потерям, но из него словно все соки вытянули. Ничего он не сделал за этот день. Даже даврах не сумел выманить хозяина на вторую охоту. Лиалин всё слушал и слушал… И чем больше рассказывала женщина ему о своих горестях, тем тоскливее и беспросветнее становилось у него на сердце, а душу охватывало странное беспокойство.
— Спать надо, — резко оборвал Лин гостью. — Утро вечера мудренее, как говорила моя матушка. Здесь тебе бояться нечего, а утром решим, как помочь тебе.
Уступив Кумиле полати, сам он улегся на лавке у окна и ещё долго ворочался, снедаемый беспричинными тревогами.
Свет звёзд заливал комнату. Пшикнула и погасла лучина, и только угли в печи тихо тлели, отдавая людям свой жар. Кумушница неслышно спустила босые ноги на пол и, вцепившись в тёплую печную стенку, неестественно выгнулась, до скрежета сцепив зубы, чтобы не застонать. Оба глаза её странно дёрнулись и, подобно двум каплям, стекли на лоб, образуя единое огромное око, через которое смотрела
она.
Нечисть бесшумно скользнула к задремавшему юноше. Холодная рука коснулась тревожной складки меж красивых бровей. Ей не нужно было гадать или искать. Кумушница всем своим нутром ощущала
её волнение и предвкушение. Юда и сама не ведала, что или кого найдет нежить в этом домике, но страстно желала это заполучить, и вот теперь полог загадки приоткрылся.
— Ты прекрасен! — шептала
она, касаясь его чёрных мягких кудрей. И шёпот
её окутывал разум Лина пуховой периной, забираясь глубоко в сознание и даже дальше. —
Сила твоя потрясающа! Как же ты так долго сумел прятаться от меня?
Юда коснулась его лба нежным поцелуем, проникая в сны.
— Смотри, брат мой…
