Мир, дружба, жвачка

"There are the great, big events, the things, you think you'll always remember, and you do, but there are other smaller. Picking a blackberry that's been in the sun or... brushing the fingertips of someone you didn't know you loved until you touched them."

      В следующий раз Мо видит его через четыре дня, на спортивной площадке. И насколько он может разглядеть отсюда, у Змея новая ссадина у рта и на скуле, как раз рядом с фингалом, который только стал сходить, приобретая желтоватый оттенок. Рыжий с трудом подавляет желание резко развернуться и зашагать в обратную сторону. Но "вас заметили", конечно же, и салютуют рукой с зажатой в пальцах сигаретой. Хорошо хоть без попыток подойти. Зато тут же на телефон приходит сообщение. На экране блокировки "Зме" окликает: "Эй ириска". Почему Змей записан у него именно так, без последней буквы, Шань не помнит и исправлять ему лень. Он стоит, зажав телефон в руке практически до треска корпуса, смотрит на Шэ Ли через всю площадку и уведомление открывать даже не собирается. А тот в и курсе, поэтому сразу пишет подряд одно за другим. Зме: Скучал по мне? Зме: А я по тебе - да ) Зме: Приходи в субботу к Дамбо, будет туса пшнх: что еще за хрен? пшнх: нет. Зме: Вон тот тип с характерными ушами, у которого сейчас мяч Зме: Играет хуево) пшнх: не пойду. Зме: Рыжий, не ломайся )) пшнх: я матери обещал помочь в выходные. Зме: Я слезно тебя прошу, ну, Шанечка Зме: На коленях Сукаааа. пшнх: нет. пшнх: заткнись. Зме: Хочешь, расскажу подробно, как именно? Вперившись в бегающие точки у надписи "typing", Рыжий нервно облизывает внезапно пересохшие губы и ловит себя на каком-то ненормальном адреналиновом предвкушении. Вот же долбоеб, что он там typing?! Ну все, пиздец. Тебе пиздец, Мо, слышишь? Если одной даже не вслух произнесенной фразой, оказывается, можно заставить твое сердце схватить аритмию. Быстро набирает: "ладно, я приду!", успев отправить до того, как получает дико ржущий смайлик. Зме: На самом деле, я бы все еще возился с твоими морскими узлами на завязках XD пшнх: да иди нахуй. Зме: Ммм... Зме: Я подумаю~ Твою мать. Этот звук. Нет, блядский стон, возникает в голове настолько отчетливо и осязаемо, будто Змей ткнулся губами ему в самое ухо или будто бы Рыжий держит руку на его горле, ощущая вибрацию от произнесенного. Ловя тактильные и слуховые галлюцинации средь бела дня, Гуаньшань в грубой форме призывает себя придержать неуместную ебаную фантазию, но от грязных словечек становится еще хуже. Всего-то-навсего несчастные цветные пиксели на экране, а он уже распроклял все на свете, и лицо загорается так мучительно начиная откуда-то с шеи. Будто оказался рядом с гигантским складом дров, который облили бензином и кинули спичку. Он жмурится аж до боли, пережидая это дерьмо. Задерживает дыхание, чтобы насильно замедлить ритм сердца, открывает глаза только на звук нового сообщения. Зме: Подойди сюда Рыжий как бы клал болт выполнять чьи-то приказы... Но, наверное, потому что видит, как Шэ Ли первым потащился в его сторону, идет тоже. - Че хотел? - получается совсем как раньше, как надо - устало и зло. На площадку не заходит, ждет пока Змей неспешно доплетется до ограждения. Так они и стоят по разные стороны. И в руках у Ли откуда-то небольшая коробка с ежевикой или шелковицей, или как там ее. Опять ягодки, сука. Рыжий готов сейчас испепелить взглядом ни в чем не повинную ягоду, либо испепелиться самому. Тот понимает этот взгляд по-своему: - Угостили, - поясняет, указывая ленивым кивком головы туда, где сбились стайкой, как птички на морозе, девочки. - Дай сюда руку. - Зачем еще? - Руку, говорю, свою дай. Не беси. Рыжий сопит и хмурится, но, помедлив, все же просовывает руку через ячейку сетки, подставляя ладонь. Бросает рассеянный взгляд в сторону, поправляя на плече лямку рюкзака. Девчонки. Они всегда выглядят так, будто какой-то волшебник сказал: "вжух!" и произвел хуманизацию пироженок, цветочков и всяких других легкомысленных вещей? Гуаньшаню вдруг кажется, что он, наверное, как какой-нибудь инопланетянин, глазеющий на человеческие поцелуи, в чьей зеленой инопланетной башке крутится заинтересованное, с непониманием и осторожностью: "земляне...". Его нервы и так-то постоянно передают приветы, цепляя что надо и не надо, а девчонки без конца пахнут всякими своими кремами и духами, от которых у Шаня взрывает обонятельную систему. Выматывая своей назойливостью, запахи, разложенные на составляющие, доводят его если не до головной боли, то до крайнего раздражения. Змей вот тоже пахнет. Только тем, что Рыжему знакомо и очень привычно на протяжении долгого времени. Сигаретами, нагретой солнцем пылью, своим личным запахом. Чистым, будто пудровым - его кожи и одежды, в котором невесомая сладость и металлическая нотка крови. А в следующую секунду Шань впечатывается рожей прям в ограждение. Змей выдергивает его из размышлений - буквально - рванув на себя так, что открытая кожа предплечья до красноты ссаживается прутьями этой долбаной сетки, а рукав мастерки остается за ее пределами, задравшись к плечу. По-Змеевски это вроде как "нечего смотреть на что ни попадя, смотри на меня!". - Еб твою! Ты охуел?! - взвившись, Шань поворачивает голову и на секунду пугается того, что видит: резво подбираясь к запястью по руке течет багряное, струйками очерчивая рельеф мышц кисти и выступы косточек. Ягодный сок. Это ежевика, которую Змей насыпал ему в ладонь, почила между их рук. Теперь его цепкие пальцы обхватывают запястье, сильнее припечатывая ладонь к ладони, расплющивая в месиво и без того раздавленные ягоды. Пространственно-временная херня опять схлопывается вокруг них, как всегда в такие моменты, каждый ебучий раз, пеленает в плотный кокон, замедляя ход времени, глушит все звуки извне, откачивает воздух. Это где-то очень далеко продолжают лениво бросать мяч ребята, там, в другой плоскости, время продолжает идти в обычном темпе, где-то там обсуждают последние новости, делятся музыкой, едят печенье, опаздывают на транспорт... А здесь желтый янтарь глаз застыл и окаменел десятки миллионов лет назад. Здесь пальцы перепачканные в красно-фиолетовом стискивают кисть до вспышек боли, и ежевичный сок тяжело, как кровь, капает на землю. Шань силится вдохнуть поглубже ставший обжигающим, режущим легкие воздух, чтобы сказать, где он всю эту нездоровую хуйню видел и на чем вертел, вот только сейчас освободит руку. Но Змей усиливает хватку, практически выламывая ему пальцы в обратную сторону. Тогда Рыжий говорит то, чего не говорил, наверное, ни разу в своей жизни: - Мне, блять, больно, Ли. И веки у Змея через мгновение вдруг вздрагивают. В глазах появляется теплая тень от ресниц и бесстрастное выражение его лица тает грязной улыбочкой, возвращая более сносного Змея, с которым хоть и не всегда знаешь, что у него на уме, но хотя бы не чувствуешь себя будто рядом с бездушным изваянием, которое древние боги использовали как аватар во время своих визитов на эту бренную землю. - Какой же ты все-таки, сука, еблан, - вызверяется Шань, резко вырывая ладонь из моментально расслабившейся Змеевой руки. - Бычишь, - почти с нежностью проговаривает Шэ Ли. Выглядит он при этом уже почти совсем как человек. - Просто хотел поделиться с тобой ягодкой, ну. - Ага, - вытирая мокрую ладонь о траву, огрызается Мо, - но не получилось, не фортануло?! Пока он, повернувшись спиной, возится, оттирая фиолетовый сок, и не видит, Змей просовывает руки через ячейки сетки и, ухватив за мастерку, снова тянет его к себе. - Да ханки свои убери, слышь! - попытки отбиваться если не провальны, то близки к этому. - Рыжий, а Рыжий, помнишь сказки о подменышах? - Шэ Ли все ни по чем, смеется, перехватывая его за локти. Руки от ягоды он так и не вытер. - Тебя в детстве не похищали из колыбельки, нет? - Чего, блять?.. - Шань разворачивается, выдрав локоть из захвата, пару раз растерянно моргает и щурится. Солнце показалось из-за дома и теперь светит прямо в глаза, невозможно посмотреть этому придурку в лицо и хоть попытаться определить, что он опять затевает. Змей переступает в сторону, специально загораживая своей головой слепящее солнце, и Рыжий аж не сдерживает вздох облегчения, вот даже спасибо сказал бы, серьезно. - Тебя будто гопники воспитывали, говорю. Но у меня аж встает, когда ты грязно ругаешься, - сообщает доверительным шепотом, расплываясь в тягучей блядской улыбке, прикусывая губу, будто его от своих же слов штырит. Вот как можно так улыбаться, будто в башке у тебя произошла сейчас вся пошлятина мира? Рыжий отворачивается от этого пиздеца. Но в покое его не оставляют, олимпийка тут же натягивается на груди, - это Ли снова хватает за рукав и капюшон и берется за его открытое предплечье пониже манжета, как раз там, где воспалилась стестанная о прутья ограждения кожа. Шань, дернувшись, раздраженно цыкает и шипит. Боковым зрением видит, как Змей, оборачиваясь, вздергивает резко подбородок, когда его окликают с площадки, поторапливая возвращаться, но Шаня не выпускает. Рыжему, наверное, еще немного и напечет голову. Солнышко любит его. Той самой любовью, от которой облазит пластами кожа. Может он уже близок к солнечному удару, раз никуда не свалил сразу, а стоит тут, подыхая на солнцепеке, не орет, не вырывается больше, а прислушивается к тому ощущению, как Змей осторожно проводит большим пальцем по поврежденному месту, гладит, как рука его скользом опускается вниз до кисти и перебирает пальцы, трогает самые кончики, и в конце концов сцепляется с его пальцами в болезненно-крепкий замок, огладив напоследок выступающую косточку на запястье. - Ну так придешь на тусу? - Змей дышит ему в шею на границе волос и покрывшейся испариной кожи. - Приходи, ага? - добавляет как-то заговорщицки. Такой приглушенный тон был бы уместен, находись они где-то в толпе, когда нужно, чтобы услышал только твой собеседник. Когда ты готов прижиматься губами в самое ухо, а тебя уже не слышат из-за гремящей музыки, из-за гвалта голосов, когда ты практически дезориентирован от мелькания света. И вот ты уже совсем не шепчешь, а кричишь в дружеское ухо, но все равно не слышно, нихуя не слышно, блять, повтори, говорю, что?! И ты повторяешь. Раз, другой, зная, что слов твоих все равно не разбирают, все сказанное перемешивается между собой, со звуками, с ощущениями, с гулом в голове. Повторяешь еще, потому что тебе по кайфу вот так: горячо выдыхать, прижиматься губами под пробитой мочкой и сбоку на коротком ежике волос, потому что ты знаешь, как стягивает мурашками затылок, знаешь, как они сейчас рассыпаются по боку и рукам, и как хочется уворачиваться от этих ощущений, прижимая плечо к уху, и в то же время как хочется еще, еще, сделай так еще раз, блять, ну же! Интуитивно проводишь по вставшим волоскам на его предплечье тыльной стороной ладони, слышишь смех, смеешься сам. - Ладно. Посмотрю че как получится. Шань опускает голову и залипает на их с Шэ Ли руки. Он то слегка расслабляет пальцы, то вновь стискивает его ладонь до приятной ломоты. На вид, конечно, это мало отличается от недавней спонтанной экзекуции, но конечно, блять, конечно, Рыжий отзывается на вот это жамкание. Рыжему понятно, у него практически ни дня без приключений, давно пора привыкнуть. Только все никак не удается этому смиренно покориться либо суметь не влезать в них раз за разом. И ему сдается, то ли еще будет...