Осколок Карна

*** Бриз смотрел на него, на худую фигуру, на знакомое до последней черточки лицо. Чувствовал, как гулко, как отчаянно бьется внутри сердце. Не мог отвести взгляд, и так хотел протянуть руку. Дотронуться. Лир. Вернулся. Лир, которого Бриз предал. Которого потерял. Бриз почувствовал, как дрожат руки, вцепился в край камня до боли, стиснул зубы и почувствовал, как все на мгновение расплылось перед глазами. — Здравствуй, юный Бриз, — Лир невесомо коснулся волос Бриза. Кончики когтей царапнули кожу. Бриз судорожно вдохнул, закрыл глаза и вцепился в его руку, прижал ладонь к щеке. Не смог бы в тот момент отпустить. Ни за что не смог бы отпустить. Я бы все отдал, чтобы увидеть тебя хотя бы еще раз. Все. Но не Лэ. И если я так тебя ждал, почему сейчас так больно? — Лэ.? — кое-как выдавил Бриз. — Что… что случилось с.? Он не смог договорить. И какая-то отчаянная, злая часть выла внутри ураганом: Что по-твоему с ним случилось? Его больше нет! Он хотел жить и теперь он… — Его память живет во мне, — тихо и спокойно отозвался Лир. И его слова были как последняя черта, как-то, что люди пишут на надгробиях. Бриз отвернулся. Хотелось попросить прощения: за то, что не мог не горевать. За то, что не мог просто быть счастлив. Не бросился к Лиру, не обнял его — так люди встречали близких после долгой разлуки. А Бриз думал только о цене. О Лэ, который так боялся, который не хотел стать просто воспоминанием. Ламмар хрипло рассмеялся, надломлено и зло, и сказал: — Действительно, да здравствует король. Прости, Лир, что не встречаю по всем правилам. Его голос и его слова заставили Бриза вздрогнуть, вскинуть голову. Лир и Ламмар замерли друг напротив друга. Сгорбленная, залитая золотом фигура Ламмара. Прямая, худая фигура Лира — мантия из тумана, волосы, будто тронутые сажей. Золотые искры глаз. На миг все застыло, и в глубине души Бриз ненавидел — ненавидел Ламмара, за то, что тот не остановил Лэ. За то, что не успел забрать у Бриза время, за то, что… мир разваливался. И только Лир и Ламмар могли его починить. Лир подошел к Ламмару, подцепил кончиками когтей его подбородок, заставил запрокинуть голову и сказал рассчетливо и холодно: — Ты жалок. Даже больше, чем обычно. — Конечно, жалок, — Ламмар оскалился. — Ведь пока тебя не было, я вычерпывал себя, чтобы мир не развалился на части. Ликуй, Лир, ты все-таки оказался мне нужен. Не просто Король Ужаса. Именно ты, из всех королей. Лир отпихнул его от себя, и Ламмар позволил себе упасть, откинулся назад, опираясь на руки. Ничего не осталось от его красоты, от образа Владыки. — Я снова стану Вторым Королем, — безразлично отозвался Лир. — Ты загнал меня в эту роль. И ты поплатишься. Жди меня через семь дней. Я приду с армией, и я заставлю тебя сменить форму. Ламмар оскалился: — Я не сдамся тебе без боя, Лир. Даже тебе. Даже сейчас. Сначала тебе придется снова вырвать мне сердце. Лир кивнул спокойно и равнодушно: — Жди меня, Ламмар. Это твои последние дни. Он протянул Бризу руку ладонью вверх, и смотрел спокойно и уверенно. От него, от всей его фигуры исходила сила, пропитывала воздух. Бриз вложил ладонь в его, стиснул изо всех сил, потому что даже теперь — не мог отказаться от шанса почувствовать еще раз. Касание кожи к коже. Доказательство, что Лир действительно был рядом. Туман окутал их обоих, свернулся кольцом, и Бриз почувствовал момент переноса. Обессиленно закрыл глаза, и даже до того, как открыл, понял, где они. Они стояли на ступенях Храма, и закатное солнце окрашивало весь мир в алый. Они стояли, не произнося ни слова. И между ними были вся боль, все, что они не успели друг другу сказать. Боль потери, счастье встретиться вновь. В конце концов, Лир просто уткнулся Бризу лицом в волосы, а Бриз изо всех сил стиснул его в объятьях в ответ. *** — Я думал, — день почти догорел, и появились первые звезды, когда Бриз наконец заговорил, — я буду просить у тебя прощения. За то, что убил тебя. За то, как ты… ты, наверное, не понимал — зачем я так, за что… А я, тогда я просто пытался удержать тебя рядом. Хоть ненадолго, хоть на чуть-чуть, не отпускать тебя. Лир гладил его по волосам, и Бриз торопился сказать, торопился объяснить сквозь комок в горле: — Ради Пушка, чтобы у вас было время поговорить. Ради себя, чтобы знать, что ты здесь. И даже если прогонишь, чтобы видеть хотя бы украдкой. Он вскинул голову, вдохнул, выдохнул и прошептал то, чего боялся, и что было правдой: — Я предал тебя дважды. Когда убил, и когда смирился, что тебя больше нет. И я даже… Лир, я даже не буду просить прощения. Потому что Лэ… я его полюбил. Он почувствовал, как сбивается голос, как не хватает дыхания, как больно говорить. — Не проси, юный Бриз, — спокойно отозвался Лир, усмехнулся неожиданно мягко, словно Бриз казался ему глупым ребенком. И в тот момент, то какая знакомая была эта усмешка, резало изнутри. — Я никогда не верил в сожаления. И я знал, что ты его полюбишь. Бриз вглядывался в его лицо, пытался прочесть по глазам — правда ли Лир не злился, действительно ли Лир знал заранее. — Мы с ним разные формы одной силы. — Ты должен злиться, — отозвался Бриз. — Должен ненавидеть меня за то, что я сделал. За то, что… — Разлюбил? — Лир вздернул бровь. Так высокомерно, так самоуверенно. Так знакомо, что щемило внутри. — Разве ты разлюбил меня, юный Бриз? Бриз уткнулся лицом ему в грудь, в шершавую ткань мантии сквозь которую просачивалось тепло тела. Лир пах солью и старыми книгами. И Бриз любил его так сильно, что эта любовь текла внутри — неотделимая от ветра и от крови. — Нет, — выдавил Бриз. — Ты же знаешь, что нет. Я бы никогда не смог, ни забыть тебя. Ни разлюбить. Лир фыркнул, смешок пошевелил волосы на макушке Бриза: — Но я все равно должен злиться? Потому что ты полюбил кого-то еще? — Да, должен, — упрямо проговорил Бриз. — Юный Бриз, я не делал даже того, что должен миру. Без этой злости тоже обойдусь. — Я должен радоваться, — сбивчиво проговорил Бриз. — Мне это снилось, я так этого хотел… и вот ты здесь, живой. А Лэ нет, и я… и мне больно. Прости, прости, что не могу быть тебе просто рад. Лир легко взъерошил его волосы, посерьезнел и отозвался: — Между нами было много боли. Я предупреждал тебя, и я был прав. И может, будет еще. Боли, опасности, всего того, от чего я хотел тебя уберечь. Но между нами никогда не было долгов, юный Бриз. И не будет. Так что нет. Ты не должен быть мне рад. Бриз вцепился в него изо всех сил: — Мне так тебя не хватало, я так хотел… увидеть тебя хотя бы раз, обнять. Сказать тебе… столько всего тебе сказать. И Пушок… он будет так рад, что ты вернулся, он будет просто счастлив. Он, и Малика, Часовщик… Ты всем им нужен, и мне, но если я не буду горевать о Лэ… о нем же вообще никто не вспомнит. Так что… можно? Можно я тебе о нем расскажу? Даже если ты помнишь, даже если у тебя его память, Лир, пожалуйста, можно я… мне надо о нем рассказать. Слезы мешали говорить, боль в груди мешала говорить, и воспоминания калейдоскопом: как Лэ улыбался, как сидел и прижимался к Бризу в машине, как смотрел — высокомерно, или неуверенно, или если ему было больно. — Говори, — приказал Лир. И это был именно приказ, не просьба. Но в тот момент Бриз был за это благодарен, потому что слова рвались изнутри вместе со слезами: — Ему нравились сказки, и он изо всех сил хотел жить… *** Они устроились на ступенях, и Бриз все говорил, и говорил, и говорил… не мог остановиться, но казалось, что вместе со словами исчезает боль. Казалось, что они обретают силу в воздухе, и что вместе с ними Лэ продолжает жить. Лир не пытался утешать, не перебивал, просто слушал, и Бриз был ему за это благодарен. И после того, как закончил, как почувствовал, что горе сделало крохотный шажок назад, разжало челюсти, хоть и не отпустило до конца, сказал: — Спасибо, что выслушал. Даже если скучно было. Лир фыркнул беззлобно, невесомо взъерошил его волосы: — Я жил тысячи лет. Это научило меня терпению. Бриз сглотнул, мотнул головой, и улыбнулся. И даже если в улыбке все еще было больше горечи, чем радости, по крайней мере, он еще способен был улыбаться: — Нет, не научило. Ты все еще ужасно нетерпеливый. Лир поднялся, подал Бризу руку, и тот обхватил пальцами его ладонь, скользнул по воздуху, и замер напротив. Он все еще казался себе тяжелым, но он все же мог летать. — Можно сказать, я тоже тебя предал, юный Бриз, — произнес вдруг Лир. Сказал безразлично и спокойно. — В тот момент, когда я исчезал. Когда ты ударил меня кинжалом, я не думал о тебе. Я жалел, что не попрощался с сыном. Как бы сильно я ни любил тебя, ты не единственный, кого я люблю. И в тот момент Бриз снова понял, почувствовал каждой клеткой своего тела, почему именно Лир. Почему выбрал именно его, почему так хотел быть с ним. — Хорошо. Хорошо, что не только меня. Пушок заслуживает, чтобы ты любил его, и любил его больше. — Давай вернемся к сыну, — Лир усмехнулся и притянул Бриза к себе. — Мне многое нужно ему сказать. Туман укутал их снова, укрыл пеленой. — Тебе нужно просто сказать «прости», — шепнул Бриз. — Это главное. И что ты к нему вернулся.