***
После классного часа все разбрелись на математику. Я собирал борсетку и думал о том, что мангу нужно будет закончить к апрелю, а у меня ноль фантазии и идей. А все потому, что мои отношения (которых не было) с Марком так же внезапно зашли в тупик, о чем я не хотел признаваться даже сам себе. И хорошо, что не пришлось думать об этом всем долго, ведь спиной я уже чувствовал, кто стоит позади моей парты и ждет, пока я к нему развернусь лицом. — Не обязательно было меня выгораживать, мне в целом похуй, что они там говорят. Я продолжал складывать книги, не особо обращая на него внимание: — Акимов, это не выгораживание тебя, а дело моих принципов. — Хех, — еле слышно выдал он, а я по-прежнему не поднимал на него глаза. — Может, они и правы. Тупая затея. Я и воспитатель. Не мужицкое это дел… Я развернулся на все 180 градусов и с яростью взял его за шиворот. Вадим был выше меня и немного крупнее, но тем не менее он охуел. — Не смей так говорить. Хочешь сказать, я трачу на тебя время зря? Он смотрел мне в глаза неотрывно — в них я читал вину, но в большей степени офигевание от происходящего. В этот момент в пустой класс кто-то вошёл, и раздался гул и шелест страниц и грохот падающей на пол книги. Я развернулся и отпустил Вадима. Это была Ширли. И она замерла на месте с открытым ртом. — Ну вот, ещё одна. На словах Лев Толстой, а на деле… Чего ж ты сегодня не вынесла всех, как в своем блоге? — и я стал в позу аля строгий отец. — Даже щас молчишь, стыдно… — Тимур… — тихо позвал сзади Вадим. — А ты вообще молчи. — У нее вообще-то с утра голос пропал. И тут голос пропал уже у меня. Красовская улыбнулась Вадиму и кивнула в знак согласия. Затем она отложила классный журнал, достала с сумки бумажку и ручку, быстро написала и показала мне. — «Это было супер. Я горжусь, что дружу с тобой», — я прочитал это вслух и понял, что мои щеки немного загорелись. Затем она улыбнулась и написала рядом: — «Можно позвать тебя в свой блог»? Нет! — я со злостью от смущения вырвал у нее бумажку, разорвал ее в клочья и под смешок Вадима быстро вышагал из класса вон.***
После школы я спешил домой. Сегодня должен был состояться турнир по доте, и я не мог его пропустить. Задней мыслей я постоянно вспоминал, что у меня ноль идей по манге и по моим отношениям с Марком, от которого по прежнему было зеро сообщений, поэтому закинуться чипсами, колой и нырнуть доту — это лучшее, что смог придумать. Я не любил чипсы. Я не любил колу, и я не любил доту. Но это было первым, что я придумал, чтобы заставить себя убежать от свалившегося на голову груза самобичевания. Дьявол внутри меня подсказывал покурить траву с Вадимом, но я мысленно дал себе теннисной ракеткой по щеке: ещё раз заночую у него на руках, и он точно сольет это в Ютуб. По крайней мере, я бы так и сделал. И чего я вообще парюсь об этом придурке? Стараюсь его выгородить, помочь ему… Он сам сегодня сказал: ему все равно. В следующий раз будет вымаливать у меня дополнительные занятия! С этими мыслями я вышел из класса в коридор и увидел там Ширли. Она стояла возле окна, втыкала в телефон, и ее лицо выглядело, как в этих грустных сопливых фильмах, где главная героиня страдает, а главный герой подходит и спрашивает: «Что случилось?» и выясняется, что та больна раком, ее брат попал в аварию, и вообще, оказывается, она была удочеренной, а ее родной отец был донором ее сердца. Нет, я не стану этим самым героем. Нет. Мне все равно. Меня ждёт турнир по доте. Шаг вперёд. Турнир по доте. Ещё два шага Чипсы, кола. Ещё шаг. Я стоял возле Ширли. Ну, блять. — Что-то случилось? Ну, бляять… — А? — она оторвала лицо от экрана. Голос ее был слаб. Она всё ещё не могла нормально говорить. И чего эта законченная трудоголичка вообще в школе осталась? — Говорю, у тебя кто-то умер или что? — и я улыбнулся, ну, типа, пошутил, приободрил. И тут подумал, а вдруг и правда кто умер, и дал себе мысленного пинка в ребро за бестактность. — Ну… — и она уткнулась носом в телефон и быстро напечатала в заметках. «Через два дня генеральная репетиция в театральном кружке. Мне жопа». — Ты ещё и до сих пор в театральном играешь?! И когда ты всё успеваешь? Она закатила глаза, откашлялась и напечатала: «Тогда, когда ты играешь в доту». Справедливо. Я и сам не любил людей, которые ничем в жизни не занимаются, но дота была лишь временной отдушиной. Отдушина Ширли — это трудоголизм. Если бы ее пустили на завод, она бы уже подняла экономику России до уровня Китая. — И что, ты думаешь, голос не восстановится? Она грустно помотала головой и напечатала: «Врач сказал, неделю спокойствия для горла. Возможно, придётся удалить гланды». Я съежился. В детстве мать меня пугала, что если я буду есть много мороженого, то врач возьмёт щипцы и сделает сценку из хоррора. Внезапно мне стало ее жаль, удалить гланды и врагу не пожелаешь. Хотя она, наверное, больше страдала из-за своей пьесы. — Жаль, я ничем не могу помочь, — и дружески пригладил ее по плечу. Ширли вдруг взбодрились и напечатала мне: «Вообще-то можешь. Ты можешь сыграть вместо меня в пьесе». — Что?! — моя жалость вдруг ушла в пятки вместе с душой, которая представила свои мучения и МЕНЯ на СЦЕНЕ. Я лучше пойду три раза гланды вырву. Напросился на помощь! — Нет. Нет! Даже не проси! Да и к тому же, как ты это представляешь?! Играть женскую роль мне?! Но это ее не смутило не разу, и она радостно напечатала: «Как раз играю мужскую роль». — Что?! — почти вскричал я и хлопнул себя ладонью по лбу. Нет, я даже не удивлялся тому, что Ширли в очередной раз влезает в мужской костюм. Я был в ахуе, как небеса так извращенно меня за что-то наказывают и лишают турнира по доте. — А Катя? — цеплялся за соломинку я. — Она разве не может тебя заменить?! На что получил ответ, что она уже и так играет в пьесе, и с ее размером груди ей плохо даются мужские роли. Я выдохнул как паровоз, пытаясь переварить этот день. И затем она заговорила. Слабым голосом, почти шепотом: — Пожалуйста. У тебя ведь такая хорошая память, ты быстро все выучишь. И ты мой лучший друг. Черт. Вот она как всегда. — Ну ладно, — и был тут же задушен в объятьях. «Приходи сегодня ко мне домой. Я помогу тебе все правильно выучить. А после поедим суши и посмотрим интересные влоги». — Конечно, — улыбнулся я, и эту улыбку я бы назвал дьявольской, ведь у меня был уже свой план-капкан.***
В 18:00 я стоял на пороге дома Красовских и прыгал с ноги на ногу от собачьего дубака. Весной еще даже не пахло и приморозило так, что если бы она мне не открыла через пять минут, то я просто бы выломал дверь с ноги. Не пришлось (хоть я бы этого и не сделал, ведь не так воспитан) — уже через дверь я услышал радостный быстрый топот к двери, и меня встретила веселая мордашка моей рыжей феминистки. Кхм. Точнее она была такой, пока не окаменела, ведь увидела позади меня... Акимова. Он вяло поднял руку: — Привет. — А что он тут делает?! — она выдала это так громко, как могла в силу болезни, и тут же ее голос сорвался и перешел на хрип. Изданный ею звук напомнил мне умирающего гуся, я еле подавил смешок, так как не время было портить мелодраму. Ведь не зря околачивался возле ее двери Акимов — новый рыцарь, который должен был спасти двоих сразу: спектакль Ширли от срыва, ну и меня заодно от срыва, только нервного. — Эй, — вдруг из-за двери вынырнула… О нет, меня передёрнуло. Ее подружка Катя. Она заботливо пригладила Ширли по спине, а затем грозно шикнула на нас. — Вы что, офигели ребята?! Вы же знаете, как она болеет! - и куда подевалась ее стеснительность? Хотя вспомнив нашу последнюю встречу, следовало бы понять, что такой она кажется лишь на первый взгляд. — О, а это кто? — с интересом в тоне удивился Акимов, но, посмотрев на меня, немного офигел: кажется, я был бледнее мела, и меня колбасило. — Катя, — тонким голоском молвил я и откашлялся, пытаясь сохранять свое мужское достоинство. Это же была Катя! Та самая Катя! В голову ударили флешбеки, она на мне, в самих трусиках... Хоп, уже без лифчика. Хотелось спрятаться от стыда. — А это, наверное, тот дебил, которого она так ненавидит, и что он тут делает? — и Катя, уставившись на Вадима, по-хозяйски поставила руки в боки. — Будет играть в спектакле, — уже спокойнее молвил я, ведь, кажется, по виду Кате было глубоко на меня пофиг, и она вообще забыла о... кхм, нашей встрече. Ну тогда и мне все равно, ведь, в конце концов, не дали то ей! Ширли выпучила глаза и ткнула вопросительно пальцем на Вадима, а Катя включила сурдоперевод: — Он?! А он знает что-то об этом? Я повернулся к Вадиму: — Знаешь? Он почесал затылок: — Ну, я был на «Лебедином озере». Раз. Когда мне было шесть. Ширли готова была рвать на себе волосы. — Ладно, все равно проходите, холод впускаете, — и Катя отошла в сторонку, чтобы мы прошли. Она осмотрела Акимова с ног до головы, как бы охранник золота посмотрел на бомжа. Хотя, дать ей пачку портвейна три топора, небось, и его захочет изнасиловать, посмеялся в голове я, и видимо выдал себя, потому что острый подозрительный взгляд Кати сразу пал на меня, и мое лицо вмиг окаменело в менее палевном похерфейсе. Мы прошли в комнату Ширли. С тех пор как я тут был последний раз, ничего не изменилось, кроме как, что привычную чистоту и порядок ее обители нарушали теперь стопки медикаментов на столе и заполненное до отвала мусорное ведро с использованными носовыми салфетками. — Итак, — Ширли предложила мне сесть за компьютерный стол, Катя подала всем чай и присела на кровать, Акимов плюхнулся в кресло. Ширли с манечкой директора осталась стоять в центре, схватила сценарий и начала лихорадочно делать там какие-то пометки. — Что ты там делаешь? — это казалось мне подозрительным. Катя ответила не особо дружелюбно: — Помечает, сколько сцен придется вырезать, если ты откажешься играть. — И сколько же? — Все, — она посмотрела на меня, будто кинула ножом. Кажется, я даже увидел в ее глазах былые искры гнева нашей с ней неудавшийся любви. Захотелось откашляться и по-джентельменски поправить галстук, но пришлось вспомнить, что нахожусь в свитере и не в фильме Стивена Спилберга. Кажется, обстановка была накалена, и на суши ждать не приходилось. — Так она что же в главных ролях там играет? А и кстати, — между делом поинтересовался я, поглядывая на Вадима, которому, видимо, на все это было так пофиг, что он отстраненно от всех втыкал, — что за спектакль? — и я деловито отпил чай. Ширли произнесла на отмах: — Мечтатели. Миг — и я вскочил со стула из-за обожжённой ноги. Катя вскрикнула, выбежала и тут же вернулась с полотенцем. Ширли, не смотря на то, что я, черт возьми, обжёгся, опрокинув на себя чай, одарила меня лишь беглым и нервным взглядом. Акимов угорал. Было, мягко говоря, не по себе. Кожу на правой ноге немного жгло, хоть и основной удар пришелся на одежду: я стоял мокрый. А через минуту ещё больше напрягало, что сердитая Катя на коленях вытирала мне мокрые штаны. Ну все, думалось, если ещё раз просмотрю на ее взгляд сверху вниз (который мне казался в этой ситуации пошлым), то просто сбегу. Я лишь нервно сглотнул и посмотрел на Акимова который… Хитро улыбался и наблюдал. — Снимай штаны. — Что?! — взвизгнул почти девчачьем голосом я, глядя на Катю у моих ног, которая смотрела на меня с недоумением. — Мы что, прямо сейчас репетировать начали? — Снимай штаны, говорю, сейчас принесу отцовские, — осиплым голосом произнесла Ширли, и я понял, что был так перепуган, что спутал два разных голоса. Ну, епта. — Что, — от неловкости переминался с ноги на ногу я, — вот так вот перед вами? — Всем насрать, — сдвинул плечами Акимов, и раздался щелчок: он меня, подонок такой, сфоткал в мокрых штанах с примостившийся Катей между моих ног. Ну вот, твою мать. Плюс один секрет для шантажа. — Да, это точно, — тихо ответила Ширли, не отрываясь от своих пометок в сценарии. И тогда я осмелился посмотреть вниз на главную опасность — Катю. — Я тебя и без трусов видела, — равнодушно подняла брови она. — Ничего нового и интересного я там не увижу. Я думал, это моя душа содрогалась, или чашка чая подпрыгивала на столе от ржача Акимова. Я убью его, придурка. Посмотрим, как ты у меня математику сдашь. В пизду. Я нарочито быстро начал расстёгивать ремень. Вадим перестал издевательски ржать, даже Ширли глазом повела в мою сторону, одной Кате было абсолютно начхать. В итоге я снял штаны, кинул их на кровать и с вызовом остался стоять посреди комнаты в трусах. Благо, хоть с утра нормальные одел, как знал. — Браво, — подняла бровь Ширли и ушла мне за сменкой. Катя ушла за ней. И я остался стоять в трусах напротив Акимова. Неловко, но что еще приходилось. — Ты же говорил, девушки тебя не колышут, — спросил он и хитро потёр губы пальцем. — Нет. Я чай не из-за этой, — и я кивнул на дверь, имея в виду Катю, — опрокинул. А из-за спектакля. Ты ещё не знаешь, во что они нас втянули. — Да? — с интересом поднял брови он, ухмыляясь, и в эту минуту вернулись Катя и Ширли. Мне строго по-мамски были протянуты брюки отца Ширли. Кажется, я ответил спасибо и нырнул в штаны, которые спасал на мне только ремень: были велики на размер или два. Ну, это лучше, чем в трусах перед ними. — Так что там, говоришь, играть будем? — Вадим даже заблокировал и отложил телефон. — Порнуху, — безапелляционно ответил я и прислонился к стене с претенциозным настроем и сложенными на груди руками. Пусть знают мою позицию. — Да? А как это я такую пропустил? Ширли, кажется, была готова к протесту, попыталась преодолеть першение в горле, но вместо этого написала: «Чушь. Это величайшее произведение». — Да? Интересно, как вам, школьникам, разрешили такое ставить? — Мы выкинули все пошлые сцены, — ответила вместо Ширли Катя. — Аа, — я подчеркнул это максимально издевательски, — то есть весь фильм? Ширли поднялась и указательным пальцем хотела по привычке что-то растолковать, но вместо нее продолжила Катя: — Мы взяли за основу идею. Студенческие революции. Моральный упадок молодежи. Подмену понятий, — и она продолжала скучно перечислять, а я вслушивался в это, и мне казалось, Катя произносит эти слова, не вдумываясь или не понимая, о чем она говорит, а затем я заметил, что она и вовсе читала это с заметок своего телефона. Ну, ясно. Годится только в ассистентки Ширли. — Но некоторые сцены, — продолжила она, — мы посовещались и оставили. Потому что подросткам интересна тематика секса и... — Бред, я ухожу, — я тронулся с места. — А я останусь, — Вадим все так же хитро потирал губы, а я остановился у двери. Черт, меня вдруг схватил страх, что он так проникнется идеями сексуальных революций, что выдаст мой главный секрет с головой. Перед глазами появился Марк и... — Ладно, — психонул я, — давай сценарий, — и я почти выхватил его у Ширли. — Но играть я все равно не буду. Лишь помогу ему, — и я гневно сверкнул глазами на довольного садиста Вадима. — Потому что он точно тебе весь спектакль запорет, если я не останусь. А вы с ним не управитесь. Мне показалось, Катя тихо произнесла под нос: «Вот это ты собственник», но когда я переспросил, что она там пробормотала, она лишь уклончиво пожала плечами.***
Я бегло читал реплики и переворачивал страницу за страницей. Они и правда переписали сценарий, изменили сюжет, но оставили за произведением главную идею. Однако, некоторые сцены меня, конечно, смутили. Переодически я стрелял глазами на Вадима. Кажется, он уже занудился играться ключами: — Может, мне расскажет кто человеческим языком, во что я вязался? — Кстати, совсем не понятно почему, — тихо ответила Ширли, шарясь в компьютере. Зато я знал. Когда я пришел к Акимову и торжественно оповестил, что вот он, настоящий шанс подкатить к Ширли, тот обрадовался, что наконец-то я припёрся, чтобы предложить ему бабу, а не учебник. По пути, конечно, пришлось ему объяснить, что подкатывать придется весьма оригинально, и Вадим почти выпрыгнул из трамвая на ходу, но я напомнил ему, что могу всем показать его фотку в кошачьих ушках с Акихабары. И ему пришлось передумать. В глубине души я тщеславно представлял, что, может, он просто благодарен мне за все мои труды с подготовкой к экзаменам, но верилось больше в то, что он уже спит и видит, как займётся сексом под очередную фансервисную сценку в Фейри Тейл. — Сам не знаю, — подкинул в очередной раз ключи Вадик, рассматривая их как экспонат, — этот малый сказал, тут будет вписка. Ширли и Катя косо и неодобряюще посмотрели на меня. Я спрятался за сценарием плотнее, хотя его уже и не читал. — Как вы двое вообще начали общаться? — отпила чай Катя, поднимая то одну бровь, то вторую, поглядывая то на Вадима, то на меня. — Он мне платит за репетиторство, — не раздумывая выпалил я и снова юркнул в бумаги. Ширли что-то напечатала и показала этот текст мне: «Странно, я думала, ты его бы в жизни в свой дом не пустил» — Деньги не пахнут. Катя и Ширли поморщились. Вадим поперхнулся чаем от смеха. — Ну, я понял вписки не будет, — оглянулся, наигранно поджав губы Акимов. — Ширли, может, ты мне просто дашь? Она, втыкая в компе, равнодушно мотнула головой. — Ну, а ты? — и он обратился к Кате. — Отвали. — Скука, тогда давайте к делу, — видимо, он как-то не особо и расстроился. — Что у вас там? Я тут уже полчаса торчу без толку. — В общем, — завела старую шарманку Катя, — студенческие революции. Люди хотят перемен. — Ну понятно, хлеб-соль, поднять минималку, халявная учеба, дальше что? — скучающе отмахнулся Вадим, и Катю это задело. Я видел что, она хочет цапнуть его. — Дальше, — на удивление спокойно ответила она, — есть трое студентов, — и я, предвкушая, что Вадик сбежит от нагромождения нудных для него терминов, быстро перехватил ее повествование: — Секс, наркотики, Моргенштерн. Они типа интеллектуалы, но на самом деле нет. Критикуют власть, но ничего не делают для того, чтобы стало лучше. Чувствуют себя умнее взрослых, но живут за счёт родителей. Бухают и целыми днями совокупляются. — Это по мне, — развязно улыбнулся Вадим, закинув руки за голову, но Катя поспешила его обломать: — Так вот, суть этого всего в том, что мы хотим показать моральный упадок подростков. Они лишь критикуют, рассуждают, но не действуют. Более того, они живут той жизнью, которую сами критикуют. — Боже, вот это вы задроты, — Вадим откинул голову на кресло в потолок. — Тебе будет полезно сыграть в пьесе, — а затем Катя добавила тише, — наверное, сыграешь самого себя. Я тихо посмеялся и снова, уже машинально, перелистнул страницу. И тут мои глаза прилипли к тексту. Точнее к интересному его куску. Мои глаза впились в него, как жертва с ужасом смотрит на своего абьюзера. Потому что этот текст только что изнасиловал все мои мысли и понятия. Нет, я не произнесу вслух то, что в этом сценарии они... — Эмм, — и я повернулся к Ширли, — а, извиняюсь, кого ты тут, говоришь, должна была сыграть? — Артура. — Артура?! — уже офигел я, представляя в этой сценке Вадима, который должен был теперь заменить Ширли. Сказать ему или нет? Во что он ввязался... Нет. тогда он точно сбежит. Еще и я буду виноват. — Какого Артура? — без особого интереса переспросил Вадик. Я нервно сглотнул и с депутатским деловым фейсом отложил текст в сторону: — Артур. Красивый и статный молодой человек, который… А вообще, че это я, поясню тебе, как всегда, все на твоём языке, — которым, кстати, я ему объяснял чуть ли не все школьные предметы. Кроме физики. Физика была ебанутой и без того. — В общем, по порядку. С начала сюжета. В общем, приезжает в культурную столицу Питер один… — Мечтатель и писатель, — кивнула, перебив меня, Катя. — Пацифист и идеалист, — добавила Ширли. — В общем, лох и задрот, — развел руками я, а Акимов одобрительно проржал в ответ. Девчонки были в шоке и переглянулись между собой, видимо, кроя меня матом на каком-то своем особом телепатическом языке. Да я и сам был в шоке, что говорю это, но ведь старался ради всех нас. — И встречает он, значит, на одном очередном митинге аля «мы все против Путина, свободу геям, проституткам и дорожкам кокса» брата и сестру, — и я вдруг в очередной раз сам офигел от того, что произнес, — Ширли, тебе не кажется, что это слишком? Инцест на сцене? Мы же школьники! Она отпила чаю и спокойно ответила: — Мы хотели что-нибудь сохранить и от оригинальной идеи. — И поэтому выбрали инцест, — демонстративно негодуя, я стукнул себя бумагами по лбу. — Бертолуччи в те пуританские годы мог такое снимать, а мы не можем? — Да, но он мог себе позволить! — выпалил я. — У него были деньги, карьера и слава. Да, он, конечно, мог и все потерять, он тоже рисковал, но его карьера бы закончилась, а твоя даже и не начнется! — и тут понял, что перешел на повышение голоса. Но все внимательно меня слушали, и я продолжил: — Ни в какое МГУ после этого тебя не возьмут. Останешься всеми забытой революционершой. Она тяжело вздохнула, подперла устало лоб, а затем напечатала мне ответ: «Ладно, они будут сводными братом и сестрой». — Что? — все равно удивился я. «Сведенными во взрослом возрасте». — Ох ты и упрямая. Но это уже что-то, — и затем я посмотрел на Акимова, который опять игрался ключами. Ему наши ссоры особо были неинтересны: — Что дальше-то? — В общем, этому задроту понравилась девчонка. Панкушка, феминистка, а ночью ебите меня семеро. Теперь уже Акимов снова засмеялся: — А Ширли тоже у нас такая? Она лишь одарила его холодным взглядом. И этот человек ещё учил меня подкатам! Разве путь к сердцу человека лежит через унижение?? В моей голове это прозвучало так революционно, что даже пришлось на минуту задуматься над этой фразой... Но Вадим настойчиво бурил меня взглядом, чтобы я думал реще, и пришлось продолжить: — И ее сводный братец: циничный похуист, мудак, себялюбец и... — Интеллектуал, — добавила подчеркнутым тоном Катя. — Как он его сыграет? Для того чтобы сыграть интеллект, надо хотя бы его зачатки. — В нашей Единой России все его хорошо имитируют и ничего. К тому же, — и я кинул взгляд на Акимова, который смотрел на всех с хитрым вызовом исподлобья, мне даже было странно, что он до сих пор не кидается никого отпиздить за издевки. Наверное, он опять нахапался перед встречей и тупо наотьебись кайфует, — Артур не был умным на самом деле, он лишь с важным видом говорил заумную чушь. — Прямо как ты? — Вадим произнес это и с вызовом, и одновеременно сохранняя привычный похуистичный фейс. То есть, сказал это почти как всем известный факт... Эти слова меня ударили. Да, я чувствовал обиду. В голове пронеслось на репите «прямо как ты?» Почему он сказал такое, а я даже не могу его послать в ответ? Почему я до сих пор молчу? Почему для меня это звучало, не как его обычная издевка?.. Может, это он сам на меня обиделся, за то, что я тогда схватил его за шиворот, притащил сюда и ещё и издеваюсь? В любом случае я лишь молчал. Может, я и правда тот самый тип, который вечно с павлиныим видом несет ахинею. От осознания этого хотелось уйти отсюда, как можно скорее. — Ладно, — тихо сказал я и швырнул ему текст, хотя и не хотел кидать так небрежно, но обида дала про себя знать. — Читай теперь сам. — Эй, погодите-ка, — и Вадим посмотрел то на меня, то Ширли, то на Катю. — Так кого я там играю? — Да. Будет сложно, — вздохнула Катя и ткнула ему на реплику.***
Час спустя обстановка снова начинала накаляться. Катя яростно тыкала Акимову в текст и в сотый раз талдычила читать только свои реплики. Ширли сидела, устало подперев голову рукой, аля я уже смирилась, делайте, что хотите. Акимов угорал. Теперь я почти был уверен, что Вадим, видимо, пропустил косячок не то, что дома, а успел это сделать даже и в доме у Ширли, пока выходил покурить, поэтому сейчас он был на полном похуизме ко всей этой ситуации. Он читал реплики невпопад, невнятно и без интонаций. Я уже пару раз предлагал переписать сценарий и сделать главного героя торчком. В конце концов, все дружно согласились. — Нет! Тут ты должен показать, как ты смотришь на нее. Как на запретный плод! Я еле успевал объяснять: — Как на новую Плейстейшн... — Нет, ты смотришь слишком восхищенно. Ты хочешь свою сводную сестру, но при этом ты знаешь, что ты полностью ее контролируешь. Ты — игрок и манипулятор. А она влюбилась и зависима от тебя, и ты это знаешь. Я был в шоке, что слышу это: — Меня точно не отчислят, если я приду смотреть это? Катя нервно отрезала: — Мы не будем трахаться на сцене. Губы Акимова поползли вверх: — А жаль, — но посмотрел при этом на Ширли, которая тут же спрятала свой взгляд. И при этом Катя снова начала зачитывать ему реплики, но я уже не слушал, ведь... — Что ты там все на телефон пялишься? — я подпрыгнул на стульчике, понимая, что Вадик обратился ко мне. Мой взгляд и правда все время нервно останавливался на телефоне. Я все еще глупо надеялся на сообщение от Марка. — Подружка? — подмигнула Катя, и они с Ширли хитро переглянулись. Акимов удивился, а затем посмотрел на меня с явным подтекстом. Да, ясно было, как день, он спрашивал: «Как? Они что не знают?» Меня кинуло в жар. Я вдруг побоялся, что он начнет кидать девчонкам намеки про мой секрет или и вовсе меня выдаст. Теперь попытка свалить и закончить этот движ была жизненной необходимостью: — Ладно, все, мне пора, мама просила прийти пораньше, сегодня я готовлю ужин. — Да, — устало кивнула Ширли, — закругляемся. Я спасся.***
На генеральной репетиции Вадим постоянно лажал и косячил. Он забывал слова, произносил их без нужной интонации или вовсе говорил чужие реплики. А потом угорал, когда Ширли в сотый раз грозилась врезать ему реквизитом. Иногда она даже срывалась на крик. Сначала срывалась она, а затем ее голос. И она громко кашляла, выходила на сцену и в сотый раз била Вадима стопкой бумаг. — Ауч! Ты — злая женщина, — потирал плечо он, пока она атаковала его своим тираничным взглядом в позе недовольной хозяйки. — Сейчас ты должен сказать перед сценой, — и Ширли откашлялась, подошла к центру сцены и вошла в образ. — Мы живём в системе. Слепо подчиняйся врагу, даже если он сидит на посту президента. Иди в армию, убивай невинных людей. Мы устали от лжи. И бездействия. Разве не есть бездействие такой же степенью вины, как и само злодеяние? Вот почему нам нужно наше право на революцию. Сыграла она, на мой вкус, немного с перебором и ненужным пафосом, испортив всякую ценность этих слов. Персонаж Артура был скорее, хм, как из книги Дориана Грея, искушённый интеллектуал. Обольститель и циник. Он говорил красиво и складно, но без пафосной дешевизны. Эти слова должны были звучать от него, как от всех наших политиков: красиво, внушающе и многообещающее. Наверное, Ширли просто не очень хорошо умела играть. Она бы хорошо сошла за директора. За режиссера или постановщика. Но не за актрису. Что нельзя было сказать про Софию, девушку, играющую главную героиню — развязную панкушку Риту, хотя она и совершенно не была похожа на актрису оригинального фильма, Еву Грин. Персонаж оригинального кино, Иза, была высокой, хорошо сложенной женщиной, с выразительными чертами лица и с фигурой Венеры Милосской. Вся внешность каноничной героини говорила, что натура эта дьяволицы. Но это было не про Софию. София была стройной, но худощавой, даже немного высушенной, я бы представил ее скорее с отмороженным взглядом уверенно шагающую по подиуме. Но когда она начинала играть, то можно было смело судить, что внешность обманчива. Она с надменно-похуистичным видом мол «я прекрасна и хорошо это осознаю» грациозно опустилась в кресло и закурила муляжную сигарету так, что я почти чувствовал запах несуществующего дыма. — Знаешь, — произнесла она и лёгким движением скинула с себя туфлю, поджав под себя одну ногу. — Я тут подумала, мы нарисуем картину. Величайшую картину. Но сначала выпьем Шато две тысячи четырнадцатого года и... — дальнейшие слова я не слышал, лишь наблюдал, как она отыгрывает, как стреляет глазами на Акимова, будто действительно его хочет — хотя внутри себя я где-то знал, что нет. И все волшебство игры развеялось, когда в реальность вырвало протяжное: — Ээ. Ну я забыл, че там дальше. Раздался дружный фейспалм. — Ладно, забейте, — на сцену выбежала ещё одна помощница Ширли, — надо ещё отыграть сцену с Сашей, а он стоит в пробке. А время горит, черт, — и она кинула вымученный взгляд на раздолбая-Акимова: — Тебе так повезло, тебе досталась главная роль, где меньше всего слов, а ты и те не хочешь запомнить. Вдруг ко мне наклонилась девчонка с массовки: — Почему нам просто не взять другого актера? Например, тебя? — Не-не-не, исключено, — только при упоминании этого меня начинало колотить, — я бы запомнил все, но и слова не выговорил бы из-за своих панических атак. К тому же, поздно менять состав. Кстатии, — я тут вдруг озадачился, — вы почему не взяли никого из массовки? Девчонка немного занервничала с ответом: — Ну... это довольно рисковая роль. К нам вниз спустилась Катя. Кажется, ее сценка закончилась. — Хорошо играешь, — и дружелюбно улыбнулся ей, не смотря на то, что ее роль я вообще пропустил. Кажется, она играла подругу Риты, второстепенная роль. Или ее маму... — Спасибо, — сдержанно улыбнулась она в ответ. — Просто на сцене я могу почувствовать себя желанной и любимой публикой. А реальность скучна, ведь в итоге даже ты мне отказал, — и она прошла мимо меня. Отлично, пытался растопил печь, а в итоге почувствовал на себе ковш холодной воды. — Ну что будем делать? — мельтешили все вокруг. — Саша опаздывает, Яндекс.Пробки наебали. По домам? — Нет, — и Ширли ткнула пальцем в меня. — Он его заменит. Тимур, живо поднимайся сюда и зачитывай текст. Меня будто кто-то ударил под колени. — Я? — земля уходила у меня из под ног. Подняться туда и... Непреднамеренно я встретился с ним взглядом. Снова и снова проигрывал в голове его голосом: «Несет заумную чушь с важным видом. Прямо как ты». Обида больно стягивала мою душу тугой петлей. Мне захотелось скорее попасть под ядерный взрыв, чем подняться туда, к нему, и снова и снова вспоминать его слова. Но массовка нервно ждала, в воздухе повисло раздражение, и все мысленно подгоняли меня, поэтому мне пришлось выйти на сцену к Акимову. — Так, — Ширли подпихнула меня к креслу и толкнула, чтобы я в него плюхнулся. Вручила книгу. Вверх ногами, но плевать. — Делай вид, что читаешь, — а затем она махнула Вадиму. — Поехали. Он медленно приближался ко мне. И сердце мое стучало как ошалелое. В книге был приклеен сценарий — умно. Я быстро ее перевернул и… Охуел. Блять. Во что я вляпался. Эта сцена. Я поднял глаза, когда он был уже передо мной. — Идешь с нами? Возникла охуенная идея, и мы... — Как всегда, чем-то закинемся? — не смотря на приближающуюся паническую атаку и дрожащий голос, я даже пытался войти в образ и повел иронично бровью. — Ведь мы только это в последнее время и делаем. Наша маленькая революция, — зрители в виде массовки, Ширли, Кати и других внимательно нас слушали и вроде даже ещё не били фейспалмы. Интересно, переживает ли об этом Акимов? О том, что они думают, как мы выглядим на сцене? Я взглянул в его глаза и, кажется, он был сосредоточен лишь на нас двоих. Что нельзя было сказать обо мне. Я чувствовал на себе каждый взгляд из зала: от этого то шел мороз по коже, то кидало в жар. — Что ты хочешь сказать? — с хитростью в голосе протянул он и стал медленно обходить меня вокруг кресла. Ничего себе, у него вроде получалось играть. Так, реплика! Моя?! — То, что ты слышал, — произнес я отчётливо, но с мягким посылом. Персонаж Саши был незлобным запутавшимся человеком, волонтером, который мог бы действительно изменить мир, если бы только эти двое не затащили его в моральное деграданство с ярлыком бунтарства. Почти как Ширли и Катя — меня в эту пьесу. — Ты же против коррупции, но забашлял в универе. Критикуешь, что твой отец в партии, но пользуешься его кредиткой. Против лицемерия, но кажется, я видел, как ты смотришь на свою сводную сестру. Выдержанная по сюжету пауза. Миг — и рука Акимова вцепилась мне в горло, что я натурально подпрыгнул и содрогнулся. Мне даже стало плохо. Но немного отпустило, когда я увидел его глаза, злость он наиграть мог не до конца. К тому же, душил он меня слегка, я больше испугался. И теперь его реплика: — И ненавижу насилие, но сейчас его совершу. — Тааак! — крикнула с зрительского зала помощница Ширли, — и сейчас ты должен будешь поцеловать Сашу, но этот момент мы опустим! — Что?! — Вадим отцепился от меня и вскочил к центру сцены. Его охуевший и злой взгляд был направлен на Ширли. — Ты не говорила, что такое будет в сценарии. — Если бы сказала, ты бы сбежал. — Теперь я понимаю, почему у вас моего чувака должна была играть девчонка! Ни один мужик не согласится засосаться с другим ради какой-то пьесы. Да вы, мать его, охуели! Я сваливаю, — и Вадим громко спрыгнул со цены и, не дожидаясь никаких комментариев, просто ушел. Все поникли и замолчали, а потом, тихо переговариваясь друг с другом, стали собираться на выход. Я спустился к Ширли и остальным. — Что делать будем? — растерянно спросила у Ширли девушка, имени которой я не знал. — Наверное, — ответила она, — придется послезавтра сыграть мне. — Исключено, — вмешалась Катя, — здоровье важнее. — Да я и напортачу своим гусиным свистом, — и руки и голова Ширли беспомощно опустились. — Ты, — ткнула в меня пальцем Катя. — Ты все выучишь. Так должно было быть с самого начала. Ширли одобрительно кивнула. Пиздец. Вот и мой занавес. Больше всего я этого и боялся!***
Ночь была тяжёлой. Я то нашептывал себе под нос слова из сценария, то кривлялся перед зеркалом, пытаясь изобразить подобие Артура. И если у Акимова получалось изобразить хотя бы торчка, то у меня — только законченного невротика и заику. Никак не самоуверенного харизматичного мудака. В итоге проспал два часа и проснулся лёжа головой на столе со сценарием. Башка трещала напополам, ужасно ныли все мышцы, хотелось спать, есть и повеситься. Я ненавидел будильник. И ненавидел утро. Да черт, в конце-концов, я же могу отключить телефон и послать все нахер! Да. Это же тупо, заменить человека перед самим выступлением! Они меня поймут. Просто отменят все, да и дело с концом. Так и сделаю. И как же я ненавидел этот чертов трамвай. И то, что я постоянно смотрел на часы и нервничал, что опоздаю, я тоже ненавидел. И в первую очередь себя — за то, что в ущерб себе был таким ответственным. Сообщение Вадиму было как прощание. «Пожелай нам удачи. Мы в жопе». Но он ничего не ответил. Конечно же, как нормальный человек он спал. Ниже мой палец предательски опустился на диалог с Марком. «Привет. Как дела?» Мое сообщение, отправленное два дня назад было до сих пор непрочитанным. «Марк был(а) недавно». Может, он болеет? Или слишком занят? Чушь. Зачем расстраивать себя ещё больше. Я отложил телефон в карман. Меня колбасило, жгло в глазах, и ныла шея. Кажется, мой лоб был в холодном поту, и так тошнило, что желудок хотел вывернуть несуществующую в нем еду. Ну да, я так и не поел, иначе бы опоздал. Тут в этом полуживом состоянии я заметил, как на меня напротив пялится бабуля. И как-то осуждающе при этом — ну, в принципе, классическая бабка трамвайная. Ещё и, небось, едет на несуществующую мифическую станцию для всех утренних бабок. — Ой, молодежь, — прокряхтела она к еще одной бабушке рядом, которая тоже оценила меня своим негодующим пристальным взглядом, — бухают до ночи, потом на занятия. Мы такими не были. — Не были, — строго кивнула вторая бабка, и они уставились на меня, как сычи. — Вообще-то я на спектакль еду, всю ночь роль учил, — оправдался я и понял, что подступило к горлу. Удалось вовремя остановить. Да и нечего-то было выворачивать. — Ишь, какой, ещё и врёт. По глазам вижу бесстыжим. Вторая бабка одобрительно кивнула ей. И зачем таким вообще оправдываться? Моя остановка. Нужно было выходить. Я еле дошел до выхода и обернулся к ним: они всё ещё смотрели на меня, как на немецкого фашиста. — Вы не правы. Я не бухал. Я под героином, — и вышел на Пушкинской. Надеюсь, они ещё долго крестились.***
Я положил перед собой переодевачку, спустил брюки, но не смог сдвинуться дальше. Сомнения — они подступили комом к горлу и заставили меня оцепенеть. Ведь я все еще могу убежать. Даже сейчас. Как я смогу выйти на сцену? Что-то подсказывало, что не смогу. Я облажаюсь. Все слова я проглочу, и все испорчу. И тут в комнату, как чувствовала, ворвалась Ширли и кинулась меня обнимать, не смотря на то, что я стоял в наполовину спущенных штанах — ее это видимо не смущало вообще. — Я думала, ты не приедешь! — а затем она отлипла от меня и посмотрела на мое лицо ещё раз, будто увидела впервые. — Боже, что с тобой? — У меня паническая атака, — сдвинул плечами я, словно это было нормой. — Пиздец, — прошептала она и уронила руки, — тогда я выйду на сцену. — Или отменим выступление, — улыбнулся я, будто был под коксом, а затем пошатнулся, но Ширли поймала меня за свитер. — Нет. Это важно для моего поступления. — Тогда ты точно не поступишь. Я, конечно, понимаю что наша новая директор либеральша. Но... как вообще утвердили такой сценарий?! — это заставляло охуевать снова и снова. — Нуу, — невнятно протянула и потеряла четкую опору взгляда Ширли, — мы им подали немножко, эм, скорректированный сценарий. Я уронил челюсть. И всякое чувство уверенности. — Нам точно пиздец… Как вдруг резко кто-то отворил двери, и от увиденного мы с Ширли аж подскочили на месте. — Я что помешал? — противная самодовольная ухмылочка. Но я был так рад. Это же был… — Акимов! — Ширли кинулась ему на шею. Неожиданно. Судя по его реакции он тоже охуел от объятий Ширли: — Эмм… — Скажи, что ты пришел играть, — отступила она и посмотрела на него молящими глазами. — Я даже разрешаю тебе не целовать Сашу. При этом Вадик поморщился: — Именно это я и хотел услышать. По рукам. — Ах ты, подлец, ты себе цену набивал, — Ширли сказала это резко, однако она все равно улыбалась и по-прежнему была ему рада. — Вообще-то нет. Просто ваша Катюха пообещала, что ты мне дашь, если я приду. Ширли отскочила от него на шаг назад и покраснела. Я посмеялся. Она была такая непосредственная в планах пошлых шуток. Женщины ее типа, зачастую, подходят к вопросам секса очень по-деловому и в лоб, но пока остаются девственницами, то ведут себя вот прямо, как сейчас она. Потому что боятся чего-то не уметь. Так стало быть?.. Я, наверное, улыбался слишком двусмысленно, ведь — бац! Шлепок. Моя щека горела. — За что?! Мне, а не ему? — а было то действительно больно! Теперь угорал Вадим. — Конечно, тебе ничего не перепадет, — обратилась она уже к Вадиму, — а теперь живо переодевайся! Я вскочил обратно в штаны и последовал за ней, оставив его в гримерке. — И чего мы вообще обрадовались.... — вдруг отстраненно сказала Ширли, то ли ко мне, то ли сама к себе. — Он же половину текста не помнит.***
Я сидел на втором от сцены зрительском ряду вместе с Ширли. Народу собралось, кстати, на удивление достаточно: больше, чем я думал. А все потому, что по школе разлетелась весточка, что спектакль будет на сексуальную тематику. Катя была права, это действительно то, что волнует современную молодежь. Вот только вряд ли они увидят там какие-то свои грехи. Погасили свет. Все постепенно перестали шуметь и расселись по свободным местам. Что-то было в этом волнительно даже для меня, пребывающего по другую сторону от сцены, а какой подъем эмоций чувствовали сами актеры, я только мог себе вообразить. Представил ускоренно хапающего в туалете Акимова, типа пытающегося приструнить свои расшалившиеся нервишки. Было смешно, но нереалистично. Наверное, я переживал за него больше, чем он сам. Вадика же вряд ли это волновало. Даже его появление тут можно было долго изучать как феномен и его личное развлечение, не иначе. Потом будет нас шантажировать, как все мы ему по гроб жизни должны. И вот громко зазвучала музыка. На сцену выбегала массовка с пестрыми транспарантами «Свободный интернет!», «Честные выборы!», «Любовь сильнее войны», «Цветы лучше пуль». Я примостился поудобнее, хоть и чувствовал себя, как на иглах. Ну вот оно, началось. Завязка: чистый и невинный филантроп Саша встречает эту развратную двойку: Артура и Риту. Наших Акимова и Софию. Они говорят стихами, открытые, смелые. И есть в них двух кое-что особенное интересное: они протестуют против собственного отца, который, оказывается, мэром города. Большинство зрителей поначалу тупо втыкали. Кто-то сзади меня разговаривал громким шепотом, кто-то неподалеку хрустел попкорном, будто пришел на премьеру очередной комедии. Это раздражало. Наверное, им неинтересно было смотреть, как Артур и Рита забрасывают учебу, критикуют за постоянными попойками своего отца, а затем, когда учительница звонит Артуру, чтобы предупредить его об отчислении за постоянные прогулы, тот надменно закрывает ей рот фразой: «Я тут стою и получаю синяки на митингах, пока вы мне тыкаете своей геометрией. Знаете, что? До свидания», — на самом деле постоянно кутит в своем особняке, зная, что его имя за него все порешает. Но когда во время очередного кутежа в честь выигрыша в споре Рита приказала Артуру помастурбировать перед ними, зрители моментально заблокировали и отложили телефоны. — Что она сказала? — Ебать... И Вадим, сев на колени перед плакатом Ким Кардашьян, слава богу, спиной к зрителям, стал имитировать мастурбацию. Я со стыдом опустил голову, а затем начал пытливо рассматривать сидящих в зале учеников и учителей. Карьере Ширли конец. Все школьники выскакивали прямо из своих штанов, чтобы посмотреть на ЭТО. Учителя были немного бледные, но тактично молчали. Эту сценку Вадим играл хорошо — в том и была проблема. Это выглядело так, будто он действительно дрочит на сцене. Но я решил оставить ненужную и рвущуюся на волю фантазию в узде. Боялся поднять голову. Хотя и понимал, что по задумке, сцена несет вообще-то и смысловую нагрузку. Главные герои часто рассуждали о том, как рекламные корпорации всем промыли мозги. И что всё, что мы любим — нелепо и навязано нам маркетинговыми шишками. Однако главный герой принялся дрочить на ту самую популярную Ким Кардашьян, пользовался новым айфоном и носил футболку с логотипом Tommy Hilfiger. Дальше были реплики Акимова. Он говорил невпопад и в большинстве случаев вообще мимо текста. И я ронял голову снова. Однако, повертевшись туда-сюда, чтобы узнать реакцию зала, я понял, что никому это и не ясно. Никто и не догадывается, что он говорит не по тексту, и, успокоившись, начал смотреть игру. Это было сцена, где Артур привел к себе проститутку и заставил ее стирать свои носки. А сам стоял, курил и ленниво насмехался над ней. В зале все были в шоке. — Ахах, ебать, что это? — Какой в этом смысл? — Лол, надо будет сделать так же. Я даже не хотел снова расчленять смысл, образы, символы. Я наблюдал за игрой Вадима. Он расслабленно опершись на комод, с похуистичным высокомерием смотрел, как девчонка стирает в тазике его носки. А затем сделал ее фото. Так, видимо, Ширли и остальные представляли себе избалованного и морально разлагающегося мажора. Девчонка, кажется, Аня из параллельного, тоже неплохо играла проститутку, хоть роль ей и досталась, ну такое... Вдруг на сцене появилась Рита, сестра Артура. То есть, та самая худющая и талантливая София. Увидев картину брата с девушкой, стирающей его носки, она рассмеялась и подошла к нему: — Это же та проститутка? — она смотрела на брата неправильно: как на своего Бога. Потянулась к нему. Дотронулась кончиком пальца. И начертила медленную траекторию от щеки до шеи, но он и не шевельнулся. Лишь глухо произнес: — Присоединяйся. — Что? — отстранилась Рита. Что? Офигел я. Было опять не по тексту. Они должны были изобразить опасное удержание от поцелуя. Но Акимов опять стелил свои байки: — Присоединяйся к ней, иначе расскажу нашему папочке, что ты слила все карманные на фен. — Что? — Софии сейчас даже не приходилось играть. Она, как и я, не выкупала, что происходит, и что за чушь он несёт. — Ты… Не посмеешь. — Посмею, — и теперь уже Артур начертил траекторию от ее шеи к ее выступающим ключицам. Рита нервно сглотнула. — Приступай, — и выпустил дым изо рта от электронной сигареты. Рита нерешительно опустилась на колени рядом с униженной проституткой и прежде, чем приступить к делу ещё раз умоляюще посмотрела на Артура. Мол, скажи, что ты как всегда стебешься, и это шутка. На самом деле, наверное, просто София офигевала с того, как Акимов на ходу подстраивает сюжет под свою тупую память. — Ну и пиздец, — повернулся я к Ширли, но она почему-то была спокойна и, не отвлекаясь на меня, смотрела за игрой восхищенно. — Он играет избалованного самолюбивого тирана даже лучше, чем мы это описали.***
Наступил антракт. Время, когда зрители могли бурно обсудить этот пиздец. Некоторые ушли, но людей осталось больше, чем я думал, видимо им было интересно, что на сцене могли вычудить ещё. В конце концов, народ даже начал набегать, понятное дело, театр с проститутками — это было уже весело. Я не нашел Акимова в гримерке, видимо он отошёл в туалет, но мы успели выхватить Софию и Катю. — Боже, тебе нужно дать Оскар только за то, как ты ловко подстраиваешься под новый сценарий Акимова. — Ой, да перестаньте, — София ответила холодной сдержанной улыбкой. Аристократка да и только, родилась для сцены. — Не-не, — смеялась Ширли, — Оскар Кате за то, что смогла заставить Вадима вообще сюда прийти. Правда, я должна тебя отругать за твои методы, — и она шутливо посварила ее пальцем. Ну да, в то, что Ширли может вот так запросто дать Вадиму, мог поверить только сам Вадим. — В смысле? — удивилась Катя. — Я думала, это вы его уговорили. Ладно, я пошла к сцене, сейчас уже будет выход, — и она покинула нас. Ширли стояла в легком недоумении: — Так, а кто его позвал? И это был точно не я. Стало быть он пришел… по своей воле??***
Акимов лажал и дальше. Он придумывал сюжет на ходу, и их спектакль стал ещё более артхаусным дерьмом на любителя, чем был раньше. При этом я постоянно интересовался, что про это думают остальные, и поэтому постоянно вертелся в поисках свежих комментариев, потому что эта рыжеволосая феминистка по имени Ширли подозрительно молчала. Я острил ухо, понимая что сейчас услышу: «Что за черт, это у них по сюжету?». Но ничего такого никто не говорил. Пипл хавал попкорн и просто хавал. — Ээй, — толкнул я легонько Ширли. А затем толкнул ее сильнее, ибо она не отзывалась. — Эй! — Иди нахрен, — прошипела она. — Перестань загоняться, лучше смотри игру. Это звучало как «расслабься и просто прими все, как есть». Легко было сказано, ведь гребаный перфекционист внутри меня скрипел зубами, и не понятно почему, ведь это Ширли должна кусать губы, волосы и локти! Портили ее творение! Или я боялся посмотреть правде в глаза. И посмотреть в его лицо. Но мне пришлось. Это была тот самый акт, который мы с ним репетировали. Нет, эту сцену я не мог пропустить сквозь закрывающие лицо ладони. Этот акт был мне по-своему близок. Саша смотрел в окно на реку студентов. Массовка размахивала плакатами, выкрикивала речи и шагала гордым маршем на улице. Митинги набрали масштаба уровня Беларуси. Парень хорошо играл своего героя: его душевные муки и терзания я увидел в морщинистых складках на лбу и тяжёлом выражении лица, будто человек был не молодым, а прожившим долгие годы жизни. В этот момент герой услышал, как к комнате шагает Артур и поспешил усесться в кресло с книгой. Артур, в отличии от угнетенного Саши, вошел в комнату в весёлом лёгком настроении и обратился к другу: — Идешь с нами? Возникла охуенная идея, и мы... — Как всегда, чем-то закинемся? — резко и обесценивающее ответил ему Саша и спрятал взгляд в книгу. Ширли подвинулась ко мне и шепнула: — Даже жаль, что он этого не сделает. Я сначала не понял, о чем она. Но доперло очень быстро. О поцелуе. Нуу, не смотря на то, что общество стремится к либеральности, даже я считал, что это слишком крутой трюк на сцене. Тем временем сценка продолжалась. На очереди была сильно знакомая мне реплика Саши: — Ты же против коррупции, но забашлял в институте. Критикуешь, что твой отец в партии, но пользуешься его кредиткой. Против лицемерия, но кажется, я видел как ты смотришь на свою сводную сестру. А теперь короткая, но томительная пауза. Я видел, как зрители с интересом ждали, что сейчас случится, ибо Саша с Артуром сцепились в безмолвной битве взглядов. Затем рука Артура молниеносным рывком, что достойный внезапности фильмы ужасов, вцепилась в горло Саши. Тот испугался, уронил книгу из рук и вжался в кресло. Акимов потрясающе играл холодную ярость: — И ненавижу насилие, но сейчас его совершу, — его рука вжалась сильнее и учительница сзади меня привстала и шепнула что-то вроде: «Там точно все под контролем?» Дааа, вот только благодаря Акимову, этот спектакль уже давно вышел из под контроля! И я снова обратил взгляд на сцену. Секунда и... Артур, то есть, Вадим... Оху...! Я замечаю, что привстал и вцепился в кресло напротив, когда полностью осознал происходящее: Вадим целует Сашу. Губы в губы. Коротко, но так крепко и так страстно, что мое сердце выпрыгивало из груди, будто сейчас меня сбивает поезд. Так прекрасно и так... — я опустился на место — грустно. Когда Вадим оторвался от губ Саши резким рывком, я смог видеть полные шока и разных смешанных чувств, как будто свои — глаза Саши, и мир понемногу начинал существовать снова. Услышал, как по залу проносится шумок, короткие восклики, но не успел расчленить что-то конкретное, лишь громкий шепот Ширли рядом: — Потрясающе. Теперь наконец-то увидел, что она тоже привстала и вцепилась в кресло. И когда присела обратно, то сказала будто бы самой себе в слух: — А ведь эта сцена так важна для сюжета. Она показывает всю трусость и лицемерие Артура. Он выступает за революцию, перемены. А сам боится даже своих чувств. И будто в подтверждению ее слов в следующей сцене, когда герои в комнате уже втроём, Артур ничем не выказывает свои чувства к Саше. Будто он вовсе его и не целовал. — Насколько он тщеславен и боится быть презираемым обществом. Слова Ширли громко врезались мне в мысли, как большой кричащий транспарант. «Трусость и лицемерие. Насколько он тщеславен и боится быть презираемым обществом». Это же. Это же… Я чувствовал себя отвратительно, и мне снова стало тошнить. Пришлось встать с места. И, не смотря на громкий шепот Ширли мне вслед, я развернулся и стал быстро пробираться между рядами, неаккуратно задевая чьи-то колени. Воздуха! Воздуха! Самую малость бы! Самую-самую... Стихи Рождественского сами приходили на ум, добивая и без того спутанно-тоскливое состояние. Нет, я даже не ушел с театра. Я с него убежал. Не досмотрел, как подростки выбежали на революцию, стали бросать коктейли Молотова в полицию, и здесь их пути с Сашей окончательно разошлись. Весь спектакль остался позади. Воздуха! Воздуха! Я бежал домой. Бежал, не оглядываясь, но они меня все равно догоняли. Слова Ширли. «Трусость и лицемерие. Насколько он тщеславен и боится быть презираемым обществом». Это же. Это же я. И обгонял эти слова поцелуй. Как Артур, нет, Вадим. Именно Вадим целует Сашу. И я испытывал шок, желание и грусть. Я видел это. Видел, как четкий слайд. Как чертову повторяющуюся гифку, которую нельзя остановить и удалить. Его губы на губах Саши. Я никогда не видел такой сильный и отважный поцелуй. Я видел его в деталях, будто стоял так близко, что мог к ним прикоснуться... И зачем он только это сделал? Трясущимися руками я достал телефон. И меня снова шибануло, будто током. Там была смс-ка от Марка. «Привет. Не хочешь встретиться?» Я не раздумывая ответил, что да. Меня так колотило и переполняло различными чувствами, что я был готов ему отдаться прямо сейчас. Перед глазами снова был поцелуй. Нет, я точно шел к нему, чтобы отдаться.