Мир, дружба, жвачка

      Музыка здесь слышна довольно глухо, но вибрация ощущается отчетливо, улавливаемая каждым нервом. Нехилая такая звукоизоляция для кладовки... Дверь открывается, впуская поток воздуха как раз тогда, когда знакомый трек сменяется медленным тяжелым дарк электро. Звук этот, как неотвратимая океанская волна затопляет и комнатушку, и Рыжего с головой. Низкие частоты гулко и вязко отдаются в груди, но тягучий как сладкая патока голос не перекрыть ничем. - Вот ты где прячешься. Рыжий поворачивает голову не отрывая лба от зеркала и искоса глядит на Шэ Ли. Тот, окинув взглядом гардеробную, в свою очередь внимательно рассматривает его, раскрасневшегося, босого, прилипшего к зеркалу. - Что, Рыжик, дрочишь сам на себя? - никуда без похабной ухмылки. - Ну не без этого, - в тон ему отвечает Шань. Расцепив нервно стиснутые челюсти, добавляет: - Вообще, я ухожу. Его вдруг начинает подташнивать от волнения - у Змея такой же пластиковый цветной стакан из какого он сам недавно пил. В другой руке он держит идеально-зеленое надкушенное яблоко. Какие у нас тут символизмы, ммм... Загляденье. Фруктово-ягодные, твою мать, истории. А вот яблоко наверняка кисло-сладкое. Больше кислое, чем сладкое, да, точно. И лимфоузлы сводит так, что Рыжему приходится сглатывать вдруг бесконтрольно бьющую слюну. - Ага, уходишь, - Ли хмыкает, двигается по направлению к нему, прихватывая по пути стул, - я вижу. Сядь, - не осторожничая грохает его рядом. В пару глотков допивает "змеиный супчик" из своего стакана (Шань даже глаза закрывает, чтобы не видеть это действо) и хватает его за плечо, заставляя сесть. Плавно опускается на корточки перед несопротивляющимся Рыжим, обхватывает ладонью его колено, пристально смотрит в лицо: - Детка... - насмешливо-нежно как еб твою мать. Как всегда. Аж невозможно не зажмуриться от двойственности ощущений. Эта его интонация всегда работает. И всегда с равной долей вероятности независимо от ситуации либо заставит вскинуться, выбесит, будто против шерсти погладили, либо даже не удастся погасить пробившийся смешок. Любой полученной реакцией Шэ Ли умело воспользуется. Он следит за Шанем как дрессировщик за загнанным зверем - глаза в глаза, не дай бог, чтоб не рыпнулся, не сорвался, не спугнуть резким движением. Сейчас Рыжий уже "дошел до кондиции" - взвинчен до предела и лучше не пытаться испытывать его на прочность, видно, въебет сразу даже глазом не моргнув. Не разрывая зрительный контакт, пустой стаканчик из-под коктейля медленно, будто это оружие, Ли на ощупь ставит на пол и кладет яблоко на свободное место на стуле между широко расставленных ног Гуаньшаня. Примирительный жест, гляди, мол, я безопасен, и осторожно опускает освободившуюся руку на его второе колено. Нет, чуть повыше... вот так, где бедро ощущается особенно горячим. Грудная клетка Мо ходит ходуном, зубы стиснуты до скачущих желваков, брови сошлись на переносице. Одно неверно сказанное слово - и рванет. Непонятно как еще терпит то, что его принялись лапать. Вот были бы у Змея клыки с ядовитыми каналами... Впился бы в полнокровную артерию на молочной шее, обездвиживая, делая неопасным, покладистым. Не, хуйню несет. Ведь куда круче играть с огнем. У Рыжего сама суть такая - быть горящим и дерганным. Рыжий нужен живым, злющим. И хочется его таким. А если спокойным, то чтобы всю свою злость выместил именно на нем, кулаки свои стесал именно об его рожу, всю ярость на него выплеснул. Всё ему. Без остатка. - Эй... Да тебя размазало будь здоров, - Змей медленно растирает и гладит его ногу, будто прогоняя судорогу. - Извиняй, раньше не смог прийти. Занят был очень, знаешь, - говорит мягко, но тон его как и действия, будто бы успокаивающие, наоборот, исподволь тревожат и волнуют. В ответ на скептически дернувшуюся прозрачную бровь усмехается, указывает на ссадину на нижней челюсти - по ней будто наждачкой прошлись: - Мне прописывали по роже. - Это тебя дома, что ли, так? - озвучивает давнюю свою догадку Рыжий. Ведь Змея не так легко уделать, чтобы тот день-через день ходил с фингалами. Шэ Ли неопределенно ведет плечами: - Я никогда не остаюсь в долгу, Рыженький, - самодовольно подмигивает, сжимает руку в кулак, чтобы продемонстрировать сбитые казанки. - Бля... - болезненно кривится Шань и липнет взглядом на Змеевом колене, золотистой его коже, проглядывающей через драные джинсы. К нервной тошноте, лихорадочным вспышкам перед глазами и едва-едва отступившему возбуждению добавляется новая жаркая волна, и он не уверен, что это не из-за того, что его бедра оглаживают как в норме вещей. Мо порывисто поднимается, отталкивая от себя дружеские руки, опираясь и сразу хватаясь за них же, когда стены делают вид, что, вообще-то, всегда находились под другим углом, пол с потолком вновь норовят поменяться местами, а гравитация настоятельно требует прилечь. - Если скажешь, что ты не знал, что тут будут упарываться веществами, я тебе нахуй в жизни больше не поверю ни разу, - снова бестолково дергает ручку окна, пытаясь открыть. - Знал, конечно, - попросту отвечает Ли. - Алкоголь - это скучно. Что за веселье - напиваться и блевать? - Сука, да я щас сдохну! - в крик срывает само собой. - Мне хуево пиздец! - Тшш, Рыжий, тише... - Шань не успевает обернуться, так и замирает с ладонью на раскаленном оконном стекле, щурясь от слепящего солнца. Он и без того-то дышал загнанно, а ощущая, как его обнимают, и вовсе близок гипервентиляции. Экстренно мобилизовав свои силы, выкручивается из этих объятий, как дикий кот. - Пошел ты! - отбивая от себя Змеевы руки, припечатывает кулаком в крепкое плечо. - Что за херню я выпил?! Змей от этого удара только слегка покачивается назад. Не сводя взгляд с Рыжего, он медленно наклоняет голову, завешиваясь волнистой челкой, продолжая смотреть теперь уже исподлобья. Принимая отрицательную свою ипостась. Рыжему резко хорошеет. Это же он только что жаждал понижения температуры воздуха, понижения градуса своего напряжения и рук, внезапно, блять, не своих, успокаивающих горячку? Вот тебе прохлада - колючим льдом охватывает всю грудь, точно как тогда, когда этот идиот решил экстравагантно прорепетировать самоубийство через выбрасывание за борт с его балкона. Что, Шанечка, сердечко прихватывает? Змей это не произносит, а просто смотрит с кривой улыбкой, от которой не улыбаются глаза, как в слоумо поднимает руки и с силой толкает Гуаньшаня прямо в крафтовый шмот. Обрушивая плечики с вешалки, Рыжий умудряется удержать равновесие, успев мимоходом оценить текстуру тканей своим новым обостренным восприятием. Разгибается и не задумываясь бьет снова, на этот раз попадая Шэ Ли по лицу, со всего маху влетая спиной в стену. - Да ты задрал бить меня башкой! - придавленный Змеем, тяжело навалившимся на него всем телом, Шань отчаянно пытается вцепиться ему хоть куда-нибудь, но совершенно не может пошевелиться. Поэтому просто орет. - Заткнись, - глухо и ровно произносит Ли, прижавшись лицом к его шее, не давая тем самым двинуть головой, - ничего страшного с тобой не будет. - И добавляет как-то неуверенно, будто для него это непривычное слово: - Обещаю. Только не ори. - Ебать, у меня сердце колотится, будто я норматив по бегу сдавал или кофе выжрал всю банку разом! - Шаню удается-таки чуть высвободить руки и ухватиться за подол Змеевой футболки. Он с удовольствием сжимает ее в кулаках до треска ниток. - Ага, а еще трахаться хочется, я в курсе, - отстраняется совсем немного, только затем, чтобы не упустить ценную реакцию. С трудом сосредотачивая взгляд, Шань косится на него, через секунду меняясь в лице. А Змей уже и сам чует неладное. Отступает назад, хватаясь за переносицу: - Детка, ты разбил мне нос. Опять. - А вот нехуй было... Блять, - Шань с досадой морщится, видя как тот за каким-то хреном запрокидывает голову назад, - не поднимай ты башку так, придурок, - перехватывает за локоть и легонько толкает в лоб. Шэ Ли не сопротивляется, наоборот доверчиво подается вперед, когда Рыжий тянется к его лицу, взяв за шею сзади, а затем ребром ладони аккуратно вытирает текущую из его носа кровь. Мо подзалипает на разбитое лицо, сережку пирсинга, и думает, что попади он по ней - зуб выбил бы точно. Хотя, он же вроде этого и хотел недавно?.. А теперь стоит тут, бесится, но вытирает ему нос, как маленькому. Логика, Шань? Разными частями тыльной стороны ладони проводит по подбородку и костяшками по краю губ, утирая алые потеки. Нарочно грубовато, чтоб не зазнался, держит в обхват за нижнюю челюсть, но кровь, набежавшую в ложбинку под нижней губой вокруг черного шарика лабрета, большим пальцем убирает аккуратно. Старательно не обращает внимания на пристальный взгляд ставших практически бесцветными глаз, на то, как сузившиеся от внезапной ярости зрачки быстро принимают прежние размеры, расползаясь по прозрачной радужке. - Чей такой шикарный гардероб? - негромко спрашивает Мо только для того, чтобы нарушить густеющую тишину между ними. Кивает на поваленные на пол вешалки, - Знакомца твоего ушастого, что ли? - Не, сеструхи его. Она, вроде как, это сама шьет. Змей отвечает совсем беззлобно. Медленно тянет в себя воздух и выдыхает ртом. Дыхание практически обжигает, оседает легкой испариной у Рыжего на руке, которую он все еще держит настороже у его лица. Кровь у Шэ Ли имеет обыкновение нихрена не быстро сворачиваться и при любом удобном случае он являет собой визуализацию выражения "умываться кровью". А что стало бы, реши он вскрыть себе вены? Даже если не по-настоящему, а показательным выступлением... Но а сейчас Шань просто несказанно рад, что тот сменил гнев на милость несмотря ни на что. - Мы тут все разнесли... - Еще не все, - показав красные от крови зубы, лыбится Ли. - Мне жарко просто капец как, - невпопад произносит Рыжий. Вытирает перепачканную руку о джинсы, тяжело сглатывает. - Долго меня будет держать? - Зависит от чувствительности. И чувственности, - продолжая жутковато щериться, Змей отшагивает спиной назад, дотягивается до яблока, оставленного на стуле. Лениво проходится по комнатушке, шмыгая текущим носом. Подхватив первую попавшуюся шмотку, прикладывает к себе, мельком глянув в зеркало, оценивает. - Ниче так, - и добавляет к сказанному ранее: - Ну а ты же у нас нервная детка. Шань закатывает глаза, качнув головой, мол, да ты заебал. Сделав один шаг обратно и снова оказываясь рядом, Змей откусывает от глянцевого яблока, вгрызаясь в зеленый нетронутый бок. Яблоко с треском отламывается, брызгая соком Рыжему в лицо. - Ну пиздец, блять... Шэ Ли перехватывает его потянувшуюся к лицу руку, как всегда действуя по какому-то наитию либо полагаясь на волю случая, ловко поворачивая происходящее как ему вздумается. И сейчас вот сует фрукт Рыжему в руку свеженадкушенной мокрой стороной к коже: "подержи", и, пока не успел сообразить, зарывается пальцами в рыжие волосы на затылке, тянет его голову вбок. Шань в ахуе смотрит одним глазом - левый застилает и уже начинает щипать попавшая на ресницы капля сока. Так как Змей всего в нескольких ебаных сантиметрах от него, то он скорее чувствует, чем видит, как тот пытается прожевать непомерно большой кусок яблока. Сам не зная зачем, Рыжий поднимает руку и кладет ему на горло, слегка сжимая. Кадык мягко прокатывается под его ладонью, когда Ли глотает. Выдыхает следом, едва уловимо хмыкнув, обдавая запахом крови, ставшим еще острее из-за фруктового аромата, придвигается вплотную. Хотя куда ближе-то?.. Собирая влагу, несколько раз он проводит языком по Рыжикову веку. Медленно скользит от внутреннего уголка глаза к внешнему и обратно. Слизывает следом мелкие брызги сока там, где замечает - с виска, с подбородка, над верхней губой. Если кое у кого терпения ни на что не было и нет, то Змеево терпение может быть давно и лопнуло, и отравой растеклось у него внутри, но он все равно намеренно медлит. Как слепой человек трогает кого-то, узнавая и запоминая, так он исследует лицо Рыжего губами будто в первый раз, проходясь по острой челюсти, щекам, мягко прихватывая их зубами. - Открой рот. Короткие пряди натягиваются в кулаке, и Рыжему от этой тихой вкрадчивой просьбы остались считанные секунды до самовозгорания. Зашипев, свободной рукой Шань хватается за Змееву талию, соскальзывая на пояс его джинсов без ремня, намеренно больно царапнув в ответ на усилившуюся хватку в своих волосах. Глаза Шэ Ли не закрывает, забирается языком под его приподнявшуюся в оскале верхнюю губу, проскальзывая по гладким зубам, по десне, трогает острые края резцов... И Рыжий терпит, не орет. Придурочному другу его просто по кайфу лизаться вот так, как скотина, ну, Рыжему еще с того раза понятно и он позволяет. Выдыхает судорожно, следуя просьбе. Только впивается пальцами в смуглую кожу, наверное в последней попытке удержать хоть на каком-то расстоянии от себя. Нервное напряжение дает о себе знать, потряхивать начинает вполне себе ощутимо. Думает, с каких это пор стал не против такой вот хуйни. Был ли вообще когда-либо по-настоящему против. Потому что он сейчас сдохнет, как хочет. Дышать хочет. Хочет поцелуя. Мокрое яблоко в своей руке. Змея. Еще хочет, чтобы захлебывающееся перебоями его сердце выдержало все это дерьмо. Слишком много он хочет, ага. Уловив дрожь, Змей наконец целует. Но совсем не так, как до этого целовал лицо. Несдержанно и жестко, стукнувшись зубами, но не оставляя возможности не отозваться. И Шань порывисто обнимает его обеими руками за спину, прижимает Ли к себе почти со злостью, отвечая таким же грубым поцелуем. Несмотря на то, что они тут затеяли, на духоту в комнате, на солнце решившее палить (во всех смыслах) в окно вечно, тело желтоглазого совратителя друганов остается прохладным. Будто с мраморной статуей обжимаешься. И до чего же это охуенно. Шань с радостью поделится своим огнем и возможно это, блять, спасет их обоих. Но наркота из выпитого Змеем коктейля уже вовсю работает в нем, и скоро он перестанет быть вот таким, оттягивающим на себя жар. Сейчас его сердце уже разгоняется так же, как и сердце Шаня, и все это залитое злым солнцем пространство сейчас схлопнется, вывернется наизнанку от переполняющего его напряжения. Змеевы руки оказываются у Рыжего на животе под кофтой, браслет на его правом запястье скользом касается разгоряченной кожи. От контраста температур и резкого приятного ощущения Рыжий дергается так, что клацают зубы. Будто не просто до кожи дотронулись - насквозь этим прикосновением прошибает. Сил держаться на ногах больше нет и его очень вовремя припирают к стене. Конечно же, как специально вновь грохнув об нее. Шань наверное издает какие-то звуки. Наверное стонет, подставляясь под болезненные поцелуи. Наверное - потому что не слышит себя нихрена, жмурит глаза, надеясь избавиться от лихорадочного мелькания цветных вспышек, но это продолжается с еще большей интенсивностью за закрытыми веками. Возможно, он даже зовет Змея по имени. Похоже на то. Ладони гладят по ребрами, по влажной спине под одеждой, бесцеремонно сползают с поясницы на задницу, притискивая пахом к себе, чтобы оба ощутили такую простую, как две копейки, понятную им обоим взаимную реакцию. Добравшись до груди, рука Ли вдруг замирает в области сердца, будто прислушиваясь к лихорадочному ритму. - Шань. Эй, Рыжий. Дыши. Я здесь, - отрывисто и щекочуще в самое ухо. И в другое тоже: - Я здесь... - сжимает губами мочку вместе с серёжкой, втягивая ее в жаркий рот. Ну а теперь надо переебать чем-то таким, чтобы снова выхватить или пойти нахуй. Может даже снова услышать приглушенный стон, потому что кто-то слишком восприимчивый, не сможет промолчать. - Отсосешь мне, Рыженький? Или обойдемся взаимной дружеской дрочкой, мм? Внутренности обливает огнем - такая теперь у Рыжего реакция на привычные, в общем-то, словечки из их лексикона. Но бить, рыпаться, вопить Мо не будет. Мо кажется, что он варится заживо. Ему тесно и горячо, ему очень плохо и одновременно пиздец как ахуенно. Поэтому нет, не вздумай даже прекратить, убрать руки и отойти! Да ты, мать твою, издеваешься. Рыжий тянется сам. За поцелуем, за укусом, за чем угодно, двинувшись вслед за отстранившимся Змеем, цепляясь за его плечи. И поебать ему, как это выглядит. - Держу тебя. Стой, - прижимая Шаня к себе за талию одной рукой, Змей выуживает из заднего кармана джинсов пачку сигарет. - Сейчас... Не падай, ага? Нам надо покурить. Щас мы покурим, да? - как с детсадовским, честное слово. Издевается, точно. За короткое мгновение пока Змей закуривает, придерживая его, не давая свалиться, стечь на пол, теряясь в ощущениях, Гуаньшань успевает обдумать всю фатальность своего положения, забегая далеко вперед - башка у него сейчас неебаться как быстро соображает. Похоже, он - они - на грани какого-то ужасного пиздеца. Всегда были. Еще шаг - и в трясину, из которой выход только один. Дохуя же времени они до нее шли, ступая по опасной мягкой почве... Утопая, рискуя на каждом шагу, с каждым разом все с большим трудом выдирая себя, пока еще по наитию, из чего-то алчущего их душ. Подсознательно отводя себя от неминуемого, оттягивая время, где дышать все еще можно, от того, в чем предстоит барахтаться, отдавая жизненные силы. А пока барахтаешься, получай ощущения которых никогда не испытывал. Будет тебя швырять из крайности в крайность. Будут эмоциональные качели, выносящие на раз не только душевный, но и, медленно, но верно, физический ресурс организма. И Рыжий в гробу это все видал. Да. - Дыши, блять! - негромко приказывает Ли, заодно встряхивая его резким движением. Привычка унимать адреналиновое свое сердцебиение, задерживая дыхание, ничем плохим обернуться не может, на то и существует рефлекс, но было бы совсем неплохо уметь, как граф Калиостро, по желанию останавливать сердце... Видимо, именно эту попытку и пресекает Змей. Рыжий смаргивает, рассеянно смотрит на свои руки, комкающие черную Змееву футболку у горловины, и отодвигается. Держится конечно за его плечи, потом за пояс, за локоть и предплечье, потом за ладонь, бездумно впиваясь ногтями, но отодвигается. Шэ Ли легко выпускает его из объятий, садясь на пол прямо там, где стоял. Расслабленно прислоняясь к стене, скрещивает лодыжки. Шань же опускается напротив, обессиленно наваливаясь на комод. Ебучее солнце будто не сдвинулось с места ни на сантиметр, его невыносимо и неуместно много. Они будто вечность в этом адском котле с гулкой аритмичной и непрекращающейся вибрацией, достающей извне. Они словно в спасательной капсуле в далеком космосе, оторванные от остального мира. Только в иллюминаторе не бархатная бесконечная чернота, а свет. Наверное, они слишком близко к Солнцу. И теперь у них нехитрый выбор чем же заняться в последние минуты своей жизни, прежде чем их развоплотит.