***
Гости уже закруглялись. Я по-прежнему уютно тусовался сам по себе и делал некоторые наброски идей по манге в заметки. Однако скоро возникло неуютное чувство, будто кто-то стоит у меня над душой и оторвавшись от телефона, теперь я заметил, что возле меня стоит София. Я вмиг будто камень глотнул. Она, наверное, сейчас думает, что я совсем задрот, ни слова ей не сказал и втыкал, когда она рядом стояла! Что я теперь должен сказать? Привет? Круто играла? Хорошо выглядишь? — Правда, люди такие скучные? — это было довольно резко и одновременно простодушно. Я запнулся в неловком «ээ». — Поэтому и существуют кино и театр. — Да, — почесал голову я, не зная, как себя с ней вести, — но не для таких, как Акимов. Она внимательно на меня посмотрела. На худом лице отчётливо проступали высокие острые скулы, от чего она казалась куда старше и серьезнее нас. — Знаешь, в чем секрет настоящего искусства? — кажется, она испытывала меня глазами, и ее сильная энергетика так подавляла меня, что я боялся сказать что-то лишнее. — В похуизме, — и она коротко отпила из бокала вина. — Курт Кобейн не был великим гитаристом, а то, что он творил на сцене было самым настоящим трешем, включая его песни. И, тем не менее, он легенда. Под ее испытывающим взглядом, я терялся, и слова, которыми я бы мог продолжить беседу складно и красиво, совершенно не лезли в мой ум. — Не знаю, я не люблю Кобейна. — А разве дело в этом? Ее слова казались острыми на вкус. Я вспыльчиво искал в голове стоящий ответ. — Ты сравниваешь Вадика с Кобейном? Кстати, а почему он не пришел на вечеринку? — вспомнил я, что забыл уточнить этот момент у Ширли и Кати. — А почему ты сбежал со спектакля? — и ее брови высоко и претенциозно взлетели, но, видимо, она и не ждала ответа на свой вопрос. — Единственный раз, когда он спросил «все было так дерьмово?», когда понял, что ты ушел. Фатальная. Фатальная системная ошибка. Случился сбой всех моих мыслей. Что это значит? «Единственный раз, когда он спросил «все было так дерьмово?», когда понял, что ты ушел». Нет! Неужели он подумал, что я ушел, потому что взбесился из-за его игры?! Ведь я же не поэтому… О, Господи. Он, наверное, злится на меня. Я нащупал в кармане телефон, достал его… но сразу же спрятал. Я не должен перед ним оправдываться. Не обязан. Может, ему полезно так думать. В следующий раз будет относится к порученным заданиям ответственное. София ушла так же тихо и внезапно, как и появилась. А вот Катю трудно было не заметить. Я постоянно был у нее на чеку, как ее мишень или будущая добыча, и большой ошибкой было встретиться с ней взглядами. Она расценила это как побуждение к действию. Катя подошла ко мне снова и протянула мне бокал вина, но я вежливо отказался. — Ну что, поговорил с Ширли? — Да. Акимов все испортил… — Вот уж нет. Хорошо, что так вышло. Из Ширли плохая актриса, но зато теперь она получит рекомендацию в РГИСИ, как будущий перспективный постановщик или драматург, — я удивился столь прямолинейному высказыванию о своей подруге и замешкался с ответом. — Зато Вадим для меня загадка. Согласись, волонтёр да и только. Зачем он вообще припёрся, если мы его так хейтили? Я промолчал. Что уж там, для меня тоже было удивительно, что он пришел. Все же, сиськи победили? Хотя, положа руку на сердце, в случае с Ширли это не было ее явным преимуществом. — Кем собираешься быть после школы? — спросил я, чтобы увести тему. — Чьей-то женой, — и она улыбнулась, как Чеширский кот, явно надо мной глумясь, а я плотно сжал губы, сдерживая комментарии. — Не переживай, не твоей. Тем более, что я все равно знаю твой секрет. И тут внутри меня все похолодело. Она. Знает. Мой. Секрет. Возможно, я не правильно понял или… — Какой… Секрет? — я с трудом пытался сохранить непринуждённость, ведь это могло оказаться не тем, что я думаю. — Тот самый. Почему у нас не получилось, — и она по-дружески легонько пнула меня локтем. А лучше бы сбросила меня с балкона девятого этажа. Я лишь выдавил из себя дружеский смех, который прозвучал неестественно, ведь паника заполняла каждую клеточку моего тела. Да. Я осознавал себя героем пьесы Ширли. Трусливым лицемером, который боится раскрыть правду перед окружающими. Да, я не могу встать посреди комнаты и объявить, что я гей. Я боюсь даже не самого действия. А последствий. Стать слишком узнаваемым и обсуждаемым в школе. Мне нравилась спокойная и тихая жизнь. И кто ей мог сказать… Точно не Марк. Неужто это!.. Да, больше некому ведь! Я был так зол. Ведь я доверял ему! Зачем он так поиздевался, и почему, Кате? Пожалел ее, потому что я ее отшил?! Решил поиздеваться по-приколу?! — Вот как, значит, — внутри меня все кипело, и дрожащими руками я достал телефон из кармана. Нетерпеливо пролистал галерею и нашел… Да, вот она, та самая фотка. Получай фашист гранату — и показал ее Кате. Она всмотрелась. Сначала ее глаза расширились, брови взлетели, а затем она прыснула от смеха: — Серьезно? — в этот момент рядом проходила Ширли, и Катя схватила ее за рукав, что та чуть не обронила коктейль. — Эй, ты должна это видеть! Я вдруг пожалел, что показал ей это фото. Ведь даже не знаю, точно ли это он слил ей мой секрет. Зачем я вообще сделал такие поспешные выводы? Точно, ведь разумнее будет сначала проверить. И я попытался заблокировать телефон, но Катя оказалась быстрее меня и властно выдернула тот из моих рук, чтобы показать Ширли. Я покойник. Красовская сначала не поняла, что это за фото. Сперва она внимательно его разглядела. А затем ее глаза знатно округлились в офигевании. — Это за что ты так его наказал... или практиковался в Фотошопе? Умница, сама ему оправдание придумала! Я воспользовался их не бдительностью и шустро свистнул телефон назад. — Да, точно. Фотошоп. Ширли, видимо, успела поверить, но Катя… Она была очень хитровыебанной. — Нее, — протянула она. — Это настоящий снимок. Это же фото с фестиваля. Вадим — анимешник? Теперь я чувствовал себя каким-то дезертиром и явно уже сожалел о содеянном. Нервно оглянулся вокруг, чтобы нас больше никто не слышал. — Да. только никому больше не говорите. И ему тоже. — Ого… — призадумалась Ширли. — А ведь он унижал тебя за то, что ты смотришь аниме… И... — Я знаю-знаю, только никому не говорите. — И с чего ты это решил показать? — спросила Катя, и я понял, что ее хитрая натура сейчас подводит к еще более горячему секрету. Вот сучка. — Это отместка за… — и тут меня всего передёрнуло. А что если она действительно не понимает, почему я вдруг это сделал? Значит ли это, что это не Вадим ей рассказал про мои, кхм, наклонности… Может, она вообще не то имела в виду или сблефовала… Если вы никогда не видели человека, который, желая спастись, вырывал себе яму для гроба, то вот он я самый. — Ведь он такой милый в этих ушках, и грех такое не показать, — спасла, сама того не зная, ситуацию Ширли. — Если бы он всегда был такой, как на фото, то… — Он лгун бессовестный, — резко перебила ее Катя. — Разве не он вас травил за аниме? Держитесь от него подальше, — мы с Ширли не нашли ответа и просто промолчали.***
В классе было шумно. Нечаев и Киреев по классике обсуждали протеины и груды железа, Аня Овсянникова слёзно и истерично рыдала в окружении утешающих ее девчонок, о том, что ее бросил парень. На последних партах мирно и тихо задротили в танчики (они вообще что-то помимо этого делают?). Ширли пыталась дорисовать плакат от нашего класса на очередной эко-конкурс и параллельно писала какой то-отчет, и по ее метающим молнии глазам я понял, что ее раздражал этот шум, как и меня. Тем более, что остальная масса одноклассников, рассевшись в кружочке на партах, обсуждала ее пьесу. — Бля, вы видели, что эти, с компании Ширли, намутили на сцене? Еще бы чуть-чуть и там все бы переебались, а Красовская бы стала королевой оргии, — и все заржали. Панкратов говорил это так смело, будто Ширли его слова не слышит, и ее вообще тут и вовсе нет. И я искренне не понимал, почему она еще не встала и не плюнула в его наглую рожу. — Это искусство, Панкратов, тебе с твоими двумя извилинами этого не понять, — парировала ему Алиса. — Как дрочить на сцене или что? Что ж тут не уметь, — и он изобразил движение, типа перезаряд ствол, пацаны дружно заржали, девчонки закатили глаза. — А где вообще наш дрочун? — оглянулся Панкратов. — Я должен у него кое-что спросить, — он ухмыльнулся и нашел одобрение своей ухмылки в глазах других пацанов. Да, Панкратов. Ты бы охуел, если бы знал, как я с тобой солидарен в последнем вопросе. Я не мог не рисовать, не втыкать в телефон, сверлил взглядом дверь класса и прокручивал в голове сотни вопросов, которые я хотел бы ему задать. Представлял самые разные его реакции и ответы. Я вертел карандаш, барабанил пальцами по парте и мой взгляд бегал то на дверь, то на часы. На дверь. На часы. Осталось пять минут до начала урока. Наверное, он уже не придет. Я разблокировал телефон и зашёл в диалог с «Вадим Акимов». Улыбнулся дурацкой аватарке: фотка с каких-то ебеней, сзади любительское графити, тут он был похож на гопника, хотя это не могло испортить его красивые природные черты… Странно, что я, как художник, заметил это только сейчас. Ведь у него, действительно, были очень гармоничные и приятные черты лица. Глубокие серые глаза, прямой нос, крупные губы - с внешними данными ему повезло определенно. Легкая улыбка была такой искренней, расслабленной, даже цитата Коржа вспомнилась: «Я выбираю жить в каииф», эх. «Был в сети вчера в 21:20». Видимо еще спит и прогуливает. — Ну так что, где наш ДиКаприо? — подшутила Лиза под стать своему дружку. — А что ДиКаприо тоже вместо телок выбирал губы Саши Донского? — все дружно заржали. Меня это укололо так, будто обсуждали сейчас меня. Шел 2023-ий, в России до сих пор спокойно существовали люди, осуждающие геев. А тем временем Панкратов продолжал измываться: — И тоже мечтал подтирать слюни и менять подгузники в садике? — Смотри, чтобы не пришлось это делать тебе, когда я тебя вырублю. Я чуть не вскочил с места. Сзади Панкратова стоял Акимов. И его взгляд не выражал ничего хорошего. Он навис над Никитой, как скопление тьмы и зла всего мира. И как я мог пропустить когда он вошёл? И почему я был так… Счастлив его видеть? Я понял, что меня переполняет самыми разными бурными чувствами и эмоциями, что я мог взлететь. Разжал и сжал руку в кулак, чтобы создать себе иллюзию контроля над телом, ибо отвечать за себя сейчас было тяжело. — Акимов, ты не охерел? — вскинул бровями Панкратов. Они сверлили друг друга тяжелыми испепеляющими взглядами. И мне даже хотелось — блять, да я тот ещё пацифист и мелодрамщик, вскочить между ними и разборонить. И это я рисую мангу о враждующих народах?! Но разум подавал тревожные звоночки: держи себя в руках, Тимур Никитин, не вмешивайся не в свое дело, а то в итоге отпиздят тебя. А тем временем перепалка продолжалась. Акимов вдруг ухмыльнулся ему. — Всем понятно, что я сделал это, потому что так было задумано по сюжету, — и он оглянулся, мол «есть тот, кто поспорит?». — Но если ты везде видишь скрытых геев, то, может, тебе не хватает таковых в жизни? — одноклассники засмеялись. — Смотри, аккуратнее, — и он приблизился к Панкратову почти в притык. — А то могу и изнасиловать, — и он прошел — сердце пропустило удар — мимо меня и сел за парту. — Уебок, — и Панкратов, презрительно кинув взгляд на Вадима, вернулся за свою парту. Одноклассники продолжили это обсуждать, но уже тихо и между собой. Теперь подкрался момент истины. Я должен был подойти и спросить у него. Рассказал ли он Кате о том, что я гей? И… Я так хотел спросить и другое. Что он чувствовал когда целовал Сашу? Почему он это сделал? Почему пришел участвовать в спектакле? Я собрался со смелостью, плотно сжал руку в кулак и сдвинулся с места, но прозвучал звонок. Черт. Придется перетерпеть 45 минут.***
Как только прозвенел звонок на перемену, я начал собирать вещи, как ошпаренный: напихал их как попало, лишь бы успеть перехватить Вадима. Беженцы через пустыню так не изнывают от жажды, как я от желания знать его ответ. И только он отошёл от парты, я буквально вскочил перед ним и преградил ему путь. Хотелось непринужденно — получилось будто я Джим Керри. — Привет, — равнодушно поздоровался он. Я уловил в его глазах что-то такое, что подсказало мне, что я выбрал неудачное время для диалога. — Пошли на алгебру? — неуверенно предложил я. Он все так же равнодушно ответил мимикой, мол «ну да пошли». И мы вышли из класса. Шли практически рука об руку, но почему... Почему мне казалось, будто и не было нашего общения, ни репетиции, ни подготовок к ЕГЭ, ни… Я чувствовал некие холодность и отчужденность. Вспомнил, как отрубился и упал к нему на руки — моментально покраснел. И это было все с ним? С совершенно чужим мне человеком? — Вадим, — я шумно сглотнул. Но пора. Если я не спрошу это, то обреку себя на долгие муки самобичевания из-за своей нерешительности. — Ты рассказал Кате, что я гей? — Что?! — натурально офигел он, и я вдруг почувствовал себя человеком, задрачивающим его тупыми вопросами, как истеричка. Интуиция вдруг прошибла меня догадкой, что он тут не при чем. — Если тебе нечем заняться, сделай за меня домашку. Я попытался найти в его выражении лица, что-то, что выдало бы его враньё, но зачем? Ведь его реакция уже подсказывала мне, что он совершенно ничего ей не говорил. И тут мне стало стыдно. Зато я, красавчик, успел выдать его секрет. И даже показать фотку в доказательство. При чем так быстро и необдуманно, что это опустило меня в моих же глазах. Не было и речи о том, чтобы спросить у него другие вопросы, которые мучали меня не меньше, но могли усугубить яму, которая была уже и так, непонятно каким образом, вырыта в наших отношениях. Но мне все равно хотелось зайти хотя бы издалека. — Ширли, наверное, на тебя злится… Высказывала тебе? — он посмотрел на меня, будто я не проспался. — Чё? Она предложила мне встречаться. Встречаться. Мой мир треснул напополам. Я проглотил язык и лёгкие. И все на свете. От перехватившего меня удивления я не мог ни говорить, ни дишать. Ширли. Предложила встречаться. Акимову. Как? Когда? Почему он говорит это, будто я должен был это знать?! — Чего молчишь? — теперь он наконец-то на меня посмотрел. Я увидел в этих глазах дьявола, который надо мной издевался. — Кстати, это ведь твоя заслуга. Молоток, — и он дружески хлопнул меня по спине. — Да не за что, — выговорил я на автомате, а сам был как в тумане, пока моя голова решала сложную математическую задачу. Может, он надо мною прикалывается? Может, это его очередной стеб? И вдруг я вспомнил, показанную Ширли фотку. Ее, что ли, так покорил Акимов в кошачьих ушках? Или то, что он анимешник? Нет, ведь только я мог разглядеть в нем помимо этого и другие черты: у него были ловкие руки, он понимал людей, и их отношения, хорошо ладил с детьми и был способен намного на больше, чем о нем можно было думать на первый взгляд. Разве знала обо всем этом Ширли? Сомневаюсь. Так почему? — Ну, а что там твой? Этот вопрос загнал меня в тупик. Но я не стану проигрывать ему в отношениях. — Все хорошо. Ты был прав, он тоже оказался геем. — Не думал, что скажу это, но я рад. Вот только я почему-то рад не был.***
Я пришел домой и сразу сел за мангу. Наконец-то меня появилось волнующее меня вдохновение. Акико и Юки начинают тайно встречаться и скрывают свои отношения. Они плетут заговор! И... Я остановил маркер на листе. Что дальше? Ведь по сути они сделали благое дело. Объединились посреди этой долгой, никому ненужной войны. А что касается Каору… Я развивал его линию гораздо легче, когда не питал к нему никаких надежд. Но теперь я не понимал его… Я не понимал собственного персонажа, что он почти отошёл на второй план. Рисуя Каору среди буйного цветения сакуры, окрашенного кровью погибших воинов, я невольно начал вспоминать. То, о чем приказывал своему сердцу забыть, не волноваться. Но это возникло передо мной, как сейчас, снова. Снова... На улице шел дождь и по-зимнему быстро темнело. Я бежал, пытаясь застегнуть курточку на ходу и игнорируя укрывающую февральские улицы слякоть, что неприятно пачкала мои старательно вычищенные ботинками. Вскочил в тралик, уселся на свободное место, взъерошил мокрые волосы. Посмотрел в окно и ужаснулся от собственного отражения: задыхающийся от холодного воздуха, раскрасневшийся, да еще на голове лёгкий шухер. Сердце бешеного стучало. В руках был телефон с открытой смс-кой: «Давай возле ЦУМа. Я как раз возвращаюсь от сестры». Я посмотрел на свое отражение ещё раз и попытался пригладить волосы. Все равно казалось ужасно. Уткнулся головой в спинку кресла передо мной. Закрыл глаза, и это снова было передо мною. Поцелуй на сцене. Он меня преследовал. Эта искрящая химия. Губы в губы. В макро плане. Мне казалось, будто я видел что-то прекрасное, смелое и трагическое. В моих фантазиях он продолжался, перерастал в страсть, руки в волосах, на груди, руки по всему телу... Может ли Вадим быть таким же, как и я? И тут же потряс головой, чтобы эти мысли покинули меня. Он ненавидел меня. Он считал меня скучным. И тщеславным. Я вспомнил свои же слова сказанные так беспечно и безапелляционно: «Артур не был умным на самом деле, он лишь с важным видом говорил заумную чушь». И его холодный ответ: «Прямо как ты». Не сказанный, как издёвка. Как обычная его уколка. Как данность. Я так и сжался, мне хотелось испариться. Не существовать на этом на свете вообще. Никогда. А что, если Ширли узнает? Каким я есть? «Трусость и лицемерие… Выступает за революцию, но боится быть осужденным за свои чувства», — я слышал это в своей голове ее голосом, и как бы не хотел, никуда от этого не мог спрятаться. Это я. Это я говорю о том, как это жестоко и неправильно стыдить геев. А сам… Почему тогда я не могу признаться? Чего я боюсь больше? Признаться кому? Ведь долгое время я боялся признаться даже себе… Нет. Нет. Я знал это всегда. Знал. И не признавал. Я хотел сдавить свою голову чтобы вытолкать из нее все эти мысли. Я хотел, чтобы я испарился и никогда не существовал. Но Марк… Он был моей последней надеждой узнать. И не быть трусливым тщеславным уебком. Я скажу ему. Я обязательно скажу. Я покажу что я чего-то стою. Хотя бы перед ним. И с этими мыслями я вышел на остановку напротив ЦУМа. Не смотря на то, что дождь закончился, людей на одной из самых оживленных улиц Питера было совсем немного. И я смог без труда разыскать его фигуру издалека. Чёрное пальто подчеркивало его прямой, как струна, силуэт и идеально подходило к его аристократичной внешности. Темные волосы были непривычно для его педантичности не собраны и рассыпаны по плечам. Я выдохнул и остановился перед светофором. Мокрая улица блестела фонарями и ярким светом пестрых магазинов. Красный. Что я должен ему сказать? Как я должен это сказать? Должен ли я спросить, почему он так надолго пропадает из сети? Чем он занимался? Почему не отвечал мне? Но я вспомнил советы Вадима и подумал, что наверное это его спугнет. Жёлтый. Я почти готов. Я почти готов. Я почти готов. Зелёный. Я готов. Я сделал шаг и с остальными пару прохожими двинулся на встречу ЦУМу. Он оторвался от телефона, и мы встретились глазами. Теперь я мог рассмотреть его поближе и заметил легкую небритость на его уставшем мрачном лице, чего тоже никогда не мог увидеть раньше. Мое сердце предательски начало выдавать румбу, и я попытался подавить глупую улыбку. Мне было лестно, что столь прекрасный человек позвал меня прогуляться. Может ли парень позвать другого парня прогуляться просто так? Стоило уточнить это у Вадима… Но на ум сразу приходили его обидные слова. Сможем ли мы с ним вообще общаться, как прежде? Смогу ли я сделать вид, что не представлял снова и снова их поцелуй с Сашей? Я остановился перед Марком. — Привет, — попытался сделать лицо попроще и скрыть, что я нервирую, как невеста на выдании. Будто я не мчался. Не промок под дождем. И вообще. Просто проходил мимо и решил скрасить скуку. Но так боялся остановить взгляд на его глазах, что в итоге смотрел куда угодно, только не в них. — Моя мать умерла. Это прозвучало, как оглушительный выстрел. И все мои никчемные мысли о том, как я выгляжу, отрезвляюще исчезли. Теперь я открыто заглянул в его глаза. И увидел больше, чем просто идеального выточенного из ретро-фильмов красавчика. Я увидел его печальные синие глаза. Его вымученное лицо повзрослевшее за эти дни лет на пять. И вдруг, неожиданно даже для самого себя, схватил его за руку и словно обжёгся о лёд. Точнее, об его холодные руки. Сжал его ладонь в своей руке и только отпустив, смог поднять к нему голову — не зол ли он? Не хочет ли меня отшвырнуть? — Прости… Я хотел сказать. Мне так жаль, — вопреки своим опасениям, я не увидел в ответ ни гнева. Не презрения. Не отвращения. И я понял, как он нуждается в поддержке. — Мы можем пойти в парк. Взять глинтвейн. Там сейчас тихо. Он молча кивнул. Мы шли рядом и продолжали молчать. Я не мог обьяснить, но эта воцарившаяся между нами тишина ничуть не напрягала. Более того, я был счастлив, что могу вот так просто находиться возле него. Взять его за руку. И одновременно я мысленно бичевал себя за эти мысли, какой я холодный и бесчувственный подонок, думать об этом, когда он страдает! Мы взяли по глинтвейну и, грея руки, я уткнулся носом в стаканчик, вдыхая приятный пряный аромат. Что-то в этом было атмосферное. Мокрые от дождя деревья, слякоть, теплый глинтвейн, Марк рядом. Какого ему сейчас? Он был холоден и строго вытесан, как скала, даже в такой тяжёлый для него момент. — Твоя мама… — тихо сказал я и вдруг испугался, что мой вопрос опечалит его еще больше, но слова уже были сказаны, и я мог только продолжить: — ... какой она была? Он промолчал. Продолжал идти, не обращая на меня внимание. И я начал проклинать себя, какой я идиот. Разве не стоит в такие моменты лишний раз напоминать о горе? Почему тут нет Акимова, который подскажет мне, что мне делать? Но вспоминая его оскорбление, меня снова ударила тупая боль. И правда, зачем я кичусь своим умом, если я такой тупой?! Но его голос неожиданно разрезал тишину. — Умерла от передозировки антидепрессантами, если ты об этом. Она была австрийка. Но ей пришлось жить в Питере, потому что компания отца находится здесь. Он известный адвокат, основатель фирмы «Лорендж». А в Австрии он бы был никем, там другая правовая система. Я был рад, что он поделился. — Ты, наверное, очень горд своим отцом? — Не знаю. Он против того, чтобы я стал художником. Он считает, я должен управлять его компанией, — и он перевел дыхание, — мать была единственной, кто в семье хотел, чтобы я выбрал сам. Она была художницей, как и я, — я бы никогда не подумал, что такой человек, как Марк, может оказаться под чьим-то давлением. — Может, это даже он довел ее. Своими любовницами и отмыванием денег. Я вдруг понял, что подобрался опасно близко. И мне страшно было произнести даже слово. Шаг лево, шаг право — минное поле. Но с другой стороны я не хотел показаться бесчувственным. И должен был что-то сказать. Ведь не зря он здесь. Не зря позвал меня. Все не зря. — Знаешь, хотя я не знал своего отца, но… — и… не смог договорить. Не смог двигаться дышать. Ведь мои губы заткнули поцелуем. Я умер и родился заново.***
Теперь я не спрашивал, почему Марк не отвечает на мои сообщения. Да и с моей стороны было бы не этично настаивать на переписках, когда у него умерла мать. Однако, все же я скучал и так хотел увидеть его снова, и поэтому мои пальцы иногда не слушались меня и набирали ему бессмысленные смс. Это чувство казалось мне нелогичным. Нерациональным. Потому я затолкал его подальше. Хорошо, что сейчас нас завалили домашкой и подготовкой к ЕГЭ, а сегодня, плюс, по плану было занятие с Вадимом. После уроков мы встретились у парты Ширли. Я, она и Акимов. Она дописывала что-то в тетради и параллельно укладывала вещи в сумку, а он стоял возле нее как ее сторожевой пёс. И все это без единого слова друг другу. Я смотрел на этих двоих, которые в школе вообще не подавали виду своих отношений, и думал… Они вот что, реально встречаются? Это о таком мечтала Ширли, когда писала фанфики? Это на такой хентай дрочил Вадим? Я не мог представить даже их поцелуй. Старался и совершенно не мог. — А ты чего тут стоишь? — вдруг спросил он у меня, слава богу, вырвав из дурацких фантазий. — Как чего? Ты что забыл, что сегодня я помогаю тебе с биологией? — Извини, — и его рука типа ободряюще постучала меня по плечу, — сегодня я обещал Ширли поснимать ее для блога. — Чего?! — нет, я не верил своим ушам. Я не любил шутки про подкаблучников. Не любил, пока не увидел одного из них. — Вообще-то у меня время расписано! А ты так халатно к этому относишься! — Все в порядке, — вмешалась в диалог Ширли и закинула сумку на плечо. — Я ему помогу с этим. Бесплатно. Тем более я лучше тебя знаю биологию. Твои услуги больше не нужны. Я знал, что Ширли не хотела, но сказала это так громко и резко... У меня отвисла челюсть. Вот так и своди двух лучших друзей! Почему она вообще решает за него?! Но вырвалось из меня другое: — Ну и пожалуйста! Мне же легче. Я сказал это, но почему-то легче не стало от слова совсем. Скорее наоборот. Я чувствовал, как к горлу подступила обида. Дурацкая обида. Кивком головы Вадим указал Красовской на дверь. — Ты пойди сдай журнал, а я сейчас. Ширли кивнула в ответ, загребла в охапку журнал и тетрадки и поцокала каблуками на выход. Мы остались в классе одни и встретились глазами. Я чувствовал, что почему-то волнуюсь. Кажется, наше нормальное общение исчезало быстро и окончательно. Теперь ему будет не до меня. — Я знаю, что ты слил меня Ширли и Кате. Меня словно в стену отшвырнуло этими громкими правдивым словами. — Я… — Да брось. Это даже помогло. Я был в шоке. — Это было реально глупо и по-детски, я просто не хотел ей проигрывать. Ну понимаешь, она теперь в любой подходящий момент меня заебует, как она была права. Но я нашел противодействие. Я вдруг представил это противодействие. Примерно такое: Ширли открывает рот, чтобы что-то ему доказать, и Акимов сразу целует ее или что ещё хуже… Был ли он зол на меня? Рассказал ли мой секрет? Теперь этот вопрос снова заставлял трястись мои поджилки, и я понимал как жалок. И боялся спросить у него ещё раз. И не хотел просить хранить этот секрет дальше. Ведь получается я один остался трусливой шавкой, которая не признает… Не признает чего? Я не знал, что ответить. И тупо уставился себе под ноги. — Ладно, пока, — и он меня покинул.***
Я стал реже общаться с ними. Каждый раз, когда Ширли говорила мне, что она занята, я представлял, как она трахается с Вадимом, и мне было так отвратительно, что чтобы проще было пережить эти мысли, я брал бутылку с пивом и садился играть в какой-то тупой шутер. Свел своих друзей, и в итоге они на меня забили. Классика. Я ненавидел сам себя. Сегодня была суббота, и я сделал очередную попытку социализации. Попытку достаточно отчаянную. Написал Ширли, что хочу покататься с ней на коньках. И это было решение из ряда самоуничтожения, ибо проще было проглотить стряпню Ширли, нежели мне стать на лед. Но в отличии от готовки, кататься Красовская очень любила. И постоянно просила меня об этом. И вот, теперь пришло время отчаянных мер. Мер, на которые она не согласилась. Краткое голосовое сообщение: «Прости, сегодня иду к репетитору». Ага, я даже знаю, как зовут этого репетитора и какие уроки он преподает. Да пошли они! Стало тошно, и я выбежал за пивом. Все по кругу. Кассирша с Пятерочки смотрела на меня, уже как на родного. Словно: «Милок, я так тебя понимаю, ты думаешь я на кассе тоже от хорошей жизни?». В любом случае между мной и этой тучной женщиной с вырви-глаз фиолетовыми волосами воцарилось понимание больше, нежели с моими друзьями-голубками. Я не спрашивал ее о том, почему она меня обсчитывает. Она не спрашивала мой паспорт. Перфекто. Пришел домой. Бросил рюкзак. Открыл пиво. Включил КС. Началось. Начались комментарии задротов по несчастью. — Мочите пидора! Я завтыкал и меня убили. Пидора. Уткнулся носом в столом. Зашла мама. — Тимур! Почему ты играешь и пьешь пиво, вместо того, чтобы повторять японский и рисовать мангу? — Мама, я гей. Повисла тишина. В моем воображении на Землю падал метеорит и разносил все в щепки. Я крепко зажмурился, представляя удар. Моральный удар. Но она лишь пригладила меня по голове и ушла. Лучше бы она меня убила.***
Через полторы недели я забил. Терапия шутерами не прошла бесследно, каждый день я убивал Ширли и Акимова в какой-нибудь стрелялке и на какие-то пятнадцать минут мне ставало легче. А потом я и вовсе прикончил их в своей манге. Так и наступило окончательное умиротворение. И начал готовиться к экзаменам. Университет Акита объявил дату дня открытых дверей, и я уже присматривал бронь самолёта и отеля. Более того, когда шастал по группам ВК, то наткнулся на одну девчонку, которая тоже скоро собиралась лететь в Японию. Да и прямо сбой в матрице какой-то: она тоже была питерской и тоже очень хотела поступить именно в этот вуз. Понемногу я стал переписываться с ней, и она оказалась достаточно умной — хотя даже было бы страннее, если наоборот. В итоге моя новая подруга по разуму и переписке позвала меня на один сбор друзей в пятницу. Привет, новая жизнь и новые умные друзья. Никаких тупых издевок. Люди, отличающие Камю от Коэльо и японский от корейского. С тонким вкусом и самыми лучшими манерами. Это не просто сливки общества, это его самые изысканные пироженки. Пироженки, который я любил уже заочно. Постепенно в моей жизни стали появляться приятные вещи, даже мама не доставала по поводу моего признания об ориентации, чем я был безгранично ей благодарен, ведь не каждая мать была такой прогрессивной и понимающей. В общем, я выкарабкался из депрессии. Бутылки с пивом и стрелялки постепенно сошли на нет. И жизнь моя снова стала тихой и спокойной. Пока в один прекрасный день Акимов не приземлился за парту напротив меня и выдал: — Привет. Сможешь, помочь мне сегодня на стройке? Я оторвался от манги и поднял на него свой уничтожающий взгляд. — А что, Ширли не может? Она же за равные права выступает и… — Иди нахрен, Никитин, я серьезно. С одной стороны, где я и где стройка. Как он вообще мог подумать, что я пойду на эту нищенскую рабскую работу? С другой стороны, он всё ещё, на удивление, хранил мой секрет. По крайней мере ещё никто не цеплял мне на спину радужный флаг и не репостил мою фотку в твиттерах как икону толерантности 44-ой питерской школы. Вадим понял, что я не особо рвусь к нему на помощь и добавил: — Пойми, у нас пиздец, как не хватает рук. Даже ты сойдешь. Что значит «даже я»?! Он, что ли, считает, что я даже с перетаскиванием с места на места кирпичей не справлюсь? Пха! — Только если мне заплатят, — равнодушно ответил я, и он кивнул. — По рукам. И тут я понял на что подписался. — Стоп! А что я должен одеть или взять с собой и... Он посмеялся. — Я все напишу. От тебя требуются только руки.***
Я застегнул курточку, по привычке отряхнулся и посмотрел на себя в зеркало. Вадим сказал одеться во что не жалко, но таких вещей у меня было мало, а ботинки и вовсе одни. Но между ботинками и желанием доказать Вадиму, как он заблуждается, я выбрал второе. Ничего нет слаще, чем уделать противника на его же территории. Уже собирался выходить, как возле двери меня застала мама. — Куда собрался? — На стройку. Глаза матери чуть не вылетели из орбит. — На стройку?! Для чего? Ты же ещё ребенок! Разве я тебя плохо обеспечиваю? — Нет, но Вадим попросил помочь. Это только сегодня. — Ах, Вадим. Ты же знаешь, что этот рабский труд только для тех, кто не хочет учиться. А твой Вадим, похоже, как раз из этих. И он должен был найти кого-то… Более подходящего, чтобы гнуть спину за те деньги, которые ты мог бы получать, в тепле и сидя за ноутбуком. — Я знаю, — тут, правда, был с ней солидарен. — Но попросил, людей не хватает. Да что уж там, кирпичи туда-сюда потаскаю и вернусь. Докажу ему, что могу все, тогда как он решил сдаться и выбрать свою суженную стройку. Ну пусть, если не желает саморазвиваться, если решил выбрать путь наименьшего сопротивления. — Кирпичи потаскаешь? Ну-ну, — и мама вздохнула. — Ладно, — и поцеловала меня в лоб. Я воспринял это как материнское благословение и со спокойной душой я ушел на метро.***
Работа наша была далеко, почти на окраине города, где кучковалось куча других новостроек. Райончик почти пустой и унылый, здесь даже и магазинов толком не было, только будущие здания, офисы, квартиры в виде недавно заложенных фундаментов и свежих многоэтажек. Между улицами пролегала широкая и шумная трасса. Через лет пять или десять тут вырастет оживленная часть города, прокладут ветку метро, настроят Пятерочек, Сбербанков и понаедут люди из провинций и близлежащих сел. Но я вряд ли это увижу. Скорее всего, тогда я уже буду заканчивать японский вуз и с ностальгией вспоминать, что где-то здесь был дом, кирпичи к которому заложил я. Это должно быть так романтично. Я представлял, как буду рассказывать детям, мол видите, ваш отец на все годился, даже дома однажды строил, все, в общем, умел, но выбрал заниматься делом по душе. С этими мыслями я вышел с маршрутки, которая поехала куда-то дальше по сёлам. Тут же увидел возле остановки курящего Вадима. Он был одет очень просто, мне показалось, на его спортивках было что-то похожее на засохший бетон. И он ехал в этом по городу?! Вадим же смотрел, очевидно, так же, как и я на него — с легким недоумением. Будто я явился не по адресу. Точнее сначала он посмотрел на меня. А потом на мои ботинки. — И ты пришел в этом работать? — У меня другой обуви нету. — Ладно, — и он потушил сигарету. — Идём. И мы пошли на встречу приключениям и новостройкам. Сегодня был солнечный и немного ветреный день, под ногами я наконец-то мог почувствовать влажную и мягкую землю, которую кое-где еще укрывал тающий снег. Предчувствие весны, романтики строительства и мои представления, как я смогу наказать Вадима за его опрометчивые слова, делали меня едва ли не счастливым. Я нежил свое лицо в лучах солнцах и, наверное, при этом неосознанно для себя лыбился, потому что Вадим посмотрел на меня, будто я пришел работать под феном. Идти пришлось недалеко. Место назначения я угадал легко: там уже стояла бригада парней и мужчин самого разного возраста, пару было таких как и мы, помоложе остальных, много было мужиков лет под тридцать. Некоторые из них были симпатичные, но большинство было даже не разглядеть за их мешковатой грубой кожей и ранними морщинами. Усталые, обветренные и щетинистые лица смотрели вокруг как-то совершенно безразлично. Когда мы подошли, они все так же продолжили разговаривать и курить, Вадим поздоровался со всеми за руку, и тут-то все и обратили внимание на меня. — А это кто у нас? — Ты почему так одет, ебанулся, малый, или что? — Это со мной, — пояснил Вадим, — привел Сашку подменить. — Саныч и Макар слегли? — Да, вчера Машка звонила, говорит 39 температура. — Это уже какая, тридцатая волна короны? Все дружно заржали. Я тоже тихо посмеялся. Похоже, все тут друг друга знали, и мне было неуютно, как новенькому. Но так как для меня это было мероприятие временное и недолгое, то и знакомиться было нечего. Хотя мужики, так наверное не считали. — Малый, тебя как зовут? — Тимур. — Я Матвей. Это Кирилыч, Бородач, Антоха, Витя, Шабуров, Рыба и Серёга, — он показывал так быстро, что я едва успевал всмотреться в чьё-то лицо, чтобы запомнить его да ещё и связать в ассоциативном ряде с каким-то именем или кличкой. — Очень приятно. Я лишь успел запомнить Матвея: он был худой, высокий, темноволосый и, кажется, по возрасту студент. И Бородача, потому что он был мясистым и бородатым. Меня также интересовало, кто такой Рыба, и почему вдруг человеку могли прилепить такую кличку, но на все это было некогда, потому что все начинали браться за инструменты. — Ну что, пошли? Вадим ушел вперёд, и я оказался возле мужчины с задорно торчащей черной шапкой колпаком. В ней он был похож на сельского алкаша. — А что мне брать? И что делать? — А ты был уже на стройке? — спросил он, заглядывая в мои глаза, и, вангую, отпечатанное на моем лице беспокойство быстро дало ответ на его вопрос. Без Вадима я чувствовал себя, как ребенок, которого мать притащила сюда и, беспечно бросив, пошла шастать и болтать со знакомыми! Ведь я здесь ничегошеньки не знаю! — Нет, я… — Тогда будешь приносить, подавать, твои руки тоже пригодятся. Я признательно улыбнулся, и мужик в шапке-колпаке внезапно показался мне самым благородным человеком на земле. Уж может-то он возьмет меня под свое крыло! Все похватали инструменты, из которых я знал только рулетку. Взглядом я все-равно искал Вадима, но он ушел куда-то дальше, и я не мог увидеть его из-за незаконченных стен и груд рыжих кирпичей. Ну да ладно, и без него справлюсь. — Монолитно каркасный дом, знаешь такое? — подмигнул мне мужик, я опять улыбнулся, хотя ничего не понял. — Перчатки брал с собой? Я отрицательно кивнул. — Серёга, у тебя были перчатки? Дай пацану, а то без них пришел. Парни засмеялись. Наверное, думают, я лох какой-то. На самом деле я рассчитывал купить их на месте, но о том, что здесь такая глушь, зараза-Вадик меня не предупреждал. Серёга достал с кармана перчатки и кинул их мне, а я словил те, как свой трофей. — И бахилы какое-то, — и он посмотрел на мои ботинки. — Кожа? — Нет, я… — против убийства животных, но не успел договорить, как он мне всучил бахилы и ушел. Я медленно одевал рукавицы и наблюдал за всеобщим рабочим процессом. Матвей и ещё один парень, имя которого я не запомнил, что-то вымеряли и разговаривали на каком-то инопланетном языке: — … щит, будет 50 кабелей, похер, сделаем шлейф шириной два метра, пусть будут пару квадратов. Опять же, Саныч чушь какую-то городит, нормальные люди на потолочную разводку переходят, ну чтобы с, например, натяжными иметь доступ хоть какой-то, нету затрат на ПНД трубы, и на время стройки не повреждается и не путаются под ногами — ебошим пол, ищем передавленный кабель… — Матвей, завали ебальник, ты ещё не проектировщик, неси кирпичи. И они оба посмеялись. Почему Матвей посмеялся, мне казалось, тот мужлан его оскорбил? — Эй, ты, как там тебя, — пощелкал мне пальцам мужик, который наехал на Матвея. — Дуй с Матвеем по кирпич. — Ага, — кивнул я и кинулся за Матвеем со всех ног, чтобы не потерять его из виду. Обстановка вокруг была не радужная. Кто-то смачно матерился. — Блять, это кто так хуево этаж подчистил? Тут в тени, он хуй растаял. Ебанутся, пацаны сейчас тачку с места не сдвинут! Матвей стоял возле тачки с колёсиками. Она была нагружена кирпичами, и, по всей видимости, нам ее придется покатить к мужикам. Ну вот, это будет мое первое свершение. Я остановился перед Матвеем. Он надевал перчатки, и у меня было время, чтобы разглядеть его лицо. Он был молодым и очень симпатичным. Его не портили даже следы тяжелой и непрерывной работы: обветренные ярко-красные губы, легкая четко очерченная щетина по краям челюсти и синеватые впадины под глазами. И не смотря на то, что он был худощавым, видать, он был ещё и крепким, потому что, очевидно-невероятно, мы должны были прокатить эту груду кирпичей… Вдвоем. Я прямо затаил дыхание в ожидании от себя подвигов Геракла. — Чего стоишь? — он поднял на меня глаза, и я понял, что когда он командует, то становится еще сексуальнее. — Потолкали? Я радостно кивнул и стал возле него. Чуть присел и попробовал попхнуть, но... Тачка не могла сдвинуться с места. Я толкал изо всей дури, ловил на себе грозные взгляды Матвея, который уперся в эту тачку и рычал от злости. Я приложил прямо столько сил, что если бы пупок мог бы развязаться, то мир бы уже давно познакомился с моими внутренностями. Эта штука двигалась тяжко, как стена. Я кряхтел и пытался набрать в себя как можно больше воздуха, но, в конце концов, она застряла на одном месте мертвым грузом. — Эй! — крикнул кто-то. — Помогите им, та херовина застряла! — Ты что не, толкаешь? — нервно посмотрел на меня Матвей, но я был искренне растерян. — Толкаю, не получается. — Должно быть, эти бесы хуево расчистили, а потом слегли, чтоб мы им ебало не раскрошили. В следующий раз будут под моим надзором, в спину их нагну. По-видимому, Матвей, не смотря на свой возраст, имел здесь не последнее слово. Ну либо, просто кичился передо мною. Пришли мужики, и мы попробовали подтолкнуть все вместе. Не получилось — застряло. — Ебать его в рот! — Так, — Матвей обратился ко мне, — я сейчас тут сам все подчищу, а ты переноси кирпичи Серёге. Он будет ложить. — Хорошо, — я взял два кирпича и понес их мужику, которого очевидно звали Серёгой. В принципе, это занятие мне было посильным. Но когда я принес те ему, то он посмотрел на меня, как бы если Птушник попросил взять его в Бауманку. — Пацан. Бери по пять хотя бы. А то мы этаж и за месяц не закончим. Послушно кивнул и ломанулся к тачке. Матвей живо зачищал территорию от снега. Я отсчитал от общей кучи пять кирпичей и начал накладывать их себе в руки… И когда я попробовал это потаскать, то понял каков на вкус пиздец… Стало очень жарко и для того, чтобы я не упал под тяжестью, приходилось мотаться туда-сюда очень быстро… Чем я умаривал себя еще быстрее, попутно представляя, как упаду, сверну себе ногу или придавлю ее кирпичами. Хотя это было бы лишь кульминацией, я и так уже понял, что мужики тайно посмеиваются у меня за спиной. Потому что я только приступил к работе, а уже пыхтел от усталости, мое лицо успело взмокреть, ещё и, наверное, окрасилось в позорно красный цвет. — Ладно, — перехватил меня Матвей, я сам все донесу, иди позачищай возле Вадика. Я обрадовался, потому что зачистка мне казалась полегче. Мне дали что-то похожее на грабарку, и отправили в другой конец этажа, где Вадим, как конвейер, быстро подавал кирпичи другому мужику, который те в свой черед смазывал и плотно ложил друг к другу. — Ну как? — мимо дела спросил он, когда я принялся зачищать снег. Ну вот она, нетяжелая работа! С этим-то я могу справится. — Тебя заставили зачищать? — Ага, — сказал-выдохнул я, стараясь ответственно выполнять данное поручение и не отвлекаться на Вадима. Это и правда казалось легко. Лопата ловко скользила по мокрому снегу, который я выталкивал в пропасть с этажа. Но после минут десяти однотипных механических действий, я понял, что спина и руки говорят мне «ты не заебался? Это тебе не маркер по блокноту водить! И что ты тут вообще забыл?». Но, слава богу, мужик меня спас. — Мне надо сходить на низ, сможете тут? Покажи ему как ложить, — и ушел. Я отставил уже ненавистную мне лопату и подошел к Акимову. — Мы делаем сторону под перемычку, — объяснил Вадим, но эта информация была для меня так же полезна, как если бы ему сказал что-то на японском. — Сейчас Олег подаст раствор, помоги принять, — я кивнул и стал ожидать. Он вышел на площадку, которая наверное означала будущий балкон и, как оказалось, под «Олег подаст» он означал кран. Потому что прямо из неба на нас направляли чан с жижей. И Вадим как бы старался его поймать, что ли, и я стал повторять за ним. Даже героически попытался подхватить эту штуку, но она была тяжелей меня раза в два. — Не хватай ее. Кран сам поставит. Кран опустил этот чан на тачку с колесиками, которую мужики называли «рохля», и мы откатили его поближе к месту работы. Я чувствовал, что до конца дня я закончу на столе у хирурга с грыжей. Тяжело дыша, я оперся руками о колени, который угрожали мне треснуть. — Такой у тебя путь шиноби? — я не узнал свой голос, меня будто переехали танком и заставили говорить. — Что? — риторически спросил Акимов и показал мне на кирпичи. — Подавай их мне, я буду ложить. И началось снова. Туда. Сюда. Туда. Сюда. Зачем вообще Нечаев и Тарасенко качаются, если можно пойти на стройку? Ещё и заработать на этом, ха! К нам пришел Бородатый. — Что вы тут? — а затем внимательно посмотрел, чем мы тут занимаемся. — Ну и работу ты ему нашел, покажи как ложить, а сам иди к Матвею, там надо ещё руки. И он ушел. Вадим тяжело выдохнул. — Смотри, — и он зачерпнул лопаткой жижу. — Берешь раствор. Наносишь, — и он наложил жижу на кирпич, — Постучал. Подрезал, — и он срезал густой, словно крем выдавливающиеся из конфеты, раствор. Бля. Захотелось есть. — На, — и он вручил мне лопатку. Чувствовал себя первооткрывателем. Положил жижу. Кирпич. Постучал. — Не так. Ты сильно по нем ебашишь. Он отслоится, — он пошатал кирпич. Тот ерзал по раствору, как я на стуле в катке в дотку. Он снял кирпич, срезал раствор. — Заново. Я шумно сглотнул, боясь его разозлить, и попробовал ещё раз. На этот раз вроде уже получилось. — Не забывай заполнять щели между ними. Видишь? — и он показал лопаткой. — Тут мало. И началось снова. Вадим начал объяснять мне всякие тонкости, которые наверно пригодились в перспективе кладовщику, но точно не будущему искусствоведу. И поэтому, как я не старался запомнить все, что он талдычил, но мой мозг фильтровал это, подобно как если ты не зная английского садишься смотреть на нем сериал и через полчаса либо засыпаешь, либо запускаешь в ноутбук мышку и плачешь в углу, какой ты тупой. — Вадик! — позвал кто-то из мужиков. — Дуй сюда! — Щас! — и он торжественно вручил мне лопатку. — На. А сам ушел. Я посмотрел на лопатку, как будто увидел ее впервые. С одной стороны я был рад, что меня оставили тут в покое. С другой — возле меня не было моего учителя и любую информацию пришлось бы сверять с тем, что я запомнил, а потом думать правильно ли я запомнил… И триста раз поерзать кирпич, чтобы понять плотно ли я его засадил, потом задрочить его с такой силой, что он в итоге отклеивался, психонуть, убрать его, снять раствор и делать все заново. Мое состояние колебалось от нервного срыва до Вовки из Тридевятого царства: «И тааак сойдет». Через полчаса я считал смазывания кирпича искусством. Через минут сорок, есть захотелось так, что я едва справлялся с мыслью, что раствор не съедобен. В конце концов, мне даже начинало нравиться. Пока не пришел ко мне дядька в ярко-оранжевой жилетке. — Так, что тут у нас, — и он оглядел мою стену, — Оо… Тут криво. Тут, — и он потрогал стену, раствора не хватает, тут щель оставил, а тут... Ээ, пацаны! — и он крикнул к другим мужикам. — Разбирайте к чертям собачьим эту стену. Матвей, Вадим, бросайте к хуям, идите сюда. Больше всего сейчас как раз их и не хватало. Напортачил. Время сматываться. Но сперва прибежал какой-то мужик и, хватаясь за голову, заматерился себе под нос. — Какого хера вы его сюда поставили? — обратился к нему мужик в жилетке и мне захотелось испариться. — Вадим сказал, он умный парень, вот и… — Так! Ты! — и мужик в жилетке, как я понял, бригадир, показал на меня лопаткой. — Идёшь носишь там кирпичи. — Ясно, — послушно кивнул я и, как герой СССР, побежал на верную погибель с медалью в срыв спины и коленей.***
Я еще никогда не был так рад слову «обед». И ещё никогда не хотел так жрать. Именно жрать. Даже если бы стол накрыла моя бабушка, а вы знаете, как бабушки умеют накрывать стол, я бы съел всю жратву, скатерть, салфетки и еще бы попросил добавки. Мне было как-то чудно, что все поусаживались где хотели. Вот так, по-простецки на пол. Моя мама от этой картины уже бы просила Валокордин. И тут я чуть не заплакал. Потому что мой живут заурчал, как проснувшийся вулкан Фудзияма, а я… А я вспомнил, что не взял никакого тормозка. Ну и ладно. Придется умирать, как еврею в концлагере. Я уселся на холодный бетон и обнял себя за колени. Ноги гудели. Тупо болело между лопатками и хотелось сдохнуть. Только сейчас я увидел во что превратились мои штаны, и как неосмотрительно заляпал раствором свою курточку. Твою мать. Я ненавидел свою жизнь. Вдруг возле меня приземлился Матвей. Он достал из пакета судочек с бутербродами и налил себе из термоса чаю. Я смотрел на это как на изощренную пытку. Но я не буду просить. Я сильный. Я гордый. И тут то, сука, мой урчащий живот, громко объявил, что он в заложниках. — Не взял тормозок, что ли? — посмотрел на меня Матвей, а затем выудил из судка смачный толстый бутерброд. — На. На моем языке уже вертелась выдумка о лечебном голодании, но мой желудок последний раз предупредил меня, что если он не получит желаемого, то тут же обеспечит мне ещё большой позор в виде обморока. Ладно. Кирпичи и, правда, на пустой желудок не потаскаешь! Я начал снимать перчатки и впервые заметил, что они уже в дырах. А ведь и дня не прошло, вот это я славно поработал! — Спасибо, — улыбнулся я и перенял в свои руки бутерброд. Теперь Матвей нравился мне ещё больше. Как он добр ко мне, не смотря на то, что для всех я сегодня просто заноза в заднице. Вдруг вспомнились слова того мужика: «Вадим, сказал он умный…». Вадим такое сказал… Ещё никогда я не слышал, чтобы меня так крупно переоценили. Ведь все, что я делал сегодня это тупил, все портил и всем мешал. Теперь ещё и Акимову за меня влетит. Но я мог хотя бы попытаться оправдаться перед Матвеем. — Однако, это рабский труд… — Мм? — разжевывая бутер, повернулся ко мне он. — Зачем ты здесь работаешь? Ты не кажешься мне глупым. — А ты считаешь, тут работают глупые люди? — и он улыбнулся краем губ и откусил бутерброд. — Нет, — покраснел я, хотя это и имел в виду. — Я… — Если бы тут работали глупые люди, то зимой бы все тут померзли от дубака или спасались эвакуацией от трещин, — и он снова смачно откусил бутер. — И я работаю здесь, чтобы такие как ты могли жить в хороших домах, потому что сами вы вряд ли их построите. Я тупо уставился на свой бутерброд. И у меня вдруг пропал аппетит. Кажется, он сказал это так просто… Но смысл был таков, будто это как раз то, что должно было поставить меня на место. Но без высокомерия. Как факт. И это саднило мою душу ещё больше. — А на кого ты учишься? — Я отучился в техникуме на каменщика. Мне некогда было терять время в вузе, батю завалило в шахте, мама осталась с малой сестрой на руках. Так что я зарабатываю с девятого класса. Бутерброд не пошел мне в горло. Рядом с ним я казался себе действительно никчёмным. Я был обеспечен, всегда сыт, моя мама могла оплатить мне языковые курсы, художку, билеты и вуз в Японии. А Матвей в свои годы уже содержал семью. — Ясно… — тихо выдавил я, не зная, что сказать правильнее. — Я коплю деньги. Когда накоплю стану проектировщиком, — и он улыбнулся, посмотрев куда-то вверх, словно уже видел там свою осуществленную мечту. — Ты знал, — его невероятные глаза блеснули с вдохновением, и бутерброд переломался в моих руках, — что хороший строитель получает, как айтишник? — Нет, — честно признался я, который вообще считал это профессией второго сорта. И тут я увидел, как к нам приближается Вадим. У него в руках тоже был тормозок, похоже, я тут только один лох на чужом обеспечении. Вадим присел возле меня и посмотрел, как я доедаю бутерброд, чуть ли не облизывая пальцы. — Бля, я забыл тебе про тормозок напомнить… Моя вина, бери мой, — и он, достав из пакета термос и наспех его открыв, наколол вилкой внушительную отбивнушку и протянул ее мне. — Холодная? — сморщился я, и они с Матвеем засмеялись. — Ты смотри на него, тут тебе не шведский стол. Может, тебе раствором смазать, так вкуснее будет? — Спасибо, — улыбнулся я и снял с вилки отбивную. Вот, что нужно мужику на стройке, так это мясо. Не смотря на то что отбивнушка была холодной, это мне казалось сейчас самой вкусной и желанной едой в мире. — Устал? — и Вадим положил мне руку на плечо. Так... по-дружески. Как давно не было. И я понял, как я за ним все это время скучал. — Спина болит, — честно признался я, и он шмыгнул носом и вздохнул. — Это я виноват, что притащил тебя сюда, — блин. Неужели он горько во мне разочарован? «Вадим говорил, что он умный». Видать, тупой, раз мужики без образования, шарят лучше! А я все только порчу. — Я ведь знал, что такой труд не для тебя, тебе нужно работать умом, а не здесь кирпичи таскать. — Я сам согласился, — хотел оправдаться, но Матвей меня перебил. — Умом? А чем ты занимаешься? — кажется, ему было искренне интересно. — Да так, мангу рисую, — никто в жизни так не обесценивал мое увлечение, как сделал это только что я сам. Сейчас перед ними мне казалось теперь это таким смешным и несущественным. — Манга? Что это? — Скромничает, — хмыкнул Вадим. — Он лучше всех нас учится. В вуз японский будет поступать. Хочет два диплома сразу. — Ого! — Матвей отложил бутерброд. — Красава. А что твой батя, так и не хочет платить? — это было уже к Вадиму. Лицо Акимова стало немного грустным. — Нет. Да пойду к вам работать на постоянку, хуй с ним. До меня вдруг дошло. Вот почему Вадим так не хотел заниматься. Даже если он хорошо подготовится, шансы поступить на бюджет равнялись моим попыткам лишиться девственности. А его отец походу был упрямым и ограниченным человеком. Поэтому все это было… Бесполезным? И его дорога действительно вела на стройку? Прямо экзистенциальный кризис какой-то. — Ладно, ребята, вы тут доедайте, — и Матвей поднялся, — а я иду наберу Санычу и напомню ему, чтоб косарь сбросил, — и он собрал судочек и ушел. Мы остались с Вадимом одни. — Кажется, он классный тип. — Матвей? — откусил отбивную Вадим. — Понравился? — и его губы тронула лёгкая гадкая ухмылочка. — Но да только у него есть Кристина, и вряд ли он бы хотел засадить парню, — при этих словах меня кинуло в жар. И когда я, скажите, свыкнусь с его гребаным просторечием! Сука. Атакую в ответ. — А ты уже засадил Ширли? — это прозвучало так гадко и не к месту, что Вадим походу знатно охренел и откашлялся отбивной. — Нет. Я ожидал чего угодно. Подробное описание поз. Шутки про ее грудь. Сравнение с его любимым хентаем. Но «нет» ломало все мои представления про Вадима. — А что так? — Она… Я не знаю, мы не спешим, — очевидно, эта тема была для него скользкой, потому что он уставился в свой судочек и даже не поднимал на меня глаза. — Она не даёт мне себя трогать. Не дает себя трогать?! — Потому что она девственница! — выпалил я и понял, что надо было подумать, перед тем как ляпнуть. Но он посмотрел на меня, словно я Капитан Очевидность. — А это что, приговор? — Может, ты недостаточно... — По-твоему, если она не хочет, я должен ее изнасиловать? Если бы все зависело только от меня, твоя Ширли уже бы выебанная бегала сияла от счастья, но нет, значит, нет. Это, что ли, главное в жизни? Я вкинул в рот последний кусок отбивной и заглотнул его целиком. Похоже, я плохо знал Вадима, и его представления о жизни открывались мне все с новых и новых сторон. Я был счастлив, что снова общаюсь с ним, не смотря на то, что ценой этому стали моя спина и ноги. — Ладно, закругляемся, — и он закрыл судочек. — Кстати… Ширли очень занята в последнее время… Мы не могли бы снова... Ну… Заниматься. Тем более, что алгебру ты знаешь лучше, а у меня по ней сейчас запара. Я еле сдержался, как бы не кинуться ему на шею и обнять. Но знал, что из-за моей ориентации он мог бы на это издевательски пошутить, и поэтому просто сдержанно кивнул, и мы пошли трудиться дальше на благо крова в будущем обитающих здесь семей.***
Я пришел домой и упал на кровать, как груда разваливающихся в порошок кирпичей. По моей спине и гудящим ногами можно было смело справлять панихиду. Мысленно послал нахуй турнир по доте и зашёл в телеграм. Ноль сообщений. Марк снова ничего не отвечал. Неужели он до сих пор горюет, или я уже попросту должен послать его нахуй? Но стоило мне вспомнить наш поцелуй, как я словил мурашки по коже... И если продолжу в том же духе, то привет, мистер стояк. Не думай об этом. Не думай. Это все бессмысленно, если он тебе не напишет. И вдруг вспомнил, что завтра меня ждет встреча с новыми интересными людьми, которую организовала та девушка, что тоже летит в Японию. И хотя до сегодняшнего дня я возлагал на эту встречу большие надежды, но теперь уже она не казалась такой важной. Видимо, Вадик снова хотел со мной общаться, и также я хотел поговорить с Ширли насчёт ее динамо… И в новых друзьях я больше не нуждался. Однако, уже пообещал, что приду, поэтому мысленно я уже представлял угол, в котором буду тусоваться наедине с телефоном. Задняя мысль подсказывала, что важнее сначала сделать уроки. Однако, после стройки еще и потеть над историей и алгеброй?! Я бы едва нашел силы поесть. Не представляю, как Вадим занимался таким с детства. Не удивительно, что он плохо учился, ведь вместо того, чтобы отвести его к репетитору, отец гнал его на стройку. Да и вообще не казалось, что Вадим горел мечтой стать штукатуром или каменщиком. Он бы поступил на воспитателя. Если бы мог… Мой мозг начинал усиленно думать про какие-то стипендии из ряда письма из Хогвартса. Или он мог бы насобирать денег, как Матвей, и пойти учиться позже. Но мне казалось, если я не заставлю его поступить сейчас, и он уйдет пахать с кирпичами, то оттуда его уже не вытащит никто и никогда. Стройка — это не только работа. Стройка — это тип мышления. Который мне, к тому же, оказался не по зубам. И мне приходилось ещё пол ночи размышлять над несправедливостью судьбы и над всякими мазями для спины, которыми я завтра затарюсь у своей бабушки.***
Близился вечер нашего сбора умных и талантливых. Встречу назначили в антикафе, и я примарафеченный уже мчался туда. Лиза, та самая девушка, с которой я познакомился в интернете, сказала, что людей будет немного, поэтому интроверт внутри меня утешил, что Фенибут сегодня не понадобится. В конце концов, мне надо с кем-то общаться, пока Вадим и Ширли изучают анатомию друг друга, а Марк... Мысли о Марке заставляли меня грустить и чувствовать себя проклятым мазохистом, поэтому проще было представить, что его никогда не существовало, как и нашего с ним поцелуя. Я подъехал на метро и без труда нашел милое заведение с уютным названием «Доброе место». Мне нравились антикафе. Нравились тем, что здесь часто собирались гики и просто ламповые люди поиграть в мафию, поесть печеньки, обсудить открытия в мире или***
Я совсем не думал, что в итоге окажусь у него на пороге. Знакомый потрёпанный гараж. В доме горел свет, и хоть бы открыл не отец. И я прямо подпрыгнул на месте, услышав звук открывающейся двери. Это был Вадим. — Ты чего… — Спасибо. Спасибо и прости. Я был таким высокомерным. Вадим замешкался и почесал голову. — Ты о чем вообще? Проходи, — и он пустил меня в дом. Обстановка в доме в целом была спокойной. Его родители работали в ночную смену, так что, Господь услышал мои мольбы, и мы бы могли позаниматься без наставничеств его токсичного папаши. Однако, право сегодня совсем не зашло. Мы так долго не разговаривали, что я даже забыл открыть учебник. Да и пофиг, ведь я скорее просто нашел повод, чтобы прийти. И зашел удачно — он наградил меня пивом. Подбухнув, я осмелел и начал рыскать у него по комнате: что еще он от меня скрывает? Нашел прикиданный одеждой скейтборд, очевидно, давно заброшенный. И пока я его разглядывал, Вадим завалился на кровать и посмотрел в потолок. — И правда, почему все так сложно? Я ей сегодня рассказывал про то, как эта феминистка Коллет повлияла на роль утверждения женщин писательниц в обществе. Ничего не перепутал? — Все правильно, — кивнул довольно я. Я был так счастлив, как будто я был его монахом-наставником, а он исповедается мне, как самурай. Удивительно, как за время общения со мной он научился говорить длинными литературными предложениями. — Так вот. А она мне: «Акимов, ты типа Джексон из «Полового воспитания»? Я сразу все понял, к чему она. Подозревает. Не зря я дружу с Ширли, так она умна. — А ты ей что? — Ну, а я сказал, что мне половое воспитание не нужно, я давно воспитан! Да и чё она на секс намекает, может, не хочет, потому что сомневается во мне, что ли?! — и он вскочил на ноги, распаляясь, как пожар Собора Парижской Богоматери. Я отвесил себе фейспалм. — И ты ей такое сказал! — почему сфейлился он, а стыдно мне?! — Ну да. Сказала, что не сомневается и ушла. Как-то не сильно обрадовалась. — Ещё бы, — вздохнул я. — Джексон — это герой сериала «Половое воспитание». Там ему понравилась одна героиня. Умная героиня, независимая, которая была феминисткой, кстати. Так вот Отис, друг этой героини, давал Джексону советы, ну, как в общем ей понравится. Читать определенные книги там или делать какие-то вещи… — Ну это прямо как ты. — Да, — ответил я на автомате, но как осмыслил, то и сам приохерел. — Так вот у них все плохо закончилось. Когда она узнала, что он не сам делал все это, а просто… — Прокачал скилл по гайдам ее дружка? — Да. — Ну и че? — вскинул бровями Вадим. — Главное же внимание. — Нуу, девушки, — все, что я мог сказать. И мысленно получил антисексистского тумака от Ширли. Акимов жижицей сполз на пол и уселся, запрокинув голову на кровать. — Да. Все так сложно. Надо кем-то притворяться, чтобы кому-то понравиться. — Не ты ли мне это говорил? — подстегнул я, но шутка, наверное, была не уместная. Только не сейчас. У него было грустное лицо. Но недолго: он как-будто мысленно отряхнулся от наплывшей дерьмо-тоски и бодро стрельнул на меня глазами: — Ну, а ты там чё? Апгрейданул? — аа, решил проверять теперь мою «домашку». Исходя из сленговых словечек Вадима, я сделал вывод, что его девушка бросила не только из-за аниме. Наверное, он раньше плотно сидел на компьютерных игрушках. — Да, — ответил с гордостью я, но потом закусил губу. — Но… — Но? — нетерпеливо спросил он. — В общем, у нас было свидание. — Да ладно? — Угу, — кивнул я. — И мы даже поцеловались. — Я же говорил он гей! — Не буду спрашивать, откуда у тебя чуйка на геев. — Да завались ты, говори дальше. — Поцеловались, разошлись. Только он больше не звонил. — Хм, — почесал подбородок Акимов. — А ты, надеюсь, ему не наяривал? — Ну, разок… Или два. — А если перестанешь мне чесать? — Ну... двадцать раз. Переживал, может, что случилось. — Твою мать! Схоронил себя… — В Чернобыле? Под взрывами Фокусимы? — В Вечном Цукуёми*. Да. Беда знатная. И дилетант я походу последний. — Что мне теперь делать? — Он тебе не звонил? — Не звонил. — Не писал? — Не писал. — А ты ему? — Раз шесть. — А что писал? — Ну, я вспомнил твои советы. Написал, что мне стоит подумать и выбрать между ним и Эдиком. С минуту у Акимова типался глаз. Ещё с минуту он с меня ржал. — Да иди ты! — натурально обиделся я и резко отправился на выход. Нечего над моими чувствами издеваться! — Стой, — и он ухватил меня за руку. Ну чего он хочет, добить меня?! — Мудак он настоящий, забей ты. Или как бы сказала Ширли «настоящий абьюзер». Я тяжело вздохнул. На меня накатила грусть. Я не нужен Марку. И зачем он только это сказал, мне было уютно и в своем Вечном Цукуёми. — Вот ещё скажи, что реветь сейчас будешь. — Нахер иди, — отрезал я, как вдруг — миг — и я очутился в его крепких объятиях. Я знатно охренел. Он и на такое способен? На человеческое сочувствие? «Да пошел он со своей жалостью!» — подумал я и прижался к нему ближе. И с чего это я? Это же ведь тот придурок, который донимал меня сколько лет в классе. Я его так долго ненавидел. Презирал. Считал, что буду с ним общаться только, если он будет лежать в могиле, а мне надо будет произнести какие-нибудь скорбные учтивые слова. И что теперь? Жизнь обладала фантазией воистину побурнее, чем я. — А знаешь, что я подумал. Прав ты был. Не должны быть отношения такими сложными. Притворяться, строить из себя кого-то… Ещё и бухать потом с кислой рожей, потому что ей или ему не угодил. Пошли они к черту. — Точно, — это прозвучало так тихо и интимно. И наши взгляды встретились. Я любил смотреть в его красивое лицо. Но никогда ранее не видел его в таком сочувствии. И тут случилось то, что я не смог осознать сразу. Его губы накрыли мои. Так неожиданно быстро и так неожиданно... нежно. ЧТО ЧТО ЧТО ЧТО Вадим. Меня. Поцеловал.