Осколок Карна

*** Когда Бриз улетал, их в тронном зале было меньше — духов, которые обсуждали атаку на Ламмара, спорили, что делать с прорехами в мире, и что будет дальше — если они все-таки выживут. Совещался Лир только с самыми сильными, самыми влиятельными из незримых. Большая их часть была из придворных, из тех, кто служил Владыке, а теперь вот переметнулся. И Бриз с самого начала сомневался, можно ли им доверять. Побаивался даже. — Мой король, сразу понятно, что атака на Дворец должна… — Я отказываюсь нападать с первой волной! Моя сила лучше послужит в поддержке! — Я предлагаю вернуться к прежнему плану действий! Теперь казалось, что они все слишком глупые и мелочные, чтобы их бояться. Не впечатляла даже их сила, которая пропитывала воздух, делала его неповоротливым и тяжелым. Бриз время от времени даже запускал сквозняк, чтобы хоть чем-то дышать. Лир слушал споры придворных с непроницаемым видом, сидел на своем пафосном троне каменным изваянием. Только гладил Пушка время от времени. И казалось совершенно безумным, что время тратилось на все эти глупости. — Я готов помочь, если после битвы мне будет позволено… — Мир под угрозой, не время, чтобы торговаться! И больше, чем саму битву с Ламмаром, они обсуждали, кто и что получит после. Будто вовсе не понимали, что не будет никакого после — если они проиграют. Им было страшно умереть, но потерять влияние им было страшнее. И каждый отчаянно цеплялся за иллюзию, что после битвы все станет как прежде — просто вместо Ламмара на троне будет Лир, и Лиром проще станет манипулировать. — Как ты их терпишь? — шепотом спросил Бриз. — Они же стали еще невыносимее. А им и раньше было плохо. — Фантазирую об убийствах, — так же шепотом отозвался Лир, кривовато усмехнулся. — Это меня успокаивает. — Я слышал, вредно думать о плохом, — Бриз сидел на подлокотнике его трона, а теперь подался ближе, просто чтобы отвлечь от придворных. — Я думаю о хороших убийствах, — пообещал ему Лир. И Бриз не стал спрашивать, какие убийства считались за хорошие. Вряд ли он сам бы с ними согласился. В зале вдруг стало неожиданно тихо. Споры прекратились, и Бриз посмотрел на придворных. Они сверлили его взглядами, тяжелыми и подозрительными. И как-то резко стало не по себе. Он им и раньше не нравился, но теперь все стало иначе. Ветер изнутри шептал: потому что ты вернулся другим. Первый ветер. Сын Карна. Вперед выступил один из духов — высокий и стройный, он излучал холод. На ресницах серебрился иней. — Мой Король, стоит ли звать Осколок Карна сюда? Впереди опасная битва, а он отвлекает тебя. Этот дух говорил спокойно, приятным, мягким голосом, в котором едва слышно перезвякивались льдинки. И под его вежливостью читалось нечто совершенно иное. Неприязнь и недоверие. Как острое лезвие под мягкой подушкой. — Каллар, его имя Бриз. И он останется, потому что я так сказал, — Лир подался вперед на троне, худая фигура напряглась как перед броском вперед, и в ней снова читалось нечто хищное. — Нужно ли спорить со всеми из-за такой мелочи? Мы доверились тебе, Мой Король. Готовы рисковать жизнями и выступить против Ламмара. В ответ просим о сущей малости. Лишь отпустить духа, который мешает. — И чему же он мешает? — Лир криво усмехнулся. — Вашей мелочной грызне за власть? Каждый из вас приполз ко мне из страха. Я вижу вас насквозь, Каллар. Ты бы служил Ламмару и дальше, если бы не боялся, что дальше. — Верно. Но я пришел, Мой Король. И вот у твоего трона наследник Карна. Мне доверять ему? Мне принять его? Он не показывал страха, и Бриз видел — говорил от лица всех в зале. — Я многое теряю, полагаясь на тебя. Но я не готов положиться на него. Сопляка, который получил невероятную силу, и большая часть этой силы — разрушает все на своем пути. Лир выпрямился идеально ровно, взглянул на него высокомерно и холодно, и сквозь его черты проступил монстр. Туман прошелестел по полу, расползаясь от его ног, и голос расслоился: — И ты говоришь о доверии, Каллар? Ты предал того, кому клялся. Выступи против Бриза, и я верну тебя Ламмару. Частями. В зале тихо перешептывались, следили за происходящим настороженно и зло, и казалось — решали снова, остаться или уйти. И все могло вот-вот обернуться к худшему. Бриз заметил Малику, ее непроницаемое лицо и напряженные плечи. И решил вмешаться сам. Вдохнул глубоко, выдохнул и сказал: — Лир, но он ведь прав. Он оглядел незримых в зале, впитывая их недоверие, и то, как настороженно они ловили каждое слово. Искали подвох, потому что сами никогда не делали ничего просто так. — Знаешь, раньше я бы все отрицал. Говорил: просто посмотрите на меня, я обычный дух воздуха. Просто Бриз, обычный Бриз, ничего особенного. Мелкий дух воздуха. Я ничего не значу и никому не приношу вреда. Тот Бриз жил в страхе перед собой и перед Карном, о котором ничего не знал. И перед силой, которой мог обладать. — Так же как ты не только Лир, я тоже не просто Бриз. Было бы нечестно унаследовать всю силу Карна. И врать, что я никак с ним не связан. Бриз посмотрел на Каллара, улыбнулся ему спокойно, и поймал себя на том, что ничего не боится. Рядом была его семья, внутри тек ветер — тот самый, неодолимый и древний Первый Ветер. И все было правильно. — Я мог бы разрушать, — признал Бриз. — Мог бы стать ураганом и смерчем, мог бы стирать в пыль города. Я мог бы все, на что способен ветер. Приносить запахи и звуки. Вырывать с корнем деревья. Ради близких, я бы мог столько всего уничтожить. Да, думаю, смог бы. И то, что он хотел сказать дальше, было так важно сказать Лиру. Чтобы тот услышал и понял: — Лир, у нас с Карном на самом деле много общего. — Ты не такой как он, — жестко и как-то отчаянно отозвался Лир. — Ты не любишь убивать. И не любишь делать больно. — Не люблю. Но мог бы. И главное наше отличие — у меня и Карна — это выбор. Когда я решал, для чего мой ветер. Что я хочу принести. Я выбрал иначе. Он потянулся внутрь, к собственной силе — выпустил ее, заполняя зал до краев. Потянулся потоками ветра, сквозь время, сквозь расстояние — к памяти. И позвал то прошлое к себе. Он принес ворох воспоминаний. В этот миг и в этот зал. Ушедших, полузабытых слов, стершихся, истлевших ощущений — для каждого из присутствующих. Память о том, что они любили. О том, что было им важно. Ту истинную причину, почему они хотели сохранить мир и жить дальше. Сквозь их алчность и жажду власти Бриз принес им то, что спало внутри. То, что пряталось под масками, под интригами — то уязвимое, хрупкое, что делало их такими живыми. Ворох памяти, как охапка разноцветных листьев. Едва слышное «Я тоже». Фантомное прикосновение к волосам, как утешение и поддержка. Запах земли после дождя. — Помните, ради чего это все? Зачем вы здесь? — спросил их Бриз. — Если Ламмар победит, все закончится. Даже если будем бороться изо всех сил — он все равно может выиграть. И тогда это — ваш последний разговор. Последнее, что вы делаете, ваше наследие. Вот эти споры в этом зале, и дурацкий страх, что кому-то достанется больше. Именно сейчас ваш главный выбор — если все может закончиться, перед тем, как оно закончится — кем вы хотите быть? Они молчали, их тишина звенела. Чем-то новым, чем-то очень важным. И когда Лир заговорил снова, когда они опять заговорили о битве, и о стратегии — споров больше не было. Был гулкий зал. Голоса духов — каждый из которых делал выбор. И вспомнилась услышанная когда-то вскользь чья-то насквозь человеческая фраза: кем я хочу умереть, когда вырасту? Каждый решал для себя сам. *** Час утекал за часом, и Бриз все острее чувствовал, как это происходит. Даже в доме Часовщика, где время не должно бы иметь значение. И в конце концов у них остался всего один день. Разговоры стихали, обращались в тишину. Раз за разом Бриз ловил в воздухе — слова прощания. Признания. «Если я не вернусь…» «Давай не прощаться». «Сохрани мое имя, как я сохраню твое». Бриз собирал их, как истории в старом парке, как обрывки воспоминаний и запахов. Хотел сохранить, даже если ничего не выйдет, и мир рухнет. Когда оставалось всего полдня, он сам перенес Пушка и Калема, и Адама с Кимом к жилищу ифритов. Вокруг были черные скалы, выходили на поверхность красные, неторопливые потоки лавы, и ветер, пропахший пеплом, шептал про огонь и про застарелую разруху. На горизонте медленно пульсировала едва стянутая золотистыми нитями прореха, пахла магией Ламмара. Лир попрощался с Пушком накануне, долго держал его на руках и шептал, о том, что все они и без того знали. Шептал так, будто боялся, что Пушок перестанет ему верить. А тот слушал, утыкался мордочкой Лиру в ладони и просил только: «Пап, пожалуйста, выживи. Ты же к нам только вернулся, если ты умрешь это будет ужасно нечестно. И у меня будет эта, как люди говорят — травма. Это когда ты вроде бы целый, но внутри тебе все время больно». «Пап, обещай, что вернешься». Он обижался, что его отказывались взять с собой, повторял, что не бесполезен. Что многое умеет. Вроде бы соглашался, что на поле боя будет отвлекать Лира, что тот станет бояться за сына и станет уязвим. А потом Пушок снова начинал: и все же мне лучше пойти с вами. Лир объяснял ему заново, каждый раз спокойно и терпеливо, хотя по-хорошему это была работа Бриза. С Калемом Лир не прощался, только приказал: Береги себя и моего сына. А Киму с Адамом кивнул. Теперь вот наступила очередь Бриза прощаться. Он начал с того, что сказал людям: — Хорошо, что я вас встретил. И что вы есть друг у друга. Вы люди так мало живете, что это почти чудо, да? Адам кривовато усмехнулся, устало, но при этом добродушно: — Умеешь же ты говорить, пацан. Но, считай, что я тоже рад. И благодарен, что ты не дал нам по-тупому сдохнуть порознь. Ким молчал. — А вы не хотите попрощаться? — спросил его Бриз. — Я же знаю, что вы на самом деле не зомби. И умеете чувствовать. — Я не умею и не люблю прощаться, — равнодушно признал Ким. — Ну, знаете, — Бриз улыбнулся, — самое время научиться. — Не хочу. Иди и исправь все, что происходит. Постарайся долго не задерживаться. Иногда казалось, он мог быть высокомернее Лира. Надо же, а какое мастерство. Но Бриз на него совсем не обижался. Только взъерошил его волосы ветром. — Я постараюсь. И когда Ким с Адамом пошли вперед меж скал — по едва заметной пепельной тропе, Бриз смотрел им вслед. Выгадывал для себя последние мгновения. Потому что знал — прощаться с Калемом и Пушком будет намного сложнее. И намного больнее. Калем заговорил сам, первый: — Когда-то здесь был Карн. Прошелся ураганом, уничтожая нас и наши дома. Я так его боялся, и так ненавидел, — он медленно повернулся, втягивая носом воздух. Он не видел, но, кажется, чувствовал нужное направление. Может, ему шептал огонь — Кажется, там? — Думаю, да, — тихо отозвался Бриз. Видел руины вдалеке, остовы того, что напоминало постройки. Черные и мертвые. Ветер над ними шептал о застарелом горе. — Многие бы сказали, это неправильно, — продолжил Калем. — Приводить тебя сюда. Столькие потеряли сыновей, а вот сын Карна тут. Живой и невредимый. Но я рад, что мы здесь. Бриз сглотнул. Поколебался, а потом все же протянул руку и коснулся плеча Калема, медленно сжал. Калем едва заметно улыбнулся. Казалось невероятным, что после всего, что с ним случилось, он все еще мог — улыбаться. — Брось, Бриз. Карн принес разрушение. Но ты — не он. И тебя я знаю, и тебе я верю. Что принесешь сюда ты? Ответ шепнул Бризу ветер. Принес с чувством полета и невесомости. — Память. Я принесу сюда память. Под пеплом и смертью скрывалось прошлое — счастливое и не очень: ушедшие в никуда улыбки, и полузабытые споры. Жизни, которые разрушил Карн, оставили после себя следы. Следы, которые все еще спали в этих скалах. Бриз потянулся к ним потоками ветра, осторожно смел в сторону гарь и потухшие угли. С каждым разом это было все легче — делать то, для чего Бриз был предназначен. Понимание приходило изнутри, из самой его сути. Один за другим возникали в воздухе образы — незнакомых ифритов, полупрозрачных фигур из прошлого. Вереницей они шли по тропе меж скал, туда, куда ушли Адам и Ким — в новое поселение ифритов. К тем, что пережил нападение Карна или же родился уже после его смерти. Одна из фигур застыла рядом с Калемом, и тот судорожно вздохнул, подался всем телом к ней — к строгому ифриту, который казался старше остальных. Воздух наполняли звуки и запахи, смех и отголоски слов — пеленой они следовали за фигурами. Еще одна форма памяти. Бриз наполнял их силой, собственным ветром — напитывал, чтобы они обязательно пришли к тем, кому были нужны. Калем судорожно вдохнул и резко отвернулся. Стоял, обхватив себя руками и молчал. Бриз тоже ничего не говорил. — Хорошо… — тихо и сдавленно заговорил Калем, — что я не могу плакать… глупо бы опозорился перед мелким. Хотя Пушок не пытался ничего сказать, притих и будто прислушивался — к тому прошлому, которое исчезло еще до его появления. — Я даже не знаю, благодарить тебя или… — Калем медленно вдохнул, выдохнул. И заговорил тихо и твердо. — Вспоминать больно. Снова столкнуться с тем, что потерял. Но это… — он резко обернулся, и показалось на мгновение, что Калем способен видеть. — Я бы ни на что это не променял. Бриз аккуратно поставил Пушка на землю, подошел к Калему и обнял. Поделился теплом. — Ты же знаешь, да? — спросил он. — Что все началось с тебя. Еще до Лира, именно ты первый, кто стал мне дорог. Калем невесело фыркнул: — Все началось, что из-за меня ты попал на Сферу Истины. — Оно того стоило. Ты того стоил. Потому что ты был первый, кто меня спас. И ты был первый, кого я полюбил. Когда Бриз говорил, он вплетал свои слова в скалы вокруг, в воздух. В память этого места, чтобы сохранить их тут навсегда. — Я люблю тебя не как Лира. И не так как Пушка, но тебя я тоже люблю. Даже странно, люди часто считали дружбу чем-то… не важным, не таким значимым как любовь. А для Бриза она и была любовь, просто другая, особая. И если это мог быть его последний разговор с Калемом — он хотел это сказать. — Между нами все началось с чувства вины, и того, что я тебе должен, — насупленно напомнил Калем. — Да, — легко признал Бриз. — А пришло вот к этому. Я был ужасно голодный. До внимания, до любви, просто до кого-то, кто со мной бы поговорил. И если бы не ты, я никогда не стал бы таким как сейчас. Калем усмехнулся устало, чуть кривовато, обнял его в ответ: — Пафос у тебя от Стервятника. Не вали на меня, это он тебя заразил. — Мы подадим ему официальную жалобу, — пообещал Бриз. — Как Королю. Я знаю, люди так делают. Калем стиснул его в объятьях до боли: — Все-таки ты слишком хороший. Лети уже, а то запру тебя здесь. Будем вместе ждать, чем все закончится. Он отпустил его и отступил на шаг: — И не жди, что я попрощаюсь. Даже не надейся. Когда Калем пошел прочь, Бриз улыбнулся ему, тонкая мальчишеская фигура с огненными крыльями расплывалась перед глазами. — Не буду. Давай не прощаться. Фигура Калема скрылась из виду, и Бриз медленно обернулся. Оставалось только одно. Самое главное. Пушок застыл рядом с ним и молчал. Бриз осторожно опустился рядом с ним на одно колено. Протянул руки, раскрывая объятья. Пушок окинул его внимательным взглядом, и даже с его костяной мордочкой выражение было в точности как у Лира. Каждый шаг крохотных лапок будто впечатывался в землю. Поднимал крохотные облачка пепла. Бриз ждал терпеливо. Но оказался не готов. Пушок кинулся вперед. И укусил его. Он впился клыками в руку, и Бриз даже вскрикнул — больше от неожиданности, чем от боли. А Пушок даже помотал головой, глухо рыча. И кусал, не жалея. Отпустил не сразу. «Даже не надейся!», — зло и бесцеремонно заявил Пушок. — «Думаешь, я маленький и не понимаю?» И в тот момент это Бриз ничего не понимал: — Я просто… «Ты просто хотел мне самое важное сказать», — перебил тот. — «И о том, как любишь. И еще что-нибудь. Мам, я же тебя знаю!» Бриз сглотнул: — Разве это плохо? Сказать самое важное. «Конечно, плохо!» Пушок встопорщил шерстку, стал похож на разгневанный серый мячик: «Ты же это на случай смерти. Вроде как, если умрешь, чтобы ни о чем не сожалеть! Нет уж! Даже не надейся!» — Пушок… — мягко сказал ему Бриз. И тот снова не дал ему договорить: «Нет! Нет, нет и нет! Если умрешь, так и знай, что я никогда тебя не прощу! И что ничего знать не знаю про твою любовь! Понял?» Он мотнул головой в сторону тропы, по которой ушел Калем. «С этим не прощался, а со мной и подавно не надо!» Ныл след от его зубов на запястье. И как бы Бриз не пытался произнести это мягко, вышло все же с обидой: — А с Лиром ты попрощался. «Если папа умрет, я тоже умру. Он точно будет драться до последнего. А ты просто хочешь лазейку! И пафосное дурацкое прощание! Обойдешься!» Пушок решительно кивнул самому себе и добавил: «Я не дам меня обнять. И не буду тебе ничего говорить. И даже слушать тебя не буду. Если умрешь, то вот так все и закончится! А так заканчивать все нельзя! Совсем-совсем нельзя!» Бриз протянул к нему руку, и бессильно опустил, когда Пушок отбежал назад на несколько шагов. «Если хочешь сказать мне главное, возвращайся! Если не вернешься, никогда не сможешь меня обнять! И я буду ужасно мучиться! А я еще маленький, мне нельзя так много страдать!» Он говорил убежденно и решительно, а в искрах глаз сверкали золотистые слезы. Бриз сглотнул горечь и заставил себя улыбнуться. Пообещать: — Хорошо. Я обниму тебя, когда вернусь. Договорились? Когда. Не «если». Хоть он и не знал, может ли такое обещать. «Ладно», — Пушок отступил еще на пару шагов. Застыл, глядя на него. Будто впитывал Бриза, каждую его черту, каждый этот миг. — «Ладно. Я буду тебя ждать. Ты только не задерживайся там». Потом он отвернулся и побежал прочь. Бриз дернулся за ним, все же удержать, обнять, прижать к себе… и остановиться было невероятно трудно. Это тоже была победа. Тяжелая и болезненная, но победа. Пушок скрылся из виду, и Бриз остался один. *** Бриз вернулся к Лиру за несколько часов до назначенного времени. Совсем скоро они должны были отправиться к Ламмару. Через несколько часов все должно было решиться. На балконе, куда перенесся Бриз, расположилась небольшая компания духов. Пять незримых, которые не переговаривались между собой, никак не отреагировали на его появление, только смотрели на колыхающуюся пелену времени, будто видели в ней что-то свое. Лир тоже ждал на балконе. Облаченный в доспех и корону из шипов, с косой в руке. Впервые, пожалуй, Бризу не казалось это глупым. Он подлетел к Лиру, застыл на расстоянии вытянутой руки. Прочистил горло и спросил, чтобы что-то спросить: — Они не готовятся к битве? — он кивнул на духов поодаль. И Лир перевел взгляд в их сторону, сказал весомо и спокойно: — Они не будут сражаться. Это смертники. Они выбрали отдать жизнь мне. Бриз знал, что такое возможно, и знал, что между собой незримые это обсуждали. Просто не ожидал, что кто-то действительно… действительно будет готов умереть, чтобы дать Лиру больше сил. — Тебе не… не жаль их? — спросил Бриз, хотя вопрос был наивный и глупый. — Жаль, — отозвался Лир. — Жаль, что пришло к этому. Но они сделали свой выбор, юный Бриз. И я не хочу оскорблять их сомнениями и отказом. Лир тоже посмотрел вдаль, на пелену времени. Отсветы обрисовывали его профиль, делали пронзительно четким: — Не важно, что случится дальше. Как раньше уже никогда не будет. Прежний мир неизбежно умрет. — Может, родится новый? — тихо спросил Бриз. — Да, — согласился Лир. — Может. Но не все готовы в нем жить. Какие-то вещи уйдут безвозвратно. И какие-то незримые. — Это довольно безумно, да? — спросил его Бриз. — Что все началось… ну, так глупо. Я не спас девочку на перекрестке, а потом стал твоим добровольцем. И времени прошло совсем мало. Но вот мы здесь. Лир повернул к нему голову, и ответил спокойно и веско: — Я люблю тебя. И я на многое ради тебя готов, юный Бриз. Но то, что творится, началось не сейчас. Началось задолго до твоего появления. Он расправил плечи, медленно повернулся к дальней части балкона. Почувствовал, должно быть, раньше их всех. И был готов. Ощущение тяжелой, невыносимой силы накатило внезапно. Бриз задохнулся, и едва удержался на ногах. И когда он увидел, даже не удивился. На балконе стоял Ламмар. Поначалу показалось — тот сейчас бросится. Нападет первым, и все планы окажутся совершенно бесполезными. Но Ламмар лишь скользнул по сторонам равнодушным взглядом. Скомандовал безразлично: — Все вон. Они могли бы поспорить, сказать, что больше не подчиняются Ламмару. Но незримые исчезли с балкона, будто призраки. И даже если каждый из них был готов умереть, все же не рвался умереть от руки Ламмара — глупо и бессмысленно. А Бриз остался, просто чувствовал, что именно ему ничего не грозит. Ламмар подошел к самому краю балкона, застыл, глядя на то, как колыхалось время, струилось потоками. Он улыбался, но улыбка на измазанном золотом лице казалась маской. Уже ничего не скрывала. — Признайся, Лир, — легко и беззаботно начал Ламмар. — Ты не ждал меня. Не думал, что я могу найти тебя даже здесь. Лир подошел, встал с ним рядом. Плечи почти соприкасались. — Подозревал. Ламмар повел ладонью, будто очерчивал пространство, оценивал: — Я мог бы уничтожить тут все. Разрушить до основания, — он скользнул по Бризу равнодушным взглядом, снова посмотрел прямо вперед. — Это было бы мелочно и глупо. И я зря потратил бы силы. Но я мог бы. — Я знаю, — спокойно признал Лир. Ламмар повернулся к нему всем телом: — Ты не спрашиваешь, зачем я пришел. Он еще не договорил, а Бриз понял — ради чего Ламмар появился. Это показалось вдруг таким очевидным. Наверное, раньше Бриз бы решил — чтобы запугать, чтобы сделать что-то. А теперь просто увидел. И Лир видел это тоже: — Попрощаться. Ламмар рассмеялся мелодичным, красивым смехом. Беззаботным и ласковым: — Мой Король Ужаса. Ты прав. Все прощаются. Кто бы мог подумать, что настанет и наш черед, — он покачал головой, словно не верил сам, тому что говорил. — Раньше я верил, что ты и я будем вечными. «Вы могли бы», — хотел сказать ему Бриз. — «Если бы не цеплялись так за себя, если бы только… позволили себе меняться». Но это был не его разговор. Не ему было решать и не ему отвечать. — Ты жалеешь? — спросил вдруг Ламмар. — Что мы все-таки стали врагами. — Ты вырвал мне сердце, запер меня в Бездне и морил меня голодом, — холодно отозвался Лир. Ламмар склонил голову, спросил с любопытством: — Так жалеешь или нет? Лир промолчал. Ламмар перестал улыбаться. И лицо его, красивое и бледное, с золотыми потеками на коже, вдруг показалось мертвым: — Ты не победишь меня, Лир. Ты вернул себе корону совсем недавно. Ты умрешь от моей руки, мир закончится вместе с нами. Это будет по-своему поэтично. — Тогда зачем вы чинили прорехи? — Бриз все же подал голос, не сдержался. — Все эти дни, вы чинили мир, а могли бы беречь силы. Зачем? Ламмар равнодушно пожал плечами: — Привычка? Гордыня? Я столько лет владел этим миром один. Держался за него и за власть. За мысль о том, что справлюсь один. Уничтожал любого, кто шел против. Жертва за жертвой, я цеплялся за то, что имею. Изо всех сил. Целая вечность. Не уверен, что знаю, как отпустить. Лир повернулся к нему всем телом, поморщился, а потом отвел взгляд. — Хорошо, что ты пришел, — он помолчал и добавил. — Это наш последний разговор. Бриз услышал будто отголоском — то, что он хотел донести до незримых в тронном зале: если потом ничего не будет, кем вы хотите умереть? — Потом ты уже не будешь собой. Придет другая форма на смену этой. Ламмар хотел что-то сказать, улыбнулся — снисходительно и мягко. Но ответить не успел. Лир положил ему руку на плечо, резко привлек к себе, и сказал хрипло: — Да. Мне жаль, что мы все же стали врагами. Я ненавижу тебя за это. Ламмар обнял его в ответ. Отозвался тихо: — А я тебя, мой Король Ужаса. Я тоже тебя ненавижу. Его фигура растаяла в воздухе, медленно обратилась в золото и исчезла. Ламмар переместился. Лир застыл у края балкона, и молчал. Худая фигура казалась Бризу невероятно одинокой. — Лир… — У нас нет на это времени. Надо собрать смертников. Я поглощу их, и мы отправляемся. Бриз не стал ничего ему говорить.