В тени Гедониста

Есть час перед закатом, когда свет солнца становится особенно ярок: золотое сияние заливает землю, слепит глаза, блещет на каждом листочке, а контраст между светом и тенью усиливается до тех пор, пока тени не начинают поглощать свет. В этом ослепительном блеске чувствуется величие ухода, последний триумф солнца перед его окончательным поражением, и оттого так упоительно сладко наблюдать за тем, как разгорается этот удивительный свет прежде, чем угаснуть, утонув в мягких вечерних тенях. Леголас прогуливался по саду, любуясь отблесками солнца, от которых лица скульптур становились такими живыми, листва переливалась всеми оттенками зеленого и брызги фонтанов казались россыпью драгоценностей. Где-то невдалеке слышался тихий шелест голосов, который сливался с шелестом деревьев; время от времени Леголасу встречались эльфы, занятые негромкой беседой или погруженные в чтение, а иногда в тени ветвей раздавались журчащие переливы лютни, и приятный, безмятежный, какой-то бесполый голос запевал старинную песню. На душе Леголаса царил покой. Прошло несколько дней с его прибытия в Имладрис, и юноша все больше и больше убеждался в том, что его приезд не был напрасным: эта тишина, эти согретые солнцем стены, это волшебство, пронизывающее всё вокруг – не темное колдовство Лихолесья, а добрая магия мудрости, уюта и памяти о прошлом – убаюкивали смятение, в котором Леголас пребывал с тех пор, как отец изгнал его из дворца. Здесь, среди разговоров о книгах, песнях и о тех незначительных мелочах, что составляли жизнь в Ривенделле, так легко было не думать о Трандуиле, не вспоминать о своем пороке… Леголас чувствовал, что сама атмосфера Последнего Домашнего Приюта излечивает его душу от злосчастного недуга. Пышная ветвь, склонившаяся едва ли не до земли, преградила юноше дорогу; Леголас отодвинул ее – и застыл как вкопанный. Сыновья Элронда фехтовали на площадке, затененной густой листвой; раскрасневшиеся, возбужденные, они наскакивали на незнакомого Леголасу эльфа, как драчливые щенки-подростки наскакивают на кур. То и дело один из них плюхался на землю, отброшенный небрежным, даже несколько ленивым движением незнакомца, отчего братья горячились еще сильнее и с еще большим остервенением бросались в атаку. Но Леголас не смотрел на Элладана и Элрохира – его взгляд был прикован к их противнику. Обнаженный по пояс, он стоял спиной к принцу, почти не двигаясь – лишь изредка меняя позицию; все его движения были плавными, неторопливыми, но точными – в них чувствовались уверенность и многолетний опыт, а еще – мужественная грация, какая бывает в движениях красивого большого зверя. Эльф был высок и широкоплеч; солнечные блики горели червонным золотом на его волосах, волнами ниспадавших на спину, золотили его кожу, под которой перекатывались мышцы. Его тело, крупное, гармонично сложенное, дышало великой жизненной силой, которая была бы под стать самим майар, и Леголасу на миг даже почудилось, что некая золотистая дымка витает вокруг фигуры эльфа. Волны ошеломления, ужаса и радости одна за другой нахлынули на Леголаса; он стоял, не в силах отвести взгляда от золотоволосого эльфа, ни мгновения не сомневаясь, что перед ним – его отец, каким-то чудесным образом оказавшийся в Ривенделле. - Глядите-ка, малыш Трандуилион пришел посмотреть на наши занятия! – весело воскликнул один из близнецов. Второй обернулся, отвлеченный голосом брата – за что тут же поплатился, опрокинутый навзничь ударом противника. - Не зевай, Элладан, - хохотнул золотоволосый эльф. – Трандуилион, говоришь? – не обращая внимания на юношу, который уже поднялся с земли и подкрадывался к нему, готовясь нанести удар, золотоволосый повернулся к Леголасу. – Дохловат что-то для Трандуилиона, - заключил он, с любопытством оглядев принца. – Ты – точно сын Трандуила, а, парень? – не оборачиваясь, эльф с легкостью отбросил от себя Элладана, напоследок ударив его плашмя деревянным мечом. - Точно, точно, - подтвердил Элладан, потирая ушибленный бок. – Мы тоже вначале подумали, что не похож совсем. - Но потом поняли, что кое в чем очень даже похож! – закончил за брата Элрохир. - Мальчишки, - добродушно проворчал золотоволосый. – Одно озорство на уме. Нет, чтобы фехтовать как следует научились. А то пара часов – и всё, они уже выдохлись. Вот Трандуилион, я уверен, прекрасно фехтует, с таким-то отцом. Помнится, когда Трандуил был еще принцем, мы с ним тренировались часами. И не деревяшками, как вы, а настоящими боевыми мечами… - эльф махнул Леголасу. – Давай-ка, парень, покажи свое умение. А вы ступайте отдыхать, а то ваш отец опять будет сетовать, что я вас вымотал своими уроками. На лицах близнецов отразилось разочарование. - Нет, мы хотим остаться! Позволь нам остаться, ну что тебе стоит? Нам хочется посмотреть на малыша-Трандуилиона! – закричали они наперебой. - Успеете еще насмотреться, - золотоволосый отобрал у одного из братьев меч, беззлобно отпихнул юношу и легонько шлепнул его мечом пониже пояса. Элрохир наигранно вскрикнул и, отбежав подальше, заявил со смехом: - Как будто мы не знаем, для чего ты нас отсылаешь, дядя Глорфиндель! Признайся – не хочешь делиться с нами прекрасным принцем? - А мы тебя все равно уже опередили, - поддержал брата Элладан, ловко увернувшись от шлепка золотоволосого эльфа. – Вот так-то, дядя Глорфиндель! - И они еще величают себя эльфийскими воителями, бесстыдники! – притворно возмутился золотоволосый. – А ну кыш отсюда, пока я не рассказал лорду Элронду о ваших шалостях! И сколько раз повторять – хватит уже называть меня «дядей», - эльф вновь обернулся к Леголасу, широко улыбаясь. – Не обращай на них внимания, Трандуилион. Юнцы, ни разу не вкусившие хмель настоящей битвы, – что с них взять. Только и могут, что за орками гоняться да юношей портить со скуки. На вот, держи, - Глорфиндель сунул Леголасу в руку меч. – Покажи, чему тебя научил Трандуил. Леголас сжал во мгновенно взмокшей руке рукоять меча. Глорфиндель, доброжелательно улыбнувшись, перекинул свой меч в левую руку и не стал нападать первым, ожидая, когда принц сделает свой выпад. Леголас пытался сосредоточиться на поединке, на деревянном мече, который отчего-то показался ему тяжелым, как настоящий… Но вместо этого видел лишь широкоплечую фигуру и ореол золотых волос, сияющих в закатном свете, и чудилось Леголасу, что это не Глорфиндель, а отец стоит перед ним. Принцу вспомнились слова Эстелира о том, как тот впервые увидел Трандуила – фехтующего со знатными юношами, обнаженного, прекрасного и разгоряченного; и Леголасу явственно увиделся отец, возвышающийся над ним в сиянии солнца. Из оцепенения его вывел оклик Глорфинделя. - Эй, парень, что с тобой? – эльф отбросил меч и приблизился к Леголасу. Тот сразу же опустил глаза – но все же невольно успел увидеть открытое загорелое лицо с крупными, но правильными чертами, твердые губы и глаза – ясные, светло-серые, почти прозрачные, которые сияли каким-то нездешним чистым светом. – Ну, чего молчишь? Не хочешь фехтовать – так бы и сказал, зачем мяться-то? Леголас до боли закусил губу. Глорфиндель был так близко, что принц ощущал жар, исходящий от его тела; в ноздри забирался запах солнца, волос и свежего пота – такой теплый, бесконечно живой запах, который хотелось вдыхать снова и снова, наполняясь жизненной силой, которой, казалось, было с избытком в этом эльфе. Глорфиндель с недоумением и любопытством вглядывался в лицо принца, а Леголас не мог думать ни о чем, кроме: «о Эру, как он похож на моего отца!», и одна эта мысль заставляла юношу краснеть и трепетать, не в силах отстраниться от Глорфинделя. А тот вдруг рассмеялся – совсем не насмешливо, а как-то добродушно и очень заразительно. - О, так вот в чем дело! Ну и ну. Неужели вы, ребята, ни о чем, кроме утех, думать не можете? А если не дай Эру сюда заявится Саурон собственной персоной – вы его тоже не оружием, а развратом будете атаковать? – Глорфиндель взъерошил волосы Леголаса. – Эх, одно слово – Трандуилион. Твой отец тоже, даром что великолепный фехтовальщик, а проиграл мне поединок только ради того, чтобы затащить меня в постель, - Глорфиндель слегка пихнул юношу под подбородок, заставляя его поднять голову. – И что мне с тобой делать, парень? Вот стянуть бы с тебя портки и выпороть хорошенько, чтобы неповадно было о всяких глупостях думать… Да что уж там – не могу я отказать сыну Трандуила, - положив руку на плечо Леголаса, он бесцеремонно поставил принца на колени и начал неторопливо расстегивать ремень, продолжая говорить как ни в чем не бывало: - Давненько я твоего отца не видел. С тех пор, как вернулся из Мандоса – всего пару раз, да и то – мельком. Знаю, что он уже достойный эльфийский муж, а все равно вспоминаю его юным принцем. Хорош был парень, ох как хорош… Помнится, я еще подумал тогда: вот ни за что бы не поверил, что это синда, рожденный в сумеречных землях, а не светлый эльф, чьи глаза видели сияние Древ – настолько он был могуч и хорош собой. Не был бы развратником, стал бы великим воителем – ну, вроде меня, это уж точно, - Глорфиндель снова рассмеялся. – Но каждому свое. Слыхал я, твой отец врагов у себя во дворце привечает. Верно ли это? Что якобы в телохранителях у него орк ходит, статный да стройный, точно эльф. Леголас почти не слышал разглагольствований Глорфинделя – его голос доносился до слуха юноши будто бы издалека; принц стоял на коленях, глядя на крупный, красивый член мужчины, и ему безумно хотелось поцеловать его, ощутить его вкус, его бархатистость и твердость… Глорфиндель качнул бедрами, отчего головка члена уперлась Леголасу в губы. - Ну, чего застыл, парень? Залюбовался, что ли? – с добродушной грубостью сказал он принцу. – Бери – сам же хотел. Или уже передумал? – Глорфиндель надавил Леголасу на затылок, и тот, подавшись вперед, обхватил губами его член. – Ну так вот. Ходят слухи, что это сын самого Азога Осквернителя, гундабадского вождя, - продолжил Глорфиндель, размеренно толкаясь в рот Леголасу. – Не могу сказать, что одобряю такие дела, но то, что твоему отцу удалось приручить знатного орочьего юношу – а уж я-то знаю, какие они спесивые да несговорчивые! – заслуживает уважения. Я так считаю. Многие тут у нас осуждают Трандуила, но я говорю – это его право, брать в телохранители кого пожелает, и сын Азога – не самый худший вариант. Элрондовы мальцы мне все уши о нем прожужжали – какой он сильный, и ловкий, и горячий, как печка. Заливают, наверное, - по своему обыкновению. Но честно скажу – мне бы хотелось на него поглядеть. Да и с Трандуилом было бы славно повидаться. Ты, случаем, не знаешь, не собирается ли твой отец к нам в гости? – Глорфиндель бросил взгляд на Леголаса и сказал снисходительно: - Ладно, ладно, не отвечай. Забыл я, что ты занят. Да не пытайся ты взять полностью, подавишься ведь. Что-то уж больно ты неловок для сына Трандуила, здешние эльфы и то поискуснее будут. Ты не обижайся, парень – говорю, как есть. Вижу, что стараешься, а старание – это уже полдела. Дай-ка я уже вытащу, а то еще захлебнешься, чего доброго. Потом лорд Элронд меня во второй раз в могилу сведет своими нравоучениями, - Глорфиндель потрепал юношу по щеке. – Ну чего ты опять сник, Трандуилион? Совсем выдохся, да? Даже когда я в Мандос отправился, и то, наверное, живее выглядел. Ну, ничего, все ж-таки ты – сын Трандуила, так что наверняка еще окрепнешь. Я в этом уверен. Помню, у нас в Гондолине был один отрок, хилый такой, вот прямо как ты; он вначале и копье не мог метнуть, а когда попал под мое командование… Э, да я гляжу, ты сейчас в обморок бухнешься! Беда мне с вами, ребята. Пойдем, отведу тебя к лорду Элронду, – Глорфиндель легко поднял Леголаса с земли и повел его куда-то, удерживая обмякшего юношу почти на весу. – Как подумаю, что такие вот воины будут защищать нас от вражьих полчищ… прямо жуть берет, - пробурчал он себе под нос. Леголас не повернулся, когда услышал, как отворилась дверь и к его постели приблизились неторопливые шаги. Он так и остался лежать к вошедшему спиной, делая вид, что спит, даже когда лорд Элронд присел на краешек его кровати: Леголас боялся, что владыка Имладриса заметит его возбуждение. Как некстати вспомнился ему этот эпизод с Глорфинделем! В тот день, когда золотоволосый эльф привел Леголаса к Элронду, юноше казалось, что его внезапная слабость – всего лишь незначительное недомогание, которое пройдет, стоит ему только немного полежать в тишине и покое. То, что произошло совсем недавно, виделось Леголасу столь же незначительным – ведь все произошло так просто, как бы между делом; похоже, Глорфиндель не видел в этом ничего развратного или греховного – скорее, обычное удовлетворение потребностей, все равно что прием пищи, и оттого и сам Леголас воспринял произошедшее как ничего не значащий случай – один из многих мелких случаев прошедшего дня. Но сейчас прекрасный золотоволосый воитель, его смех, его терпкий мужской запах вспомнились юноше так ясно, что его наконец-то прошило осознание своего падения: он беспрекословно ублажил эльфа, с которым был едва знаком, отдался ему без стыда и раздумий, словно это было естественно… Исцеление и очищение, которое Леголас обрел в Ривенделле, оказалось всего лишь иллюзией, и она рассеялась в один миг, стоило принцу повстречать эльфа, похожего на короля Трандуила. - Тебе стало еще хуже, мой мальчик, - печально проговорил Элронд. – Я не могу понять, что за недуг точит твое сердце… Если бы ты открылся мне, Леголас, возможно, я бы смог тебе помочь. Ты не представляешь, как больно мне видеть твои страдания. Юноша ничего не ответил, по-прежнему не глядя на Элронда. Тот еле слышно вздохнул, расстроенный и немного обиженный этим молчанием; он видел, что принц терзается чем-то, какой-то неотступной мыслью, которая отравляет его душу, но не знал, как уговорить Леголаса довериться ему. Юноша чах день ото дня; он стал совсем прозрачным, тоненьким, как былинка, и всякий раз, когда Элронд видел его, сердце владыки Ривенделла сжималось от жалости и горя. Никогда еще в своей жизни лорд Элронд не встречал существа, которое настолько бы нуждалось в заботе и утешении… Леголас ахнул и вжался в постель, едва только руки целителя коснулись его обнаженного тела. По комнате поплыл пряный аромат мази; юноше почудилось, что он пьянеет от этого запаха, улетает куда-то, теряет опору… Согрев в руке мазь, Элронд осторожно мазнул ею по ложбинке между ягодиц принца. - Не холодная? - Нет… - выдохнул Леголас, пытаясь справиться с волной жара, хлынувшей по его телу от этого простого прикосновения. - Я понимаю, тебе неприятно, мой мальчик, - виновато сказал лорд Элронд, проникая пальцем в сжавшийся анус юноши, - но потерпи немного, хорошо? Эта мазь скоро излечит тебя. Леголас промолчал, и Элронд подумал, что своим лечением он окончательно отвратил от себя этого нежного, ранимого юношу, не догадываясь, что на самом деле принц кусает подушку, чтобы с его губ не сорвались сладострастные стоны. Образ золотоволосого воина вновь возник перед внутренним взором Леголаса; он вспомнил жар его тела, его ясные прозрачные глаза, его запах и вкус – солоноватый, острый, поразительно похожий на вкус Трандуила… Не осознавая того, что делает, принц подался навстречу пальцу Элронда, и кончик пальца уперся в ту самую точку, прикосновения к которой Леголас так боялся и так жаждал. Из глаз принца брызнули слезы; он протяжно застонал, чувствуя, как постель под ним заливается его семенем, и наслаждение Леголаса окрасилось стыдом и раскаянием. Ему показалось, что оргазм длится целую вечность, и что лорд Элронд заметил это, совершенно точно заметил, и вот сейчас владыка Имладриса вскочит с постели и вылетит вон из комнаты, оскорбленный низостью и развращенностью своего подопечного. Но Элронд ничего не понял; он лишь почувствовал, как анус юноши сжался, а потом услышал его стон, который он принял за стон боли. - Прости, прости меня, Леголас, - растерянно забормотал он. – Уже всё, видишь? Всё. Сегодня я больше не буду тебя мучить. Мой мальчик… Прошу тебя, не нужно меня винить, ведь я всего лишь хочу помочь тебе. Юноша лежал, вжавшись в постель; он хватал ртом воздух и никак не мог прийти в себя после оргазма, настолько сильного, что он отдавался в его теле скорее страданием, чем наслаждением. Не дождавшись ответа, Элронд поднялся на ноги, забрал свою мазь и, бросив на принца виноватый взгляд, тихо вышел из комнаты, полностью уверенный в том, что причинил несчастному юноше боль. А Леголас остался лежать в мокрой от спермы постели, сгорая от стыда и горько плача: больше всего на свете ему сейчас хотелось исчезнуть, чтобы не думать о своем падении, о похоти, разъедающей его изнутри, и о запачканных простынях. Причем мысль о простынях, от которых необходимо было избавиться (но Леголас ума не мог приложить, каким образом), мучила его в стократ сильнее, чем раскаяние.