Любовь

"Напрасно". Мильтен потер усталые глаза и зевнул, уже почти ничего не видя в рассыпающейся от времени книге. Изо рта шел пар, и он быстро спрятал руки обратно в теплые шерстяные рукава. "Все напрасно". Вот уже десять дней он почти не вылезал из Грота Просветления - священного места, куда Иннос сошел к людям, после чего миру явились первые маги и паладины. Мильтен перетащил сюда уйму невероятно редких книг из библиотеки Нордмарского Монастыря, но ни общая теория, ни сложные формулы не вернули ему магию: рунные камни так и остались безделушками, оттягивающими карман. Мильтен привычно погрузил колени в снег перед большим золоченым алтарем Инноса и молчал, перебирая в голове, как струны лютни, лишь одну-единственную мысль: “Пожалуйста, пусть Он придет”. Маги Огня, рассредоточенные по Миртане, то и дело присылали воронов с сообщениями примерно одного содержания - “Чужак с нужными приметами, явившийся высшему магу Огня Альтусу в видениях, объявился в Реддоке/Монтере/Окаре/Гельдерне/Неморе. Он помогает и повстанцам со странниками, и оркам с ассасинами. Его видели как преклоняющим колени возле алтарей Инноса, так и подле алтарей Белиара. Похоже, он еще не определился, на чьей он стороне”. - Раньше, когда тебе - всем нам - угрожала смертельная опасность, черное было черным, а белое - белым. Теперь же, когда ты свободен, все уже не настолько однозначно, правда, Безымянный? Статуя не ответила. Она смотрела на него сверху вниз, вонзив свой достославный огненный меч в постамент, и взор ее казался осуждающим. Снежинки затейливым узором ложились на холодные плечи. - Огонь угас, - тихо произнес Мильтен. Раньше он не замечал, насколько зависим от своей магии. Она была естественным приложением к жизни, точно движение, зрение или дыхание. Простое прикосновение к карману, и между пальцами уже пляшет искорка, поджигающая фитиль, или расцветает пламя… Он скучал по ощущению живого тепла магии, легким дымом вьющегося в жилах. А может быть, по власти, что она даровала? Мильтен встал, стряхивая тающий снег с колен. Глаза из-под высокого шлема будто бы следили за ним, и в них не было ни капли сочувствия. Раньше ему не понадобилась бы помощь королевского паладина, чтобы добраться до Монастыря. Он был слишком самонадеян, когда отказался от помощи Безымянного, да и простая роль телохранителя для Избранного - непозволительная роскошь для всего Мидленда. К сожалению, посох с клинком не смог спасти бывшего мага Огня от патруля орков, прочесывающих побережье. Так глупо попался… Благо повстанцы выбрали именно этот момент, чтобы напасть на орочий лагерь. Во главе их небольшого отряда стоял королевский паладин Оливер; выслушав историю Мильтена, он вызвался проводить его до Монастыря. К тому же паладин рассказал все что знал об артефактах древнего народа, в частности, об огненных кубках. Он даже показал ему тот, что носил с собой - ничем не примечательная, до смерти исцарапанная чаша, высеченная из камня. Только полустершиеся символы Инноса указывали на то, что она особенная. Оливер взял его руку в свою и положил на бок чаши, призывая увериться в том, какое сверхъестественное тепло камень сохраняет в любую погоду. Мильтен поначалу вздрогнул, но паладин улыбнулся ему своей искренней, щербатой улыбкой: - Ты не бойся, я человек чести. Приставать не собираюсь, тем более к такому почетному гостю с Хориниса. Когда Мильтен выяснил, что кубков должно быть двенадцать, и они разбросаны по всему континенту - это если учесть, что пираты не успели свалить с парочкой из них в море - руки у него опустились. На обеде Оливер тряс его за плечо, точно пытался разбудить, мол, я верю, что все это - кровавая война с орками, кроющиеся на Мидленде отпрыски огненных драконов, работорговля и расцвет поклонения Белиару - лишь испытание, данное Инносом для того, чтобы укрепить их дух, найти свой собственный, внутренний источник силы. Мильтен, возможно, и согласился бы с ним, если бы не одно "но". Не все маги лишились своей магии, например, глава Монастыря Альтус и Эйдан с Дарготом колдовать могли. И он им чертовски завидовал. Да, их сила упала, многие заклятья попросту не работали, но все-таки это лучше, чем ничего. Мильтен же фактически свалился обратно в сан послушника, и только мощная поддержка Оливера позволила ему добиться доступа в Грот Просветления. Оливер, утешая его, слишком близко поднес лицо, так, что Мильтен ощущал запах недопереваренной еды из его рта. Мильтен почувствовал тошноту и встал из-за стола, сказав, что ему нужно дочитать сто тридцать седьмой том Аналоя. - Все еще ждешь своего “Избранного”, того, вокруг которого вращается весь Морград? - вдруг врезалось ему в спину обиженное. Мильтена откровенно покоробила ревность в голосе паладина, но он ушел, не проронив ни слова. Сходил в очередной раз к послушнику, что вглядывался в подножье горы, на которой стоял Монастырь, но тот ничего нового, кроме рыскающей стаи из восьми снежных волков, не увидел. Стоя в Гроте Просветления у алтаря, Мильтен разглядывал обкусанные до крови пальцы, лишь бы не смотреть в холодное лицо божества. Гнев и страх наполняли его душу, тишина, рассекаемая лишь тоненьким воем ветра, сводила с ума. Он не сможет найти остальные одиннадцать кубков сам. Остается надеяться, что Безымянный все-таки заморочится и захочет вернуть себе магию, хотя он вполне может обходиться без нее, виртуозно орудуя луком. Или посочувствует королю, что было очень сомнительно. С Мильтеном Иннос никогда не разговаривал. Даже когда он вусмерть укуривался болотником, болел лихорадкой, входил в транс. Конечно, Бог мог давать знаки, которые Мильтен не понял, не принял к сведению. - А может быть, Ты просто спятил, ведь даруешь же Ты огонь оркам, ассасинам, даже гоблинам, этим гнуснейшим из всех живых существ; но только не мне, подстилке самого Избранного!! - воскликнул он, ударив по снегу сжатым кулаком. Устрашившись собственных слов, Мильтен зажал рот, однако солнце не выжгло ему глаза, не пролилось раскаленным дождем пламя на его бесстыдную голову. - О Иннос, неужели я становлюсь, как Белиар? - повинился Мильтен, прилипая неожиданно вспотевшим лбом к ледяному пъедесталу, - Я был благодарен Тебе, но благодарность моя подернулась чернотой, ибо узрел я мужчин, женщин и детей, сожженных шаманами, играющимися с Твоим огнем. Но, в конце-концов, я ведь человек и не могу не чувствовать, не могу не искать! Иннос, разумеется, не удостоил его своим вниманием. Ночью Мильтен осторожно, чтобы не потревожить остальных, разбудил Оливера: - Надо поговорить. Паладин молча кивнул и бесшумно выбрался из постели, за что Мильтен был безмерно ему благодарен. Они вместе прошли к часовне, в которой Оливер проводил все свое свободное время между дозором и тренировками. У Мильтена в груди вскипело какое-то странное, темное чувство, когда он увидел меньшую, чем в Гроте Просветления копию статуи Инноса, опирающуюся на свой бесполезный, пафосный меч. Он медленно, будто испытывая терпение Бога, принялся расстегивать простую льняную рубашку паладина. Оливер вытаращил глаза, зыркнул на Мильтена, на алтарь, потом снова на Мильтена. Маг смотрел с вызовом, и паладин все-таки подался вперед. Его губы были кислыми, а дыхание шумным. Мильтен провел языком по зубам мужчины, комкая воротник наполовину расстегнутой рубахи. …Руки на щеках и шее мозолистые, такие будто знакомые и чуждые одновременно. Мозолистые не от паладинского меча, а от тетивы лука и мотыги, которой Безымянный ежедневно ковырял чахлый монастырский сад. Мильтен оттолкнул Оливера и побежал. - Мильтен! - понеслось ему вслед. Лишь почувствовав себя в безопасности, Мильтен свалился в снег, запорошивший ущелье. Оливер громко спорил с Килианом, охранником Грота, не пожелавшим впустить его. Мильтен свернулся в ногах у Инноса. Во рту все еще стоял противный вкус Оливера, поэтому он набрал снега в рот, чтобы от него избавиться. Маг надел капюшон и зажал уши руками, дабы не слышать ругань паладина. Мильтен всей душой возжелал, чтобы Безымянный был рядом и ответил на мучающие его вопросы. Какие бы решения тот ни принимал. Даже… даже если спутается с Верховным Шаманом или Ксардасом. Тогда он заглянет ему в глаза и... "И что, убьешь его?" Мильтен зажмурился. Неизвестность и необходимость положиться на Вершителя, человека со своими собственными страстями, ужасали его. “Но у Безымянного всегда был выбор. Искать выход из-под Барьера или стать очередным жополизом Гомеза. Перерезать всех орков в деревне или сделать Улу-Мулу. Убить дракона-нежить или сбежать, проплыть мимо Ирдората сразу к Миртане. Разве он когда-нибудь сдавался, подводил тебя или твоих друзей? Он ищет, он найдет ответ.” Мильтен почти ослеп от слез и темноты, слабо подсвеченной тлеющими факелами, но холода, как ни странно, не чувствовал, хотя ветер продолжал свою противную песнь. Глаза слипались, он засыпал, словно сугроб и позолоченная сталь были на самом деле подушкой и мягкой периной; и, конечно, не замечал, как снежинки испаряются, не долетая до его тела. *** Рано утром Мильтен прокрался в зал под спальнями, чтобы запечь сырого бизоньего мяса, принесенного охотниками. Он с облегчением выдохнул - Оливер и все остальные еще не проснулись. Маг машинально щелкнул пальцами, уже зная, что ничего не произойдет, но от очага пришлось отскочить: в нем яростно взревел огонь. - Поздравляю, - произнес усталый голос за спиной. Мильтен настороженно поглядел на Оливера. Тот был в полном облачении и казался постаревшим: отблески огня плясали в глубоких морщинах и шрамах, избороздивших его мужественное лицо. - Хотел бы и я вернуть свою магию. Я слыхал, некоторые паладины даже посходили с ума, решив, что Иннос отвернулся от них. Они стали головорезами и прислужниками орков. Но такие, как ты, даруют мне надежду. - Спасибо, - Мильтен схватил обуглившееся мясо, не ощутив жара, - А теперь дай мне пройти. Паладин отодвинулся от проема: - Я спрашивал у Пирана, никого на дороге от Перевала не было. Удачи, - с этими словами он тяжело потопал в часовню. Мильтен плюхнулся на табурет, бросая полусырое мясо обратно на решетку и откупоривая вино. - За Инноса! - отсалютовал он небесам и приложился к горлышку.